— Львовна звонила? — спросила Яна, сделав круглые глаза. — Потеряла тебя, да?
— Ну… — Таня замялась. Рассказать о приступе? И о том, что такие у нее — с детства? Ох, нет… Пусть Янка и лучшая подруга, но нет. Никому и никогда.
— Чего? Говори! — потребовала Костромина.
— Да она не ругалась! Посочувствовала только.
Яна отвернула край медицинских перчаток, деловито глянула на часы.
— Так, я часа через полтора освобожусь. В принципе, мы можем сделать выскабливание сегодня, — вслух размышляла она. — У тебя срок пограничный, 10 недель, сойдет как показание для экстренного вмешательства. Приврать придется, конечно, но… Я сейчас медсестрам и анестезиологу скажу, чтобы готовились.
Господи, как хорошо, что у нее есть Янка! Таня с облегчением прикрыла глаза, сжала руки, унимая накатившую дрожь. Скоро, скоро всё закончится. И ее постыдная тайна, которую она столько лет умудрялась прятать даже от лучшей подруги, снова уйдет в глубинные пласты сознания и заляжет там, сложив оружие. Можно будет продолжать жизнь обычного человека. Она не потеряет работу, друзей, семью. И когда она всё-таки родит ребенка, ее не лишат материнских прав. Потому что никто не будет знать о том, что Татьяна Евгеньевна Демидова, уважаемый детский врач, добропорядочная жена и любящая мать, страдает от непонятного психического расстройства.
— И я еще Купченко позвоню, пусть оторвется от мамочки и летит сюда на крыльях любви, — деловито добавила Яна. И, чуть подумав, уточнила: — Нет, не летит — топает. Или катится, потому что с его пирожковой диетой летать проблематично.
— Янка, вы же с Тамарочкой на пару его раскармливаете — возразила Таня. — И меня, кстати, тоже. А позвоню я ему сама. Витька, конечно, и тебе не отказал бы. Но почему ты должна за меня просить?
Витька Купченко учился вместе с ними в институте, и в студенческие времена был попеременно влюблен то в Таню, то в Яну, над чем они беззлобно смеялись до сих пор. Суетливый обаятельный толстячок — низенький, смуглый и кареглазый — он напоминал Лосяша из «Смешариков». Витька жил с мамой, которая заворачивала его в вязаные жилеты и кофты собственного производства, совала в его сумку контейнеры с полезной пищей, и до третьего курса наведывалась в мед — узнать, как дела у сыночки.
А сыночка был прирожденным педиатром, и в будущем вполне мог стать вторым Филатовым. Еще учась в институте, он прослыл грозой окрестных декретниц, и дважды попадал в милицию за стремление нравоучать. Завидев мамашу с коляской, Витька непременно шел за ней, ревниво наблюдая, не слишком ли сильно она укачивает дитя, не облизывает ли соску перед тем, как сунуть бутылочку ребенку. И, чуть что, делал замечания. А еще он мог точно сказать, из-за чего плачет грудничок: жарко ему, голодно, или мучает зуд в деснах. Впрочем, не все ценили способности Купченко: многие мамаши из тех, что он встречал на улицах, не понимали своего счастья и бежали от бесконечных Витькиных наставлений, роняя памперсы и погремушки. Но он все время находил новых жертв.
Таня подозревала, что он с удовольствием переселился бы в отделение, потому что здесь его некому было обвязывать жилетами и откармливать пресным пюре из нажористой паровой брокколи, или не менее вкусной вареной моркови.
Сегодня он должен был выйти в ночную смену, поэтому он наверняка бодр, трезв и ничем не занят.
Татьяна выудила из кармана смартфон, погладила его пальцем, снимая блокировку. На экране горел пропущенный вызов из приемного покоя. Она тут же перезвонила:
— Девочки, это Демидова. Искали меня?
— Да, Татьяна Евгеньевна. Тут мальчика привезли, посмотрите?
— Конечно! Уже спускаюсь.
Работа. Хорошо, что у нее есть эта работа. Таня цеплялась за нее со смешанным чувством страха и обожания, и не знала, чего боится больше — навредить или потерять. Она врастала во врачевание, оплетала свое отделение, как вьюн. И между своими короткими беременностями работала, как одержимая, проникала во все свободные квадратики сменных графиков — несмотря на то, что совершенно не нуждалась в деньгах. Несмотря на недовольство Макса, беспокойные ночные смены, нервных мамашек и жалость к больным детям. Работа выматывала, но позволяла помогать. Это отвлекало от невеселых размышлений о собственной жизни.
Вот и сейчас мысль о том, что ее ждет больной, заставила Татьяну собраться, привести себя в порядок. Она поправила волосы, застегнула пуговицы халата. Сразу стало тесно: он жал в груди и еле сходился на талии, хотя размер был пятьдесят вторым. Татьяна расправила воротник, выровняла бейдж, приколотый к груди. Придирчиво оглядела туфли. Взяла со столика картонную упаковку с перчатками, вытащила одну пару. Натянула на руки: новые, шершавые от талька, надевались они легко.
«Теперь я снова врач, а не пациент, — упрямо подумала она. — И буду оставаться врачом, пока это возможно».
Янка с осуждением смотрела на нее, уперев руки в бока. Таня сказала примирительно:
— Слушай, ну я же пока на смене!
Демонстративно набрала номер Купченко и, глядя на подругу, попробовала состроить смешную рожицу. Получился грустный клоун. И она снова натянула хирургическую маску на лицо.