Когда Маркэнд вышел из аптеки, откуда он звонил Реннарду, его внимание привлекли купол Капитолия в кобальтовом зимнем небе и суетня газетчиков на улицах:
ВОЙНА НАДВИГАЕТСЯ!
А на лицах прохожих, как ни странно, радость!
Вдруг Маркэнд почувствовал, как над ним сгрудились все четыре года его странствий по долинам и горам своего "я". - Вот он, мир. Его смерть назрела... - И ему вспомнился сон, который он видел прошлой ночью и позабыл...
...Я возвращаюсь домой. Домой - это в маленький домик в Клирдене, и мысленно я уже вижу его, вижу мою мать и Элен, которые дожидаются меня там. Я иду по знакомой дороге, под луной, которая заполняет ночь. Холодно (в доме будет тепло!); снег тяжелым покровом лежит на холме, где я играл ребенком, против дома Деборы Гор; снег на дороге подмерз. Вот и поворот! Я вижу, как справа от меня дорога идет в гору; вижу верхушки болиголова, которые с дороги видны всегда раньше, чем дом, скрытый за ними. Я поворачиваю; теперь дом должен быть надо мной. Я вижу пригорок, кирпичные ступени, дерево... _но где же дом_? В ужасе я закрываю рукой рот. _Дом исчез_!..
Маркэнд проснулся от вырвавшегося из его груди сдавленного крика, похожего на вопль сумасшедшего, но крик этот потонул в грохоте колес вагона, где Маркэнд заснул, сидя на лавке. Никто не слыхал его...
Сейчас Маркэнд пересекал площадь, но воспоминание о сне словно застило ему глаза. Он позабыл о Реннарде, дожидавшемся его в отеле; он пропускал одно за другим незанятые такси и шел пешком, полный щемящего беспредельного одиночества. Он торопливо шел по центральным кварталам Вашингтона, словно спасаясь от него, словно гробницеподобные правительственные здания (одни - построенные просто и без прикрас, как машины, другие - снизу доверху в бесстыдно-крикливой лепнине) были плотью его одиночества. Он проходил мимо сверкающих магазинных витрин вызывающих масок на лице мира. Он пробирался сквозь толпу притихших и радостных мужчин и женщин, несущихся на гребне прилива, название которого выкрикивали газетчики: ВОЙНА! Он шел очень быстро, пока квартал правительственных зданий не остался позади.
Теперь он шел мимо низких кирпичных домов с запущенными дворами, выстроенных вплотную друг к другу. На тротуарах росли платаны, железный ошейник охватывал их рахитичные стволы, и жалкие люди вяло шевелились, занятые своим делом, которое было - сон. Большинство из них были негры, все они были слугами властителей. Может быть, их пошлют на войну, они будут искалечены сами и будут калечить других. Но в них было спокойствие, в них было то спокойствие, что скрывается за войной, как жизнь скрывается за смертью. Они были - сон. Сон, который вдруг может прерваться...
Маркэнду стало легко. Он все еще был одинок, как может быть одинок не имеющий тела. Но в его одиночестве не было отчаяния; оно, казалось, нашло успокоение; оно, казалось, спало, как Тони в первый день своей жизни, после нескольких минут, закрыл глаза и заснул.
По всему ряду домов в полуподвальных этажах, чуть выступавших над уровнем тротуара, были лавки: бакалейная, готовое платье, цирюльня ("выпрямление волос"), закусочная, при виде которой Маркэнд понял, что он голоден. Он чувствовал, что голоден, и больше ничего. Он увидел выщербленные плитки тротуара, по которым ступал, три ступени вниз, дверь, которую он отворил. Три негра ели за одним из столиков. Маркэнд сел за другой, увидел объявление: "Бобовый суп - пять центов", заказал себе порцию и принялся есть.
- Да? - нетерпеливо сказал Реннард в трубку, и выражение его лица стало кислым. - Мистера Реннарда пот дома, - сказал он. - Мистера Реннарда нет дома ни для кого, кроме мистера Дэвида Маркэнда. Поняли?.. Запишите себе. - Он бросил трубку.
Он посмотрел на часы. Вслух сказал:
- За это время можно было проехать на такси в Александрию и обратно. Он пошел, вероятно, пешком. Он _должен был_ пойти пешком. Подождем еще полчаса.
Чтобы обмануть, если не преодолеть свое нетерпение, Реннард побрился, принял ванну и оделся: жемчужно-серая сорочка, темный двубортный костюм, изумрудный галстук. О завтраке он забыл.
Он посмотрел на часы: еще час прошел. Он справился по телефону. Его вопрос был нелеп, и он презирал себя за то, что задал его, и ненавидел Маркэнда, заставившего его задать этот вопрос.
Его неудержимо влекло пойти искать Маркэнда на улицу; его непреодолимо тянуло остаться и ждать Маркэнда у себя в комнате. Может быть, Маркэнд не понял и дожидается внизу?
Реннард потребовал, чтобы обошли вестибюль и все общие комнаты; попросил управляющего, чтобы этот обход повторяли каждые пятнадцать минут. Он хотел сам спуститься вниз; но если он выйдет, Маркэнд, зная номер его _апартаментов_, может в это время постучать в дверь и, не найдя никого, исчезнуть... Куда? Куда бы то ни было, Реннард этого не хотел. - Какое мне дело? - Но он этого не хотел. Потом ему пришло в голову, что могло что-нибудь случиться. Маркэнд сказал, что у него совсем нет денег. Может быть, он умирает с голоду? Может быть, упал на улице? Реннард подумал, что надо обзвонить все больницы. Он испугался, что Маркэнд попросту передумал... - Что" же с того? Господи, если б я рисковал потерять все свое состояние или лишиться звания адвоката, я бы не мог волноваться больше... - Он мерял шагами комнату.
Он заставил себя сесть и внимательно просмотреть утренние газеты. Это была работа, и она успокоила его. Через двадцать минут он очутился у телефона.
- Вызовите мне Нью-Йорк. Я хочу говорить с миссис Дэвид Маркэнд. Номер телефона...
Маркэнд отодвинул пустую миску. Вкусно... Поднял глаза на объявление: "Тушеная говядина - пятнадцать центов", и почувствовал, что он еще не наелся. Три негра играли в нарты с хозяйкой, молодой, крепко сбитой негритянкой, чем-то напоминавшей Маркэнду грубую пищу, которую она ему подавала. Вдруг ему стало приятно оттого, что он здесь, что он так близок к четырем темнокожим людям. Ему нужна была пища и общение с этими людьми. Он спросил порцию мяса и, когда дочиста вылизал коричневую подливку, опустил руку в карман и понял... и понял, что все время знал... что у него нет денег.
Он встал и подошел к столу, где четверо играли в карты.
- У меня нет ни цента, чтобы заплатить вам.
Женщина перестала сдавать, в ее липком взгляде появилось выражение тупой досады.
- Давайте я вымою вам посуду, - сказал Маркэнд, словно прося милости.
- Посу-у-ду?.. - протянула она. - Я и сама могу посуду вымыть. Мне нужно, чтоб вы отдали мне двадцать центов.
- У меня нет денег.
Женщина окинула его отвратительным пронизывающим взглядом, словно в словах Маркэнда был намек на половую близость; от него ее взгляд скользнул к пустым глазам мужчин, которые увидели в нем знак.
- Ах, так значит, у вас нет денег?
Женщина бросила карты и пошла к внутренней двери, жестом поманив Маркэнда за собой.
Они очутились в комнате с одним окном, до того закопченным, что дневной свет едва пробивался сквозь него. На плите кипел котелок, у противоположной стены стояла деревянная кровать; комната пахла потом, как немытое тело. Дверь хлопнула, и Маркэнд, обернувшись, увидел перед собой всех трех негров.
- А, белый ублюдок!..
Маркэнд рукой отвел удар и швырнул нападавшего наземь. Двое других выхватили бритвы.
- Стоп! - крикнул Маркэнд. - Моя жизнь стоит дороже двадцати центов.
Один из негров неуверенно сказал:
- Не стыдно вам обманывать бедную негритянку?
- Говорю вам, я был голоден. - Маркэнд понял, произнося эти слова, что в них только часть истины... и не самая глубокая. Он был в недоумении. Человек, сбитый им с ног, поднялся. - Надеюсь, вы невредимы? - спросил Маркэнд спокойно.
Женщина молча смотрела на него, уловив что-то странное в его тоне. Мужчины спрятали свои бритвы. Вдруг Маркэнд расхохотался. Ему представился Реннард... Реннард, ожидающий его в отеле.
- Стоите, черт возьми! У меня есть деньги. То есть я могу достать. - Он поднял с пола свою шляпу. - Через час я вернусь с деньгами.
Они не поняли. Может быть, белый человек в конце концов просто струсил: может быть, деньги... целая куча денег здесь у него, в кармане! Они бросились на него... Маркэнд сопротивлялся, но они втроем, повиснув у него на плечах и шее, лягая его ногами, все-таки повалили его. - Ну, теперь, если только они вспомнят про свои бритвы, я пропал. - Однако, падая, он почувствовал, что тиски разжались. Негры под взглядом женщины, стоявшей позади, расступились и исчезли - дверь отворилась и захлопнулась; он остался с женщиной наедине.
- Спасибо, - сказал он и поднялся: он понял, что женщина передумала и спасла ему жизнь. - Я говорил правду.
- Не хочу я ваших денег. - Голос ее еще звенел, но уже не так резко. Затем она заперла комнату и в ней себя вместе с ним.
Ее телодвижения, когда она снова к нему повернулась, объяснили ему, чего она теперь хотела.
...Не этого ли хотел и я?..
- Поди-ка сюда, - сказала она.
И Маркэнд понял, что эта негритянка в грязном шерстяном платье королева в своем мире: трое мужчин, которые по ее знаку набросились на него и потом отпустили его, - ее рабы... а он? - В ее мире! Что ж, это и мой мир! - Он повиновался и подошел ближе.
Она дотронулась до его пальцев. В то же мгновение она стала женщиной, а он - мужчиной. Она ему не правилась. Но от прикосновения ее руки отвращение, которое он испытывал к своему телу, к себе, к этой комнате, куда-то пропало, и ток желания заструился от нее к нему, непрерывный ток, не встречающий препятствия своей жизненной энергии, рожденный одним лишь прикосновением ее руки. И отклик его существа, дремавшего много месяцев, был не столько желанием, сколько просто откликом самца на призыв самки.
Женщина стащила свои омерзительные шерстяные тряпки. Она была здоровая сука, и она хотела его. - Что ж, почему бы и нет?
И тогда Дэвид Маркэнд понял: не тело этой женщины в нем пробудило вожделение, но сон, в который был погружен ее мир. Она легла на постель, и он склонился над нею. Она лежала неподвижно, словно погребенная в земле и там продолжающая жить. Он пожелал для своей жизни тело, подобное ее толу, - он, который был бесплотен. В этом теле был покой, а он устал...
- Да, Том. Элен Маркэнд у телефона.