Алёна провела щёткой по волосам и хмуро глянула в зеркало — в нём отражалась смятая постель и мерзкая храпящая туша Макса. Он так и лежал, как явился вчера — в джинсах и рубашке, на груди которой красовалось большое жирное пятно. Потное лицо блестело, из уголка губ вытекла струйка слюны. И запах в номере был кислый, перебродивший — даже открытая форточка не спасала.
— Как же ты меня достал! — сказала Алёна и закрыла лицо ладонями. Потёрла лоб, задвигала плечами, пытаясь хоть немного сбросить напряжение — оно будто связало всё тело невидимыми тонкими лесками, больно врезающимися в кожу. Откинула голову назад, бессильно глядя в потолок.
Как бы отделаться от Демидова, и при этом — сохранить деньги? Ведь такими темпами они растают за полгода. Алёна скривилась, вспомнив, как Макс вчера швырял перед партнёрами по покеру стопки красных пятитысячных купюр — будто напоказ! Кичился своим богатством, из-за которого они сидят в этом отеле, как в ловушке… Вот сколько он проиграл? Или всё-таки выиграл? Он покосилась на храпящее тело: в таком состоянии он вряд ли соображал хоть что-то… А покер не любит пьяных.
«Прощайся, Алёна, с мечтами о безбедной жизни. Сама виновата — знала, с кем связываешься», — попеняла она себе. Но изнутри поднялся протест: она ведь все эти годы жалела, что ушла от него! Помнила, как жили: ярко, безбашенно, через край… И как Максим трясся над ней, как любил… чем угодно был готов пожертвовать! Больше к ней никто так не относился. Никто — она знала точно, ведь за эти годы было столько поводов сравнить… Алёна не раз думала: вот вернулся бы, нашелся заново — и можно было бы обнулить судьбу, переиграть всё начисто. Ведь они повзрослели, и теперь смогут вести себя более осмотрительно: никаких бездумных кутежей с покером и алкоголем, заработали — вложили в прибыльное дело, а не растратили, пока есть, что. Но получилось, что судьба переиграла их. Потому что Макс остался таким, как был: показушником и транжирой. Только теперь этого в нём было больше, чем любви.
«А я? Ведь и я не люблю его, — признала она. — Сначала, когда переписывались и перезванивались, я была убеждена: это отличный вариант, ведь он не мог забыть меня столько лет — значит, будет любить и дальше. Будет слушаться — а уж я направлю, куда мне нужно… Тем более, что он обещал привезти денег, купить нам дом. И упустить такой шанс я не могла. Казалось — вот оно, счастье, впервые за много лет: любящий мужчина, обеспеченная жизнь. Спокойная, размеренная. А по факту — всё снова летит в тар-тарары, и если быть до конца честной, стоит признать: у нас не могло бы получиться по-другому. Мы всегда были, как спичка и порох: сначала красивая вспышка — но в итоге-то пепелище».
Макс шумно заворочался, запыхтел. Проснулся наконец? Алёна, повернувшись, наблюдала за ним. Думала, поглядывая на стакан воды, стоявший на туалетном столике: если Демидов сейчас начнет каяться, просить прощения — подаст ему, так и быть; если же начнет скандалить в ответ на её упреки — выплеснет в морду, не откажет себе в удовольствии. А потом уйдет завтракать без него. Может быть, отыщет Крапивина — с ним и то веселее.
Но Макс повернулся на бок, поджал ноги к животу… и заливисто, с протяжным треском, выпустил газы. Пахнуло серой и желчью. Алёна гадливо сморщилась. Вскочив, подошла к окну, втянула носом свежий воздух. И вдруг подумала: «А я вообще готова его терпеть — смердящего, харкающего, с похмелья, или когда он в дурном настроении? Когда воняет потом или чесноком, жуёт, не закрывая рта, наводит бардак в комнате, гогочет над идиотскими телепередачами, как имбецил? Готова терпеть — даже за деньги? Ведь если мы останемся вместе, будет ещё и это».
Двоюродная сестра Катька, бывало, говорила ей: «Выбирай по любви, ведь жить с мужиком, а не с кошельком». И Алёна всегда смеялась над этим, как над самой большой глупостью. Уверяла, что если денег вдоволь, очень многое можно стерпеть. А если нет их, и любви тоже нет? Ради чего люди терпят? Ведь жизнь складывается так по-разному, ты можешь выйти замуж за олигарха — а завтра какой-нибудь кризис, дефолт, неудачная сделка, и с чем придётся остаться? Пока он снова не поднимется, если поднимется вообще. И что же, сразу бросать — как она бросила Макса в молодости? Уходить на поиски нового счастья? Но так можно блуждать всю жизнь. Собственно, она именно так и блуждала. Может, поэтому и вцепилась сейчас в это прошлое — ведь потеряла уже надежду найти себе того, кого сможет полюбить, и чтобы был при деньгах. А годы идут, и уже хочется покоя, чтобы прибиться к одному берегу — и больше ничего не искать.
Но с Максом покоя не будет.
Эта мысль — даже не мысль, а окончательно сложившееся убеждение — вконец испортила Алёне настроение. Теперь хотелось только одного: чтобы он никогда не появлялся, не дразнил вот этой возможностью начать всё заново, устроиться, жить без бед. Но у прошлого нет альтернативных вариантов. Оно обманчиво, как линза: повернёшь к минувшим событиям одной стороной — преувеличит их важность, повернёшь другой — преуменьшит. Вот она и посмотрела сквозь эту линзу на свои отношения с Максом, и стало казаться: ерунда, что он играет и пьёт, главное — любит её, и умеет зарабатывать.
Эх, если бы его деньги были у неё! Можно было бы купить квартиру, чтобы больше никогда не болтаться по съемным углам. Положить остатки в банк и жить на проценты. Или открыть салон красоты, магазин, да мало ли… Но деньги в сейфе, и только он знает от него шифр. А ей не говорит. Не доверяет. Потому что знает её, как облупленную.
Алёна встала, взяла сумочку. Дойдя до порога комнаты, еще раз посмотрела на спящего Макса. Противно. И грустно. Как всегда, когда разбиваются мечты.
Она спустилась по лестнице, решительным шагом пошла в ресторан, но замешкалась перед входом, глянув на своё отражение в высоком зеркале. Шёлковое платье цвета морской волны очень шло ей. Но в глазах застыла грусть, и морщинки у рта стали резче: будто она постарела за эти недели, что прошли рядом с Демидовым. Алёна похлопала себя по щекам и широко улыбнулась, пытаясь вернуть лицу выражение беззаботности. На миг из зеркала выглянула прежняя она — но что будет, если отойти? Если забыть, что нужно держать лицо, и снова начать думать о том, что с Максом не сложится? А ведь от этих мыслей никуда не деться, и, значит, никакое платье не поможет ей выглядеть хорошо.
«Да какого черта! — вдруг разозлилась она, и у женщины в зеркале ярко блеснули глаза, упрямо выпятился подбородок. — Что тут думать? Нужно просто забрать у него деньги, и уехать. Если использовать клофелин, у меня будет достаточно времени, чтобы затеряться. Пока прочухается, пока поймёт, в чём дело… В полицию он не побежит, ведь деньги и так ворованные. Если будет искать, то сам — но когда ещё осмелится? Ведь он прячется здесь, носа наружу не высовывает. Так что дело верное. Кстати, и на книгу бабло появится…»
Она вспомнила о предложении Егора — того, что нашел старинный фолиант. Возможно, Вульгату — хотя в это верилось с трудом. Но даже если не её, посмотреть стоило. К тому же, этот Егор похож на лошка: крестьянское лицо, борода лопатой — ну кто такую носит в наше время? Если книга окажется стоящей, можно выкупить её за небольшую сумму, а потом перепродать антикварам или букинистам. В том, что она сумеет оболтать Егора, Алёна почти не сомневалась: всегда умела торговаться.
Она поправила волосы, помассировав пальцами голову — неосознанный жест, всегда так делала, если требовалось принять решение. И, уже не колеблясь, прошла в ресторан. На этот раз уселась за столик в центре зала — до чёртиков надоело прятаться по углам. Кивнула официанту, и, не заглядывая в меню, заказала омлет с помидорами, сырные гренки и кофе. А к ним, вызвав на лице официанта еле заметный проблеск удивления, бутылку коньяка. Пожилая дама за соседним столом — тощая, как сушёный лещ, и с тем же глуповато-рыбьим выражением лица — брезгливо подняла бровь, увидев принесённый Алёне заказ, и выразительно посмотрела на часы: стрелки едва миновали двенадцать. Чтобы шокировать её ещё больше, Алёна открыла бутылку, плеснула в стакан и выпила залпом. С грохотом поставила его на стол и, шумно втянув воздух, занюхала наколотым на вилку румяным гренком. Дама отвернулась, негодуя. «Вот так! — усмехнулась Алёна. — И никто не вправе меня судить».
Несмотря на кажущееся спокойствие, она нервничала, и потому смела весь завтрак, едва замечая, что ест. Скользя рассеянным взглядам по интерьеру в морском стиле — по всем этим белёным доскам, панно из морских голышей, канатам и штурвалам, на которых ярко блестели начищенные медные заклёпки — она в который раз прокручивала в голове свой план. Искала, на чем может проколоться. Прикидывала варианты. И встала из-за стола, лишь когда обдумала всё до мелочей.
Оставив щедрые чаевые, она прихватила бутылку и поднялась в номер.
Макс всё ещё спал, свесив с кровати руку. На щеке багровела полоса от шва подушки. Он сдвинул брови, будто видел неприятный сон, и храпел уже по-другому: тише, и будто поскуливая. Жалость кольнула сердце, и Алёна встала у кровати, глядя на Максима. Постояла, раздумывая, прислушиваясь к себе: готова ли она потерять его навсегда? Не пожалеет ли? И поняла: не пожалеет.
Крадучись, как кошка, она открыла мини-бар и поставила на его поверхность два стакана. Рядом водрузила бутылку с коньяком. Порывшись в сумочке, вытянула пузырек с белым порошком — несколько лет носила его с собой для подобных случаев. Осторожно постукивая пальцем, насыпала клофелин на дно одного стакана. И, спрятав пузырёк, начала собирать вещи в большую дорожную сумку. Побросала в неё бельё, платья, брюки, сняла с вешалки плащ, убрала в боковой карман косметику и утюжок для волос. Одну пару джинс и белый пуловер оставила висеть на спинке стула. Забирать шампуни и крема из санузла пока не стала: Макс наверняка пойдет в туалет, и пустота на полках может его насторожить. Если всё получится, она купит новые.
Алёна ещё раз огляделась, проверяя, не забыла ли чего. И, сделав плаксивое лицо, громко позвала:
— Макс! Макс! Да вставай же!
Он нехотя открыл глаза и тут же отвернулся, щурясь от солнечного света.
— Что случилось? — его хриплый голос показался ей неприятным карканьем.
— У меня сестрёнка в больницу попала! Катька! Ну, ты ж помнишь её? — всхлипнула Алёна. — Разбилась на машине.
— Нихрена себе… — Демидов сел, потирая лоб.
— Давай к ней съездим, пожалуйста! — взмолилась Алёна. — Там какие-то лекарства дорогущие надо купить, а у них денег нет.
— Чё, реально дорогие? — напрягся Демидов.
— Ну, вроде тысяч на сорок… — сказала она, отметив, что он сразу расслабился — деньги-то, по сути, небольшие. И тут же продолжила: — По крайней мере, Катькин муж такую сумму в долг просил. Только я ему деньги давать не хочу, лучше сама куплю всё, что нужно. Ты ведь дашь мне? Макс, мне страшно! Вдруг она умрёт…
Алёна села рядом, ткнулась лицом в его плечо. От рубашки отвратительно пахло потом, но она терпела, старательно всхлипывая. Демидов обнял её, и сказал, пытаясь успокоить:
— Не реви, всё обойдется! Конечно, денег дам.
— Спасибо! — она обняла его за шею, прижалась, как к самому родному человеку. И попросила: — Давай выпьем? Меня так трясёт…
Вскочив, она разлила по стаканам коньяк, и сунула один Максу. Он жадно проглотил свою порцию, и тут же снова глянул на бутылку:
— Плесни ещё!
А она и рада была стараться.
Опустошив второй бокал, Демидов поднялся и подошел к стене. Снял картину, и, загораживая плечом дверцу сейфа, набрал код. Вытащил металлический чемоданчик, плюхнул его на кровать. Поднял крышку; Алёна бросила короткий взгляд внутрь — пачки лежат уже не так плотно, всё-таки это гад слил вчера немало их денег. Максим повозился, отсчитывая купюры. И бросил ей деньги с видом добытчика.
— Спасибо, любимый! — Алёна поцеловала его, пытаясь не выдать отвращения — изо рта «любимого» несло, как из помойки. Он провёл рукой по её телу, по-хозяйски сжал грудь — грубо, она едва не вскрикнула от боли. Чуть отстранив его, Алёна блудливо улыбнулась и начала расстегивать его рубашку — нарочито медленно, томно. Но он накрыл её ладонь своей и сказал, поднимаясь:
— Погоди, малыш, а то я обоссусь.
— Фу, грубиян! — шутливо сказала она, хотя от этого слова чувство гадливости стало ещё сильнее. Но глядя, как он идёт к двери санузла, удовлетворённо прикрыла глаза: Макс покачнулся, будто пьяный. Послышалось звяканье пряжки ремня, журчание мочи, ударявшейся в фаянс унитаза. Алёна ждала, что он вот-вот свалится, прямо в ванной: учитывая, что Макс с похмелья, клофелин должен был подействовать быстро. Но Демидов вышел из уборной и полез к ней, ткнулся губами в шею, пытаясь нащупать молнию на спине. Она изогнулась, помогая. Платье скользнуло к ногам, и Алёна осталась в полупрозрачном черном боди — Макс особенно любил его из-за застежки между ног. Он толкнул её на диван, сам навалился сверху, зашарил у неё между бёдрами. Приподнялся, приспуская джинсы и трусы. Но, не удержав равновесие, качнулся в сторону, замотав головой.
— Ох, чёртово похмелье, — пробормотал он. — Прости, малыш, башка трещит…
— А ты поспи, — Алёна легонько толкнула его в грудь, и он упал, как подкошенный. Повернул голову, будто слепой, попытался что-то сказать — и отключился.
Алёна застегнула боди и встала, глядя на чемоданчик. Он так и лежал на кровати, даже крышка не закрыта. Жаркое чувство ликования пробежало по телу: всё получилось проще, чем она думала. Уже не боясь разбудить Макса, Алёна надела джинсы и пуловер, запихнула чемоданчик в сумку, бросила сверху бирюзовое платье и туфли — то, в чем ходила завтракать. Надела ботинки и куртку. И, повесив на плечо дамскую сумочку, взяла баул с вещами и вышла из номера.
Коридор был пуст, на лестнице ей встретилась лишь одна из горничных, прижимающая к груди стопку постельного белья. На первом этаже Алёна ускорила шаг, прошла по коридору к холлу и невольно остановилась. Возле ресепшн стоял Крапива. «Если спросит, куда я, снова совру про сестру, — решила она. — Скажу, что в больнице несколько дней побуду, потому и вещей набрала». Сделав озабоченное лицо, пошла дальше. Но оказалось, что Ваське не до неё: он разговаривал с каким-то мелким, рыжим, неприятным. У того было острое, похожее на крысиную морду, лицо, дорогой костюм и тёмный галстук — будто молоток, подпиравший тощую шею. Чуть поодаль стояли два бугая неприятного вида, косились на рыжего, явно дожидаясь его.
Алёна скользнула вдоль стены, но Крапивин всё-таки заметил её. Ничего не спросил — лишь кивнул и снова перевёл взгляд на рыжего. Она вышла из гостиницы и быстро подошла к своей машине. Бросила сумку на заднее сиденье, села за руль и закурила, пока прогревался двигатель. Оглянулась: на крыльце было пусто. Да и кому за ней гнаться? Демидов проваляется в отключке еще часов семь. Как минимум.
Немного успокоившись, она выехала со стоянки и покатила к лесу. «Доберусь до объездной, а потом позвоню этому Егору по поводу книги, — думала она. — Обещала ведь связаться с ним сегодня после обеда. И с деньгами всё так удачно сложилось! Всё-таки мне они больше пользы принесут».
И она широко улыбнулась: деньги, у нее наконец-то есть деньги! Врубив радио на всю катушку, почти заплясала на сидении. А, глянув на своё отражение в зеркале заднего вида, подмигнула себе и рассмеялась от удовольствия: лицо выглядело помолодевшим, в глазах блестели дьявольские огоньки. И, подпевая радио, прибавила скорость.
…Василий Крапивин давно ничему не удивлялся: когда ведёшь гостиничный бизнес, привыкаешь к появлению новых людей. Поэтому трое мужчин, вошедшие в холл гостиницы, не вызвали у него особого интереса. Он ощутил любопытство только когда рыжий, который явно был за главного, спросил у портье:
— Скажите, в каком номере остановился господин Синицын, Александр Викторович? Мы старые друзья, договорились о встрече. Но ждём, ждём — а он всё не спускается. И сотовый не берёт.
Портье открыл рот, собираясь сказать, что они не дают информацию о постояльцах. Но Крапива жестом остановил его.
— Друзья? — переспросил он. И произнёс, выделив фамилию голосом: — Вы друзья Синицына?
Рыжий внимательно посмотрел на него, и ответил, хохотнув:
— Ну да, Синицына. Александра… И Максима тоже.
Крапива хмыкнул в ответ, вспомнив, как допытывался у Макса, с чего вдруг тот заселился под чужим именем. Демидов сказал, что скрывается от жены — ревнивая, и если узнает, что он проводит здесь отпуск с Алёной, подаст-таки на развод. Придётся делить имущество, бизнес — а зачем осложнять себе жизнь?
Теперь и этот рыжий показал, что он в курсе похождений Макса.
— Наш друг отдыхает здесь с любимой женщиной. А мы вот приехали позавидовать, да партейку в покер сыграть, — сказал он. — Только Максим нас встретить забыл. Не знаете, где он?
— Да вроде бы в номере. Спит ещё, наверное, — сказал Крапива. — Кстати, если надумаете играть, приглашайте, составлю компанию. Мы с Максимом вчера отлично провели время. Думаю, теперь он захочет отыграться.
Он довольно заржал, вспомнив, как Макс накануне сорил деньгами. Как бахвалился, грозясь разделать всех под орех, и как злился, проиграв.
— И мы отыграться, — сказал рыжий, улыбаясь в ответ. — Так куда нам?
— В триста четвертый, это третий этаж, — Крапива махнул рукой в сторону левого крыла гостиницы. — А женщина его только что мимо прошла, не обратили внимания? На неё обычно все обращают. Красивая, зараза!
— Да, с бабами ему везёт, — кивнул рыжий. — А насчет покера — понял, обязательно вас пригласим.
Крапива смотрел, как они идут по коридору и сворачивают на лестницу. Зевнул, почесав живот, и сказал портье:
— Я к себе. Если кто спросит, скажи, часика через три подгребу.
Тот кивнул и повернулся к молодой паре, желавшей снять номер. Крапива пошел к выходу из гостиницы, мечтая добраться до своего коттеджа и завалиться спать. «А Демидова сейчас дружки разбудят, — осклабился он. — И правильно, нефиг дрыхнуть. Мне-то вот встать пришлось, как рабочему классу, хотя вместе до зорьки сидели. С утра мне было херово — пусть теперь и ему будет. А вечером партейку в покер устроим, и я его опять ощипаю».
Он повернул к своему коттеджу и не увидел, как из двери гостиницы быстро вышел тот самый рыжий, но — разозлённый до предела. А за ним, таща под руки бесчувственного Макса, выкатились двое бугаев. Портье придерживал перед ними дверь, помогая пройти. И слышал, как гогочут бугаи: вот, мол, нажрался товарищ с утра пораньше, забыл, что гостей назвал. Ничего, в сауне оклемается. А потом доставим обратно в лучшем виде. И для себя номера снимем, чтобы товарищу пьянствовать не скучно было…