Эсэмэски от Макса всегда напоминали шифровку — как, например, прилетевшая сейчас: «15 мин, к. палата?».
Таня написала ему номер своей палаты и сгребла с карточки лото горсть коричневых бочонков.
— Извини, пожалуйста, мне нужно идти, — сказала она Павлику.
— Ну вот, а я уже начал выигрывать, — разочарованно заныл найденыш.
— Тогда будем считать, что я тебе продула.
Он довольно захихикал и тут же закашлялся — долго, с надрывом, будто болезнь выколачивала из его груди остатки зараженного воздуха. Татьяна потрогала его лоб, коснулась горящих щёк тыльной стороной ладони и, глянув на часы, нахмурилась: у парня явно температура, жаропонижающие не справляются. Повысить дозу? Не стоит, лучше заменить препарат. И антибиотик должны были уколоть полчаса назад, где этих медсестёр черти носят?
— Я загляну к тебе завтра утром, — пообещала она.
— И мы доиграем, да?
— Да, мой хороший. А пока постарайся поспать, это полезно. Сейчас тебе укол сделают и давай-ка на боковую. Иначе долго не выздоровеешь.
Лицо парнишки вытянулось, глаза погрустнели. «Почему так? — удивилась Таня. — От предстоящей экзекуции, или же от нежелания покидать больницу?» И поняла, что ей самой не хочется отпускать мальчишку. Здесь он хотя бы на глазах, о нем заботятся, его кормят, лечат. И, если понадобится, она может защитить Пашку. А что будет, если его выписать?
Помрачнев, Таня вышла из палаты, чуть не столкнувшись с медсестрой Тамарочкой, невестой Витьки Купченко, руки которой были заняты лотком со шприцами.
— Ну как он? — спросила та. — Татьяна Евгеньевна, я тут подумала — у меня от племянника столько игрушек и книжек осталось, может, принести их этому мальчику? Он же долго лежать у нас будет. Я всё дезрастворами обработаю, вы не думайте…
— Тома, неси всё, что не жалко, — улыбнулась Таня и заторопилась в гинекологию — пятнадцать минут до приезда мужа пройдут быстро, и если она задержится, Макс будет злиться.
«Ну и что? Ты же собралась поставить ему ультиматум, — холодно напомнил внутренний голос. — Если он запретит тебе взять приемного ребенка, ты потребуешь развод. Небогатый выбор для Макса. Так что злость все равно будет. И какая разница — градусом меньше, больше?»
В ее палате только что помыли, и запах хлорки разъедал воздух, висел в пространстве отцветающим безвременником. Ядовитые токи были жесткими, словно вдыхаешь наждачную бумагу, и Таня поспешила открыть окно. Стайка отчаянных снежинок ворвалась в палату, но бессильно растаяла на лету.
Муж вошел по-хозяйски, без стука. Равнодушно кивнул, будто вернулся из магазина на кухню, где Таня возилась и до его ухода. Плюхнул на стол пакет:
— Тут одежда твоя, и ноутбук, как просила. Виноград без косточек взял. И что за странная фигня про игрушки для пацана?
— К нам мальчик поступил, я для него просила, — кротко ответила Таня, наблюдая за мужем исподволь. Щетина кустами, багровеющие сосуды склер, жвачка — мать была права, он снова вчера напился.
— Тань, к вам каждый день мальчики-девочки поступают! — фыркнул Макс. — Давай каждому по десять игрушек покупать? Будем очень добрые, но очень бедные.
Он раздраженно обвел взглядом палату. Углядев возле окна стул, потащил его за спинку, повернул, чтобы сесть лицом к жене. Закрыл фрамугу, забурчал, присаживаясь:
— Дел сегодня невпроворот. Что у тебя?
Это прозвучало сухо, с ноткой нетерпения. Таня вдруг подумала: а не попроси я приехать, он появился бы в больнице? Или ему все равно, что с ней происходит, и спрашивает он только для проформы? В душе поднялась обида. Нужно сдержать ее, попытаться поговорить спокойно.
— Да ничего хорошего, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Сделали выскабливание. И Яна сказала, что с каждой беременностью риск возрастает. Ничего, я пролечусь, и буду пытаться снова. Только в этот раз, прошу тебя, давай обследуемся полностью. Сходим к генетику, сдадим кровь…
— У меня все в порядке, — раздраженно сказал Макс.
— Слушай, не надо так относиться к этому. Ребенок — это важно! Янка вообще сказала, что если и в следующий раз случится то же самое, я могу умереть!
— Янка твоя без царя в голове, — огрызнулся он. — Сказала она… Послушай, что я тебе скажу. Если у нас ничего не получается, зачем себя мучить? Ты думаешь, мне приятно слышать про то, что моя жена рискует здоровьем? А если что-то случится — мне ребенка одному воспитывать? Нет, спасибо. Давай прекратим эти попытки и будем жить, как жили.
— Макс, скажи честно: ты хочешь ребенка?
Муж посмотрел на нее исподлобья. В карих глазах испуганным зверем метнулась неуверенность.
— Какой смысл об этом говорить? Ты же для себя всё решила, — подумав, ответил он.
— Нет, не решила.
Сейчас. Вот сейчас она ему скажет. Нужно просто не волноваться и выбрать правильные слова.
Ей снова стало знобко, будто по палате пробежал сквозняк. Ну, давай, подбодрила она себя. Просто скажи и посмотри на его реакцию.
— Я понимаю, что, как бы мы ни старались, гарантий нет. И тоже боюсь, что все закончится плохо, — пояснила она. — Но есть и другой способ завести ребенка.
— Поискать в капусте? — вдруг развеселился Макс. — Надувать батут, когда в небе пролетают аисты?
— Нет, — ей было не до смеха. — Взять приемного ребенка.
— Тань, ты чего? — опешил Макс. — Скажи, что ты пошутила.
— Я серьезно. Многие люди так поступают.
— Мне не нужны чужие дети, — отрезал он. — Таня, забудь. Просто забудь об этом.
— Подожди, — примирительно попросила она, стараясь быть мягче. — Знаешь, у нас в педиатрии лежит мальчишка. Похоже, сбежал из дома. Думаю, его родители избивают — он весь в синяках, весь! Места живого не осталось! Нашли этого мальчика в лесу, совершенно случайно. Он мог замерзнуть, умереть, понимаешь? Сейчас он в отделении, хочешь, сходим к нему, познакомишься? Мы сняли побои, полицию вызывали, сейчас его родителей ищут, собираются лишить прав. Мальчишка может попасть в детдом. Наверное, это лучше, чем с родителями-извергами, но еще лучше будет, если у парня появится нормальная семья! И мы с тобой могли бы его взять…
— Ты с ума сошла, — медленно, будто пораженный открывшейся истиной, произнес Макс.
— Ну почему ты против? У нас денег на десятерых детей хватит, дом большой, я буду сама ребенком заниматься, он тебя не обременит. Давай его заберем! Мы этим, может, человеку жизнь спасем, судьбу исправим!
— Тань, ты больная! — загрохотал Макс. — Ты сама только что сказала, что у него родители идиоты. Ну и какие у этого парня гены, как ты думаешь? Да это же бомба с часовым механизмом! Ты понимаешь, что он вырастет и начнет бухать, воровать, а потом просто грохнет нас — и привет?
— Да с чего ты взял, что так будет? Мальчишка замечательный, ты сходи все-таки, посмотри на него. Вчера вечером, когда его привезли…
— Что? Вчера вечером? — почти заорал он. — Танюх, ты дура? Ты знаешь этого мальчика меньше суток, и уже готова взять его в дом?
Вопрос застал ее врасплох.
Она, приготовившая кучу доводов, вдруг осеклась и подумала: а действительно, есть масса других детей, почему ей в душу запал именно этот мальчишка? Не потому ли, что он напомнил ей себя саму, маленькую? Напомнил, как она мечтала о том, что придет кто-нибудь и защитит? Неважно, кто. Лишь бы был сильнее, чем ее отец и хитрее, чем мать.
Почему люди вообще берут приемных детей? Странно, раньше она не задавалась этим вопросом. Берут — и всё, так бывает, так принято. У каждой семьи, наверное, своя причина. Чаще всего бездетность, но ведь бывает и так, что взрослые не могут пройти мимо детской беды.
Но если рассуждать с позиции Макса, обе эти причины фальшивой копейки не стоят. Что это — обычная мужская узколобость, неспособность понять свою жену? Или глубинная, метастазом проросшая через всю ткань души, жестокость?
«Упырь», — сказала тогда Янка.
— Максим, скажи честно, ты вообще не любишь детей? — холодно спросила она, пристально глядя ему в глаза. — Ты поэтому и не хотел со мной по врачам ходить?
— Да всё равно мне, понимаешь! Хочешь, рожай, — его взгляд метнулся в сторону, кадык дернулся синхронно нервному глотку, и Таня вдруг поняла, что он трусит.
— Я хочу усыновить, — с нажимом сказала она.
— Нет.
Она осознала, что спорить нет смысла. Просвинцованным плащом навалилась усталость, плечи поникли, словно их тянули вниз обессилевшие крылья.
Макс вытащил из кармана смартфон и уставился в него, будто по-настоящему важное было там.
Татьяна подошла к подоконнику, оперлась на него руками. Жестокость и равнодушие мужа пугали её. Неужели он всегда был таким, а она просто не замечала? «Всё ты видела, просто не хотела верить», — бесстрастно сказал внутренний голос. — «Все эти пять лет, прошедшие с момента свадьбы, ты только и делала, что закрывала глаза на его недостатки. Хорошая жена должна сохранить семью любой ценой, ты же так считала? Раскрой уже глаза и подумай, не велика ли плата? А еще подумай, почему ты всегда поступаешь так, как хочет он. Видимо, с этим ребенком будет так же».
Таня прижалась лбом к стеклу. На ели, растущей у ворот, дрались две сороки. Скрипяще тарахтя, они перелетали с ветки на ветку, гонялись друг за другом, пытаясь клюнуть побольнее. Длинная шишка сорвалась, отскочила от бордюрного камня, мягко упала в снег.
— Василенко звонил, — сообщил Макс в пространство. Таня вздрогнула.
— Что ему опять нужно? Я же недвусмысленно дала понять, что мы больше не собираемся закупать у него лекарства! В моих аптеках фальсификата не будет.
— А ты не злись, не злись, — примирительно сказал муж. — Я думаю, он выводы сделал.
— Все равно я не хочу с ним работать. Полно других поставщиков.
— Ну да, у которых закупочные цены выше, чем наши розничные, — язвительно хохотнул Макс. — Ты как бизнес-то собираешься вести? Год возни — три копейки навара? Конкуренты по той же цене, что и мы, продают лекарства в своих аптеках. Но только им при этом хороший процент перепадает, потому что закупаются по дешевке. А мы?
— А мы людей лечим, а не калечим.
— Ой, можно подумать, мы святые. Сама знаешь, что современные лекарства только наполовину лекарства, а в остальном — продукт маркетинга. Что рекламируют, то люди и покупают. Давай тогда вместо этих дорогущих разрекламированных препаратов выложим на прилавки дешевые аналоги. Вместо «Кашель-стоп», к примеру, который в этих порошочках вкусненьких, да за шестьсот рублей, положим обычные таблетки от кашля, которые еще в Советском Союзе пользовали. Те, которые по двадцать шесть рублей сорок три копейки. Все там есть, что надо: термопсис, кодеин, сода и солодка. Безвредно и эффективно. Но вот проблема для нас, акул капитализма: дешевые они, и не помнят о них люди, поэтому продавать неприбыльно. А чтобы аренду платить и зарплаты сотрудникам выдавать вовремя, пойдем бутылок насобираем! Такой у тебя бизнес-план?
Таня молчала. Она понимала, что Максим прав, но все же…
— Пусть люди покупают, что хотят. У нас есть и «Кашель-стоп», и простые таблетки от кашля, о которых ты говоришь. Покупатель сам выберет.
— Нет, дорогуша, покупатель сначала посмотрит телевизор или сходит к врачу, который, кстати, тоже ему посоветует дорогой «Кашель-стоп». Или «Здоровый желудок» вместо корня лопуха.
— Я родителям своих пациентов всегда предлагаю альтернативу: есть дорогие лекарства, есть дешевые, а эффект тот же. А малоимущим еще и карточки скидочные даю, — огрызнулась Таня.
— Еще бы владелица аптек не пользовалась служебным положением, чтобы раздавать свою рекламу! — хохотнул Макс. — Это же так красиво: дорогие родители больного ребенка, я ваш ангел-спаситель! Вот вам скидка в моей аптеке, чтобы вы в другую случайно не зашли и там денежку не оставили!
— Хватит! Ты знаешь, что это не так!
Макс глянул на нее — тяжело, исподлобья, будто желая обвинить ее в чем-то страшном. Но смолчал. Пауза повисла холодной медузой, тронь больную тему — и обожжешься.
— Ну ладно, — примирительно сказал Макс. — Без Василенко — так без Василенко. Других поставщиков поищу.
«Надо будет сказать Олегу, чтобы сделал парочку подставных фирм — будем через них бабки прокачивать, — решил он. — Танька все равно не допрет».
— Ладно, пора мне, — заявил он, вставая.
— Подожди. Мы не договорили, — жена смотрела на него в упор. — Я хотела тебе сказать… Ну, в общем, я приняла решение. Мне нужен ребенок. Этот мальчик, который к нам поступил, или кто-то еще — можно взять из детского дома, или из роддома, если там будет отказник — не важно. Я хочу стать мамой. Не знаю, смогу ли родить сама, поэтому, как выйду из больницы, начну собирать документы на усыновление. И, коль ты мой муж, мне понадобится твое официальное согласие, его потребует опека.
— Нет. Я его не дам. Никогда. И не уговаривай.
Его голос прозвучал жестко, и Таня уловила в нем нотки отвращения.
— Но это важно для меня. Важнее всего на свете, — сказала она с надрывом.
— Таня, нет. И не проси.
— Просить? — Она вскипела мгновенно, почувствовав, что нечему больше удерживать ни ее злость, ни отчаяние, ни дерзость. Будто плотина пала, и больше ничего нельзя сделать, чтобы обуздать эмоции — да и зачем?
— Ты говоришь — просить? — медленно, с пугающей четкостью, повторила она. — Кого, Максим? Тебя? Просить о чем-то? Нет, ты не понял — я не прошу, я ставлю тебя перед фактом. Я возьму ребенка. Может, даже двоих или троих. Это вопрос решенный. И если ты не дашь мне согласие, как того требует этот чертов закон, я буду оформлять документы как мать-одиночка! Слава Богу, сейчас это разрешено. Видимо, даже там, наверху, понимают, что лучше ребенку расти без отца, чем в детдоме. Только ты не понимаешь этого!
— Я действительно не понял, — его голос налился угрозой. — Ты что, развестись задумала? Ради каких-то беспородных щенков? Ты дура, Таня.
— А мне плевать, кем ты меня считаешь! — взвилась она. — Да, если наши взгляды на семью не сходятся, я хочу получить развод! Так что давай договоримся: ты сегодня же соберешь свои манатки и выкатишься из моего дома! Чтобы, когда я пришла, духу твоего там не было!
— Нормально… — зло ощерился он. — Нет, ты сама себя слышишь? «Выкатывайся!» Я-то выкачусь, а ты? Ты-то кому будешь нужна — в таком возрасте, и с такой жопой?
Последнее вырвалось в запале, но Макса снова мутило с похмелья, голова наливалась чугуном. И сейчас выбирать правильные слова, играя с женой, как с мышью, было выше его сил. «Плевать! — зло подумал он. — В конце концов, поведи я себя сейчас по-мужски, она, возможно, струхнет. И откажется от мысли набрать щенков. Ведь ни одной бабе неохота быть разведенкой».
— Всё, порешали! — бросил он и наподдал ногой по стулу. Тот загрохотал, заплясал по полу, пытаясь удержаться на тонких железных ногах — и все-таки завалился на бок, бессильно подняв конечности. Макс подошел к жене почти вплотную и выдохнул, вкладывая в слова всю свою злость: — Пусть будет развод! Но только помни, что это ты так захотела! Ты меня выгнала!
— Да. Потому что ты повел себя, как дерьмо! — выпалила Таня ему в лицо, резко развернулась и двинулась к выходу из палаты.
«Ну вот, поговорили. Мирно, мудро, по супружески. Да и плевать», — злость на Макса еще бурлила в ней, но мысли о разводе — теперь, когда он был неминуем — почему-то пугать перестали. Странно, но она почувствовала облегчение, будто выбралась из большой липкой паутины. Будто дышать стало свободнее, ведь теперь не нужно строить свою жизнь с оглядкой на кого-то еще. На родителей. На мужа… уже почти бывшего.
«Зато я заберу этого мальчишку. Или возьму другого ребенка, которому нужна помощь, — думала она, вызывая лифт, чтобы снова спуститься в педиатрию. — И воспитаю его хорошим человеком».