Тигр, подобравшись, напряг мускулы и смотрел с натяжного потолка недобро — будто готовился к броску. Под этой громадной тварью Василенко казался придурковатым карликом-толстосумом, безвкусно украсившим своё жилище: попытка стилизовать комнату под Африку вылилась в сумасшедше-полосатые стены, сторожившую вход семью черномазых губастых идолов, да небольшое стадо эбеновых слонов на журнальном столике. Сейчас слоны тупо уставились в черную пасть лежавшего рядом с ними серебристого кейса — сюда, будто с неба, шлепались туго перевязанные пачки банкнот.
Василенко с усмешкой наблюдал за Максом, полулежа в пухлом кресле, обтянутом бежевой кожей. Держал в вытянутых пальцах тонкую черную сигарету, и щурился, прогибаясь — кресло было массажным и еле слышно жужжало, вминая железные кулачки в спину Олега. Демидов зло покосился на него. «Я б тебя тоже помял с удовольствием, расплющил бы, а потом надул через соломинку», — думал он, продолжая вынимать из портфеля деньги.
— Два семьсот, два восемьсот, два девятьсот… Три миллиона, — считал Макс, с нескрываемой ненавистью швыряя пачки тысячных купюр в кейс Василенко. Нашарил на дне своего кожаного портфеля оставшиеся банкноты и бросил, не глядя. — Еще семьдесят… Всё, в расчете!
— Что ты так волнуешься, партнер? — томно сказал Василенко, прикрывая глаза от удовольствия. — Не везет в картах — повезет в любви!
«Козел, еще и издевается, — Макс отвернулся — не хотелось видеть эту торжествующую рожу. — Повезет в любви, как же! Три ляма сдуру слил, а ведь бабла итак было в обрез… Как теперь к Алёне ехать? Зря ей тот дом показал, его уже не купить. Лохом меня посчитает… А ведь это из-за нее я вчера сел за покер!»
Он действительно пошел на риск из-за этой женщины — своей, впившейся в сердце, беды. Хотел сорвать большой куш перед возвращением в Самару — чтобы привязать Алену как можно крепче. И когда Василенко сказал, что будет игра по-крупному, согласился сразу. Ему везло в первых партиях, он выиграл почти семь миллионов… А потом спустил весь выигрыш, и, в запале, еще три своих ляма.
«Ч-черт! Ч-черт!!! — он едва не застонал, вспомнив об этом. — Вот где я теперь возьму бабла?»
— Пойду я, — Макс хмуро глянул на Василенко, вставшего с кресла, чтобы закрыть кейс.
— Давай, — кивнул тот. — Привет супруге. Она еще не выперла тебя с работы?
— И не собиралась, — огрызнулся Макс. — Сама предложила мне бизнес к продаже подготовить, а бабло поделить поровну.
Здесь он, конечно, приврал — не было сил терпеть издёвки Олега, пусть думает, что Максим Вячеславович Демидов по-прежнему в шоколаде.
— Высокие отношения! — делано восхитился Василенко, и крикнул вслед выходящему из его квартиры Максу: — А почём прачечная?
— Лямов за тридцать отдам, — Демидов остановился у порога, глянул на собеседника: правда хочет купить, или так, язык почесать не обо что?
— Хорошо в этих аптеках бабосики отмываются, почему бы мне твой процент себе не оставлять, если ты валить собрался? — вслух размышлял Василенко. На его крысином лице проступила жадность. — За двадцатку возьму, не больше.
— Подают у церкви, — напомнил Макс. Желания продолжать разговор у него не было: какой смысл, ведь Танька так и не оформила на него генеральную доверенность на продажу сети. Говорила, сама проведет сделку — а он, как шавка, должен был носиться в поисках покупателя. Но за двадцать лямов она продавать не захочет, это едва ли половина от реальной стоимости аптек.
— А ведь перед продажей аудит нужен, да? — с невинным видом спросил Василенко. — Это ведь будут складские остатки считать… которых по бухгалтерии в разы больше, чем в реале. Документацию проверять… Задавать неудобные вопросы… Ай-яй-яй, как печально! И, кстати, я от хорошего человека слышал, что налоговики какую-то проверку затевают. Как назло, по медучреждениям — знаешь, все эти стоматологи частные, глазники… И аптеки, говорят, тоже.
Макс почувствовал, как немеет под левой лопаткой. Страх пополз по телу, как омерзительная сороконожка — холодная, царапающая, готовая впрыснуть смертельный яд. И ощущение бессилия захлестнуло его. Так и знал, что не надо было связываться с этими деньгами! Теперь он замаран, и в крысоловке — загнали-таки в угол, чтобы отжать его бизнес за бесценок. Твари!
— Да я тебя не тороплю! — с лживой заботой сказал Олег. И добавил своё любимое: — Подумай… до завтра.
Макс со всей силы грохнул за собой дверью, надеясь, что какой-нибудь из деревянных африканских идолов рухнет на Василенко и проткнет его копьём. Выскочил из подъезда, рывком открыл дверцу своей машины и полез в бардачок — там лежала плоская фляжка с виски. Сделал жадный глоток: похрен, что за рулем, хуже не будет — некуда… Его приперли к стенке большие люди, не отдаст аптеки добром — посадят, а бизнес всё равно отожмут, это было ясно. И не будет у него ни бабла, ни Алёны, ни даже Таньки — чтобы в тюрьму передачки носить. Эх, Танька! Как, как получить у нее доверенность?…
Он ничего не мог придумать.
«Сам виноват, дурак! — подумал он, нажимая на педаль газа. — Надо было соглашаться на этого приемного ребенка, чего в позу встал? И с ней быть поласковее. Тогда ни развода, ни проблем бы не было!»
Сдавая задом, он едва не снес скамейку, растопырившую кованые ноги у подъезда Василенко. Длинно выматерился, услышав звук удара — похоже, бампер завалил. Да и плевать! На всё теперь плевать…
«Поеду к Танюхе, поговорю, — подумал он. — Может, удастся убедить ее сделать доверенность на продажу фирмы».
А тоска бродила, разбухала внутри, как ком сырого теста. И он уже не знал, что лучше: бороться до последнего, ловчить, изворачиваться, врать… или признаться ей во всех грехах? Потому что пусть его лучше судит Танюха: с высоты своего великодушия и порядочности… которую он всегда принимал за лоховство.
«Но я не смогу сказать ей про Алёну, если спросит, зачем воровал», — осознал Макс. И мысль о раскаянии умерла, едва родившись.
Он дал по газам, направляясь в коттеджный поселок — к дому, где жила его, почти уже бывшая жена. Светофоры, как сговорившись, показывали красный — и эти задержки лишь разжигали его злость. Но Макс старался погасить ее, потому что иначе разговора не получится.
Дверной звонок не работал, наверняка опять отошел провод. Демидов забарабанил в дверь, отметив краем сознания: вот что значит, в доме нет мужских рук — электрику баба не починит. Татьяна открыла ему, вытирая руки о зеленый фартук — видно, возилась на кухне, да и духмяный запах котлет был тому подтверждением.
— Тань, привет, я проговорить пришел, — ответил Макс на ее удивленный взгляд. — Для аптек покупатель появился.
Татьяна отступила, пропуская его в дом. Из гостиной послышался чей-то голос: вроде женщина, не разобрать. Шагнув в прихожую, Макс вытянул шею, прислушиваясь — и едва не грохнулся: под правой ногой что-то хрустнуло, и она вдруг поехала вперед и вбок, как на колесиках. Демидов испуганно ухватился за стену и глянул вниз: там, полураздавленная, с корявой трещиной на крыше, лежала маленькая гоночная машинка.
Таня тоже увидела ее, вздохнула и, обернувшись, крикнула в гостиную:
— Паша! Подойди, пожалуйста!
«Что еще за Паша?» — напрягся Макс. А из комнаты выбежал белобрысый пацан лет десяти и замер, настороженно глядя на него серыми глазищами.
— Павлик, вот посмотри, что бывает, когда игрушки на место не кладешь, — ласково сказала Таня, указывая рукой на сломанную машинку. Увидев ее, пацан свел брови и скривил губы, будто собирался зареветь — но сдержался, молча поднял игрушку и прижал к груди. Сказал, виновато понурившись:
— Простите, тётя Таня, я забыл… — а потом снова зыркнул на Макса, уже с обидой — понял, кто раздавил его игрушку.
— Это дядя Максим, — помявшись, сказала Таня. — Он мой муж, но живет отдельно.
— Здравствуйте, — уныло сказал парнишка. Демидов почувствовал, что не понравился ему. «Взаимно, щенок!» — подумал он, а вслух сказал:
— Здравствуй, Паша. Ты откуда такой взялся?
— Я… Мне тётя Таня разрешила здесь пожить! — ответил Павлик, будто защищаясь. И переступил, двинулся ближе к Татьяне — а она обняла его за плечи и сказала:
— Не бойся, дядя Максим скоро пойдет к себе домой.
Эти слова задели его самолюбие: жена будто специально напоминала, что ему здесь не место. В доме, к которому он так привык за шесть последних лет! Значит, теперь его место занял какой-то мальчишка?
Макс наклонился, расшнуровывая ботинки. Делал это медленно, чтобы заставить себя успокоиться. Повесил куртку на крючок — кстати, вот этот гарнитур для прихожей сам собирал! — и прошел за Таней на кухню. Она прикрыла дверь, и, выключив газ под сковородкой, спросила:
— Чай, кофе?
— Сделай кофе, пожалуйста.
Глядя, как она насыпает зерна и ставит кружку под носик кофе-машины, он всё думал о мальчике. Какая-то смутная идея брезжила в его сознании, но он никак не мог ухватить ее, приблизить — и рассмотреть в деталях. Только понимал, что она как-то связана с этим мальчиком. И спросил, сам не зная, для чего:
— Вот этот пацан был в больнице?
— Да, — коротко ответила Таня, нажала на кнопку и кофе-машина загремела, перемалывая зерна.
— Значит, ты его всё-таки забрала? — спросил Демидов, дождавшись тишины. — И на него теперь хочешь документы об усыновлении оформлять?
Татьяна вздохнула, прислонилась к посудному шкафу, дожидаясь, пока ароматный напиток наполнит чашку. Поставила ее перед Максом, и, поколебавшись, сделала кофе для себя. Села за стол, помешивая ложечкой в чашке.
— Знаешь, это долгая история, — наконец, сказала она.
— А ты расскажи, — попросил Макс. Его голос стал ласково-вкрадчивым, а внутри все крепло чувство, что этот мальчишка и есть его шанс.
— В общем, его мать нашлась. Она, конечно, та еще ворона, но… Сына любит, да и он к ней привязан сильно. Так что усыновить я его не смогла, и документы буду оформлять, чтобы брать другого ребенка…
— А, знаешь, ты молодец! — неожиданно похвалил ее Макс. — Это я баран упрямый. Прости, не понял тебя сразу. Но сейчас, как мальчишку увидел, вопросов нет. Действительно, славный парень. И теперь понятно, почему тогда в больнице ты так завелась!
Таня глянула на него с подозрением:
— Ты хочешь сказать, что сейчас был бы за усыновление?
— Ну а почему нет, — просто ответил Макс. — И ребенку добро бы сделали. И семью бы сохранили…
Он потянулся вперед, тронул ее за кончики пальцев — и на секунду ему показалось, что жене приятно его прикосновение. Но она отдернула руку, будто обжегшись. И сказала, глядя в чашку:
— Макс, обратной дороги нет. У меня было время понять, что мы очень разные. Нам лучше порознь — и тебе, и мне.
Он смотрел на нее сверху, но видел только ровный пробор в ее русых волосах. И впервые заметил серебристые проблески седины у корней.
«Если что решила, не отступит, — понимал он. — Упрямая. Так что оттянуть развод, чтобы подсобрать еще бабла, у меня не получится».
— Я знаю, Тань, и уважаю твое решение, — примирительно сказал он. — Пусть будет, как ты хочешь. А парень-то… Почему у тебя?
— Да у матери сожитель — сволочь последняя, — с горечью сказала Таня. — Бьёт мальчишку до синяков, представляешь? Я его не видела, но мне сказали, он еще и сидел! Бывший урка, не работает, над ребенком издевается, а Марина эта, Павлика мать, живет с ним… А сейчас у него запой, вот она и попросила, чтобы Паша у меня побыл несколько дней.
— Сидел, говоришь? — задумчиво переспросил Макс. — А живут они на что, если он не работает?
— Ну, я Марине помогла на вторую работу устроиться, — с неохотой ответила Таня. — Не знаю, удержится ли там… И с Павликом я помогаю, кое-что ему купила. А Слава этот, похоже, неплохо на Марининой шее устроился. Хотя, знаешь, они одного поля ягоды. Если бы я разрешила, Марина ровно так же на мою шею взгромоздилась бы, и ножки свесила. Всё время что-то выпрашивает. Даже обижается, когда я ей напоминаю, что денег не дам — только вещи для мальчика. А я не даю, потому что, во-первых, она сама должна зарабатывать. А, во-вторых, наличку они все равно пропьют.
— Так они оба выпивают?
— Она, вроде бы, при ребенке не пьет. Но, судя по всему, не отказывается от рюмочки, когда Павлика дома нет. Думаю, ее сожитель к выпивке склоняет. Да и вообще, знаешь, непутевая она, — вздохнула Таня, — ходит в синяках, ребенок избит, сбежал из дома — а всё считает, что этот Слава нормальный мужик. Представляешь, я же заявление на него написала, а полиция ничего сделать не может, доказательств нет.
— Так и сказали?
— Так и написали, — усмехнулась Таня. И кивнула в сторону подоконника: — Вон там официальный ответ лежит.
Макс поднялся, взял сложенный втрое листок, пробежал глазами по тексту. «Произведена проверка… Никандров Вячеслав Дмитриевич… Фирзина Марина Ивановна… ул. Еловая, д.40, кВ.5… кВ.6… не подтвердились… оснований для возбуждения уголовного дела нет…»
— Они соседи, что ли? — удивленно спросил Демидов.
— Да, и Марина говорит, что деваться ей от этого Славы некуда, — снова вздохнула Татьяна. Допила кофе и поставила чашку в раковину. И кивнула на чашку Макса:
— Тебе еще сделать?
— Нет, спасибо, — задумчиво ответил он. И заторопился: — Тань, я пойду. У меня ж еще одно дело, совсем о нем забыл!
— А… Ты же хотел поговорить об аптеках? — удивилась она.
— Да про аптеки фигня, на самом деле. Предложили двадцать лямов за них, считаю, маловато. Просто хотел, чтобы ты в курсе была.
— Ну а что, нормальная цена, если помещения не продавать, — подумав, сказала она. — Можно ведь оставить их, чтобы сдавать в аренду.
Макс растерянно уставился на нее.
— А это мысль, — медленно проговорил он. — Я скажу ему.
«Всё-таки она далеко не дура», — думал он, направляясь к калитке. Заиндевелые шары можжевельника по бокам дорожки поблескивали в свете фонарей. Красиво Танька здесь всё устроила… Он невольно оглянулся на дом — там, за теплым светом окон, осталась Таня и чужой ребенок.
Чужой.
Макс остановился, будто громом пораженный.
Кажется, он понял, как получить у нее генеральную доверенность и прибрать к рукам все деньги.