Устало щурясь, Наталья добрела до двери палаты, и швырнула использованный памперс в ярко-голубой пакет, застилавший внутренности черной урны. Он шлепнулся на кучку мусора — таких же, недобро попахивающих, памперсов, потемневшей фруктовой кожуры и прозрачных контейнеров, перемазанных майонезом. «Элитная клиника, мать вашу! Мусор вынести не могут!» — возмущенная мысль лишь добавила горечи. И комфортабельная одноместная палата вновь показалась Наталье хлевом, в котором ее, как бессловесную скотину, держит разжиревший от лени хозяин.
В коридоре послышалось громкое: «То-оолько-оо рюмка водки на столе-ее…», а потом сюсюкающий женский голос:
— Да, медвежоночек! Хорошо, что ты мне сейчас позвонил, то я на процедуры…
«Надеюсь, медвежоночек попал в капкан, или нашел себе другую медведицу!», — мрачно подумала Наталья, плотнее прикрывая дверь. Прокралась к Викиной люльке, заглянула с тревогой — не проснулась ли дочь? Потому что если проснулась, то Наталье, и без того уставшей, предстояли еще два часа блуждания с орущим свертком на руках. А руки уже отваливались, и после трех бессонных ночей нервы были — хоть мочало плети, так истрепаны…
Но дочка спала, и Куницына, облегченно выдохнув, прилегла на кровать. Тоже попыталась уснуть, пока ребенок дал возможность набраться сил. А дремота не шла, и, промучившись минут десять, она скосила глаза в сторону тумбочки, на которой стоял прозрачный бутылек с плоскими желтыми таблетками. Поколебавшись, протянула руку, вытащила ногтями плотно пригнанную пластиковую пробку. Вытрясла на ладонь пару таблеток, и, поморщившись, проглотила их.
Это была обычная валерьянка, и взвинченной донельзя Наталье она совершенно не помогала. Но врач разрешил только такое успокоительное, потому что более сильный препарат мог повлиять на здоровье Виктории — ведь она все еще была на грудном вскармливании. Теперь, когда Куницына перестала принимать «Бромокриптин», молока хватало на три полноценных кормления. И Вика стала немного получше спать — но, преимущественно, днем. А ночью, когда Наталье смертельно хотелось лечь и вырубиться, дитя гуляло, требуя беспрестанного внимания.
«Ничего, нужно потерпеть, — уговаривала она себя, — малыши вроде бы только до трех месяцев много плачут, потом подольше начинают спать. Меньше полутора месяцев осталось… Потерплю, я ведь поклялась себе, что буду хорошей матерью. Но, когда нас выпишут, всё-таки найму няню. Одной с ребенком очень тяжело. Другим ведь мужья помогают, поэтому без нянь обходятся. А от Волегова дождешься, как же! Всё к жене своей бежит, будто приворожила…»
Укол ревности был особенно болезненным сейчас, когда Наталья чувствовала себя измотанной до предела. «Что со мной не так? Чем я хуже ее?» — эти вопросы и без того мучили каждый раз, когда Волегов заговаривал об Анюте, или же сама Наталья вспоминала о его жене. Но раньше ей помогало ощущение собственного превосходства и уверенность в том, что Сергей не выдержит, уйдет из семьи — как тысячи мужчин уходили до него, и будут уходить после. А теперь… Теперь мысль о сопернице подняла в ней волну злости, бессильной злости, которая требовала выхода. «А если он не бросит свою инвалидку? Я что, так и буду всю жизнь одна? Вытирать отрыжку и менять подгузники, пока они живут в свое удовольствие? — Наталья сжала зубы, еле сдерживая ярость. — Где справедливость? Почему эта получает всё — и мужика, и дом, и деньги? А я, мать его ребенка, должна прятаться, как преступница? Ведь это он виноват! Он гулял от нее, он заделал ребенка на стороне!»
Она уткнулась лицом в больничную подушку. Наволочка слабо пахла чем-то цветочным, раздражающе-сладким. И от этого запаха Наталью согнуло вдвое. Сжавший живот и ребра спазм плеснул в лицо горячей кровью, дал изнутри по вискам — и ее чуть не вывернуло от ненависти.
«Что в ней такого? Я должна понять!»
Она всхлипнула, потянула с тумбочки смартфон. Экран казался мутным, и она моргнула несколько раз, прогоняя остатки слез. Набрала адрес нужного сайта — о, за это время она выучила его наизусть! И быстро, воровато — будто делала что-то постыдное — принялась листать фотографии, которые видела, наверное, в тысячный раз. Вот Анюта в жюри какого-то детского конкурса. Она же — на сцене, в окружении таких же колясочников. На какой-то премьере, возле белой театральной колонны. «Ну да, до пояса она красивая! А если в общем — он что, слепой? — раздраженно думала Наталья. — И это платье на ней, как на крестьянке!»
Поди, пойми их, этих мужиков…
Она зашла на главную страницу сайта. С прошлого раза здесь кое-что изменилось: теперь главная новость рассказывала о предстоящей поездке балетной труппы «Паритет» в Германию. Там ожидался аншлаг — сообщалось, что Берлинский театр уже распродал все билеты. И Наталья в который раз удивилась: «Ну кто ходит смотреть на этот недобалет? А ведь Волегова со своими инвалидами всю Европу объездила, по России гастролировала, и постоянно собирала полные залы! Извращение какое-то…» — фыркнула Наталья. И, от нечего делать, начала просматривать другие страницы сайта.
В разделе «Контакты» были указаны два телефона: Анны Александровны Волеговой и главного администратора трупы, Элины Викторовны Совки. А ниже была форма для отправки писем, над которым змеилось призывное: «Напишите нам, и мы обязательно Вам ответим!» Знал бы Волегов, как у Натальи чесались руки отправить его жене письмецо! И написать там всё — и про его леваки, и про ребенка… Сразу бы, поди, муженька из дома выперла!
«Но если я такое устрою, Серёга меня просто грохнет. — Эта трусливая мысль каждый раз останавливала ее. — Отберет ребенка, перестанет давать деньги… Нет уж, лучше подождать. Мало ли, что может случиться…»
Из люльки послышалось тоненькое, жалобное хныканье, и Наталья отложила смартфон. Встала и потянулась к ребенку, взяла малышку на руки.
— Ты проснулась? Масечка моя проснулась? — она старалась говорить ласково, подражая сюсюкающим мамашкам, которых не раз наблюдала на улицах и в магазинах. Ей казалось, что вот такая показная нежность обманет ребенка — да и ее саму научит нежности истинной… Наталья прижала дочку к себе, и малышка притихла, уставилась на маму мутно-синими глазищами.
— Моя лапушка кушать хочет? Кушаньки хочет мой зайченочек? — певуче продолжала Наталья, усаживаясь на кровать и расстегивая верхние пуговицы пижамы. — Сейчас мы покушаем, моя сладкая. Сейчас, моя девочка…
— Привет, — шепнул Волегов, без стука входя в палату. На бывшую любовницу он смотрел удивленно, и даже обрадовано — раньше не слышал, чтобы она так ласково разговаривала с дочкой. — Не спит?
Наталья покачала головой, подставляя щеку для дежурного поцелуя. Дала грудь ребенку и покосилась на пакет, принесенный Волеговым.
— Продукты, — коротко кивнул он, и склонился к дочери. Вика сосредоточенно сосала грудь, прищурив глазки. И Наталья снова ощутила себя обыкновенной дойной коровой, которую держат только для того, чтобы выкормить породистого теленка. А Волегов взял крохотную ручку дочери, почтительно поцеловал ее и прошептал:
— Привет, принцесса!
Вика сжала его палец, потащила к себе — и Наталья почувствовала, как Сергей напрягся, когда его рука оказалась в опасной близости от ее обнаженной груди. Он осторожно высвободился и отошел к мягкому зеленому креслу, на высокую спинку которого было небрежно брошено детское одеяльце. Взял его, начал складывать, стараясь не смотреть в сторону бывшей любовницы. А она искоса наблюдала за ним, пытаясь угадать, в каком настроении Волегов. Хотелось снова заговорить об их будущем. А если снова попытается заткнуть ее, тогда наорать, всучить ему ребенка и уйти — пусть поймет, что без нее не справится! Но она лишь ниже наклонила голову и крепче сжала зубы. Не время еще для истерик, не время…
— Как у вас вообще дела? — спросил он, когда Виктория расправилась с ужином и Наталья передала ее в руки отца.
— Ну как… ревём! — бросила она. — Опять почти всю ночь не спали. Я и животик ей гладила, и столбиком держала — толку ноль! Сутками ее на руках ношу… Но я же мама, стерплю.
И снова в его взгляде мелькнуло уважение. Это немного успокоило Наталью. Хоть какая-то тема была их общей — вот и надо на нее давить.
— Серёж, ты бы заезжал к нам почаще, Викулька у тебя на руках всегда успокаивается, — просительно сказала она. — Посмотри, ведь не пикнула, пока ты здесь. А врач сказал, что ей вредно много кричать, сердечко опять может не выдержать. Да и на легкие большая нагрузка.
Это был пробный шар, и ей было немного стыдно за то, что она использует болезнь дочери для того, чтобы манипулировать Волеговым. «Всё для твоего же блага. Ты же хочешь, чтобы папа стал нашим», — мысленно сказала она дочке, успокаивая саму себя. И шар попал в цель: Сергей задумался, глянул виновато.
— Я постараюсь, — пообещал он. — Занят сейчас очень сильно, ты же знаешь. Но скоро жена на гастроли уедет, смогу приезжать на всю ночь. Попросим в палату вторую кровать поставить.
— Спасибо, — кротко сказала Наталья. — Вике так полегче будет.
Девочка закряхтела, поднатужилась и замерла, уставившись прямо перед собой. Сергей рассмеялся:
— Похоже, ее уже с облегчением поздравить можно! Давай перепеленаем.
Он положил дочку на белый столик и принялся разматывать пеленки. «Не брезгует, как другие папашки», — отметила Наталья, вытаскивая из пачки свежий памперс и передавая его Волегову. Тот уже снял использованный, обтер ребенка влажными салфетками. Ловко надел новый и распрямился, любуясь дочерью. Вновь склонился в порыве чувств, взял маленькую ножку, поцеловал красную пяточку.
— Смотри, какие у нее пальчики маленькие — как горошинки! — восхищенно шепнул он. — А лапка — розовая, крохотная, и такая красивая!
Наталья тоже наклонилась, посмотрела на дочкину ступню — кривоватую, казавшуюся ей недоразвитой из-за своего небольшого размера. Нога как нога. Красная и морщинистая. И снова ощутила свою женскую ущербность — ну почему, почему ей не дано видеть то, что видят в детях другие? Что за душевная слепота, от которой она никак не найдет лекарство?
Сергей надел на дочку ползунки, застегнул крохотные пуговички. Пеленать не стал — в палате было жарковато. Глянул на часы, охнул:
— Слушай, мне бежать пора! Я завтра с утра заеду и постараюсь вечер освободить, чтобы побыть подольше. Не скучайте!
Он передал ребенка Наталье, собираясь откланяться. Но ей не хотелось отпускать его прямо сейчас.
— Мы проводим, — улыбнулась она и взглянула на дочку, — что, моя хорошая, проводим нашего папульку?
Вика повернула головку и задергала ножками, будто побежала на месте.
— Ладно, ладно! — не сдержал улыбки Волегов. — Пойдемте.
Они прошли через широкий коридор, отделанный под кирпич, спустились по лестнице, покрытой темно-бордовой дорожкой, и остановились в холле. Здесь на мягких диванчиках сидели пациенты и посетители. Казалось, никто не обратил внимания ни на Волегова, ни на Наталью с дочкой.
— Ну что, пока? До встречи? — помахал рукой Сергей.
— Пока, папа! Пока-пока! — ответила Наталья за Вику, и, подняв маленькую ручку дочери, помахала ею в ответ.
А сидевший поодаль чернявый мужчина средних лет удовлетворенно хмыкнул, глядя на них через камеру айфона. Хорошие получатся снимки. Да и видео шеф найдет куда пристроить.