— Экая ты прыткая какая! Прям собака в кошкин день! — дребезжащий голос санитарки Кати Петровны звучал на тон выше обычного, и Татьяна, тащившая в ординаторскую объемистую пачку историй, невольно обернулась. Покачала головой: так и есть, опять она спорит о чем-то с Мариной Фирзиной, стоя посреди коридора педиатрии.
Как и обещала, она устроила маму Павлика санитаркой в свое отделение — сразу, как только вышла на работу. Не то, чтобы это было трудно — младшего персонала всегда не хватало, зарплаты копеечные… Но Демидова поручилась за нее. Поговорила с Инессой Львовной, которая всё еще немного дулась из-за того разговора о психиатре. Попросила, как за свою… И теперь начинала жалеть об этом.
— Я — мусор вывозить. А ты давай, генераль* девятую! — командовала Катя Петровна, упихивая в узкую каталку битком набитый прорезиненный мешок.
— У меня третью смену подряд генералка! — огрызнулась Марина, стягивая желтые резиновые перчатки. — У вас тут дедовщина, что ли? Сидят, чай пьют — одна я со шваброй в обнимку! Тяжело одной, между прочим!
— Ленивая ты опара! Подняться тебе невмоготу! — пожилая санитарка уперла руки в боки. — У всех по пять палат на генералку! И если к сроку не успеваешь, других не виновать!
Марина отвернулась — возразить было нечего. Подхватила с пола железное ведро с красными буквами ПО** и пошаркала в моечную. На подоле ее медицинского халата желтело большое пятно. Кроссовки на ногах серели немытыми подошвами. Но накрашена она была, как на смотрины.
Проводив Фирзину взглядом, Татьяна поправила стетоскоп, висящий на шее, и пошла к ординаторской. Стопка историй оттягивала руки, будто стала еще тяжелее. Добравшись до своего стола, Демидова с облегчением сгрузила их на деревянную поверхность. И чуть не подпрыгнула от неожиданности, услышав за спиной шорох газетных листов.
Там, на диване, удобно лежал Купченко со свежим номером «АиФ» в широко расставленных толстеньких руках.
— Вить, напугал!
— Ну, не заикаешься же — значит, всё нормально. Это я тебе, как врач, говорю, — глубокомысленно изрек Купченко. Спустил с дивана пухлые ноги с маленькими ступнями в черных носках, влез в тапки и прошаркал к своему столу — за кофе.
— У тебя же смена только через четыре часа! Чего тебе дома не лежится? — с улыбкой спросила Таня. Сердиться на Купченко она не умела никогда, да и учиться не собиралась.
— Дома! Дома — война! — трагически воскликнул Витька. — Окопы вырыты, подступы заминированы! Я едва вырвался из окружения!
И пояснил:
— Понимаешь, у маман очередная идея фикс. То она считала, что врачу медсестра не пара, и Тамарочка моя поскакала в институт поступать. И скоро бы ей диплом менеджера получать, а моей пенсионерке — радоваться, да куда там! Женская фантазия безгранична! Так что вчера старшее поколение заявило очередную претензию: теперь нам менеджеры не пара. Вот была бы моей женой доктор, можно было бы врачебную династию создать! Ну, Томка это услышала. Подходит к матушке моей и тихо так, вкрадчиво: «А вы сами-то чего в свое время институт не закончили? Ума не хватило?» И после трагической паузы, как ты понимаешь, маман заорала, как сирена противовоздушной обороны.
— А ты что?
— Я! Я не мужик, что ли? — оскорбился Купченко. — Решил искать бомбоубежище и спасать любимую женщину! Тем более, что убежище, в общем-то, уже было: Тамарочкина двушка. Вот туда мы и эвакуировались.
Татьяна расхохоталась. Витька никогда не искал сложных путей.
— Но это не новость дня, дорогая моя соратница, победительница коклюшей и диатезов! — задушевно сказал Витька, обнимая ее за талию.
— Ну-ка, удиви, — подзадорила Демидова.
— Тамарочка сделала мне предложение, и я его принял! Заметь, с первого раза! А ведь до этого я предлагался ей в мужья четырежды, и каждый раз был отвергнут! Так что мы сегодня днем посетили ЗАГС, оформили там все бумаги, и через месяц Тамарочка начнет подписываться звучной и красивой фамилией Купченко. В честь этого я отдал ей свою зарплатную карту, и она умчалась по магазинам. А я — сюда. Как-то лень уже домой.
— Слушай, вы, конечно, молодцы, что решились, — задумчиво сказала Таня. — Но мама-то как?
— Танюш, а мама пусть посидит, подумает, — посерьезнел Витя. — Я, конечно, животное терпеливое, тридцать восемь лет не брыкался. Но и мама — спасибо ей за все, но больше не надо! — в пастушку заигралась. Как-то уже пора смиряться с моим выбором.
«Моя-то вот до сих пор не смирилась. Хотя… Дело с разводом застопорилось, а из-за этого и с усыновлением подождать придется. Но она даже не звонит мне после того разговора. Воспитывает», — горько усмехнулась Татьяна.
С разводом все усложнилось из-за аптек. Макс принес ей финансовые документы, показал отчетность — дела шли не очень, но муж говорил, что у других из-за кризиса еще хуже. Да и затрат было много: на одну только закупку больше половины капитала ушло. Потому что Макс нашел недорогого поставщика, но покупать там нужно было крупными партиями. Плюс зарплаты, ремонт, налоги… «Тань, аптеки сейчас можно слить только за бесценок. Дай мне пару месяцев, я найду нормального покупателя. Зачем деньги терять, лишние, что ли?» — убеждал ее Макс. И убедил. Она согласилась подождать.
— Пашку-то завтра выписываем? — прервал ее размышления Купченко.
— Да, — вздохнула Демидова.
— А чего так кисло? — удивился коллега. — Мамашка его, вроде бы, за ум взялась. Смотрю, у нас палаты намывает. А ты же ее ещё куда-то устраивала работать? Держится она там?
— Да держится… — отвела глаза Татьяна. Обсуждать Марину ей не хотелось — во многом потому, что отношения у них так и оставались натянутыми.
Таня свои обещания выполнила: и деньгами на первое время снабдила, и с работой помогла, и Павлику накупила кучу вещей. Глядя, как сын с восторгом разбирает яркий школьный рюкзак, в котором было всё — от тетрадок до готовальни — Марина радовалась: «Вот видишь, теперь у тебя оно новое! Хотя к такому рюкзаку курточку бы получше… хоть недорогую какую, но теплую».
Тане было не жаль для мальчика. Она купила ему куртку, шапку, несколько брюк и свитеров, бельё, две пары сапожек. «Лыжи бы в школу новые… А то ходит хуже всех! И спортивный костюмчик с кроссовками — скоро снег растает, физкультура в зале будет. И компьютер нам бы, хоть старенький. Сейчас учиться-то без компьютера как?» — причитала Марина. И Таня покупала лыжи, спортивную форму, ноутбук, и даже новый диван в комнату Павлика — Фирзина так и жила в бараке, но клялась переехать при первой же возможности. Всё это, конечно, было очень здорово и очень по-доброму, да и самой Татьяне нравилось ходить по детским отделам и выбирать вещи для Павлика — тем более, что сумма на счету Демидовой позволяла делать и не такие траты. Но всё чаще ее подмывало спросить: «Марина, а ты сама собираешься сына обеспечивать?»
Но она не спрашивала. А недовольство копилось.
Впрочем, умом она понимала: Фирзина просто стремится нахапать побольше, пока халява не кончилась. Злого умысла тут не было. Ну вот такой человек, с таким воспитанием. И потом, Татьяна ведь сама предложила помощь. А, как известно, кто везет — на того и грузят.
Хуже обстояло с работой.
Демидова лично отвела Марину в магазин своей знакомой, Кате Тяпкиной, представила их друг другу. Катя Фирзину взяла. Та честно ходила на работу, и, судя по ее рассказам, волокла на себе всю торговлю. Таня была довольна. И даже жалела, что Марина не провизор — будь иначе, с удовольствием устроила бы ее в одну из своих аптек. А через пару недель Татьяне пришлось позвонить той самой Кате по личному, дамскому вопросу — хотела прикупить белья, а на ее формы лучше было сделать заказ заранее. Подруга записала все Танины пожелания, а потом сказала:
— Слушай, мне неудобно, конечно… Но ты своей протеже вставь люлей, я ее гонять заколебалась! — Тяпкина выражений не выбирала.
— А в чем дело? — ощущая неприятный холодок в груди, спросила Демидова.
— Да не хотят работать, мляди в шоколаде! Как товар таскать, так нам тяжело! А как получку — легко, небось? — кипятилась Катя. — Эта Маринка задницу лишний раз не поднимет, все делает вид, что в кассе ковыряется, или товар вывешивает! А сама, чуть минута свободная, перед охранником жопой крутит. Вот вчера прихожу — как раз ее смена была — на двери табличка: перерыв пятнадцать минут, тоси-боси… Ладно, думаю. Пошла в кофейню, перекусить. Через полчаса прихожу — табличка висит! Потом Маринка выплывает, со стороны кинозалов — уж не знаю, может, и в кино успела сходить. Ага, а чё бы не развлечься? Это Тяпкина пусть аренду-охрану платит! Зарплату я ей, конечно, за тот день срезала. И вообще, хочу ее полностью на сделку перевести. Может, тогда забегает.
— Кать, если честно, я в шоке, — призналась Таня. — Видела бы ты, в каких красках она рассказывает, что плохо живет, денег нет, ребенка накормить нечем… Я ее потому и привела к тебе. Думала: надо помочь человеку, любой может в трудную ситуацию попасть…
— Ой, Тань, это такая порода людей: все ноют, ноют, а сами глазом косят — вдруг кто разжалобится, плюшку бросит!
— Не знаю… — с сомнением сказала Демидова. — У нас в отделении вроде выкладывается она. Работает, коллеги не жалуются.
— Это пока! — тоном пророка пообещала Тяпкина. Но, подумав, смягчилась: — Хотя, может быть, ей просто у меня еще непривычно… Всё новое, поди разберись — я же понимаю. Но отлучки эти… прям выбесили меня!
Скрепя сердце, Демидова все-таки вызвала Марину на разговор. Но у той, конечно, была своя версия произошедшего. Таня даже разбираться не стала — зачем? «Ну, вылетит с работы — ее проблемы», — решила Таня. У нее уже не было ни капли жалости к Фирзиной, только раздражение с примесью недоумения: она что, вот так из своих проблем выкарабкиваться собирается? А вот Павлик… Чем ближе был день выписки, тем тревожнее становилось Татьяне.
Хорошо, хоть мальчишка окреп у них, отъелся. Ведь кроме больничного пайка — довольно скудного, что там говорить — он поглощал все, что несли, с аппетитом пылесоса. А несли ему все, потому что мальчишку жалели — и полюбили даже. Не только Таня. Купченко с Тамарочкой просиживали в его палате часами напролет. Катя Петровна забегала. Даже Инесса Львовна пару раз почтила своим присутствием, принося из дома то тающую во рту пастрому из индюшачьей грудки, то шикарнейшие расстегаи — с подушку высотой, никак не меньше.
И, конечно же, приходил Залесский.
Вспомнив о нем, Таня чуть сникла, обняла себя за плечи — будто тень над ней прошла, окатив холодком. Она не понимала его поведения. Он, вроде бы, общался с ней, как всегда — но того тепла, той невесомой, едва ощутимой близости, которая возникла между ними в тот момент, когда он дождался ее в палате с букетом роз, она больше не чувствовала. Наоборот — ей казалось, что он будто закрывается от нее. Выбрал дистанцию — и тщательно соблюдает. Зачем? «Неужели из-за того, что попросила отсрочить развод? — ломала голову Татьяна. — Но я же все объяснила… Сказала, что Макс так просил. Да и Юра сам советовал мне договориться с мужем о разделе имущества полюбовно, на берегу — и только потом подавать документы в суд».
Ее мучила эта неопределенность. И она еще больше утверждалась в мысли, что некрасива, и не интересна такому, как Залесский. А розы… Наверное, это был просто дружеский жест.
Но она все равно хранила одну, сделав ее вечной при помощи глицерина. И она стояла теперь у Тани дома — такая же красивая, как в тот день.
— Дурында, поговори с ним! Пригласи куда-нибудь, — учила ее Янка. — Проворонишь — уведут мужика!
— Ян, он не мой, и он мне ничего не обещал.
— Ну и что? Может, стесняется! А может, ревнует к твоему Максу… — у Яны были десятки версий.
А у Тани — только сомнения. Да еще по часу-полтора в те дни, когда Юра навещал Павлика.
Остальное время — для одиночества.
____________________
* имеется в виду генеральная уборка палат в отделении
** педиатрическое отделение