Вика вела себя на удивление спокойно, и даже заулыбалась Михалычу. Пожилой армянин расплылся в ответной улыбке, смуглое лицо засияло нежностью:
— Вааа, барев, ахчик!*- сказал он, наклоняясь к кроватке. — Красавица какая, утем кез!**
— Георгий Михалыч, ещё раз спасибо, что пришли пораньше! — смущенно сказала Татьяна. — Извините, а можно у вас телефон попросить? Юра запретил мне пользоваться своим.
— Юра молодец, осторожный, — важно кивнул Михалыч, отстегивая от брючного ремня старенький мобильник. И Татьяна окончательно убедилась: не сердится. А она-то боялась, что отставной военный будет недоволен, когда позвонила ему и сообщила, что ждёт в соседней квартире. Ведь обещала не покидать свою.
— Я поговорю на кухне, посмотрите за Викой, пожалуйста.
Он только отмахнулся: иди, мол, отвлекаешь. И тренькнул пальцем по резинке с погремушками, натянутой над кроваткой. Викулька, довольно взвизгнув, потянулась к ним рукой.
Яна схватила трубку после первого гудка.
— Таньча? Таньча, как я рада! — завопила она. — Мы уж переволновались все: ты пропала, Залесского в городе нет, не знаем, что и думать!
— Я в порядке, и он тоже, не переживайте, — ответила Таня. — Расскажи, как дела? Я по вам соскучилась ужасно!
— Ой, новостей куча, тебе про кого сначала?
— Как Павлик? — спросила Таня и почувствовала, что краснеет: могла бы сперва спросить у лучшей подруги, что происходит в её жизни. Хотя, судя по голосу, ничего плохого.
— Павлик твой в надёжных руках, — хмыкнула Яна. — Купченко так носился по городу, собирая справки на усыновление, что четыре кило сбросил. Да и Тамарочка не отстает, свадьбу готовит. И представляешь, у них получится так, что свадьба и суд по усыновлению в один день! Такой цирк только Витька мог устроить, точнее, звезда, под которой он родился. Получается, из ЗАГСа — сразу на скамью подсудимых. Или наоборот, там время еще неизвестно.
— Слушай, какие же они молодцы! — с чувством сказала Таня. И сглотнула, пытаясь разбить ком, застрявший в горле. — А Павлик где сейчас?
— Так в больнице его держим. Львовна сказала, сколько надо, столько и будет лежать, чтобы потом не в приют, а сразу к Купченкам. Кстати, у них такая любовь, прям мур-мур, они из его палаты не вылезают. Он переживает, конечно, за мать, это видно. Но Купченки помогают пережить. Думаю, всё у них будет хорошо, справятся.
— А у тебя что нового?
— А мне перевод в Питер предложили. Там новую клинику открывают, зарплата в два с половиной раза больше, представляешь?
— Здорово! — обрадовалась Таня. — Приятно, что тебя оценили по достоинству!
— Вот, думаю, ехать ли… — сказала Яна. — С одной стороны, детей надо поднимать, а там возможностей больше. С другой — неохота со своего насеста срываться, привыкла уже, курица. И вы все здесь останетесь…
— Насчёт нас даже не думай, будем ездить друг к другу, созваниваться. Такая дружба, Яна, любое расстояние выдержит.
— Да я знаю, спасибо! Ой, слушай, по поводу расстояний! Ко мне ведь Степановна приходила. Я чуть не свалилась, думала, галлюцинация.
Таня напряглась, ощущая неприязнь при одном упоминании о матери.
— Короче, прибежала ко мне в кабинет, начала орать — ну, как обычно. Я ей громкость убавила — тоже как обычно. И вот тогда она ныть начала: где Таня, что с Таней, почему аптеки закрыты, правда ли про тюрьму и увольнение. И знаешь, Таньч, ты не обижайся, но я ей всё высказала! И про то, что она от тебя нос воротила, только деньги тянула. И про диагноз Новицкого, и про Пандору.
— А она что? — обмерла Таня, едва представив Янку в запале. Чувство благодарности к подруге стало ещё сильней.
— Представляешь, она растерялась. Первый раз её такой видела! Говорит, что просто пыталась уберечь тебя от ошибок, и предупреждала насчет Макса, с Павликом просила не связываться. Ещё больше теперь на Макса злится, я же ей сказала, что он тебя подставил — и с полицией, и с аптеками. А насчет Пандоры прям побелела вся. Затряслась, сказала, что не знала о твоих приступах. И что ничего такого в этой Пандоре нет, и никакой шизофрении тоже нет у тебя. Попросила передать, чтоб ты ей позвонила. Вот, передаю.
— А ведь я у неё спрашивала, но она ничего конкретного не сказала! — с досадой сказала Татьяна. — Ладно, позвоню.
— Ну, а ты сама не разобралась еще?
— Да я с психоаналитиком по скайпу чуть ли не каждый день общаюсь. И многое уже поняла. Знаешь, успокоилась как-то… Но это долгий разговор, а я с чужого телефона…
— Всё тогда! — заторопилась Яна. — Целую-люблю, держись там! И возвращайся скорее!
Нажав на кнопку отбоя, Татьяна стояла, не решаясь набрать номер матери. Но позвонить стоило. Тем более, что она сделала первый шаг — а в таких случаях Татьяна никогда не отталкивала людей.
Она сделала десять глубоких вдохов и выдохов. И, немного успокоившись, стала набирать цифры.
— Алло? — голос матери был усталым.
— Мама, это я. Здравствуй.
Елена Степановна коротко вздохнула и ответила.
— Здравствуй, Таня.
Тишина повисла между ними, сворачиваясь в тугой напряженный клубок.
— Мама, ты просила позвонить. Что ты хотела?
— Таня, ты где? — сдавленно спросила мать. — Пропала, мы с отцом волнуемся… Не чужие ведь, всё-таки.
— Я в другом городе, и со мной всё в порядке.
— Мне Яна рассказала про твоего муженька, и что ты прячешься теперь из-за него! — В голосе Елены Степановны слышалась злость. — А я, между прочим, всегда говорила, что он сволочь!
— Я не хочу это обсуждать, — вздохнула Таня.
— Но как же… Ты столько работала… А сейчас аптеки закрыты, он деньги украл. Наши деньги, Таня! — возмущалась мать.
— Мама, это были мои деньги, если уж говорить объективно. Просто я не жалела их для вас. И дальше буду помогать, чем смогу. Вам сейчас нужно?
— Ты всегда считала меня меркантильной! — взвизгнула Елена Степановна. — А я, между прочим, могу сама себе заработать! Ты забыла, как я шью? Да стоит обзвонить клиенток…
«Поздравляю!» — хотела сказать Татьяна, но предпочла сдержать эмоции. Вообще этот разговор её утомил, еле успев начаться. Чувствовалось, что мать юлит — будто боится главного вопроса. А, значит, всё-таки не готова рассказать правду.
— Мама, ты меня за этим просила позвонить? Чтобы поделиться своим возмущением по поводу Макса? Ну, так я его разделяю. Но больше не хочу об этом говорить. Если ты не хочешь мне сказать ничего другого, я вешаю трубку.
— Таня, подожди… — обреченно сказала мать. — Мне Яна рассказала про приступы, и что тебе поставили шизофрению. Так вот, знай, ты абсолютно здорова. И если б я раньше поняла, к чему это приведёт…
Она замолчала, словно подбирая слова.
— Мам, что бы ты сделала? — подтолкнула её Таня. — Если бы знала раньше?
— Я бы тебе объяснила. Объяснила бы, что не хотела тебе зла. Я вообще ничего не хотела! — последняя фраза прозвучала с надрывом. — И всё! Это всё, что тебе нужно знать!
— Всё, да? — вдруг разозлилась Татьяна. — Не хотела ты ничего, значит? А может, мама, ты и меня не хотела? Раз тебе всё равно, что я чувствую, что со мной будет. Ты даже сейчас не перестаешь выбирать за меня: что мне нужно, что не нужно…
— Хотела, не хотела — не важно, я же тебя родила. — Мать неожиданно всхлипнула — и это потрясло Таню сильнее, чем крик. Она оторопела, напуганная этим всхлипом, и вдруг осознала, что не помнит, чтобы мать вообще когда-нибудь плакала. «Но почему она так отреагировала? Неужели я невольно попала в точку? — лихорадочно соображала Татьяна. — Может, это не мои детские фантазии, когда я думала, что приёмная, или нежеланная? Может, мать действительно не хотела меня рожать? Ну, мало ли, забеременела случайно… И не стала делать аборт… Но ведь не стала же!»
— Знаешь, мама, что бы там ни было, но я благодарна тебе за жизнь, — искренне сказала Татьяна. — Мне, конечно, жаль, что ты не понимаешь, как портишь эту жизнь своим молчанием. Но если не хочешь рассказывать о Пандоре — да Бог тебе судья! Сама разберусь.
В трубке вновь повисла тишина, но неуверенная, зыбкая — будто мать всё еще всхлипывает там, отложив телефон. Будто хочет сказать — но боится. Или стыдится чего-то.
— Ладно, Таня, — она всё-таки собралась с духом. — Я тебе расскажу.
И выпалила на одном дыхании:
— Мы тогда жили у твоей бабушки в Ляпуново, там была кукла Пандора, твой папа ее привез из Чехословакии. Она тебя напугала, и мы её выкинули.
— Кукла? — недоверчиво переспросила Таня. — Как меня могла напугать обычная кукла?
— Ну как дети пугаются? Всякой фигни! — нервно сказала мать. — Кто вас знает, что там у вас в голове?
И обрубила:
— Всё. Никакого страшного секрета здесь нет.
Татьяна молчала, обдумывая слова матери. Так просто? Какая-то кукла? Она прислушалась к себе и ощутила знакомую тревогу: Пандора по-прежнему пугала её, и она не могла быть такой мелочью.
— Если бы это было так, ты рассказала бы сразу, — задумчиво проговорила она. — А мне пришлось выбивать из тебя это, как будто это какая-то позорная, мерзкая тайна.
— Родня твоего папеньки сочла ее мерзкой и позорной, — сердито сказала мать. — Я здесь, Таня, вообще ни в чем не виновата.
И бросила трубку, будто оборвала струну.
Таня опустилась на стул, только сейчас почувствовав, как дрожат ноги. Нужно было вернуть телефон Михалычу и заняться Викой — но она не могла. Ей хотелось побыть одной, хоть ещё немного побыть одной, потому что в её душе было пусто, словно Татьяна шла, продиралась, бежала — но в итоге упёрлась в тупик. Кукла… Нет, это не могло быть правдой. И в то же время было — крохотной её частью.
«Может, набраться наглости и попросить Михалыча ещё посидеть с Викой? Хотя бы полчасика? — мучительно обдумывала Таня. — Потому что если я сейчас же не поговорю с психоаналитиком, меня разорвет на части. Ведь сегодня столько всего: этот странный сон, признание матери — не менее странное, если разобраться…»
Но когда она, набравшись смелости, вошла в детскую, то обнаружила, что и старый, и малый спят. Вика в своей кроватке, зажав в крохотном кулачке резинового зайца. И Михалыч — в кресле, с раскрытой на груди большой красочной «Азбукой». Татьяна невольно прыснула, представив, как отставной военный изучает буквы, разглядывая аистов, баранов и ёжиков. И настроение сразу поднялось.
Уже не колеблясь, она прошла в свою квартиру и включила ноутбук. Нестеренко была в сети. Таня быстро отстучала ей сообщение и замерла, держа кулаки — как в студенчестве перед экзаменом. Ответ прилетел тут же: «К сожалению, у меня всего пятнадцать минут. Но если вас устроит, можем начать разговор сейчас, а на следующей сессии продолжим».
Таня немедленно набрала её номер.
— Алла, извините, пожалуйста, — сказала она, увидев на мониторе доброжелательное лицо психоаналитика. — Я помню, мы на другое время договаривались. Но у меня кое-что случилось, и я хотела на свежую голову…
— Я понимаю. Рассказывайте.
Таня постаралась описать свой сон, не упуская ни малейшей детали. Нестеренко довольно прищурилась.
— Очень интересно. А вы заметили, что отец снова защищал вас?
— Да, от матери. Но почему их две?
— Я вам на это не отвечу, — улыбнулась Нестеренко. — Ведь это ваше подсознание хочет что-то сказать, и только вы сможете расшифровать его сигналы. Ну а вы как думаете, откуда взялась вторая мать? И почему они выглядят по-разному?
— Понимаете, одна — это мать в молодости. У нас где-то фотография была, мама как раз после института. И вот там у нее прическа и макияж не такие, как сейчас. Цвет волос другой, стиль одежды. Она… простоватая, что ли. Не такая уж интересная. И это вот она — первая мать из сна. Но отец ведь почему-то набросился на ту, вторую! Как будто ему не нравится, какой в итоге стала его жена.
— А вот это интересная мысль, — подняла бровь Нестеренко. — Обдумайте её на досуге. И вообще, подумайте, вы уверены, что это один и тот же человек? Две ипостаси вашей матери?
— Не знаю, — покачала головой Татьяна, явственно ощущая сомнение, которого не было до этого вопроса.
Алла задумалась, постукивая ручкой по столу. И задала вопрос, который они никогда не обсуждали раньше:
— А как познакомились ваши родители? В какой период это было: когда ваша мама выглядела простовато, как на той фотографии, или же стильно и хищно, как сейчас?
— А я не знаю… — удивлённо ответила Татьяна. — Вы представляете, я только сейчас поняла, что практически ничего не знаю о том, как они познакомились, что их сблизило, почему поженились… Они ведь даже годовщину свадьбы никогда не отмечали.
— Вообще-то многие дети не знают этих подробностей, — успокаивающе сказала Алла. — Интересно, что большинство родителей — ну, по крайней мере, родителей тех, кто приходи в анализ — почему-то не любят рассказывать своим детям, как поженились и что их вообще свело друг с другом. Какие-то общие фразы, например: «вместе ходили в школу», или «познакомились через друзей»… Но, представьте себе, охотно рассказывают подробности чужим людям! А вам что говорили?
— Что мама после института приехала по распределению на ткацкую фабрику, а недалеко от неё был посёлок Ляпуново. Ну и там, в общежитии, она жила. И с отцом моим познакомилась в этом поселке. Поженились, через полгода я родилась. А когда мне было около трёх лет, перебрались в наш город. И почему-то с родственниками из Ляпуново мои не общаются, уж не знаю, что там у них случилось. Да, кстати, и мать мне сегодня сказала, что Пандора тоже связана с этим посёлком — и вообще, будто бы так завали чешскую куклу, которую я боялась, и её выкинули. Но мне… как-то не верится в это. Понимаете, в этом слове — кукла — что-то есть. Оно как-то отзывается во мне, но очень слабо. И в любом случае, оно слишком мелкое для Пандоры. Но, с другой стороны, во время приступов у меня всегда было ощущение, что люди вокруг превращаются в кукол.
Нестеренко подперла голову рукой и спросила:
— Татьяна, а вы не думали поехать в этот посёлок и попробовать всё узнать там?
— Знаете, мои сто лет там не были, — растерялась Таня. — А мама как-то сказала, что у нас там никого не осталось.
— Но даже если все умерли, есть соседи, дальние родственники. Это же посёлок, там все должны друг друга знать. И если в вашей семье случилась какая-то трагедия, возможно, кто-то что-то помнит. Вы подумайте над этим, а так же над всем, о чем мы успели поговорить. А вечером проведем полноценную сессию, хорошо?
— Конечно! — кивнула Татьяна. — Ещё раз извините, что потревожила раньше срока.
— Ничего, я всегда рада помочь, — Алла улыбнулась и отключила скайп.
Вернувшись в квартиру соседей, Демидова заглянула в детскую — прежнее сонное царство, просто рай. Подумала, не прилечь ли вместе с ними, ведь из-за пьяной выходки Натальи ей так и не удалось поспать. Но, прислушавшись к себе, поняла: ни в одном глазу. Так бывало, когда она брала в больнице ворох дополнительных смен, да ещё и успевала заниматься аптеками. Неделю-другую поспишь урывками, усталость накопится такая, будто еще немного — и станешь засыпать в прыжке. А потом вдруг включается второе дыхание, и сна как не бывало. Только во всем теле мелкий колючий зуд, еле заметный, как вызревающее раздражение, которое еще не скоро будет готово вылиться в эмоциональную вспышку. Вот и сейчас — то же чувство под кожей.
Она прошла на кухню, включила газ под чайником и встала у стены, дожидаясь кипятка. Весь сегодняшний день — как шторм: порыв налетает за порывом, одно событие за другим. Может, хотя бы вечер получится спокойным?
В животе заурчало. Ну как она могла забыть, что ничего не ела сегодня? Приподняв край футболки, Татьяна оттянула пояс джинсов: странно, между ним и животом свободно проходит кулак. Неужели похудела? Она усмехнулась: видимо, правильно говорят — если хочешь сбросить вес, просто забудь о нём. И действительно, ведь если раньше она старалась соблюдать диету, взвешивалась каждое утро, и не могла скинуть ни одного из обнимавших её талию килограммов — то сейчас, без этого жесточайшего контроля, тело будто само решало, каким ему быть. И освобождалось от лишнего. «Может, это из-за любви? — она лукаво улыбнулась. — А что, хорошая версия. По крайней мере, та, что нравится больше других». Потому что вряд ли здесь какую-то роль сыграл стресс из-за Макса или переезда — Татьяна не теряла аппетит в любой ситуации. И часто шутила о себе: может, мои нервные клетки и не восстанавливаются, но на их место тут же вползают жировые.
Чайник начал закипать, словно кто-то быстро-быстро забарабанил по нему ногтями. Струйка пара поднялась над толстым носиком. Татьяна залила кипятком пакетик зелёного чая, взяла из чашки овсяное печенье, и только собралась откусить от него — как тут же, по неписанному закону младенцев, проснулась Вика. А вместе с её рёвом из детской донеслась мягкая армянская речь. Таня поспешила на помощь.
— Георгий Михалыч, спасибо, составили компанию нашей Викульке, — сказала она, глядя, как пожилой армянин трёт глаза.
— Татьяна-джан, это она мне уснуть помогла, по ночам, знаете ли, не получается у старика, — отшутился он, и, глянув на часы, быстро засобирался, сокрушаясь: — Ва-ай, всё, что мог, проспал! Нехорошо!
Закрыв за ним входную дверь, Татьяна переодела Викульку, покормила её — так приятно было держать на руках тёплого, усердно чмокающего человечка — и принялась носить «столбиком», гладя маленькую спинку. «И как Наталья может от такого отказываться?» — в который раз подумала она. И в который раз не нашла ответа.
Одев малышку потеплее, Таня набросила куртку и вышла вместе с Викулькой на лоджию. Поставив люльку с ребёнком на стол, широко распахнула окно, впуская вольный морской бриз. Выходить на улицу больше не хотелось, она твердо решила не обманывать Залесского. А Вике нужен свежий воздух. Пока маленькая, можно гулять и так — лоджия достаточно большая, с хорошей циркуляцией воздуха.
Рассматривая море в бинокль, висевший на оконной раме, Татьяна пыталась разглядеть среди волн самое чудесное, что могло в них появиться — сизый глянец дельфиних спин. Но солнце скользило по воде, дробясь на тысячи золотых монет, на волнах — важно, будто куклы на самоварах — сидели жирные чайки, серо-зелёные ожерелья водорослей запутывались клубками… А дельфинов не было.
Татьяна отняла от глаз бинокль, помассировала пальцами веки. И застыла, случайно глянув вниз. Там, направляясь к их подъезду, шла тётя Аля. Но что-то несуразное появилось в её внешности. Как-то не так сидит плащ, будто одно плечо выше. Плотный пакет с вещами то и дело бьётся о колено. А сама Алевтина Витальевна шагает неровно — прихрамывает, что ли? И слегка покачивается.
«Может, выпили с подружкой, — попыталась успокоить себя Татьяна. — Или к кому она там поехала, когда Наталья решила расчистить территорию для Волегова?» Но тревога не отпускала. Уж очень сильно отличалась эта тётя Аля от той опрятной, аккуратно одетой женщины, которую знала Татьяна.
Захлопнув окно на лоджии, она схватила люльку с Викой и занесла девочку в комнату. А сама пошла открывать входную дверь. И не утерпела — выскочила к лифту.
— Ох, Танюша! — вяло обрадовалась тётя Аля. — Встречаешь меня? Что-то голова разболелась.
Она вышла из лифта, чуть приволакивая ногу — и Таня вдруг поняла, что в ней не так. Вся левая сторона тела была расслаблена, плечо висело, нога явно отказывалась полноценно работать. А уголок рта и левое веко были страдальчески опущены. «Бог мой, да у неё прединсультное!***» — подумала Демидова. И быстро спросила, поддерживая соседку под локоть.:
— Тёть Аль, давно началось?
— Да минут пятнадцать назад, в автобусе как вступило! В затылок — бум! Аж в глазах потемнело. Ох, зря мы с Нинкой, подружкой моей, полезли грядки рыхлить. Настоялась вниз головой, уже тогда в голове колотунчик начался.
Таня помогла ей войти в квартиру. Алевтина Витальевна опустилась на банкетку, тяжело отдуваясь. Её лицо было красным — наверное, давление зашкаливает.
— Тёть Аль, улыбнитесь, пожалуйста, — попросила Татьяна. Соседка посмотрела на неё с удивлением, но Таня повторила: — Ну-ка, улыбочку!
Рот соседки скривился — улыбки не вышло, правый уголок рта дернулся вверх, а левый остался неподвижным. «Точно прединсультное», — поняла Демидова.
— Давайте-ка в комнату, — распорядилась она. — И не снимайте обувь, я потом подотру!
Уложив соседку на диван и подсунув подушки под её голову и плечи, Таня расстегнула ей плащ и верхние пуговки кофты. Набрала на смартфоне номер «скорой» и одной рукой открыла форточку. Когда диспетчер взял трубку, быстро продиктовала адрес и симптомы. Вернулась к тёте Але: та лежала тихо, будто лишившись последних сил.
Демидова сняла с неё плащ и, достав из тумбочки тонометр, измерила давление. Двести десять на сто шестьдесят! Каптоприл стоял здесь же, на тумбочке — Татьяна вытащила одну таблетку и просунула меж губ соседки. Магнезию вколоть побоялась — сейчас не следовало слишком быстро снижать давление.
— Что, Танюша, совсем плохо? — вяло спросила соседка.
— Не совсем! — она погладила тётю Алю по плечу. — Но грядки были лишними. У вас же давление и сердце!
— А… — Алевтина Витальевна хотела отмахнуться, но вместо этого случайно шлёпнула себя по животу. — И что, не жить теперь? А знаешь Танюша, как хочется в земле покопаться? Весна ведь, скучаю я по грядкам. Всю жизнь с огородом прожила!
— Да я понимаю… Но поберечься бы надо. Ладно, сейчас доктор приедет, и вам сразу получше станет! — сказала Татьяна, но уверенности в этом у неё не было.
— А Наташа где? — спросила тётя Аля.
— В магазин отлучилась, — соврала Демидова. Не хватало ещё, чтобы Алевтина Витальевна узнала, что сегодня устроила её дочь.
— А Викулычка?
— Спит. Хотите, я её принесу? — оживилась Таня. — Мы с ней покушали, поиграли, даже на свежем воздухе побыли. А знаете, у неё ведь зубки режутся!
— Раненько, — улыбнулась тётя Аля. И сказала озабоченно: — Надо ей такую соску большую твёрдую купить, я у Нинкиной внучки видала, специальная для зубок.
— Да мы купили уже! — успокоила её Таня. И услышала стук в дверь.
Врач скорой — пожилой дядька с роскошными черными усами и карими глазами навыкат — осмотрел тётю Алю быстро, но грамотно.
— Сейчас в больницу поедем, — весело сказал он, распутывая капельницу. И начал спрашивать у Тани, что принимала больная, каким было давление, пульс. Она отвечала, одновременно собирая в пакет самое необходимое. Последним сунула халат Алевтины Витальевны. Та выглядела сонной, заторможенной. И почти не владела левой стороной тела.
«Симптомы слишком быстро нарастают. Успеть бы… — думала Таня, чувствуя, как тоскливо сжимается сердце. — Надо собрать всё для Вики и напроситься в больницу на той же машине. Хотя бы за руку тётю Алю подержать, ей и то будет легче».
С врачом удалось договориться быстро — узнав, что они коллеги, он начал разговаривать с Таней по-свойски. Погрузились в «скорую», поехали. Демидова сидела на трясучей скамейке, держа на руках Вику. Смотрела то на капельницу, то в осунувшееся, изуродованное асимметрией, лицо тёти Али. Но так и не смогла дождаться ответного взгляда — к тому моменту Алевтина Витальевна уже потеряла сознание. А из приёмного покоя её подняли прямо в реанимацию.
Татьяна маялась у массивной железной двери с кодовым замком, прижимала к себе Викульку. Ждала, пока выйдет хоть кто-нибудь из медперсонала. Дико жалела тётю Алю и пыталась не думать о будущем. Не загадывать ничего. Даже на полчаса вперёд.
Дверь запищала, открываясь, и в больничный коридор вышел высокий молодой доктор в синем медицинском костюме. Его узкое лицо с яркими голубыми глазами выглядело озабоченным. Таня торопливо шагнула к нему:
— Вы реаниматолог?
— Да, что вы хотели, — монотонно сказал он, скользнув усталым взглядом поверх её головы.
— К вам сейчас поступила Куницына, Алевтина Витальевна…
— Я понял, — кивнул врач. — У неё гемморагический инсульт, нужно удалять гематому. Состояние очень тяжелое. Уже готовим к операции, надеемся что удастся спасти.
Он с сомнением посмотрел на Вику и сказал:
— Вы бы отвезли ребенка домой, мама. Что толку здесь сидеть? Операция будет долгой, начинайте звонить чеса через четыре.
Татьяна замялась. Этот срок казался не таким уж долгим, а у неё в сумке было всё необходимое для Вики. И можно позвонить Нестеренко прямо отсюда, отменить психоанализ. «А вдруг операция продлится дольше? — подумала Таня. — Тогда всё-таки придётся уехать домой».
— А куда звонить? — спросила она.
— В наше отделение, бабушку к нам переведут. Если выживет, сами понимаете.
____________________
*здравствуй, девочка
** съем тебя
***прединсультное состояние — нарушение работы центральной нервной системы, предвещающее возможное наступление инсульта.