Створка окна раскрылась, глухо стукнув, потянула за собой в комнату отражение небесной синевы. Татьяна осторожно высунулась, глянула вниз. Всё той же разноцветной картой из настольной игры лежит двор: желтые дорожки, зеленые скамейки, квадрат песочницы, красная крыша домика на детской площадке. Заплаканные деревья клонят ветви к мокрым спинам машин. Над потемневшим асфальтом движется цветастый женский зонтик, под ним — напряженный белый локоть, желтое платье и остроносые туфли, брезгливо обходящие лужи. И никого больше.
— Юра, здесь всё спокойно, — сказала Таня, крепче прижимая телефон к уху. Картинка внизу была такой мирной, что в опасность не верилось.
— И всё же я прошу тебя не покидать квартиру, — Залесский старался быть мягче, но тревога истончала эту мягкость, выступала из-под неё холодным стальным остовом. — Милая, не упрямься. Сама посуди, никто из нас не знает, на что способен Василенко.
«Если речь о деньгах — вообще на что угодно», — с горечью подумала она, но говорить об этом не стала: незачем волновать Юру ёщё больше. Спросила, чтобы отвлечь:
— Как ты сам? Как Алла Петровна?
Он принялся рассказывать, и Татьяна закрыла глаза, слушая в его голос: тёплые звуки, будто тяжелый шерстяной плед, в который укутывает любящий человек. В легком выдохе повисло невысказанное: она соскучилась по нему жутко, болезненно, и тосковала безмерно — но молчала, потому что у него и без этого забот хватает, он бьётся где-то там за неё, вместо неё, а она сидит в своей башне… Которую уже, быть может, караулит какой-то дракон.
— Хорошо, что вы в порядке, — бодро сказала она. — Я тоже замечательно. Не волнуйся, буду сидеть дома столько, сколько нужно.
— Я рад, что ты понимаешь, — в голосе Залесского слышалось облегчение. — И ещё. Когда придёт Михалыч, позвони с его номера Яне. К ней приходила твоя мама, просила что-то передать.
Таня напряглась, ведь это было странно — Янка и мать не терпели друг друга, с чего вдруг им встречаться? Может, у родителей случилось что — болезнь, несчастье? Холод сковал гортань, потёк под рёбра и улёгся внутри сердца — там и останется, пока всё не выяснишь.
— Спасибо, позвоню, — сказала она, стараясь не выдавать волнения. И добавила, уже с полнотой чувств: — Юрочка, береги себя, пожалуйста. Помни, как ты мне нужен.
Он ответил — что-то успокаивающее: осталось недолго, он почти добрался до Макса, скоро прилетит за ней, и незачем переживать — и отключился. Несколько минут она стояла в безмолвии, всё ещё чувствуя тепло его голоса, погруженная в него, как в негу — где счастливо, надежно и безопасно.
А потом, будто вбивая в стену тишины длинные гвозди — хищные острия выскакивают прямо перед лицом, заставляя отпрянуть и сжаться — кто-то требовательно застучал в дверь.
Татьяна замерла, сжав телефон. Нервно сглотнув, едва не закашлялась, и торопливо зажала ладонью рот.
Воображение услужливо нарисовало тёмную фигуру с крысиной мордой и рыжими, мертвыми, как пакля, волосами. И черную, затягивающую в себя, дыру пистолетного дула, наставленного на неё через дверь.
Василенко?!?
Стук повторился. В спину дунул солоноватый ветер, по-хозяйски заскочивший в окно. Таня оглянулась на открытую створку, затравленно сжалась: третий этаж, куда тут сбежишь… За дверью что-то стукнуло, кто-то забормотал, и вдруг — заплакал ребенок. И этот плач будто разморозил её. Демидова бросилась к двери, глянула в глазок и открыла, облегчённо выдохнув тяжёлую ледяную глыбу страха.
— Татьяна, помогите, пожалуйста! — Наталья ввалилась в квартиру, держа в правой руке люльку с извивающейся, голосящей Викой. — Она, как вы ушли, ревёт без передыху! Знаю, я вам выходной дала, но я вам ещё день оплачу! Только успокойте ее, я же с ума сойду от этого крика!
Таня схватила люльку, едва не заплакав от радости: да разве это проблема — по сравнению с тем, что могло быть?… Поставив её на столик в прихожей, быстро отстегнула ремешки, удерживающие ребенка, и взяла девочку на руки. Прижала к себе, прикоснулась губами ко лбу: температура есть, но небольшая. Понесла хнычущую Вику в комнату, положила на диван, ласково приговаривая:
— Ну не плачь, не плачь, моя рёвушка! Сейчас мы тебя посмотрим, сейчас узнаем, что нашу Викульку беспокоит!
Расстегнув распашонку, осмотрела кожу, потрогала животик — здесь всё было хорошо. Заглянула в ротик — дёсны были чистыми, но, вроде бы, чуть припухшими.
— Я сейчас, только руки помою, — сказала она Наталье. — Проследите пока, чтобы Вика не упала.
В ванной она капнула на ладонь жидкого мыла, растерла в пену, сполоснула водой. Сорвала полотенце с вешалки и вернулась в комнату, на ходу вытирая руки. Наталья подняла на неё беспомощный взгляд, и Таня вдруг осознала, что та при полном параде — накрашена, волосы уложены, хотя по утрам та обычно ходила нечесаной неумыхой. Только на плече её шелковой пижамы темнело влажное пятно — похоже, Вика срыгнула после кормления. Но маникюр был свежим, и духами от неё пахло. «Будто ждет кого-то важного. И выходной мне на сегодня дала, точнее, навязала. Наверное, Викин отец приедет — тётя Аля ведь говорила, что он не любит, когда его видят чужие», — думала Демидова, склоняясь к ребенку. Осторожно приподняла пальцем верхнюю губку девочки, оттянула нижнюю, потрогала дёсны. И облегченно выпрямилась:
— Похоже, зубки режутся.
— Так рано? — удивилась Наталья. — Ей ведь ёщё четырех месяцев нет!
— Некоторые вообще зубастиками рождаются, — улыбнулась Татьяна. — И да, у большинства первые зубы появляются месяцев в шесть. Но если у мамы или папы они выросли в более раннем возрасте, то и ребенок в этом плане будет акселератом.
— Я сейчас спрошу у её отца, — торопливо сказала Наталья и, вынув смартфон из кармана пижамы, набрала номер. Застегивая крохотные пуговички на распашонке Вики, Татьяна поневоле слышала разговор.
— Серёжа, ты уже прилетел? Ну, хорошо, мы ждём. Слушай, я тут с детским врачом, скажи, у тебя когда молочные зубы прорезались? Просто я думала, что Вика заболела, у нее температура поднялась… — и вдруг взвизгнула: — Да не простужала я её! Помню я про сердце! Да не ори ты! Мы не в больнице, а дома! И эта врач наша соседка… На, сам поговори!
Раздраженно протянув трубку Татьяне, она обиженно пробурчала: «Сидел бы сам в декрете, умник!» Демидова взяла Вику на руки — та напряженно сосала кулачок, насупив тёмные бровки — и, покачивая ребенка, прижала телефон к уху.
— Здравствуйте, меня зовут Татьяна, я врач-педиатр, — спокойно сказала она. — Вы что-то хотели узнать?
— Что с моей дочерью? — резко спросил мужчина. На заднем плане был какой-то шум: бормотание радио, гул машин, автомобильные гудки. Будто он едет по городу.
— Ничего страшного, не волнуйтесь, — ответила Демидова. — Думаю, зубы режутся, отсюда и температура.
— Высокая? — он явно разволновался ещё сильнее.
— Пока нет, но даже если поднимется, ничего страшного.
— Доктор, вы поймите — у Вики было больное сердце, ей недавно сделали операцию! Сказали, иммунитет может быть снижен, и любая простуда может дать осложнения, а этого допускать нельзя! — во властном голосе мужчины явно звучал страх. — Вы скажите, что нужно: анализы, лекарства — любые, и за любые деньги!
— Вас же Сергей зовут? — уточнила Демидова. — Так вот, Сергей, не стоит так волноваться. Я знаю о диагнозе вашей дочери, наблюдаю за ней почти месяц, и могу с уверенностью сказать, что её здоровье в норме. И сердце в порядке, и иммунитет. Если бы это было не так, всё проявилось бы задолго до сегодняшнего дня.
— Вы точно ничего не скрываете? — этот мужчина словно просил, чтобы его успокоили ещё раз — и в то же время не до конца доверял ей. Татьяна улыбнулась: она знавала таких отцов, трясущихся над детьми, как папы-пингвины. Всё равно никому не поверит, пока сам не убедится, что ребенок жив и здоров. Хороший отец, не равнодушный. Странно, что такой держит дочку на расстоянии…
— Не считаю правильным врать родителям, — ответила Демидова. — Уверена, что это просто зубы. Вы не знаете, у вас они рано появились?
— Никогда не спрашивал об этом, — растерянно ответил Волегов. — А сейчас и узнать не у кого…
— Это не так важно, — поспешила успокоить Татьяна. — Я бы вообще не стала вас беспокоить по такому незначительному поводу, ваша жена сама изъявила желание позвонить.
— Жена? — голос на миг стал настороженным, но потом в нем послышалось понимание: — Ах, да… Я понял. Нет, вы уж, пожалуйста, звоните. По любому поводу. Мне очень важно знать, как себя чувствует Вика. Скажите, а вы просто соседка, или участковый педиатр?
— Ну, мы живем на одной площадке, — ответила Таня, — а так я няня вашей дочери, но с дипломом и опытом детского врача.
— Няня? — удивился Сергей. И сказал уже другим тоном, холодно и отстраненно: — Дайте-ка мне Наталью, пожалуйста.
Таня протянула ей трубку, уловив выражение досадной неловкости, мелькнувшее на лице женщины. Глянула на Вику — та продолжала сосредоточенно сосать кулачок. И услышала:
— Да, Серёжа… Послушай, я тебе всё объясню. Да, я взяла няню, потому что моя мама не справляется… Ну, конечно же, я с ней! Да не бросаю я ребенка! Вечно ты обо мне плохо думаешь! Да я ночей не сплю…
Быть свидетелем семейной ссоры не хотелось. Татьяна подмигнула Вике и сказала как можно веселее:
— Пойдем на кухню, малышка, посмотрим, что интересного там найдется!
И вышла из комнаты, деликатно прикрыв дверь.
Девочка снова заплакала, будто чувствуя, что родители ссорятся. Пытаясь её отвлечь, Таня доставала из шкафа кружки и блюдца, показывала ребенку, жалея, что в доме нет ни одной игрушки — но Вика не унималась, недовольно крутила вспотевшей головёнкой, морщилась и вопила. Подошедшая Наталья попыталась взять ее на руки. Но девочка заревела ещё сильнее.
— Нужно ей десны специальным гелем намазать, и дать прорезыватель, — сказала Демидова. — Есть у вас всё это?
— Я не покупала. Думала, рано ещё, — оправдывалась Наталья. — Может, вы сходите в аптеку?
«Юра просил не выходить из квартиры», — вспомнила Татьяна. И твердо сказала:
— Позвоните мужу, пусть привезёт.
Наталья замялась:
— Татьяна, я вас очень прошу! Боюсь, что мне опять от него влетит, — плаксиво сказала она. — Скажет, что я плохая мать, раз не запаслась всем необходимым… А он с минуты на минуту приедет. И мама к подруге в Широкую балку уехала, некого мне больше попросить.
— Я не могу… — пробормотала Таня.
— Ну что мне, с Викой идти? — ныла Наталья. — Это переодеваться надо, ее одевать… Да и не хочу я дочь на воздух выносить, раз ей нездоровится.
Татьяна глянула на девочку — её маленькое личико покраснело, в уголках васильковых глазок блестели слёзы. Внутри заворочалась неуверенность: с одной стороны, не хотелось нарушать обещание, данное Залесскому, с другой — до аптеки пять минут. Кроме того, там можно купить не только лекарства для Вики, но и кое-какие средства гигиены — для себя. Ведь неизвестно, как долго придется просидеть взаперти. А если с этого дня её запасы начнет пополнять Михалыч, о некоторых покупках ей будет неудобно просить мужчину… Татьяна глянула в окно — во дворе лишь стайка школьников и пожилая пара на скамейке.
— Хорошо, — решилась она.
Они покинули квартиру вместе: Наталья пошла к себе, а Таня, в джинсах, клетчатой рубашке и тёмных очках, спустилась вниз.
Выходить из подъезда было страшновато. Но, оказалось, страх был напрасным: кроме старичка с болонкой, на пузе и лапах которой темнели грязные кудряшки, ей никто не встретился. До аптеки Таня прошла дворами — благо, было недалеко. Купила у армянина-провизора всё, что было нужно, и рысью побежала домой. И, вроде бы, могла добраться без приключений… Но, проходя через детскую площадку, услышала обиженный детский вскрик и густой мужской голос:
— Тебе не стыдно? Не стыдно?…
Миновав ярко раскрашенный фанерный домик, Татьяна увидела высокого мужчину в спортивной одежде и черной кепке: он держал за плечи вихрастого пацана лет десяти. Нависая над ребёнком, говорил прямо в лицо, но не пугал — пытался достучаться. Рядом, размазывая слезы острыми злыми кулачками, всхлипывала темноглазая армянская девочка с желтыми бантами в роскошных иссиня-черных косах.
— И как теперь мешок доставать? — спрашивал мужчина, тыча пальцем куда-то вверх. — Ты полезешь? Хватит смелости? Или ты смелый, только когда девочек обижаешь?
Остановившись, Таня задрала голову — в ветвях высокого дерева, растущего возле детской площадки, болтался серый мешок из плащёвки. Такой же свисал с плеча мальчишки.
Пацан насупился и ответил с вызовом:
— Ну и полезу!
— А я не пущу! — в тон ему ответил мужчина. — Свалишься, шею свернешь — и что потом? Давай договоримся по-мужски: ты перед девочкой извинишься, а я мешок достану, так уж и быть. Тебя как зовут?
— Семён, — просопел мальчик.
— А тебя? — мужчина обернулся к девочке.
— Наринэ, — всхлипнула та.
— Ну вот, Семён, извинись перед Наринэ! — приказал мужчина, бросив рассеянный взгляд на Татьяну. Его глаза под длинным козырьком кепки показались ей усталыми, голос звучал властно и нетерпеливо — как у человека, привыкшего повелевать. Он чуть подтолкнул мальчика, и тот забубнил, глядя в землю:
— Наринэ, извини меня, пожалуйста…
— Нет! Ты потом опять будешь обзываться и отбирать мои вещи! — всхлипывая, выкрикнула девочка, и замотала головой. Желтые бантики запрыгали на её плечах, как два сердитых цыпленка. Таня подошла к ней, тронула за руку:
— Наринэ, милая, мальчишки часто делают глупости. Ты уж прости Семёна, — попросила она и, наклонившись, шепнула на ухо девочке: «Думаю, ты ему нравишься, а он просто не знает, как тебе об этом сказать. Так часто бывает. А сейчас прости его, надо учиться прощать людей».
Наринэ нерешительно посмотрела на неё. Вынув из сумки салфетку, Татьяна вытерла её слезы и ободряюще улыбнулась. Девочка несмело улыбнулась в ответ.
— Ладно, — потупилась она. Но тут же вскинула голову и строго сказала мальчику: — Только чур больше так не делать!
— Не буду, — виновато кивнул тот. — Дяденька, а вы правда её мешок достанете? Там сменка, нас в школу без нее не пустят, мы во вторую сегодня учимся. Ей попадёт от училки, а потом дома.
— Ну, герой, — мотнул головой мужчина, — о таких вещах надо думать до того, как чужие вещи закидываешь, откуда достать не можешь!
Он подпрыгнул и ухватился за ветку. С покачнувшегося дерева сорвались капли воды, запахло умытой зеленью, ветром и летом. Дети взвизгнули — удивлённо и радостно. Мужчина, фыркнув, резко мотнул головой, по-собачьи стряхивая капли. Подтянувшись, сел на ветку верхом, а потом осторожно встал, держась за другие ветви. Сделал пару шагов и всё-таки дотянулся до мешка — но тот застрял.
— Проблема, — сказал мужчина, глядя на них сверху.
— А вы его порвите, дядя, — ответил мальчик. И пояснил, повернувшись к Наринэ: — Я тебе свой мешок отдам, чтобы тебя не наругали. Главное — достать, что внутри.
Девочка удивленно округлила глаза, затем кивнула.
Мужчина рванул мешок на себя, ткань затрещала, и на дорожку свалились белые кеды и белые же носочки — совсем новые, в прозрачной упаковке. Семён вытряхнул из мешка свою сменку, вложил в него вещи Наринэ и протянул девочке.
— Я дома скажу, что свой порвал. Пусть мне попадёт, раз я виноват.
— Молодец, Семён, мужской поступок, — спрыгнув с дерева, похвалил мужчина. И снова глянул на Татьяну — полувопросительно, будто желая знать, почему она до сих пор здесь стоит. Та отвела взгляд, погладила Наринэ по плечу:
— Ну, всё, бегите в школу, и больше не ссорьтесь, — сказала она. И ребятня, как ни в чем не бывало, побежали к проходу между домами.
Татьяна посмотрела на мужчину, и вдруг ощутила неловкость.
— Спасибо, что помогли им, — сказала она и пошла к своему подъезду.
А незнакомец двинулся за ней.
У двери подъезда она остановилась, нащупывая в сумочке ключ от домофона. И поняла, что мужчина стоит прямо за спиной — едва не дышит в шею. Чужие люди редко подходят так близко — не каждый решится переступить невидимую черту личного пространства. Вторгнуться может или беспардонный, слишком самоуверенный — или тот, кто по какой-то причине счел тебя за свою. «Но он не похож на нахала, и я его не знаю… — подумала Татьяна. И тут же, будто сталь капкана в траве, блеснуло подозрение: — А, может, он знает меня?…»
Страх пробежал по спине, заскреб когтистыми лапками. С чего она взяла, что Василенко придёт за ней сам? Ведь ясно же, что пошлет кого-то! Или уже послал — вот этого, который лазит по деревьям легко, как дикарь. Боясь обернуться, она вспомнила, как выглядит её нежданный спутник: высокий, плечистый, спортивный. Брюки и куртка — явно дорогие, не с рынка. Умный, усталый взгляд… и хорошая физподготовка. Волосы… Таня вдруг сообразила, что не видела волос даже на его затылке. Значит, бритый — будто уголовник. Но говорит и ведет себя, как влиятельный человек… или как бандит, уверенный в своей безнаказанности?
Ладони вспотели, мурашки побежали по плечам, асфальт под ногами дрогнул — будто превратился в брезент, натянутый над бездной.
Ч-чёрт, ну зачем, зачем она вышла из дома?!
Мысли заметались, как в лихорадке. Войти с ним в подъезд? Нет, если это человек Василенко, она окажется в ловушке. Закричать? Глупо, вдруг он просто один из соседей. Теперь она жалела о том, что во дворе было почти безлюдно — пожилая пара на скамейке всё равно ничем не поможет, старичок с болонкой тоже не защитник… Попробовать взять хитростью?
Она глубоко вздохнула, и, набравшись смелости, повернулась, глянула на мужчину в упор.
— А вы здесь живёте? — спросила Демидова.
— Нет, — сухо ответил он.
— Я, кажется, ключ забыла, — Таня сделала крохотный шаг в сторону.
— Ничего, сейчас откроют, — ответил он и начал набрать на домофоне номер квартиры. Ответила женщина.
— Я приехал, открывай, — сказал мужчина — будто скомандовал.
«Значит, всё-таки местный, — Татьяна облегчённо выдохнула, чувствуя, как колотится сердце. — Впрочем, можно было сразу понять, бандит бы не стал воспитывать чужих детей, прошел бы мимо…»
Замок щелкнул, и они зашли в подъезд. Таня нажала на кнопку лифта, снова чувствуя лопатками взгляд мужчины. Вошла, когда дверцы открылись. А он шагнул следом.
— Мне на третий, — сказала Татьяна, снова ощущая неловкость.
— И мне, — откликнулся мужчина.
Кабина дрогнула и загудела. Таня считала секунды: один, два, три…
— А что вы той девочке сказали? — вдруг поинтересовался мужчина. Татьяна вздрогнула и подняла на него удивлённый взгляд. Тёмно-карие глаза — почти черная радужка, пожелтевшие склеры с сеточкой красных сосудов — смотрели на неё изучающе. Но во взгляде, помимо любопытства, была и некая холодность, надменность. Будто он привык смотреть на других свысока, ощущая собственное превосходство. И привык, что на его вопросы отвечают.
— Я сказала, что надо уметь прощать. Особенно мужчин, потому что они часто делают глупости из-за любви.
Попутчик усмехнулся, в глазах мелькнуло что-то… Понимание? Одобрение? Согласие?…
— Нужный урок для девочки, — кивнул он и первым вышел из лифта.
Глядя в его спину, Татьяна с удивлением поняла: он направляется к квартире Натальи. Значит, это и есть Сергей? Тот самый Сергей, о котором говорили страшные вещи? Что он завел вторую семью, а потом выслал свою любовницу и дочь из Москвы. Что он то ли министр, то ли крупный бизнесмен, которому деньги и власть дороже ребенка. Что, может быть, у него куча детей, потому он так легко отправил сюда Викульку. И что Наталья к его приезду выпроваживает из дома даже родную мать: он не желает, чтобы его хоть кто-то видел — будто прячется.
Но Таня только что видела, как он общался с чужими детьми — совсем не как равнодушный, эгоистичный человек! Не поленился залезть на дерево ради того, чтобы у незнакомой девочки не возникло проблем… Убедил мальчика извиниться… Да и свою дочь он любил: по телефону Таня слышала в его голосе неподдельную тревогу за Вику, готовность сделать для неё всё, что угодно.
«Этот Сергей непростой человек, — подумала она. — Но вряд ли его можно назвать плохим».