Засипевший баллончик с трудом выплюнул последнее облачко пены. Макс тряхнул его еще раз, нажал на крышку — и раздраженно отшвырнул бесполезную железку: та громыхнула по кафельному полу, затихла в углу. Демидов задумчиво глянул на себя в зеркало: может, вообще не бриться? Но щетина на отекшем, багровом с похмелья, лице топорщилась мерзкими кустами. И он принялся размазывать пену, крася в белое щеки и подбородок. «Завязывай с бухлом, свинота! — ругал себя Демидов. — Вообще просыхать перестал, как жена из дома выгнала».
Он взял бритвенный станок и, надув щеку, провел первую линию — полоска гладкой кожи сверкнула чистотой. Еще рубашку погладить нужно… «Ч-черт, я же не вытащил их из стиралки!» — вспомнил он, и на душе стало еще гаже. Он недовольно вздохнул: дома-то подобных забот не было, Танька всем этим занималась. А с тех пор, как пришлось съехать на съемную квартиру, помнить обо всей этой хрени нужно было самому.
«Заведи себе бабу — будет стирать, убирать, готовить. Только выбирай домашнюю клушу, а не какую-нибудь звезду», — в памяти всплыли наставления многоопытного старшего брата, сказанные еще тогда, в Самаре. Но Макс всё же выбрал Алёну. Впрочем, даже она умудрялась о нем заботиться — правда, очень по-своему. Одежду сдавала в химчистку, для уборки приглашала соседку-пенсионерку. Вот шмотки ему покупать любила — это да, Макс даже начал забывать свой размер. И проблему питания решала оригинально. «Максик, ты голодный? Ужин на столе!» — радостно вопила она, когда Демидов возвращался с очередного перегона или из банка Сени Кречета. Запрыгивала на него, оплетала руками-ногами, впивалась в губы — и он запускал одну руку ей под майку, влипая пятерней в нежную, бархатистую кожу, а другой ладонью подминал ее крепкие, литые ягодицы. И, ощущая нарастающий жар в губах, груди и паху, нес этот живой клубок на кухню. Уже зная, что обнаружит там заказную пиццу, или курицу-гриль из соседнего ларька, или пакет из «Макдональдса» — но даже не посмотрит на них, пока не насытится своей Алёной.
Максим вытянул шею, придирчиво вглядываясь в зеркало. И удовлетворенно усмехнулся: ни пропущенных щетинок, ни порезов — хоть руки и дрожали, как у старика. «Надо прямо сейчас заехать в магазин, купить эту чертову пену, — решил он. — Третий день забываю… Кстати, и рубашку там куплю, да там же переоденусь».
Вытирая щеки переброшенным через плечо полотенцем, он наклонился и нехотя открыл стиральную машину. Из металлического люка пахнуло затхлостью, но он потянул за шкирку смятый ком одежды. Она вывалилась на кафельный пол. Верхняя рубашка осталась в руках — и Макс поднял ее, брезгливо принюхался. Бросил на пол — перестирывать надо. И не забывать вытаскивать вовремя!
«Вот у Таньки всё это отлично получалась. Но она как раз и была той самой клушей, о которой говорил брат», — отметил он с ноткой сожаления. И снова кольнуло изнутри непривычное, удивляющее его самого чувство: желание вернуться домой, к жене.
«Не будь идиотом! — сказал он себе с показной бравадой. — В Самару нужно возвращаться, а не к ней. Это же мечта, мужик, ты так долго к ней шел!»
И сожаление почти прошло — но внутри ворочался червяк, грыз, не давая успокоиться.
С нарочитой небрежностью Демидов забросил полотенце на вешалку, пнул холодный влажный ком, выпавший из стиралки, и вышел из ванной.
Съемная хата была студией — большим пространством, объединившим кухню и комнату. Когда хозяин показывал ее, Максу нравилось всё: и брутальные стены под крашенный известкой кирпич, и кожаный диван, горбившийся посреди комнаты черным монстром, и огромный телевизор напротив, и холодный блеск хромированной барной стойки с перевернутыми над ней коньячными бокалами. Но теперь понял, что, обжитым, это пространство потеряло свой шик. Здесь некуда было сложить вещи, и они расползлись по комнате неопрятными кучками. А диван в разложенном виде оказался почти непригодным для сна: глубокая впадина между сиденьем и спинкой заставляла ютиться на краю, да и белье соскальзывало с гладкой кожаной поверхности. Так что Макс постоянно просыпался злой: снизу было жарко и липко, потому что голая спина потела без простыни, а сверху — холодно, ведь за ночь одеяло оказывалось на полу.
А у Таньки в доме были только удобные вещи — он оценил это сразу же, как вселился. Да и сама она была удобной. И сейчас ведет себя, как порядочный человек: предложила отдать часть аптечной сети — это, кстати, справедливо, ведь он пахал, как бобик, все эти годы, и значительно расширил ее бизнес. А еще она пошла навстречу, согласившись отсрочить развод. «До сих пор мне верит, — удивленно подумал он. — Другая бы на ее месте сразу отстранила меня от дел. Но я все это время старательно зачищал следы, подсовывал ей такую отчетность, что не придраться… Лохня она, конечно, как и все порядочные… Так и не поняла ничего: ни о том, что деньги уходят налево, ни о том, что продать аптеки можно хоть сейчас. Вот только новый хозяин потребует аудит перед сделкой, а этого я допустить не могу».
Демидов вынул из валявшейся возле дивана раззявленной сумки чистое белье, надел трусы и носки, стащил со спинки кресла брюки. Под пиджак пришлось надеть тонкий джемпер, а галстук сунуть в карман.
Захватив ключи и мобильник, Макс захлопнул дверь квартиры и спустился к машине. До ближайшего торгового центра — пять минут езды. Специально подбирал квартиру так, чтобы до ресторанов и магазинов было рукой подать. Это Таньке всегда нравилось жить в лесу, а он — человек из каменных джунглей, ему нужна движуха, драйв, развлечения. Да, разные они с женой — не будь этого, может, и забыл бы Алёну…
«Скоро, любимая. Скоро… — мысленно пообещал он, нажимая на газ. — Я заработал почти столько, сколько нужно. А если получится добить дело с обналичкой, денег будет достаточно. Главное, чтобы Василенко не слился: боится, гад, что из-за этого развода Танька меня прижмет, и денежки «хорошего человека» зависнут на ее счету».
А сколько нужно, чтобы им с Аленой хватило на безбедную жизнь? Макс хмыкнул: с её-то способностью тратить, не считая, это было сложно предсказать. Вчера он пробежался по самарским сайтам недвижимости, подбирал дом. Коттедж на берегу Волги (солидный, с хорошим ремонтом — именно такой понравится Алёне) стоил одиннадцать миллионов. Нормально, он потянет. И на вторую машину денег хватит, а ведь Алёна захочет машину, в этом Демидов не сомневался. На жизнь, с учетом процента от Василенко, останется еще миллионов пять… Маловато, конечно, учитывая Алёнину способность махом тратить любые суммы. Да и ему понадобятся подъемные, чтобы открыть новый бизнес. Эх, если бы у него в запасе было еще несколько месяцев…
«Как некстати сейчас Танька развод затеяла», — эта мысль возникала снова и снова. А вместе с ней — страх. Ведь если раньше он спокойно жил при ней, спокойно работал, потихоньку отжимая деньги, и, в общем-то, как сыр в масле катался — то сейчас ситуация сложилась так, что вскоре предстоит всё это бросить. И уехать к Алёне, которая… Примет ли его? Да, перед деньгами она не устоит — это единственное, что он знал точно. Об остальном старался не думать. «А надо было, — укорил он себя. — Надо. Потому что люди меняются. И я уже не тот красавчик, что раньше — да и она могла забыть меня напрочь, стереть из своей жизни, как стирают сор со стола. Но всё-таки надежда есть. Да и то, что между нами было, не так просто выбросить из памяти — по себе знаю».
Он припарковался у торгового центра, быстро поднялся на второй этаж — в отдел «Медведь», где продавались лучшие в городе мужские шмотки. Тонконогая продавщица в серебристом платье помогла ему выбрать пару итальянских сорочек в тон костюму. Переодевшись и повязав галстук, Демидов вышел на улицу. И только в машине понял, что опять забыл купить пену для бритья. Чертыхнувшись, он заглушил двигатель. И тут из телефона задребезжал пасадобль: звонила Танюха. Макс схватил трубку — спешно, будто надеялся услышать что-то, способное изменить этот день.
Но оказалось, что Танька опять носится со своей дурацкой идеей.
— Максим, я узнала, что документы на усыновление можно оформлять на одного из супругов! — в голосе жены не было привычной сухости. Она будто радостью с ним делилась. Демидов слушал ее с брезгливым удивлением, не понимая, чем тут восторгаться. А Таня продолжала объяснять:
— То есть я могу собирать их уже сейчас, до развода. А от тебя потребуется лишь согласие! Как отец, ты в документы вписан не будешь. И я тебя прошу: давай вместе сходим в опеку, узнаем все точно, и ты подпишешь бумаги. А дальше я сама.
Макс озадаченно помолчал.
— Тебе, наверное, неприятно, что я прошу о чем-то сейчас — после того, как решила подать на развод. — Татьяна говорила по-доброму, даже с сожалением — будто прощения просила. — Но ты пойми меня, пожалуйста. У нас с тобой разные представления о счастливой семье. Жаль, что я поздно это осознала. Я так хотела стать мамой — и не видела, что тебе не так уж сильно нужен ребенок. Не хочешь — что ж, имеешь право. Я не могу заставлять тебя быть отцом. Поэтому и предложила развестись, не мучить друг друга.
Макс не понимал, что удивляет его больше: доброжелательность Татьяны, или ее признание. И уточнил:
— Я правильно понял: даже если ты возьмешь его до развода, я потом не буду должен платить алименты и что-то еще делать для этого, чужого мне, ребенка? — он специально сделал ударение на слове «чужого». Пусть бывшая жена помнит, что вина за развод полностью на ней — ведь от своих детей он не отказывался, только от этой идиотской затеи взять в дом приблудного щенка.
— Да. Официально ты будешь ему никем, — заверила Таня. Ее голос стал просительным: — Макс, пожалуйста, помоги с документами. Ну что тебе стоит? А я смогу поскорее всё оформить и взять ребенка.
— Ладно, — сдался он. — И, Тань… Чтоб ты знала. Я не такое животное, каким кажусь. Мне не все равно на детей. Только мне свои нужны, понимаешь?
— Понимаю, Максим. Это нормально, многие так относятся… А я между детьми вообще никакой разницы не делаю. Может, из-за своей профессии. А может, устроена так.
«Да, устроена она по-другому, — думал он, повесив трубку. — Вроде спокойная, послушная, даже кажется — своего мнения нет. Не если что в голову взбредет — беги, спасайся. Добьется своего, во что бы то ни стало. Эту бы ее импульсивность, да в другое русло… Могли бы нормально жить».
И снова накатило сожаление: хорошая ведь баба, точнее — человек хороший. Жена из нее тоже неплохая была. Да и своя, родная задница под боком, привык уже за шесть лет. «Потому и менять что-то страшно: просто привычка, — напомнил он себе. — Но люблю-то я другую женщину. А вот это уже козырь, который бьет все Танькины карты».
Эта мысль успокоила, и Демидов поехал на работу. Заскочил по дороге в пиццерию, взял «Маргариту» и пару бутылок «Будвайзера»: подходило время обеда. Входя в офис, думал, что никого не застанет. Но главбух Малёва сидела на своем месте, как приросшая.
— Галина Алексеевна, пиццу хотите? — спросил Макс, снимая куртку и вешая ее в шкаф.
— Ой, я на диете, — покраснела бухгалтерша. — Максим Вячеславович, спросить вас хотела: у нас так продажи поднялись, вы рекламу, что ли, дали? Прибыль за прошлый месяц на шесть миллионов выросла!
— Да, листовки по ящикам раскидали, — кивнул он. Листовки действительно были, но так, для отвода глаз — уж он-то понимал, что от этой макулатуры толку мало. А деньги в кассы пропихивал через прикормленных продавщиц — была такая в каждой аптеке. Уже половину той суммы, о которой договаривались с Василенко, удалось забросить на счет.
— Хорошо-то как! — эта дура Малёва радовалась так, будто это ей зарплату на шесть миллионов подняли. — А всё говорят: кризис, кризис!
— Вы деньги поставщикам перевели? — спросил Демидов. Василенко ждать не любит, и, если не увидит на своем счету бабло, которое сам же и принес Максу в виде налички, начнет дергаться, неудобные вопросы задавать.
— Конечно! — закивала Малёва.
— Ну, значит, заслужили отдых, — сладко улыбнулся Демидов. — Можете идти домой, на сегодня ваш рабочий день закончен.
Ему не терпелось остаться в кабинете одному.
Бухгалтерша удивилась, но отказываться не стала — видимо, доброта начальника показалась ей заслуженной наградой за труд. Напялив на себя пальто болотного цвета и бежевый берет, блином лёгший на голову, она почтительно расшаркалась и вышла из офиса. А Макс, погрузившись в свое кресло, нажал на кнопку компьютера.
И, дергая за кольцо на пивной бутылке, почувствовал, как нервно дрогнула рука.
— Не ссы! — громко сказал он. — Ты мужик, или говно? Бабе написать не можешь!
И зашел в соцсеть, на страничку Алёны.
Когда он сделал это в первый раз — давно, года три назад — было ощущение, будто в чужой дом попал: фотки на стенах знакомые, а вот как идет жизнь в том доме, можно только догадываться. Сейчас, не видя особых перемен — картинки «С Восьмым марта!», которыми заляпали стену Алёны какие-то бабы, не считались — Макс почувствовал привычное облегчение. Тем более, что поздравлений от мужчин не было.
Он глянул в правый верхний угол: там горел синий значок «Online».
— Ждешь меня? — нервно хмыкнул он — больше для того, чтобы подбодрить себя. Открыл окно сообщения и, уже не колеблясь, написал давно заготовленную фразу: «Привет, Алёнка. Четырнадцать лет не виделись. Я поднялся, не сдох)) Возвращаюсь в Самару. Примешь?»
Его рука зависла над клавишей отправки. Всё бы сейчас отдал, чтобы стать смелее! Но глаза Алёны смотрели с фотографии равнодушно и чуть насмешливо, и он вновь показался себе жалким слюнтяем-неудачником с парой грошей в кармане… Отхлебнул пива, будто воды — таким оно было безвкусным. Но пожар внутри разрастался, пламя текло по венам — тут хоть упейся, не затушить.
Он прижался лбом к запотевшему стеклу бутылки. И ткнул пальцем в кнопку — как с обрыва шагнул.
Страх снова сжал горло. Что она подумает, когда увидит сообщение с незнакомого аккаунта — от человека с ником Бизон? Поймет ли, кто это? Сможет ли вспомнить, как писала в той, брошенной среди объедков, записке: «Поднимешься — приезжай. Упадешь — сдохни»?
В окне сообщения появились точки — она что-то пишет в ответ! Останавливается — думает, стирает? — а потом пишет снова. От нетерпения он чуть не раздавил в руке компьютерную мышь. Ждал так, будто от этих строчек зависела его жизнь.
И сообщение пришло. Одно слово: «Максим?» И целый батальон улыбчивых смайликов.
Она его не забыла.
Душа взвилась выпущенной ракетой, и будто радужным фейерверком взорвался внутри и рассыпался миллиардом искр тугой тяжелый ком — и все сомнения, неудачи, печаль, которые он носил в себе, как ранящие осколки прошлого, оказались побеждены. Облегчение накатило — будто война закончилась, и нет терпежа отстроить всё, распавшееся в куски. Он забарабанил по клавишам, торопясь, не выбирая больше слов:
«Да, я, ты меня помнишь? Я не забывал никогда, только хотел заработать и приехать, все начать сначала, а ты хочешь?»
Она ответила мгновенно:
«Макс, ты дурак, ну почему не написал раньше?»
«Ты где?»
«Я думала, ты умер!»
Сообщения летели одно за другим. А он сидел и улыбался — дурак дураком.
«Я живой. В Москве», — он слегка приврал территориально, но столичный понт дорогого стоил. — «Поднял тут бабла, нам хватит и на дом, и на всё. Ты хоть не замужем там?»
Он знал, чувствовал, что она одна — но всё же…
«Нет. Считай, что тебя ждала», — и снова куча смайликов.
Он задумался: что ответить? Ее не поймешь — шутит, или серьезно… И решил спросить прямо. Лучше уж сейчас, хватит с него догадок:
«Всё ещё любишь меня?»
Алёна ответила сразу:
«Такое не проходит, Макс».
Он понимал, о чем она. Иная любовь — как оспа: больно, и следы на всю жизнь остаются. Сам переболел так с Алёной. На мгновение подкатила горечь, но он запретил себе думать о прошлом. Не нужно теперь этого, ни к чему помнить о плохом.
Он отправил ей ссылку на сайт недвижимости и сообщение: «Глянь пока этот дом, если понравится, купим. И жди меня, через пару недель вернусь».
А потом добавил:
«Я тоже всегда тебя любил».
И вышел из сети — не было сил прощаться.