Сидя на диване в гостиной дома Демидовых, Анюта нервно переплетала пальцы, думала. И, наконец, спросила:
— Таня, но как она могла? У меня в голове не укладывается!
— А у меня не укладывается, что её больше нет, — ответила Татьяна, машинально помешивая ложечкой чай. — Но сама по себе смерть Натальи мало меня волнует. Я больше переживаю за живых.
Теперь, когда они во всём разобрались, и Татьяна пригласила всех в горницу, нашлось время для спокойных разговоров. Мужчины сидели за накрытым столом возле русской печи, Залесский и Волегов с перемазанным зелёнкой затылком рассматривали разобранный пистолет, и обсуждали что-то. Александр Ильич невозмутимо поглощал пряники, запивая их чаем, и лишь иногда вставлял реплики в разговор Сергея и Юры. А маленькая Вика лежала на диване между Элиной и Анютой, привыкая к новой семье.
— Но вот тётю Алю жалко, — вздохнула Татьяна. — Представляешь, она только что инсульт перенесла, из комы вышла. И в таком состоянии узнать, что у тебя погибла дочь…
— Не говорите ей, — посоветовала Элина Совка, сидевшая рядом с Анютой. — Успеете ещё сказать.
— А тело? Ведь нужно как-то вытребовать его, похоронами заняться.
— Мы с Серёжей найдем ритуальное агентство, они всё сделают, — пообещала Анюта. И спросила, понизив голос: — А какая она была? Я просто никогда не встречала женщин, которые бы так наплевательски относились к своим детям. Вообще, если честно, поняла за последние сутки, что толком жизни не знаю. Многого не видела. И вот не пойму теперь — повезло мне, или наоборот.
— Думаю, повезло, — с улыбкой ответила Татьяна. И тут же посерьезнела: — А Наталья… Понимаешь, я всегда думала, что она странная. Неприятная какая-то, и странная. Бросает ребенка, скрывает Викиного отца даже от собственной матери…
— И она вот так вот прямо сказала, что Вика ей в тягость, но она отдаст её чужим людям, лишь бы она Серёжке не досталась? — недоверчиво округлила глаза Анюта.
— Она пьяная была, — махнула рукой Татьяна. — Молола, что в голову придёт. Я думала, поговорю с ней, попытаюсь образумить. Но когда узнала, что она ради больной матери не хочет с отдыха вернуться, тогда и поставила на ней крест. Поняла, что объяснить ничего не получится. Слишком разные у нас ценности. Поэтому я Вику и забрала. И попыталась дозвониться Сергею
— Ох, бедная Нина Васильевна! — всплеснула руками Элина. — Ну и кричал он на неё! Козу твою напугал, она, бедная, аж в угол забилась.
Татьяна вспомнила этот момент — когда сидевший на земле Волегов зло бросал ей обвинения: «Ты украла Вику! Ты воровка, больная, и это уже не первый ребенок!» Как Залесский рявкал на него, требуя выбирать выражения. И как, в двух словах рассказав историю Павлика, Таня сказала: «Да позвоните своей секретарше! Я пыталась вас найти через неё, оставляла свой номер. Стала бы я так делать, если бы хотела сбежать с ребенком?» И ведь он позвонил, и она видела, какими растерянными сначала стали его глаза, и какими бешеными потом. Да, орал он от души. Пока не расплакалась, испугавшись, Вика, а Таня не цыкнула на него так, что он сразу умолк и виновато опустил смартфон.
— Кстати, козу подоить нужно! — вспомнила она. — Молоко прокипятим, и Викульку покормим, пора уже.
— А можно я с тобой? — смущенно попросила Анюта. — Никогда не видела, как доят коз.
— Пойдём, — улыбнулась Таня. Ей нравилась эта женщина, с которой они так легко перешли на ты. И которая там, во дворе, первая поняла, что Татьяна ни в чем не виновата. А потом ещё и прикрикнула на своего мужа: «Цени, что она твою дочку спасла! И правильно тебе лопатой досталось, я бы на её месте так же сделала!»
Совки ей тоже понравились, да и Волегов — она не ошиблась, посчитав, что в конце концов он поймет всё правильно. И какое же счастье, что они с Анютой решили удочерить Викульку! Жалко, конечно, будет с ней расставаться. Но у неё, Тани, своя судьба. И, может быть, ещё будут дети.
Когда они встали, Татьяна поймала на себе взгляд Залесского.
— Ты куда, милая? — спросил он, подняв бровь. — За очередным ребенком?
— А что, Таня прекрасно смотрится с младенцем на руках, — улыбнулся Александр Ильич, глядя на неё с уважением.
— Мы скоро, — пообещала Анюта. И повернулась к Элине: — мам, посидишь с Викулькой?
— Ну вот, начинается, — притворно охнула Совка. — Не успели ребенка заиметь, уже на бабушку спихиваете? Да, иди, конечно. Посижу с удовольствием. Отчего с такой красавицей не поводиться?
Она наклонилась к внучке, вложила пальцы в её ладошки — и Вика ухватилась, сжала крепко, а Элина потянула её к себе. Девчушка засмеялась — ей всегда нравилась эта игра. И Татьяна пошла во двор со спокойной душой, по пути захватив ведёрки, чистую тряпочку и бутылку с водой.
Фроська ждала у двери. Татьяна вытащила из сеней низенькую скамеечку и уселась прямо во дворе. Коза покорно встала рядом. Глядя, как Татьяна обмывает ей вымя и вытирает его тряпицей — мягкими, нежными движениями — Анюта сказала, помявшись:
— Тань, можно спросить? Тебя ведь чуть не посадили из-за того мальчика… Как же ты не побоялась забрать Вику? Ведь в этот раз тебя могли обвинить в похищении, и действительно посадить. Наталья могла бы вернуться, обнаружить, что Вика пропала — и пойти в полицию.
— А… — отмахнулась Татьяна. И, не подобрав слов, процитировала: — Делай что должно — и будь, что будет.
Она подставила под Фроськино вымя другое ведёрко, и сжала её соски. Первые струйки молока, как горох, ударили в пластмассовое дно. И зажурчали, взбивая на быстро прибывающем молоке облачко пены. Анюта заворожено смотрела.
Дверь дома открылась, и на крыльцо вышли Залесский и Волегов. Юрий взглянул на Таню и, улыбнувшись, поднял бровь:
— Знаешь, я не перестаю тебе удивляться.
Волегов лукаво хмыкнул и хлопнул его по плечу:
— Тогда ты пропал, дружище. Если ты постоянно открываешь в своей женщине что-то новое, у вас будет очень долгий и крепкий брак.
— А мне другого и не надо, — Залесский посмотрел на Таню долгим взглядом. Она зарделась, и опустила глаза, сосредоточенно массируя Фроськино вымя. Снова принялась доить. «Тётя Лида говорила, нужно выцедить всё, до последней капли, — твердила она про себя, пытаясь отвлечься. — Иначе молоко может пропасть. А половину того, что надоено, отнести козлятам». Но, подняв глаза, снова встретилась взглядом с Залесским. И в этом взгляде было так много всего — затаённая нежность, гордость, одобрение… и любовь. Несомненно — любовь.
— Предлагаю решить вопрос, не терпящий отлагательств, — заявил Волегов. — Давайте все в дом, поговорим, как лучше всё устроить с Викой.
— Я сейчас, — Татьяна взяла ведёрко с молоком и пошла в козлятник. Отлила половину ушастикам, которые сразу начали нетерпеливо совать мордочки в чашку. И вернулась в дом. Села рядом с Анютой, на руках которой лежала Викулька.
— У меня предложение, — сказал Сергей. — Тань, ты уже какое-то время с Викой, а нас она не знает. Боюсь, если мы её сейчас заберём, девочке будет трудно. Стресс и всё такое… В общем, я предлагаю — точнее, прошу — поехать к нам всем вместе. Викулька привыкнет к Анюте, к новым бабушке и дедушке, ну и ко мне заново. А потом вы с Юрой вернётесь домой.
— Таня, Юра, соглашайтесь! — взмолилась Анюта. — Это действительно будет самый лучший вариант!
Татьяна замялась.
— А как же Алевтина Витальевна? — спросила она. — У неё ведь никого не осталось. А ей сейчас уход будет нужен, внимание. Я хотела вернуться в Новороссийск, когда её переведут из реанимации…
— Мы заберём её в Москву, — быстро сказала Анюта. — Правда, Серёжа? Устроим её в хорошую больницу. Может, там она быстрее выздоровеет. А ты сможешь её навещать.
Татьяна нерешительно посмотрела на Залесского.
— Это хороший вариант, — сказал он в ответ на её немой вопрос. — Думаю, стоит согласиться. А когда Вика попривыкнет, мы с тобой вернемся домой, нас Петровна уже заждалась. От нашего города до Москвы три часа езды, ты сможешь навещать Алевтину Витальевну. По крайней мере, это удобнее, чем летать в Новороссийск.
Таня задумалась. Конечно, и в этот раз Юра был прав. Но что потом?
— А когда она выздоровеет? Она же Викульку очень любит, родная внучка, всё-таки. И кроме неё у тёти Али никого не осталось.
— Решим мы и этот вопрос, не волнуйся, — успокоил её Залесский. — Ребята же не против, чтобы она с Викой общалась. Да?
— Нет, конечно, — ответила Анюта. И Волегов тоже кивнул, вполне уверенно — к матери Натальи у него не было никаких претензий.
— Юра, а для тебя не будет проблемой пожить с нами в Москве? — робко спросила Татьяна. — Ты из-за меня и так, наверное, работу забросил.
— Буду ездить туда, когда потребуется, — пожал плечами Залесский. — Не волнуйся, я всё решу. В конце концов…
Скрип открывающейся двери прервал его. В дом, тяжело переваливаясь, вошла тётя Лида, за ней семенила бабушка.
— Ой, да у нас гости! — воскликнула тётка, обмахивая платком раскрасневшееся лицо. И Татьяна поняла, что она немного навеселе.
— Бабуль, тёть Лид, знакомьтесь, это друзья мои, — сказала Таня, представляя каждого по имени. — А это мой Юра.
— Хороший! — от души похвалила тётка, пристально глянув на Залесского. Тот на мгновение смутился, но затем подошел и поцеловал ей руку.
— Танюшку береги! — строго сказала ему бабушка, сверкнув синими глазами. Маленькая старушка выглядела такой грозной, что все украдкой заулыбались. Но Залесский склонился и к её руке, а потом серьезно сказал:
— Обещаю вам.
И разом стало понятно, что он не шутит.
— Ох, а мы-то — как хорошо сходили! — довольно сказала тётка. — Бабушка твоя в гостях и вздремнуть успела. А чего стесняться. Свои же. А вы чего? Чаю-то попили?
— Да, спасибо! — откликнулась Элина. — Очень вкусное у вас варенье!
— Это вы какое, крыжовенное ели? Так я в него орехи добавляю, — начала рассказывать тётя. А Таня шепнула Анюте: «Пойду молоко прокипячу, нужно Викульку перед дорогой накормить».
Включив маленькую электрическую плитку, которая стояла в закутке за печкой, Таня перелила молоко в кастрюльку и задумалась, помешивая его. Вроде бы, всё устроилось. И скоро придётся уехать. Только жалко, что так мало погостила у бабули с тётей Лидой. Они ведь ждали её больше тридцати лет — а она меньше недели у них побыла.
И Татьяна вдруг поняла, что ей ещё нужно сделать.
Молоко зашипело, тоненькие цепочки пузырьков появились у краёв кастрюльки. Когда белая пена начала подниматься вверх, Татьяна ловко сняла посудину с плиты и перелила молоко в бутылочку. Поставила её в ковшик с холодной водой — так быстрее остынет. А сама взяла телефон и вышла во двор. Обогнула дом — хотелось найти уголок, где её бы никто не потревожил. И набрала знакомый номер.
Отец сразу снял трубку, будто ждал звонка.
— Папа, привет! — тепло сказала она. — А я у бабушки сейчас, в Ляпуново. Они с тётей Лидой тебе привет передают. И очень ждут тебя в гости.
Отец помолчал. Крякнул, прочищая горло.
— И им привет передай, — смущенно сказал он. — А ты как там оказалась?
— Это долгая история, папа. Но я теперь знаю про Пандору. Пап, ты правильно её тогда… уничтожил. Я ведь действительно очень боялась её в детстве.
— Надо было сразу её… — буркнул отец. Но в этом бурчании чувствовалась затаённая вина.
— Да ладно, пап. Всё в прошлом.
— А я говорил матери, чтоб рассказала, — через силу проговорил он. — Но Лена и сама не решилась, и мне не дала. И, Тань… Ты меня прости, что мало тобой занимался. За то, что лупил, прости. Не понимал, что делаю. Но мать как насядет — воспитывай, да воспитывай… Сама ведь знаешь!
Таня почти увидела, как он махнул рукой.
— А тут мать к Янке сходила, домой вернулась — белая вся, трясётся, — продолжил отец. — И рассказала мне, что ты уволилась. Что, оказывается, так сильно переживала из-за того, что было в детстве. Что из-за диагноза тебя к работе не допускали. Но я того психиатра нашел, поговорили с ним. Только не понимает он по-человечески.
— Ой, пап, плевать на него, — презрительно фыркнула Татьяна.
— Ну, плевать — не плевать, а он своё получит, — жестко сказал отец. — Я уже жалобу на него написал, пусть теперь повертится, как уж на сковородке. И ты напиши, как вернёшься. Нельзя таким в медицине работать.
— Хорошо, я напишу, — посерьезнела Таня. — А ты пообещай, что в ближайшее время к бабуле съездишь. Старенькая она у нас уже.
— А вот завтра и поеду, — решительно сказал отец. — Возьму неделю в счет отпуска. А на пенсии, может, и навсегда туда переберусь. Ты уж прости, но с матерью твоей жить невозможно стало.
Татьяна помолчала — такое было больно слышать, она не представляла родителей порознь.
Но, с другой стороны, у отца есть право решать. Особенно учитывая их историю. Ведь если в жизни всё складывается так, что выхода нет — надо искать вход. В новую жизнь. Отнестись по-новому к тому, что было, поступать по-новому, по-новому строить свою судьбу — твердо зная, что жизнь не закончена. Но на это нужны силы.
— Пап, ты держись, — только и сказала она, прежде чем нажать кнопку отбоя.
И пошла назад: нужно собираться в дорогу.