— Лови, тётя Таня! — лицо Павлика раскраснелось от морозного воздуха, шапочка сбилась на затылок, открывая светлый мальчишечий лоб. Татьяна вытянула руки, принимая летевший мяч, но он не дался — шаловливо прыгнул в сторону и покатился по крупитчатому, поблескивающему в свете фонарей, насту, играя синей полосой на красном резиновом боку.
— Павлик, ну всё, хватит, — засмеялась она. — Совсем загонял тётю Таню!
— Ещё немноооожечко! Пожааалуйста! — заканючил он.
— Ладно, еще десять минут, а потом ужинать и доделывать уроки, — смилостивилась Татьяна.
— Йе-хуу! — радостно взвизгнул мальчишка и запрыгал по сугробам, проваливаясь в покрытый корочкой снег. Дотянулся до мяча, и, развернувшись на месте, бросил его Тане, смеясь от удовольствия и азарта. В тот же миг кто-то требовательно загрохотал по металлу калитки, и бил в нее — со всей дури, будто пытаясь проломить тяжелым сапогом — до тех пор, пока Татьяна не подняла засов.
Трое полицейских, Марина, дуло пистолета — Тане в лицо. Сила и грубость, заломившая её руки за спину. Тычок в спину. Грязные берцы, оказавшиеся перед глазами. Маринин вой — уже где-то сзади, протестующий крик ребенка. И равнодушный мужской голос:
— Гражданка Демидова, вы задержаны по подозрению в похищении несовершеннолетнего, статья сто двадцать шестая уголовного кодекса.
Он говорил что-то еще, но до нее — будто сквозь тягучий вой ветра — долетали лишь обрывки фраз: право на услуги защитника… право на один телефонный звонок… уведомление родственников… право отказаться от дачи объяснений… А холод наручников, впившихся в запястья, затапливал тело — и ее затрясло так, что зубы мелко клацнули, но она всё же смогла выдавить:
— Я же никого… Это она попросила…
— Тётя Таня! Отпустите тётю Таню! — рыдающий мальчишка впечатался в нее с разбегу, крепко обхватил сбоку, замолотил рукой, пытаясь оттолкнуть полицейского — но Марина, подскочив, отдирала его руки и визгливо вскрикивала: «Паша! Уйди! Я — мама! Я!» Но он оттолкнул ее и крепче прижался к Тане:
— Она хорошая, отпустите! — закричал-заплакал мальчишка, и этот его плач словно разморозил Татьяну. Она распрямилась, вперилась взглядом в лицо полицейского и твердо сказала:
— Вы не имеете права. Фирзина сама попросила, чтобы ребенок пожил у меня.
— Ах ты тварь! — закричала Марина. — Ничего я не просила, господин полицейский, она сама его сманила! Сначала отобрать хотела, заявляла на меня! А не получилось — так она втихушку сына увела, дрянь такая!
— Разберемся, — безучастно бросил полицейский, крепко взял Таню за локоть, подтолкнул к калитке. И от этого толчка ее ноги подогнулись, она неуклюже рухнула в подтаявший, грязный снег, и он обжег лицо, а руку прострелила боль — то бесцеремонно дернул её за плечо полицейский, злобно гаркнув: «Встаё-о-ом!» К нему подскочили другие, подняли ее, как деревянную чурку, схватили под руки и поволокли по дорожке родного дома туда, где за калиткой фырчал и плевался вонючим дымом полицейский «бобон» с распахнутой задней дверью. И его зарешеченное окно, как магнитом, притянуло взгляд Тани и захлестнуло ее душу ужасом. А в следующий миг железная решетка изогнулась, становясь пластиковой, ненастоящей, и сама машина стала большой кривобокой игрушкой, зачем-то приклеенной к вздыбившейся волной дороге. Огромная кукла-полицейский обратила к Тане мертвое лицо — а ветер хлестнул, едва не сбив с ног, обвиняюще зарыдал: «Ппан-дооо-рааа!» Таню толкнули вперед, грубо подцепив жесткими пластиковыми клешнями — и она дернулась из последних сил, хрипло крича:
— Куклы, куклыы, куклыыыы!..
И нырнула во мрак, будто в смерть.