Яна открыла дверь и тут же унеслась на кухню, вопя:
— Таньча, я блины пеку, они ж, собаки, сгорят моментом! Раздевайся и сразу ко мне, чай пить! Я тут одна, как перст — Костромин детей на все выходные забрал, мама на экскурсию в Рязань уехала. Ты очень вовремя! Тебя Юрка привёз? Вот молодец, мужик, я так и знала, что не отступится!
А Таня, уже не слыша Янкиного тарахтения, растерянно смотрела на вешалку в прихожей. Там, среди ярких детских одежек, рядом с рыжей шубой подруги, висела знакомая куртка. А на ней — полупрозрачный пакет с туфлями.
Одежда Макса.
У Яны.
Но почему?… Откуда?…
Мысли стали колючими от недоверия: что всё это значит, черт возьми, неужели неприятные сюрпризы еще не кончились?!! Неужели Янка…
— Тань, ну ты чего тормозишь?… — Яна выглянула в коридор и всплеснула руками, увидев замершую перед вешалкой подругу. — А, да, я ж тебе хотела отдать тряпки этого нелюдя! Ты ведь еще не знаешь, что он Пашку на дороге встретил, когда тот носился по снегу в одних носках, чуть ноги не отморозил. При минусовой температуре, без куртки — а этот упырь отказался его до города довезти! Бросил на дороге, представляешь? Правда, потом вернулся — видать, не всю совесть пропил. Швырнул свои тряпки с барского плеча, и смылся. А Пашка остался дальше мерзнуть. Нет, ну как можно быть таким уродом?
Таня не знала, что ответить — только чувствовала, как уши и щеки наливаются жарким огнем стыда. Как она вообще могла хоть в чем-то заподозрить Янку? Лучшую подругу, которая поддерживала в самые тяжелые моменты! И всегда была рядом. «Макс тоже был, пять лет — и одно время казался мне очень надежным, — внутренний голос зазвучал сухо и жестко. — А выкинул такое, что в голове не укладывается. Но если недоверие к людям пустит корни в моей душе, я потеряю всех, кто дорог».
— Ох, Яна, я поняла, что совсем не умею разбираться в людях, — сказала она. — Как думаешь, это лечится?
— Не знаю. Умела бы я в них разбираться, никогда не вышла бы замуж за Глеба, — хмыкнула подруга. — Так чего, заберешь одежку?
— Заберу. Донесу до помойки. Но прежде… — Таня сняла куртку с вешалки и начала методично обшаривать карманы. В потайном — том, что на груди, слева — ее пальцы наткнулись на что-то твердое, бумажное, растопырившее края от плотного сгиба. Это оказался лист бумаги, сложенный в несколько раз. Черно-белая распечатка с сайта — фото бревенчатого коттеджа и текст объявления: «Продается дом на берегу Волги, шикарное место для отдыха и постоянного проживания…»
— Это здесь он собрался шикарно отдыхать на твои деньги? — с негодованием спросила Яна, глядя на лист через ее плечо.
Татьяна аккуратно сложила лист и спрятала в карман своей куртки. Холодная злость распрямила ее плечи, внутри ощущался стержень — титановый, несгибаемый. «Значит, Макс решил вернуться в Самару, купить коттедж, устроиться, будто ни в чем не виноват… — подумала она. — Нет, дорогой, хрен ты там отдохнешь. Мы с Залесским, как те лисы, вытряхнем тебя из теремка!»
— Видимо, да — и отдыхать, и постоянно проживать, — ответила она Яне. — Отдам это Юре, когда вернётся. А потом мы поедем ловить моего продуманного муженька. Я хочу лично участвовать в его аресте.
— Продуманный, а так прокололся! — фыркнула Яна.
Таня пошла за ней на кухню, устроилась возле стола с покрытием «под малахит» — в тон рабочей столешнице и кафельной плитке, покрывавшей стену. Но, чувствуя, что в душе вновь закипает ярость, поднялась, достала стакан из деревянного шкафчика в русском стиле. Вся мебель на кухне была такой — массивной, сработанной из натурального дерева, с витиеватой резьбой на фасадах. Татьяна налила воды из прозрачного кувшина, стоявшего на столе, и махом выпила половину.
— Он не думал, что встретит Павлика и отдаст ему куртку, поэтому оставил распечатку, а потом забыл про неё, — сказала она, облизнув губы. Вода освежила и немного успокоила, охладив ее ярость — та уступила место уверенности: догонят, они обязательно его догонят! Но эта гонка — ох, ее бы не было, не наделай она ошибок…
Яна перевернула кастрюлю, и сковородка зашипела, принимая в себя остатки теста. Бурление чайника, щелчок — и подруга поставила перед Таней большую кружку чая и тарелку с распаренными, румяными, лоснящимися от масла блинами. Достала сметану, большую креманку со сгущенкой:
— Налетай! — скомандовала Яна. — Устроим девичник, заедим проблемы!
Блины оказались восхитительными — впрочем, что еще было ждать от коронного Янкиного блюда?
— Помнишь, в институте ты на спор испекла триста штук, а Костромин на спор обещал их сожрать? — улыбнулась Таня. — Тогда вы еще не были женаты.
— Дураки были, выпендривались друг перед другом! — хохотнула Яна и слизнула с большого пальца каплю сгущенки, уверенно ползшую к запястью. — Если бы вели себя, как обычно, не скрывали недостатков, то лучше бы узнали друг друга. Может, и не поженились бы тогда.
— Да и я бы за Макса не вышла, если бы вовремя поняла, какой он. Но мы прожили пять лет, Яна! Как я могла быть такой слепой? А всё шаблоны эти, стереотипы: если женился — значит, любит. Если мать — значит, должна любить. Если просят помощи — значит, готовы ее принять…
— Ты о Фирзиной сейчас?
— Ну да. И о Максе, и о своей матери, — опустив глаза, Татьяна помешала ложечкой в кружке с чаем. И вновь подняла взгляд на подругу. — Знаешь, нельзя всё валить на других. В ситуации с Максом я сама виновата. Потеряла бизнес, потому что совершенно забросила дела. Не хотела заниматься аптеками, спихнула их на мужа, и в результате он этим воспользовался. А Марина… Да, я попыталась ей помочь — правда, старалась больше для Павлика. Но что в итоге? Одно радует — парень теперь в хорошей семье. Хотя гибель матери — это, конечно, ужас…
— Слушай, ты что, в её смерти себя винишь? — нахмурилась Яна. — Тань, да она рано или поздно кончила бы именно так! Ее бы все равно прибил сожитель, или спилась бы, или вот так же сгорела. Не в коня был корм, понимаешь? Другая бы на ее месте ухватилась бы за твою помощь и вылезла из дерьма, тысячи людей так делают, тысячи помогают и принимают помощь! А Марина — да она только и рассчитывала всегда на жалость! Поныть-то, разжалобить мастерицей была. И ведь мы все ей поверили, посочувствовали! Но дальше этого дело не пошло — а ты оказалась единственной, кто дал ей ту самую удочку, чтобы ловить рыбу. Ты на работу ее устроила, помогла парнишку одеть-обуть, поступить в училище уговаривала… А она твою удочку — об колено, и снова: пода-а-айте на пропитание! Ох, прости, Господи, что я о ней так! Но это же правда! И правильно, что ты заявление на ее сожителя написала, многие на твоем месте не стали бы связываться — а ты не побоялась. Но кто виноват, что у нас такая система: «вот убьют, тогда и приходите»? Кто виноват, что Фирзина сожителя покрывала, и парнишка признаваться не захотел, и свидетелей не нашлось? И потом, когда Марина к тебе Пашку привезла — ты ведь не отказала, забрала его. Получается, помогала до последнего, делала все, что от тебя зависело. А насчет Макса — ну, знаешь, даже я не предполагала что он настолько подлый! Знать бы, когда за твоей спиной кто-то начинает пакостить — так проблем бы не было. То, что ты слишком ему доверяла — так это всё порядочность твоя. А с другой стороны, как жить в недоверии? Вроде муж с женой, вроде жизнь общая, человек на виду — и что, подозревать его во всех грехах просто ради профилактики? А вдруг обманет? Вдруг украдет? Вдруг зарежет и убьет? Это, извини меня, уже паранойя!
— Да, это уже к Новицкому, — рассмеялась Таня. — Тут-то он точно поставил бы верный диагноз. Кстати, я хотела позвонить психоаналитику. Договорюсь о встрече, надо же дальше распутывать эту историю с Пандорой.
Открыв черную кожаную сумку — изящную, с серебристой металлической отделкой — она достала смартфон и набрала номер Аллы Нестеренко.
— Конечно, мы можем продолжить анализ, — ответила та. — Как вам удобнее, Татьяна: встречаться лично, или говорить по скайпу?
— А это как-то влияет на качество терапии?
— Нет. У меня масса иногородних анализантов, и могу вас заверить, что они вполне довольны эффектом сессий.
— Буду иметь в виду, но пока ничто не мешает мне приезжать к вам, — сказала Татьяна. И вспомнила о смятых листках, лежащих в кармане джинсов еще с той ночи в камере. — Знаете, я делала записи после нашей встречи, и если у вас есть время в понедельник…
Нестеренко записала ее на два часа дня. Татьяна сделала отметку в смартфоне и посмотрела на Яну — та зевала от души, устало подперев рукой голову.
— Знаешь, я поеду, а ты поспи, — поднимаясь, сказала Таня.
— Оставайся! — запротестовала Яна. — Нам обеим нужно отдохнуть. Ляжем в детской, там две кровати — как у нас в комнате институтской общаги было, помнишь?
— Спасибо, Яночка, — Таня шагнула к подруге, обняла ее. — Ты мне итак помогла развеяться, подбодрила. Вообще не представляю, что бы я без тебя делала! И без Тамары с Витькой, они тоже — такие молодцы, я им очень благодарна за то, что решились усыновить Павлика! Но мне нужно домой. Там гора немытой посуды, и ужин надо приготовить — скоро ведь Юра вернется.
— Ну, раз Юра — не смею задерживать! — в глазах Яны появился лукавый огонек. — Вызывай такси и езжай, а одежду твоего упыря я сама на мусорку отнесу — пусть в ней бомжи щеголяют!
Пока такси петляло по скользким улицам, Татьяна даже успела немного вздремнуть — но сон был тревожным, непонятным: будто она гналась за кем-то и одновременно от кого-то убегала, но всё в тумане, не видя лиц, лишь чувствуя лопатками целившуюся в неё опасность, способную нагнать, сбить, растоптать… Вздрогнув, она открыла глаза и сморщилась — голова болела, будто внутри ворочался и басовито бухал колокол. За окном проплывал знакомый лесок, сквозь голые стволы деревьев виднелись стены коттеджей. Через несколько минут таксист завернул к воротам ее дома и остановил машину, принимая деньги в заскорузлую ладонь. Подхватив сумочку, Татьяна пошла к калитке, пытаясь нашарить в сумке связку ключей.
Но калитка оказалась открытой. Как и дверь в дом.
Татьяна сошла с крыльца и остановилась, растерянно глядя в окна. Она помнила, как запирала дом, потому что даже нижний замок, который обычно не трогала, Залесский заставил закрыть на два оборота — стоял над ней, ревниво следя за ее руками, и туманно приговаривал: «Мало ли, что… Береженного Бог бережет…» Она вспомнила, каким было его лицо, и от этого стало еще страшнее.
Кто мог быть внутри? Только Макс — у него оставался второй комплект ключей.
Ярость снова вскипела, губы мстительно сжались, и Татьяна, скользнув за угол дома, решительно выдернула топор-колун из большого березового пня, торчавшего возле поленницы. Поудобнее взяла его в руку и, вернувшись к двери, тихонько приоткрыла ее. Постояла, вслушиваясь в тишину — и шагнула внутрь.
Всё было перевёрнуто. Сломанный стул торчал из-за кухонной двери, на полу прихожей валялась груда одежды, придавленная вырванной из стены вешалкой, в гостиной бессильно вздымали подлокотники зарезанные и выпотрошенные диван и кресла. Кто-то выгреб угли из камина, перевернул кованую дровницу, рассыпав поленья, отбросил к стене стол… Сорванные со стен картины валялись на полу, среди игрушечных машинок Павлика и выдранных паркетных дощечек. Антикварная посуда исчезла из горок, лишь польское блюдо пятидесятых годов — малоценное, но Таня хранила его из-за оригинального рисунка — валялось на полу, располовиненное широкой трещиной. На втором этаже тоже была разруха — сброшенные с полок книги, вспоротые подушки, перевернутая мебель… даже в гипсокартоновых перегородках зияли огромные дыры.
И — никого. Абсолютно пусто.
Татьяна не понимала, что происходит, кто и зачем вторгся в ее дом. Но это вторжение — наглое, мерзкое, будто кто-то крайне неприятный подкрался и сорвал с нее одежду, оставив голой — породило чувство гадливости и беззащитности. Как у вытащенной из раковины улитки, которой больше негде укрыться.
Присев на верхнюю ступеньку лестницы, Татьяна положила топор рядом с собой и нашла в телефоне номер Залесского. Руки дрожали, и она смогла попасть по нужной кнопке лишь с третьего раза.
— Танюша, здравствуй! — тут же откликнулся Юрий. — А я уже обратно еду, только что выдвинулся.
— Юра, кто-то в мой дом залез, — выдохнула она. — Я не знаю, воры, или кто, но тут все вверх дном, даже пол вскрыт, Юра!..
— Немедленно уходи оттуда! — зарычал Залесский. — Собери документы, вещи, самое необходимое, быстро — и уходи. Такси не дожидайся, езжай на своей машине, адрес Менделеева, два. Это мой дом, тебя встретит моя экономка. И отзвонись мне из машины! Я хочу быть в курсе, где ты.
Таня метнулась в спальню — здесь тоже был полнейший разгром. Вытянув из раскрытого шкафа дорожную сумку, стала лихорадочно запихивать в нее разбросанную по полу одежду: какие-то свитера, платья, бельё… Подняла перевернутый ящик, лежавший на куче бумаг: в нем она хранила документы. Схватила паспорт, бросила в сумку конверт со страховым полисом, ламинированный прямоугольник СНИЛСа. В ванной собрала в косметичку разбросанные по полу тюбики с кремами, тушь, помаду — хватала, не глядя, потом разберется. Деньги! Они с Максом хранили небольшие сумы налички в сейфе, но тот, взломанный, зиял пустотой — и Таня поняла, что ее драгоценности тоже украдены. Ладно, что теперь… В кошельке есть кредитка, но основная карта так и лежит у матери.
Она выскочила из дома: сумка на плече, в руке по-прежнему сжат топор. Машина, припорошенная снежком, стояла за воротами. Татьяна забросила внутрь сумку, положила сверху колун — почему-то не было сил оставить его во дворе. И дала по газам, разворачиваясь. Брошенный дом смотрел ей вслед темными окнами.
— Юра, я уже еду, — торопливо сказала она, снова набрав номер Залесского.
— Умница. Знаешь, где улица Менделеева?
— Разберусь, — коротко ответила Таня.
— Послушай, у тебя есть номер этой крысы Василенко? — спросил адвокат.
— Есть. Думаешь, это его работа? — нахмурилась Татьяна, остановившись у выезда на главную дорогу, чтобы пропустить поток машин.
— Не исключаю. Но мы потом это обсудим. Скинь мне номер и езжай, я предупредил Аллу Петровну. И не бойся ничего, слышишь? Веди машину спокойно.
— Я в порядке, Юра, — ответила Таня. И вслушавшись в ее голос, Залесский осознал, что в нем больше нет страха — только решимость.
Повесив трубку, он дождался СМС с номером Василенко и сразу же набрал его.
— Это Залесский, адвокат Татьяны Демидовой. Что Вы устроили в доме, Олег?
— В каком доме? — язвительно отозвался Василенко. Звонок его явно не удивил.
— Вы знаете, о чем я говорю. Оставьте в покое мою клиентку, она ничего не знала о проделках мужа.
— Может быть, может быть… — задумчиво сказал Василенко. — Впрочем, мне не важно, кто из них взял мои деньги. И не только мои. Как бы то ни было, их нужно вернуть до среды. У вас пять дней. Если не уложитесь…
— И что же будет? — угрюмо спросил Залесский, до боли в пальцах сжимая руль.
— Ей придется рассчитываться по-другому.
— Как?
— Ну откуда мне знать, что вы не записываете разговор? — вздохнул Василенко. — Впрочем, я уже всё сказал. Надеюсь, вы меня правильно поняли.