- Должно быть, фермерское движение очень жизненно, если оно могло вдохновить на создание таких стихов. - Маркэнд обернулся к Двеллингу. Дювин, поскребывая свой щетинистый подбородок, снова взялся за работу.
- Жизненно? - сказал Двеллинг. - Пойдите-ка сюда. - Он потянул Маркэнда к своему столу.
Леймон остался один посреди комнаты. Он надвинул шляпу на лоб, широко расставил ноги и принялся декламировать свою оду сначала. Дювин стучал на линотипе. Двеллинг рылся в куче бумаг. Маркэнду показалось, что юноша потешается над собственным произведением. Открылась дверь, вошел грузный, неповоротливый человек, Курт Свен, с недавних пор ревностный член Лиги. Сомнения быть не могло: юноша издевался - не то над стихами, не то над поэтом. Дювин работал. Двеллинг усердно копался в бумагах. Свен сплюнул на пол.
- Что ж тут о свиньях ничего нет? Мне главное - свиньи.
Леймон подскочил к нему, обнаружив вдруг девическую грацию в своем длинном теле.
- Просвещенный эгоцентризм? - Он махнул рукой Маркэнду, словно союзнику, и вышел из комнаты.
Свен кивнул Двеллингу, и Двеллинг кивнул ему в ответ. Свен зажег трубку и неподвижно остановился в углу, оглядывая помещение с безмолвным удовлетворением хозяина.
- Чудак большой, - сказал Двеллинг Маркэнду, - но парень хороший. Его отец бакалейщик, самый богатый в городе. Сид много нам помогает: он собаку съел на правописании и всяких таких вещах - он прочел несметное множество книг. В благодарность, когда у нас остается место, мы печатаем какие-нибудь его стихи.
(Сидней Леймон как-то сказал своему отцу, что конторка Фила Двеллинга в "Звезде" похожа на самого Фила Двеллинга: из мягкого дерева, желтоватая, и всегда в беспорядке.)
Наконец руки Двеллинга перестали шарить по столу.
- Вот, - сказал он, - что я хотел вам показать. Это цифры - статистика. Вы ведь житель Нью-Йорка, деловой человек. Вот тут, например...
Вскоре Маркэнд многое знал о Лиге фермеров: ее программу, ее бюджет, число членов в различных штатах. Он любил землю, и в нем нашла сентиментальный отклик идея о построении на земле царства тех, кто ее обрабатывает.
Двеллинг оживился:
- Может быть, вы могли бы помочь мне тут?
Он расправил измятый отчет казначея, присланный из Сен-Поля, Миннесота. Маркэнд просмотрел его, быстро уловил суть, объяснил, в чем дело. Двеллинг почувствовал себя увереннее. Он вспомнил про Свена; тот сидел в углу, наблюдая, восхищаясь. Позднее можно будет познакомить его с гостем из Нью-Йорка, ослепить фермера.
- Популисты были неправы, - сказал он. - Они допустили ошибку, вмешавшись сразу в вопросы государственной политики. Мы хотим, чтобы земледельческие штаты были сильнее, а единственный путь к этому действовать тут, в земледельческих штатах. Мы заставим Вашингтон прийти сюда, к нам, вместо того чтобы самим идти к Вашингтону. Так поступили банкиры на Востоке: они сперва организовались сами, а потом, в тысяча девятьсот седьмом, когда правительство очутилось в беде, пришлось ему послать за Морганом! Сначала власть экономическая, потом уж политическая. Это закон.
Маркэнд пристально смотрел на Двеллинга; он говорил необычайно разумно, чего нельзя было ожидать, судя но его виду.
- Мы хотим побить банкиров их собственным оружием, - продолжал Двеллинг. - Вы хотите давать нам взаймы под нашу землю? Хотите получать от нас страховые? Хотите контролировать цены? Хотите накапливать избыток наших товаров? Но-но-но, мы все это хотим приберечь для себя. Самоуправление! То самоед за что в тысяча семьсот семьдесят шестом году мы дрались с Англией...
- Об этом говорится и в стихах.
- Попятное дело, - сказал Двеллинг. - Мальчик проникается... э-э-э... нашими идеями. Но вам и в голову не придет: это называют социализмом!
- Что ж с того? - спросил Маркэнд.
- Вот это верно сказано. Что ж с того? Но есть немало вредных бездельников, которые называют себя социалистами. Типы вроде Дебса или вот уоббли, которые сеют смуту среди наших батраков. Слыхали про уоббли?
- Да.
- Мерзавцы! Только вчера они взорвали шахту в Лэнюсе. - Он выудил еще один исписанный листок. - Вот, - сказал он, - некоторые мои мысли. Это передовица для следующего номера.
Рукопись была озаглавлена: "Банки для общественной пользы, а не для частных прибылей". Маркэнду сначала понравилось, по в середине он запутался.
- Это не совсем ясно выражено. - Он колебался. Но Двеллинг уже всунул карандаш ему в руку; в комнату, грузно ступая тяжелыми сапогами, входил еще один фермер.
- Вот вам, сделайте, как вам кажется лучше, - сказал Двеллинг и оставил Маркэнда, чтобы присоединиться к фермерам.
Маркэнд тщательно разобрался в содержании неудачного абзаца, взял листок бумаги и изложил все просто и ясно, словно писал отчет мистеру Соубелу. Двеллинг возвратился наконец и внимательно прочел новый вариант.
- Так яснее, - сказал он, - да, так яснее, - и стал смотреть на грязное окно.
...Вечером, за ужином, Фил Двеллинг вдруг сказал:
- Слушайте, Маркэнд. Если вы не особенно торопитесь домой, почему бы вам не остаться тут на некоторое время? Зоркий взгляд со стороны будет очень полезен для "Звезды" и для Лиги. Вы можете жить тут у нас, мы будем очень рады. А чтобы все было как следует, вам будут платить жалованье.
Эстер поставила на стол блюдо яблок в тесте, горячих и ароматных, и сама села. Кристина наклонилась к Кларе вытереть глаза, щеки и нос, которые не меньше маленького ротика принимали участие в ужине. Ингерсолл воткнул вилку в яблоко.
- Пожалуй, мне некуда спешить, - медленно сказал Маркэнд, и его ответ неуловимо скользнул от мужчины, который задал вопрос, к женщине, которая не произнесла ни слова. - Во всяком случае, мне кажется, что мне некуда спешить.
Он искал взгляд Кристины, который встретился наконец с его взглядом; но Маркэнд ничего не сумел прочесть в нем.
Эстер Двеллинг одиноко сидит в своей кухне. Все еще день... бледный декабрьский день над равнинами и улицами Мельвилля, но в запертых кухнях, где сидят одинокие женщины, уже темно. Жаркое стоит в печи; Эстер видит, как жилки огня пробиваются сквозь щели в стенках. Она чувствует, что печка близка ей; она питала ее изо дня в день, зиму и лето, год за годом; питала ее огонь, который сжег бы весь дом, вырвавшись на свободу. И в ней самой тоже горит огонь, но Филип - холодное и пресное существо, которое ее пламенная честолюбивая воля готовит к роли вождя фермеров. - Он делает все, что я говорю ему, иногда охотно, иногда ворча, но у него нет ни одной собственной мысли. И если б он понял, бедняга, что главная роль принадлежит мне, был бы конец всему. Он должен считать, что во всем действует самостоятельно. Что он _сам_ женился на мне; что он _сам_ открыл в себе призвание к этой карьере; что _ему_ пришла в голову мысль о "Звезде". Сейчас, вероятно, ему кажется, что это _он_ пригласил Маркэнда. И получается вообще неплохо. Только одного я никогда не могла сделать за него - любить. Тут уж ничем не поможешь: в любви мужчина должен быть самостоятелен. Но это дело прошлое. Когда женщине тридцать пять лет... Что ж, может быть, у меня были слишком романтические представления о любви... Беспорядочная возня, а потом мужчина, раскиснув, укладывается в твоих объятиях, готовый заснуть. Так если это - все, может ли женщина отдать свою жизнь, свою душу за любовь? Серьезная женщина - никогда. Может быть, несерьезные женщины смотрят по-иному. Это верно. В ту пору, когда я еще грезила о любви, что мне было до политики или женских прав? Только почувствовав всю пустоту своих грез, я образумилась. Любовь и серьезность не вяжутся вместе. Или женщина - дура, которая только и мечтает о поцелуях мужчины... по всему телу (есть ведь и женщины беспомощные, как Фил, но для женщины, я думаю, это гораздо хуже), или же она обладает здравым смыслом и находит себе дело. И дело процветает! Фил пользуется влиянием; "Звезда", она уже почти оправдывает себя! Фил уже сейчас фигура в фермерском движении: на январском съезде в Сен-Поле все его узнают. Но меня там не будет... Маркэнд? Вот человек, у которого есть свои мысли. Конечно, к нам они не имеют отношения - и Тем лучше. Я чувствую это, знаю это. Но ведь он взялся за дело в "Звезде"! Все его интересует - от уборки помещения и отливки шрифта до писания передовых. И как много он читает - все книги Фила но экономике взял к себе. Каждый вечер сидит над ними. Говорит мало. Размышляет? Я знаю, он вдумчив и глубок. Глубокие мысли, глубокие чувства. Любил ли он свою жену? Почему он оставил ее? Наверно, она была с ним счастлива, пока он не ушел от нее. Дать женщине счастье... Опять романтика. Никак ты не избавишься от этого, Эстер. Какой вздор! Нет, это правда, наверное, это правда. Я уверена, что Дэвид может дать женщине счастье. А Кристина? Почему ей вздумалось уйти к Стэну и жить с ним в лачуге, в то время как сын богача Харрингтона, да и Гаспер тоже, с ума сходили, чтоб добиться ее? Стэн дал ей счастье? Что он с ней делал, Стэн? Как он целовал ее? Целовал ли ее грудь, ласкал ли бедра сильной и нежной рукой, держал ли ее, обессиленную, в своих объятиях? Что же теперь с ней? Нет, Кристина несерьезна. У нее совсем нет хватки, так же, как и у Стэна. Помогла ли она ему достигнуть чего-нибудь в мире? Оба они шли в жизни скорее вниз, чем вверх. И когда она позволила ему опуститься на самое дно, он умер. Вот вам любовь! Мне непонятно это... Эстер, существует мир, который тебе непонятен; Кристина из этого мира; Маркэнд из этого мира. Холодное красноватое тело Фила... короткая судорога - и уже готов заснуть. Проснись, Фил! Стань великим... Миссис Филип Двеллинг, супруга губернатора. Миссис Филип Двеллинг, жена сенатора штата Канзас... "Президент Соединенных Штатов Америки и миссис Вильсон просят сенатора Двеллинга и миссис Двеллинг оказать им честь отобедать с ними в Белом доме..." Нужно с толком использовать Маркэнда. Глупо позволять ему тратить время на линотип. Он слишком много возится с Дювином. У пего есть глубина мыслей. Он должен ездить, организовывать. Он должен работать на Филипа. Я буду откровенна с ним. Я прямо скажу ему, чего я хочу. Он из тех людей, которые готовы сделать все, о чем их просят, если только у них нет причин поступить иначе... Дэвид Маркэнд, я хочу, чтоб вы кое-что сделали для меня. - Охотно, Эстер Двеллинг, а что, собственно? - Я хочу, чтоб вы помогли мне сделать из моего мужа большого человека. И я вовсе не хочу, чтоб вы целовали меня в губы. Видите ли, Фил действительно хороший человек. Он будет преданным борцом за дело фермеров. Наша жизнь, видите ли, - бесплодная жизнь... Все, что у меня есть, поставлено на карту для успеха Фила!.. Пора полить маслом жаркое... Не поможете ли вы мне, Дэвид Маркэнд?.. Пора зажечь лампы. Пора Ингерсоллу, и Кристине, и Кларе, и Филу, и Дэвиду возвращаться домой, к ужину...
- Пойдем в сарай, - говорит Ингерсолл Двеллинг.
- Это еще зачем? - спрашивает девушка.
- Просто для забавы.
- Что же забавного в старом грязном сарае? - Она следует за ним.
- Полезем на сеновал.
- Чтоб сено набилось в глаза и волосы?
- Велика беда!
Она вслед за ним взбирается но лестнице.
- Пойдем, детка, темнеет уже, - Кристина берет Клару за руку.
Девочка цепляется за руку матери, просто чтобы удостовериться, что она рядом. От этого ей становится радостно и спокойно. В темноте деревья кажутся выше, прохожие двигаются быстрее, воздух сильнее щиплет лицо, стук конских копыт звонче. У кошек глаза горят в темноте, и у домов - тоже, а автомобили... - вот как раз один!.. - в темноте грохочут, как гром.
- Наверно, это дядя Фил возвращается домой. Видишь, как мы запоздали!
Но сама она не торопится. Целый месяц стояла теплая погода, и Кристина сонно наблюдала жизнь Маркэнда в доме ее родных. Сейчас, в декабре, воздух наконец стал зимним; сверкающая лава прерии застывает в твердый металл; и Кристине, возбужденной сухим холодным воздухом, хорошо идти так, держа Клару за руку, и думать. Месяц прошел с тех пор, как этот человек, из-за которого умер Стэн, оборванный и голодный, постучался у дверей Двеллингов. Что думает он о себе? Ему нигде нет места. Нет в Нью-Йорке - иначе он не уехал бы оттуда. Нет в Клирдене... Но Стэн любил его. Нет и здесь, конечно! Но он работает, помогает Филу. А Стэн? Разве его место было в Клирдене?.. Клара цепляется за руку матери; Кристина сжимает ее маленький кулачок. Мир стал чуждым, когда Дэвид оказался здесь, а Стэн ушел навсегда. Старая ферма... вот там все было реально. Мать и отец хозяйничали на ней. Фил хозяйничал на ней. Потом явился Стэн. Явилось чудо. Да, Стэн был чудом и научил ее понимать чудо; а теперь он покинул ее, одинокую и потерянную. Она слышит его голос: "Стой, оглянись, прислушайся". Они едут домой в шарабане, и у перекрестка Стэн читает вывеску на столбе: "Стой, Оглянись, Прислушайся". "О, мисс Кристина, случалось ли вам когда-нибудь остановиться и прислушаться - не к поезду, а к жизни? Как замечательна жизнь! Вы, американцы, останавливаетесь только, чтобы прислушаться к поезду". Она смотрит на прерию - зеленые поля пшеницы, набегающие на горизонт, - она слушает ее шелест, и пение лугового жаворонка, и гул проводов на вотру. Жизнь!.. Как она замечательна! За это все она любит его. - Больше ничего он мне не дал. Только чувство, что жизнь замечательна и принадлежит мне! А теперь она слова чужда и больше уже мне не принадлежит. Но она будет принадлежать Кларе. Дэвид? Я не могу смотреть ему в глаза. Я люблю и жалею его, я его ненавижу, я его презираю, я не могу смотреть ему в глаза. Стэн любил его...
- Мамочка, не сжимай мне так сильно руку.
- Я тебе больно сделала, детка?