На длинных, ровных и прямых океанских волнах мерно покачивался плот. Крепко сбитый из тщательно оструганных брусьев, он с одного угла был скруглен на косую дугу, подобно створке ворот древнего замка.
Впрочем, это и была створка ворот — толстые сплоченные брусья лежали в несколько слоев крест-накрест, чтобы их нельзя было пробить одним ударом. Даже если это будет удар крепостного тарана.
Еще сутки назад ворота висели на своем месте, и над береговыми скалами мощно звучал голос Алекса:
— Мы десятеро присланы к вам от Братства Светлых Магов, дабы не исполнилось Великое Пророчество Ланха. Ибо ведомо всем, что он предрек при закладке этих стен: «Когда падет Эль-Кур на юге, не устоять и Сулькаиру на севере. И четверо пойдут из Западных Земель в страну Востока, и с их походом окончится судьба того мира, который мы знаем».
Еще утром на башне маяка Эль-Кур стояло шестнадцать защитников.
Сейчас по океану плыла лишь створка башенных ворот, унося прочь от берега троих.
Один из них уже умирал, и в уголках его губ пузырилась кровавая пена, окрашивая бороду в ярко-алый цвет.
— Славно поработали… — шептал он склонившемуся над ним рослому воину. — Семь сотен их там осталось… не меньше. Понимаешь, Тилис? Семь сотен… И галеры… тоже сгорели. Они уже никогда не выйдут в море. В море… — прошептал умирающий, глядя на волны. — В Сулькаир. Поплывем в Сулькаир… Да, Тилис? Дивный город… И там много тюленей… У них глаза такие грустные… И в Карнен-Гул… и прямо за Эльгер… и туда. А там бросьте. Только осторожнее…
Сознание его мутилось, и слова можно было разобрать уже с трудом.
— За Эльгер? — спрашивал Тилис. — Ты хочешь идти в Двиморден? Да, Эйкинскьяльди? Со мной? Да?
Но Эйкинскьяльди уже не слышал его.
— Вот и все, — шептал он. — Нет… еще не все. Нет… все, государь. Я все сказал. Это очень важно… государь.
Глаза Эйкинскьяльди медленно закрылись. Его пальцы еще двигались в последней судороге, но Тилис уже чувствовал, что на плоту остались двое.
Алекс, не отрываясь, все это время глядел назад — туда, где вздымался к небу дымно-багровый столб пламени. Это было все, что осталось от маяка Эль-Кур — если, конечно, не считать плота, на котором, вытянувшись, лежал Эйкинскьяльди.
Тилис выпрямился. Алекс был ниже его на полголовы, однако Эйкинскьяльди, если бы он мог встать, едва доходил бы им обоим до пояса.
Но это был храбрый воин, доблестно павший в бою — и поступить с его телом надлежало так, как того требовал обычай.
Подняв лежавшую тут же тяжелую двулезвийую боевую секиру, Тилис аккуратно подцепил ею торчавший из плота гвоздь. Согнув его сильными пальцами в кольцо, он намертво соединил в подоле кольчугу погибшего. А затем положил топор на его изломанную страшным ударом грудь и некоторое время стоял неподвижно — насколько это позволял качающийся плот.
— Командир, повернись сюда, — попросил он.
Алекс повернулся медленно, как лунатик.
— О Эйкинскьяльди из рода Мотсогнира, последнего государя гномов! — произнес Тилис. — Ты не посрамил чести своего предка. Ты бился с врагами так же, как бился он, не щадя ни своих сил, ни крови, ни самой жизни. И, будь живо Эльгерское царство, ты стал бы его государем заслуженно. Прости же, что мы не можем похоронить тебя по обычаю твоего народа. Но просторной будет твоя могила, в ней же да упокоятся все погибшие в море. Да примет твою душу Владыка Морей и да передаст ее Создателю Гор, коему принадлежит она по праву. Прощай же, Эйкинскьяльди. Во имя Бога-Творца, Младших богов и покровителя всех гномов, коего именуют они Амадхалом — пребудь в мире!
Тилис опустился на одно колено и снял с груди гнома его оружие. А потом, подняв маленькое тело на руки, шагнул на край плота и запел пронзительно-скорбную погребальную песню.
Плеск воды слился с последней нотой, и зеленые прозрачные волны сомкнулись над мертвым лицом.
— Вот и все, командир, — вздохнул Тилис, не заметив, что повторил посление слова Эйкинскьяльди. — Постой! Что это?
Впереди, в той стороне, куда дул ветер, покачивался на волнах длинный плоский предмет. И на нем суетилось что-то живое.
Тилис некоторое время глядел туда.
— Командир, — обратился он к Алексу, — разреши воспользоваться твоим оружием.
— Возьми, — Алекс достал из-за спины тяжелый двуручный меч.
Тилис с размаху вогнал клинок острием в доски, сбросил с себя длинный и широкий плащ и привязал его к рукояти так, что получился треугольный выпуклый парус — спинакер. Парус быстро надулся, и ветер погнал плот к странному предмету.
Вскоре уже можно было различить длинный плоский ящик и бегавшего по его аляповато размалеванной крышке маленького черного щенка.
— Мясо, — бесцветным голосом произнес Алекс.
— Мясо?! — возмутился Тилис. — Это собака, а не мясо! Может, в нем тень Эйкинскьяльди воплотилась. Или кого-то из наших ребят.
— Вечно вы, фаэри, в благородство играете, — недовольно проворчал Алекс.
— Не знаю, — хладнокровно парировал Тилис. — По-моему, это вы, люди, все время простых вещей не понимаете.
С этими словами он подцепил ящик топором и левой рукой подхватил щенка за шиворот. Алекс, как будто очнувшись, взялся за противоположный конец ящика и помог Тилису втащить его на плот.
— Тяжелый, — произнес он. — Наверняка в нем что-то есть.
Щенок между тем отряхнулся и радостно забегал вокруг Тилиса.
— А он и правда как тень, — заметил тот. — Такой же черный. Ну что смотришь? Понимаешь, что про тебя говорю? Ну ладно, ладно. А хочешь, я буду звать тебя Тень — Морхайнт? Да? Хочешь?
— Помоги ящик открыть, — тем же бесцветным голосом внезапно произнес Алекс.
Тилис аккуратно всунул топор в щель, нажал, и замок, коротко скрежетнув, отлетел в сторону. Внутри лежал большой лист дрянного волосатого пергамента, покрытого толсто намалеванными рунами. Настолько толсто, что, казалось, автор за неимением пера писал пальцем, обмакивая его в чернила.
— «Высокопарное слово к воинам. Да воспламенится ваша храбрость…» — прочел Алекс. — Язык тархи.
— Иффарин, — полупрезрительно-полуутвердительно произнес Тилис. — Вот, значит, откуда…
Пылающей башни маяка уже не было видно, она рухнула, и только лиловый столб дыма, подсвеченный снизу алыми сполохами, продолжал подниматься вверх, все больше и больше склоняясь к северу.
— Ветер поднимается, — произнес Алекс.
— Тем лучше, — ответил Тилис. — Надеюсь, он поможет нам убраться отсюда подальше.
Он обнажил свой меч, длинный и тонкий, как шпага, и присел на корточки на краю плота. И если бы в тот час на берегу оказался случайный наблюдатель, то в последних лучах заката он увидел бы рослого и статного фаэрийского воина, вскинувшего свое оружие в жесте победы, и огромную рыбину, трепещущую на клинке у самой гарды.
Но на берегу не было никого.
Проходили дни, понемногу слагаясь в месяцы. Плот под спинакером продолжал нестись на север с завидной скоростью. Ветер дважды приносил бурю с дождем, и тогда Тилис отвязывал парус, расстилал его на плоту и вскоре осторожно наполнял пресной водой фляги — свою и Алекса. О пище тоже можно было особенно не беспокоиться — рыбы хватало на всех. Но с каждым днем Алекс становился все худее и худее, как высыхающая морковка.
Он то глядел в небо, словно искал там ответа на какой-то мучивший его вопрос, то вслушивался в жалобные крики чаек, подхватывающих на лету объедки от выловленной Тилисом рыбы, то, понурив голову, устремлял остановившийся взгляд в море. Однажды на востоке показалась темная полоса берега — и Алекс, будто очнувшись, изо всех сил принялся грести руками…
Тилис только безнадежно покачал головой. Но Алекс греб, греб, греб, пока не село солнце и темная полоса не растворилась в черноте ночного неба.
А наутро задремавшего было Тилиса разбудил крик безмерного отчаяния.
Солнце вставало из моря. Темная полоса на востоке исчезла бесследно.
— Брось, командир, не переживай, — попытался успокоить Алекса Тилис. — Ты знаешь, что это было? Горы. Вершины гор. До них сутки плыть, если не дольше. И то когда ветер переменится.
— Что значит «когда переменится»? — отчаянно вопил Алекс. — Нас же может вообще неизвестно куда занести!
— Ну почему же неизвестно? — миролюбиво произнес Тилис. — Там острова на севере. Чуть восточнее — Фаэрийские Гавани, как вы их называете. Там корабли часто ходят, может, нас и подберут. Давай лучше рыбы поедим, командир. Нельзя же так! Ты лучше на Морхайнта посмори: ест себе и ест, и ничего его особенно не волнует.
Щенок тем временем обрабатывал свою утреннюю порцию. Алекс некоторое время тупо смотрел на него, как будто впервые увидел собаку. Но рассудительный тон Тилиса успокоил его, и он заставил себя проглотить несколько кусочков сырой рыбы.
А дела складывались совсем не так радужно, как Тилис пытался изобразить. Да, действительно, близилось лето, и со дня на день южный ветер должен был смениться западным и пригнать плот к берегу. Но это могло произойти и через день, и через два, и через неделю. А за это время их и вправду могло унести в северные моря. Но даже если бы западный ветер пригнал их прямо к Гаваням — это не давало ничего.
Дело в том, что Гавани, как им и полагалось, находились в глубине огромной бухты. А вход в нее назывался Безумным проливом, и пройти через него на неуправляемом плоту нечего было и думать.
Оставалось надеяться на корабль. Но и корабли теперь ходили совсем не так часто, как хотелось бы…
Этот день прошел, не отличаясь ничем от всех предыдущих. И следующий — тоже. Но на третий день Тилис проснулся в тени паруса. За ночь ветер переменился, и теперь плот мчался к берегу. К берегу!
— Земля! Земля! — кричал Алекс.
— Не смей так говорить, командир! Мы еще в море! — одергивал его Тилис. Но Алекс, не слушая, продолжал вопить что-то несусветное.
— Знаешь, кого я сегодня видел во сне? — спросил Тилис, когда Алекс немного успокоился. — Женщину. Какие глаза, командир! Синие, как небо. А какая фигура! Пришла прямо по воде и села вот тут. — Тилис указал место рядом с собой.
— И что? Ты ей рассказал, откуда мы плывем? — хохотал Алекс.
— Ага! — радостно подтвердил Тилис. — А она мне отвечает: «Я тебя найду. Я тебя обязательно найду. Слышишь? Обязательно найду». Несколько раз повторила… — Он вдруг замолчал, напряженно вглядываясь в горизонт.
Темно-серые зубцы гор были видны уже совершенно ясно. И на их фоне четко виднелись крохотные белые треугольные пятнышки…
— Паруса! Это — паруса!
Корабль приближался. Его борта сверкали металлом. Грот-мачта, по фаэрийскому обычаю, была украшена хрустальным шаром — блестящая искорка была видна даже издали.
— «Морская дева», — прочел Тилис руническую надпись, когда корабль подошел почти вплотную.
— Эй, на плоту! Примите штормтрап! — из-за фальшборта высунулась голова с перехваченными лентой длинными пепельными волосами.
— Кэрьятан! Эге-гей! Кэрьятан! — радостно закричал Алекс, маша рукой.
— Все, командир. Возьми свой меч, — кивнул Тилис, беря на руки щенка. — На борту! Ловите!
Щенок коротко взвизгнул, взлетая в воздух, и, оказавшись на палубе «Морской девы», уныло заскулил, не видя хозяина.
Тилис быстро поднялся наверх и перевалился через фальшборт. Морхайнт тут же с радостным визгом бросился ему под ноги.
Но Тилис не смотрел на щенка. Прямо перед ним стояла… ну да, та самая синеглазая фаэрийская дева из сегодняшнего сна, и западный ветер трепал ее белоснежные волосы.
— Это я, — сказала она. — Я нашла тебя, как обещала.
— Меня зовут Тилис, — улыбнулся он.
— А меня — Нельда.
— Привет тебе, Кэрьятан, — поздоровался Алекс, поднявшись следом. — Что это ты на чужом корабле в море вышел?
— Это все она! — моряк указал на девушку.
А она все смотрела и смотрела в синие глаза Тилиса, в которых отражалось ясное небо начала лета…
— Ох уж эта мне ваша фаэрийская магия! — шутливо проворчал Алекс.
Спустя несколько часов Тилис сидел у камина, рассматривая на свет пламени стеклянную чашу с вином. Морхайнт, обсохнув и пригревшись, мирно посапывал у его ног. За стеной с шумом бились о берег волны. Но это было уже там, за стеной…
Алекс возбужденно ходил взад-вперед.
— Понимаешь, Тилис… — говорил он. — Я, конечно, понимаю, поход окончен, я тебе больше не командир. Но «Морская дева» ночью в Сулькаир уходит. Я понимаю, я тебе больше не командир, поход окончен. Но я тебя прошу: давай пойдем вместе в Сулькаир? А? На «Морской деве»?
— И почему это вы, люди, всегда так торопитесь жить? — усмехнулся Тилис. Еще позавчера ты мечтал только о том, чтобы добраться до берега. А сейчас обсохнуть не успел, и уже в Сулькаир собираешься. Куда вы все время торопитесь?
— Вам-то спешить некуда, у вас в распоряжении вечность, — огрызнулся Алекс. — Так пойдем?
— Мы тоже умираем, мы только не знаем старости, — возразил Тилис. — Уйти во цвете лет — как вам, смертные, это понравится? А? Но ты прав, Алекс: спешить мне и вправду некуда. Я ведь, кажется, тоже нашел то, что искал… А, кроме того, — внезапно спохватился он, — надо же в Карнен-Гул гонца послать, рассказать, как все было…
— Уже послали. Так ты остаешься?
— Остаюсь, — кивнул Тилис. — Не навсегда — на время. Прощай, Алекс.
— Прощай, Тилис, — Алекс махнул рукой и выбежал, хлопнув дверью.
Аграхиндор, младший брат Кэрьятана, придирчиво наблюдал за работой кузнецов, мерно бивших тяжелыми молотами по раскаленному якорю, наваривая лапу. Отковать якорь целиком невозможно — он слишком велик. Приходится сваривать из отдельных частей. А дело это ответственное и непростое.
Тилис в противоположном углу был занят делом не менее важным. Обернув плотной тканью клинок нового меча, так, что оставался открытым лишь небольшой участок, он аккуратно затачивал грани на большом плоском камне.
Меч, который шлифовал Тилис, был выкован им из боевого топора погибшего Эйкинскьяльди, и деревянные накладки на рукоять были сделаны из его же топорища.
Отковать клинок, особенно прямой, не так уж сложно. Гораздо сложнее его закалить. Перекаленная сталь сломается при первом же сильном ударе. Недокаленная — покроется зазубринами. Слишком велик отпуск — меч будет гнуться. Переделывать несколько раз тоже опасно: пережженный металл годен только в переплавку.
Но важнее всего для оружия именно шлифовка. Достаточно чуть-чуть поторопиться — и все. Грань завалена, клинок будет тупым. А кому нужно такое оружие?
— Тупо сковано. Не наточишь, — громко сказал кто-то над самым ухом Тилиса.
Тилис поднял голову и пристально посмотрел на незваного советчика. Он был невысок и щупл — среди моряков, а тем более кузнецов такие встречаются редко. Да и одежда на нем была совсем не из тех, в чем ходят в мастерскую по делу.
— А, по-моему, грань нормальная, — возразил Тилис, поворачивая клинок к свету.
— Ты думаешь, никто не знает, кому ты хочешь этот меч подарить? — продолжал тот. — Вы же с ней каждый вечер у пристаней встречаетесь с тех пор, как «Морская дева» из Сулькаира вернулась! Это всему городу известно!
— А тебе что за дело? — довольно невежливо оборвал его Тилис. — Я не женат, Нельда тоже не замужем.
— Ты хоть понимаешь, кто она и кто ты? Она — посвященная Братства Светлых Магов, да будет тебе это ведомо! А ты кто? Странник? Ну и где вы жить будете?
— Возьми да сам ей меч подари, если она его у тебя примет, — предложил Тилис.
Стук молотков внезапно прекратился, сменившись громовым хохотом.
— Ну что ты к нему пристал, Дароэльмирэ? — давясь от смеха, спросил Аграхиндор. — Не видишь, он делом занят.
Дароэльмирэ обидно выругался и выбежал из мастерской.
— Над ней тяготеет Малое Пророчество Ланха! — крикнул он уже с порога и хлопнул дверью.
— Ах-ха-ха! — продолжал хохотать Аграхиндор. — Слушай, Тилис, откуда ты знаешь, что она ему отказала?
— Сам догадался, — хмыкнул Тилис, продолжая дошлифовывать грань. — А что это за Малое Пророчество Ланха?
Аграхиндор мгновенно посерьезнел.
— В тот самый день, когда она родилась, близ звезды Моргиль появилась звезда-гостья, — начал он. — За две ночи она разгорелась так, что и сам Моргиль светил слабее. Весь город был в тревоге. Послали гонца к главе Совета Братства.
— К Ланху?
— Да, к нему. Ланх думал чуть ли не год, затем прислал ответ, — Аграхиндор умолк, видимо, не зная, как говорить дальше.
— Ну? Так что же было в Малом Пророчестве? — нарушил молчание Тилис.
— Ей суждено стать женой государя Иффарина, — нехотя произнес Аграхиндор.
Тилис медленно вытер уже готовый меч тряпкой и убрал его в ножны.
— Но в таком случае… — начал он и осекся, потому что дверь мастерской, открываясь, скрипнула.
На пороге стояла Нельда — в короткой, чуть выше колен, перехваченной ремнем белой рубахе и с сумкой через плечо.
Тилис шагнул к ней, обнажив клинок до половины.
— Прими этот меч, — сказал он. — Я выковал его сам из секиры, принадлежавшей некогда гному Эйкинскьяльди. Он был храбрым воином и верным другом. Будь же верным другом и мне.
— Я принимаю его, — просто, без малейшей напыщенности, сказала Нельда, протягивая ладони.
— Погодите, — остановил их Аграхиндор. — С ее стороны тоже свидетельницу надо. Сольдариль! — крикнул он, высовываясь из незакрытой двери. — Эге-гей! Сольдариль! Иди сюда, тут твоя подруга замуж выходит.
— Итак, я принимаю твой меч, — вновь сказала Нельда, когда Сольдариль заняла положенное ей место свидетельницы. — Прими и ты мою чашу. Мне ее подарила моя мать, когда я из ребенка стала девушкой, а ей подарила ее мать. Говорят, что чаша эта некогда принадлежала самой Кэрвен…
С этими словами она достала из сумки небольшой серебряный кубок и наполнила его вином.
— «Делай, что должно, и будь, что будет — вот что заповедано Страннику», — прочел Тилис глубоко врезанную в серебро руническую надпись. — Я принимаю твою чашу. Но пусть в ней останется вино и для тебя, — сказал он, отпив половину.
— Здесь и сейчас, отныне и навеки, в этом мире или ином, в этом обличье или ином, под этими именами или под иными — путь ваш один на двоих, меч один на двоих и чаша одна на двоих! — торжественно произнес Аграхиндор.
— Да, Малое Пророчество не сбылось, в этом ты прав, — говорил Кэрьятан сидевшему напротив него Тилису. — Нельда стала твоей женой по обряду Меча и Чаши, а этот брак нерасторжим никем и ничем. И женой одного из самых злейших наших врагов она уже не станет.
Наверное, и с Большим Пророчеством тоже можно кое-что сделать. Вот та дверь, на которой вы приплыли — это же частица Эль-Кура! Так вот, мы эту частицу разберем на доски и заложим новый корабль. Знаешь, как он будет называться? А? «Звезда надежды»! И пока он жив — до тех пор вместе с ним не падет и Эль-Кур.
Может быть, это поможет. И все-таки в то, что Сулькаир устоит, я не верю, — неожиданно закончил Кэрьятан.
— Значит, поход Четверых на Восток неизбежен? — спросил Тилис.
— Скорее всего, да. Как и конец нынешней эпохи. Но кроме нас есть еще другие народы, другие страны и другие времена. Жизнь не умрет вместе с нами, чем бы поход Четверых ни закончился — в это я не просто верю, я это знаю. Поэтому…
Кэрьятан помолчал несколько мгновений и неожиданно произнес:
— Поэтому прежде тех Четверых на Восток пойдете вы двое. Ты — от Странников и Нельда — от Братства. Формально вам надо прийти в Карнен-Гул и рассказать Совету Братства о том, как пал Эль-Кур и что я об этом думаю. А на самом деле ваша задача совсем другая. Если вы выйдете на рассвете, то к вечеру пройдете через ущелье и доберетесь до Лунной башни…
— А в Лунной башне канал прямо на Карнен-Гул, — вставила молчавшая до того Нельда.
— Э, нет, никаких каналов, — улыбнулся Кэрьятан. — От Лунной башни начинается дорога на Восток. Постарайтесь пройти по ней так, чтобы никому не попадаться на глаза, особенно сначала. Идите по ночам, днем прячьтесь. За Гривой — есть такая людская деревня — можно уже не скрываться, там землм пустые. Как доберетесь до Карнен-Гула, скажите, что вас прислал я, и что Тилис участвовал в обороне Эль-Кура. И еще скажите вот что.
Кэрьятан немного подумал и продолжал:
— Мы не знаем, откуда и куда пойдут Четверо и кто они такие. Поэтому все дороги с Запада на Восток надо тщательно разведать. И прилегающие к ним земли — тоже. Если в Карнен-Гуле не решат иначе, я бы хотел, чтобы вы некоторое время странствовали в землях между дорогой и развалинами Громовой башни…
— Это в Эттенские болота, что ли? — спросил Тилис. — Там же полно троллей!
— А ты на них по ночам не натыкайся, вот и все. Ты Эттена не бойся, ты Эсткора бойся! — сказал Кэрьятан, глядя прямо в глаза Тилису. — А как узнаете что-то про Четверых, возвращайтесь обратно в Карнен-Гул. Ветра и счастья вам!
Они уходили на рассвете. Нельда, повернувшись спиной в ту сторону, где за горами восходило невидимое пока солнце, бросала последний взгляд на землю, в которой она родилась и выросла.
— Вот и я когда-то так уходил, — произнес Тилис. — Я сам родом из Двимордена, это за Эльгером, да ты, наверное, знаешь. Уходил я оттуда странствовать через перевал Серкэнна. И вот точно так же остановился на перевале и смотрел вниз. Представь себе: красные скалы, дорога, а внизу — зеленый лес, где мой дом и где ждет меня моя мама.
Он долго молчал. А потом прибавил через силу:
— Ее убили в Галадоре, будь проклято это имя.
Нельда, не сказав ничего, взяла его под руку и пошла рядом с ним навстречу течению реки, несущей воды свои через горы в море. Морхайнт, опустив нос к земле, побежал за ними.
Одним мужем и одной женой больше стало на свете, и, что бы ни случилось с ними, Путь их был один на двоих, Меч один на двоих и Чаша одна на двоих.
Так продолжалось полтора года. А потом началось такое, чего не мог предвидеть ни Кэрьятан, ни Тилис, ни тем более Ланх.
Немало поведано в карнен-гульских летописях о Тилисе и Нельде, о Хириэли и Эленнаре, о четырнадцати ушельцах, спасших мир от гибели, и еще о многом другом. Но все они ссылаются на Книгу Хранителей, а та, в свою очередь, на Книгу Хириэли, ею же самой написанную. И подобно тому, как, идя по ручью, приходят к реке, а по реке — к морю, так и повествование об ушельцах должно начаться с повести о Хириэли, пришедшей из Верланда.
Начальник отделения уголовного розыска был настроен не особенно добродушно:
— Ну что, лейтенант? Не надоело еще ориентировки читать?
— Ага, надоело, — неожиданно не по-уставному ответил лейтенант Матвеев, незаметно пытаясь одернуть стоявший колом новенький китель.
— Ну, это поправимо… — тоном, не предвещающим ничего хорошего, протянул подполковник и подвинул через стол бумагу. Да вы садитесь, Андрей Михайлович…
В Курчатовский РОВД
г. Тьмутаракани
от гр-ки Семеновой А. В.,
проживающей по адресу
ул. акад. Берга, д.30, кв. 23
Прошу Вас разыскать мою дочь Семенову Алису Николаевну 1974 г. р. Сегодня утром, вернувшись с мужем раньше срока окончания путевки из д/о «Сенеж», мы не застали ее дома, вечером позвонили нескольким ее школьным подругам, одна из них сказала, что в школе ее сегодня не было…
— Ну что? — прервал его размышления начальник. — У новоиспеченного Шерлока Холмса уже появилась версия?
— Так точно, товарищ подполковник. Появилась.
Набрав полную грудь воздуха, Андрей зачастил:
— Согласно сегодняшней сводке происшествий в парке Дружбы Народов возле памятника героям Афганистана в брошенной цистерне из-под кваса обнаружен труп девушки 16–18 лет, скончавшейся предположительно от отравления парами ацетона. Приметы частично совпадают с указанными в заявлении.
— Понятно… — медленно произнес подполковник. — Только знаешь что, Андрей, ты не говори пока матери. Возьми лучше фотографию и съезди в морг. Если это действительно она, тогда, конечно, надо проводить опознание и все, что полагается в таких случаях. А если нет…
— Товарищ подполковник! Да разве я не понимаю!
— Двадцать с лишним лет назад я тоже понял, да уже поздно было, — невесело усмехнулся подполковник.
По случаю недавней отмены декретного времени в городе воцарилась полярная ночь. Лампочка над входом в морг была, как водится, разбита, и Андрей долго искал на ощупь кнопку звонка. Наконец ему это удалось, но на звонок никто не отозвался. Он нажал еще, потом еще раз…
— Сейчас, сейчас! Успеете… — послышалось из глубины мрачного заведения.
Дверь отворилась. На пороге стоял длинноволосый парень, одетый в некогда белый халат и джинсы.
— Чего надо? — рявкнул он, но, разглядев милицейскую фуражку, сменил гнев на милость. — Ох, извините, пожалуйста. Я думал, опять поминальщики пришли потусоваться.
Про «поминальщиков» Андрей слышал. Последователи этой новой молодежной моды, влекомые странной тягой к могилам, крестам и надгробиям, тусовались на городских кладбищах, сельских погостах и даже в морге. Наибольшей популярностью пользовалось почему-то Минаевское кладбище — наверное, потому, что на соседнем рынке можно было сравнительно недорого приобрести «косячок» и тихо побалдеть среди могил, заодно прихлебывая из стакана водку. А поскольку за питье водки на кладбище еще никого и никогда не задерживали, то обломы кайфа случались крайне редко.
— В общем, новое поколение выбирает могилы, — произнес вслух Андрей.
— Это точно, — подтвердил лохматый. — Вот я в прошлое дежурство задремал, ночью просыпаюсь, слышу — в морозильной камере голоса. Иду посмотреть, в чем дело. Смотрю — на одном столе голый покойник лежит, на другом, на третьем, а на четвертом двое живых, тоже голые.
— Тьфу! — сплюнул Андрей, передернувшись от отвращения.
— Ну ладно. Где тут ваш труп? — мрачно сострил парень, роясь в толстой тетради. — Ага, вот. Неизвестная, доставлена из парка Дружбы Народов. Номер… ага. Подождите, сейчас привезу. А то там уж очень воняет.
Стараясь не дышать носом, Андрей подошел к каталке и посмотрел на покойную токсикоманку.
— А это точно та?
— Обижаешь, начальник. Человек, он может и обознаться, а вот номер — никогда.
Для верности еще раз поглядев на покойную и сравнив ее уже слегка пожелтевшее лицо с фотографией, Андрей спросил:
— А где тут у вас телефон?
— А вон, в комнате.
На том конце провода трубку подняли мгновенно.
— Товарищ подполковник? Это Матвеев.
— Ты откуда?
— Из морга.
— Ну, как?
— Да никак, товарищ подполковник, это вообще не та девушка.
— Понятно. А где же та?
— В постели, наверное… — ляпнул Андрей первое, что пришло ему в голову.
— Очень возможно. Разберитесь и доложите, в чьей.
— Ищи, Маузер, ищи!
Большой черный пес, обнюхав косынку, стрелой помчался вниз по лестнице. Выбежав из подъезда, он пересек двор по диагонали, таща за собой пытающегося не отстать кинолога, пробежал мимо аптеки, затем по газону, по тротуару, наискосок через улицу («В неположенном месте» — отметил про себя Андрей), снова по тротуару, вдоль квартала, спроектированного неведомым архитектором в стиле средневекового замка, с башнями, воротами и оградой из стальных прутьев толщиной в два пальца…
Маузер проскочил через дырку в ограде, затем остановился, покружился на одном месте, вылез через ту же дыру обратно, сел и жалобно заскулил.
— Ищи, Маузер! — повторил кинолог.
Маузер понюхал решетку, снова просунул морду через прутья и коротко взвыл.
— След потерян, — сообщил кинолог. — Ну и сукин же ты сын, Маузер!
Город спал утренним сном человека, знающего, что сегодня выходной. Пассажиров в троллейбусе почти не было, и Андрей мог спокойно читать протоколы. Впрочем, надолго его не хватило.
«Итак, она, очевидно, уехала, — думал он. — Но на чем? Общественный транспорт отпадает: на Рокоссовского до самого угла ни одной остановки. Такси тоже вряд ли бы подъехало к самой ограде. Значит… Гм, а это значит, что ее кто-то ждал на машине, причем на легковой, грузовики так просто пассажиров не берут. Первый же автоинспектор остановит. Если только грузовик не приспособлен специально для перевозки людей, но это, кстати, большая редкость. Нет, это, скорее всего, была легковушка.
Ч-черт… В городе их до хрена. И, разумеется, никто из соседей легковушку не видел. Да нет, видел, конечно, просто не обратил внимания. Так, не обратил, а что из этого следует?
А следует из этого то, что в машину она села добровольно. Запишем…
Версия первая: Алиса Семенова на время отсутствия родителей уехала к своему любовнику.
Версия вторая: пользуясь, опять же, отсутствием родителей, встречает Новый год в дружеской компании, вероятно, на чьей-либо даче. Кстати, в пользу этой версии говорит прихваченная из дому телогрейка. Стоп, а откуда тогда машина? Или это был мотоцикл? Кстати, вторая версия отнюдь не исключает первую. Тут возможны любые комбинации, и перебирать их можно очень долго.
И, наконец, версия третья. Самая неприятная. Хотя и самая маловероятная. Какой-то ублюдок уговорил ее покататься, завез подальше в лес, изнасиловал и убил. Именно убил, иначе бы она уже вернулась домой. И именно в лесу, иначе труп уже попал бы в сводки.
Минуточку! А как же пропавшая телогрейка? Нет, за город ее точно кто-то уговорил поехать. Но этот кто-то ей очень хорошо знаком, и договаривались они заранее.
Итак: дача за городом. У кого-то из знакомых. Плюс машина или мотоцикл. Это уже кое-что.
Второе: Алиса жива, находится сейчас там, но рассчитывает вернуться домой раньше родителей. А вернуться они собирались тридцать первого. Значит, именно этого числа она и вернется. Или, по крайней мере, даст о себе знать. Логично? Логично.
А коли логично, то из этого вытекает третье: надо сейчас же возвращаться обратно. К заявительнице гражданке Семеновой А. В».
Беседы сначала с Алисиной матерью, потом с завучем школы, потом опять с Алисиной матерью заняли у Андрея около полудня. Результат был удручающий. Из тридцати двух Алисиных одноклассников и одноклассниц в ее квартире периодически бывали четырнадцать. После разговора с Алисиной матерью к списку прибавился пятнадцатый: художник по фамилии «не то Седых, не то Седов». Впрочем, фамилию известного своими экстравагантными выходками художника Седунова лейтенант Матвеев знал доподлинно. Последний раз фамилия эта фигурировала в милицейском протоколе всего неделю назад, когда некое товарищество художников, скромно именующее себя «Ярило», организовало так называемую акцию «Середина зимы». Акция состояла в том, что ее участники запалили на территории городского парка огромный костер. Естественно, без всякого на то разрешения, да им бы никто его и не дал. Как только к костру собрался гонимый декабрьским холодом народ, художники публично зарезали черного петуха, громогласно объявив, что «отселе возврат солнцу с зимы на лето, нощь умаляется, а день прибавляется». Засим последовала распродажа картин столь же абстрактно-космической тематики. А как же сейчас без распродажи-то? Ну и, естественно, кончилось все в отделении.
Так вот: Константин Михайлович Седунов, 1960 года рождения, уроженец города Красноармейска, как оказалось, проживает в том же самом подъезде, только не на четвертом этаже, а на первом. Причем машина у него точно была. В марках Алисина мать не разбиралась, зато отец сказал уверенно:
— У него «Москвич-412».
Спустившись по лестнице вниз, Андрей обнаружил на дверях квартиры художника записку:
«Уехал на этюды. Буду 31-го. Седунов».
«Москвич-412» во дворе, разумеется, отсутствовал.
Круг поиска сужался. Из четырнадцати фамилий после звонка в ГАИ осталось пять. Андрей взял лист бумаги и написал:
Алабина Анна. У отца а/м «Нива».
Лисовская Виолетта. У матери а/м «Москвич».
Иноземцева Галина. У брата мотоцикл «Ковровец».
Огарков Василий. У отца а/м «Запорожец».
Яковлева Ирина. У отца а/м «Запорожец».
Потом немного подумал и приписал внизу:
Седунов К. М. А/м «Москвич», свой. Уехал на этюды!!
— А теперь займемся личным сыском! — сказал Андрей и придвинул к себе телефон.
— Алло… Анюту, будьте любезны. Что? Будет через полчаса? Извините.
— Алло… Виолетту, пожалуйста.
— Васька, черт чудной, ты что, не узнаешь? — внезапно раздалось в трубке.
— Да нет, это не Васька. Ты случайно не знаешь, куда Алиска пропала? — Андрей попытался перехватить инициативу и, по возможности, не представляться.
— Слушай, она вообще с концами пропала, сегодня утром милиция приезжала, с собакой…
— Ой! Ну дела! — воскликнул в притворном удивлении Андрей и бросил трубку.
Так… Лисовская тоже никуда не уезжала.
У Иноземцевых дома не было никого.
Ладно, пойдем дальше. По крайней мере первые две фамилии из списка можно смело вычеркнуть.
— Алло, Васька, ты? Слушай, я сейчас звонил Виолетте…
— Это Лисе, что ли?
— Ага. Так она говорит, Алиску сегодня милиция с собаками искала…
— Фофан ты тряпочный! Это ж еще утром было!
— Сам такой! — огрызнулся Андрей и бросил трубку.
— Алло… Иру попросите, пожалуйста. Ира? Здравствуй, это я, Андрей.
— Какой еще Андрей?
— Это 1-94-09? — назвал Андрей номер своего собственного телефона.
— Нет, это совсем другой номер.
— Тьфу! Так чего же вы говорите, что вы Ира?
— Я в самом деле Ира!
— Ой! Извините, я не туда попал!
Так. Четыре фамилии долой. Остались две.
— Ну что ж! — громко произнес Андрей, обращаясь больше к самому себе. — Умело проведенные розыскные мероприятия позволили сократить число подозреваемых до двух. А теперь займемся вещественным доказательством номер раз.
Он еще не знал, что люди, действительно раскрывающие преступления, такими выражениями, как правило, не пользуются.
«Вещественное доказательство номер раз» было пухлой клеенчатой тетрадью, вроде тех, в которых студенты записывают лекции. Сегодня утром ее нашли под Алисиным матрацем, и Андрей резонно предположил, что столь тщательно скрываемые записки могут дать хоть какую-нибудь зацепку.
Он прошел на кухню, зажег газ, поставил на огонь кастрюлю с водой и, открыв тетрадь, принялся за чтение.
Я, наверное, никогда не решусь рассказать вслух о том, что мне пришлось пережить 25 марта 1991 года. Но все же я доверю свой рассказ бумаге, ибо я снова ухожу в Мидгард путями Странников Восходящей Луны, и лишь одному Богу ведомо, вернусь ли вообще. Если нет — пусть мои записки прочтет любой, кто этого захочет. Мне безразлично, воспримет ли он их, как пустые литературные упражнения скучающей графоманки, ударившейся в фантастику, или поверит в то, что Мидгард существует и ждет странников из Верланда — так называют в Мидгарде наш мир.
Конечно, наверняка кто-то скажет, что не бывает так, чтобы все говорили одним и тем же языком. Скажут еще, что и вообще в семнадцать лет никто так не говорит и не пишет. Ну что я могу ответить на это? Ведь все разговоры записывались через несколько месяцев. Конечно же, они будут отличаться от магнитофонной записи — тем более, что в Мидгарде все равно не найти ни одного магнитофона. И, честное слово, за эти месяцы я стала старше не на одно десятилетие.
И еще одно предупреждение читателям. Не ищите собратьев по разуму и духу в космосе — их там нет. Ищите их рядом с собой. Они здесь, и я видела их.
Итак, все началось с того, что 25 марта я решила сократить путь до книжного магазина и воспользовалась дыркой в изгороди у «старого замка» на улице Маршала Рокоссовского.
Этому можно верить или не верить, но я оказалась во дворе самого настоящего замка.
Он был необитаем. Серые лучи восходящего солнца грустно скользили по решеткам узких окон и створкам тяжелых дверей. Одна из них была гостеприимно распахнута, и я решила войти.
Нет, замок был не совсем необитаем. Комната, куда я вошла, была аккуратно прибрана, на полу лежало нечто означающее ковер, на круглом столе лежали хлеб и сыр (свежие!) и даже бутылка вина странноватой формы. Ближе к стене стояло несколько кроватей. Здесь мог бы, пожалуй, переночевать небольшой отряд — и утром снова уйти в свой путь… Ну да, внезапно поняла я, уйти и оставить хлеб и вино для тех, кто придет вечером…
«Хоть бы одним глазком глянуть на них», — подумала я.
Но тут же мелькнула и другая мысль: а что, если попытаться исследовать замок? Или даже попробовать выйти наружу?
Я критически оглядела себя. Вид не вполне подходящий для походов и исследований.
«Сбегаю домой и переоденусь», — решила я.
Странно, но в тот миг я уже нисколько не сомневалась в том, что, пройдя через ту же дырку в обратную сторону, я окажусь в одном квартале от своего дома. Собственно, так оно и произошло.
Дома никого не было. Я надела старые джинсы и взяла с вешалки брезентовую штормовку, потом заглянула в ящик стола и достала оттуда финку, с которой мой отец одно время ездил на рыбалку. Нацепив ее на ремень и надев штормовку сверху, я поглядела в зеркало. Не ахти что, но финка из-под полы не выглядывала.
… В замке все оставалось на своих местах. Рядом с комнатой, где я уже была, находилась небольшая, но очень чистая кухня с массивной печью посередине. Рядом лежало несколько охапок дров.
Я снова вышла во двор. Двери главной башни были заколочены, но до окна можно было дотянуться. Решетка, и без того державшаяся на честном слове, вылетела после первого же рывка.
В башне повсюду лежал толстый слой пыли. Я свернула в сторону и пошла по столь же грязному коридору, освещенному тусклым светом, падавшим из узких бойниц. Смерзшийся снег лежал под ними небольшими кучками.
Вскоре бойницы исчезли, а в дальнем конце коридора тускло засветился выход. Что-то похожее на легкую завесу коснулось моего лица. Я смахнула ее рукой, как назойливую муху, и, оглянувшись назад, увидела…
Это было невероятно. Коридор за моей спиной оканчивался тупиком. В отчаянии я метнулась назад… и оказалась в том же самом коридоре под башней.
Ого! А если еще раз?
Снова та же пещера с тускло светящимся выходом.
У меня мелькнула было мысль, что не стоит так вот сразу выходить из пещеры средь бела дня, но сегодня мне так невероятно везло, что я решила попытаться… и лицом к лицу столкнулась с тварью, которая может привидеться разве что в кошмарном сне.
Раскосые глаза злобно сверкали из-под низкого лба. Из широкого рта торчали острые клыки. Приплюснутый нос, заостренные уши и грязные волосы делали его облик еще более отвратительным.
— Йя-хоо! — завопила тварь.
Откуда-то немедленно выскочило еще с полдесятка таких же… Я выхватила нож. Последнее, что я отчетливо помню: он вошел во что-то мягкое. В тело… Но в этот момент кто-то ударил меня по голове. Я потеряла сознание.
Очнулась я уже в камере тюрьмы. Голова болела и кружилась. За стеной кто-то противно хныкал. Мне было совсем не страшно, но уж очень тоскливо. Нож у меня, естественно, отобрали.
Н-да, положеньице… Пальцами стальную решетку, конечно, не выломать. Да к тому же дверь камеры в любую минуту может открыть палач.
Дверь распахнулась. Ну, все…
— Вот это да! — воскликнул палач.
Он прекрасно говорил по-русски, только голос его как бы отдавался у меня в голове.
— Что? — поинтересовалась я. — Слишком красивая, чтобы просто так умереть?
Палач откинул капюшон. Длинные пепельные волосы обрамляли его честное, открытое лицо, на котором удивленно и весело сверкали синие глаза.
Нет, подумала я. Человек с такими глазами не может быть врагом.
— Ну дела… — изумленно повторил он, глядя на меня. — А такого маленького, черненького здесь не было?
— Н-нет… — теперь уже удивилась я.
— Ага, вон он где! — воскликнул незнакомец, прислушиваясь.
Он скрылся за дверью, но тут же вернулся, держа в руках такую же длинную черную хламиду, как та, что была на нем.
— Чего сидишь! Одевайся, пошли!
Надев плащ, я вышла в коридор. Голова закружилась еще сильнее. Чтобы не упасть, я схватилась за стену.
— Тьфу ты! Тебя что, по голове били?
Незнакомец вытащил из-под плаща флягу и влил мне в рот порядочную порцию вина.
Вроде бы стало легче.
Я приоткрыла глаза. Двое стражников из той же породы тварей, что схватили меня, лежали на полу, и головы их были повернуты под странным углом. На столе лежали карты, деньги… и мой нож, покрытый уже подсохшей кровью.
— Это твой? — спросил незнакомец, продолжая возиться с замком соседней камеры. — Ну так бери, только вытри. И деньги бери, могут понадобиться.
Замок, наконец, поддался.
— Злые, злые, жестокие! — донеслось из камеры.
— А ну заткнись! Кончай хныкать, или я тебе кляп вставлю! Пошли, нам еще через ворота надо пройти.
Незнакомец вытолкнул из камеры мохнатое и невероятно (даже по сравнению со стражниками) грязное существо, чем-то похожее на метровую бесхвостую крысу, стоящую на задних лапах.
— Честь имею представить — Чиликун… — иронически поклонился мой освободитель. — Кстати, я забыл представиться сам. Меня зовут Артур.
— Алиса, — назвала я свое имя.
Поднявшись по лестнице, мы вышли во двор замка. У ворот, как и следовало ожидать, стоял часовой.
— Капюшон опусти… — прошептал Артур и толкнул Чиликуна к воротам.
— Куда пленника ведете? — равнодушно поинтересовался стражник.
— А ты что, не знаешь, куда таких водят? — столь же равнодушно поинтересовался Артур.
— Пропуск!
— Какой тебе пропуск? Пол пачкать неохота, потом еще убирать заставят.
Артур выразительно положил руку на рукоять меча.
— Командир, он нам, кажется, не верит? Дозволь и его в ту же яму! — неожиданно для самой себя вмешалась я.
— Проходите, проходите… — испуганно забормотал часовой, прячась в будке.
Замок стоял на скале. Узкая тропинка, вырубленная в ней, зигзагами вела к подножию. Каждую минуту мы ждали, что нас вот-вот окликнут сверху, но все, слава Богу, обошлось.
— Ну нет, еще не совсем обошлось, — возразил Артур, отвязывая от столба двух черных коней.
Я никогда не пробовала ездить верхом, но выбирать не приходилось.
Мы проехали через железный мост над дымящейся расселиной и были уже на той стороне, когда в замке раздался страшный громовой удар.
— Теперь ходу! — крикнул Артур. — Это тревога!
Еще один удар… Ослепительная вспышка… В мост, кажется, ударила молния. Но мы были уже далеко.
— Ходу! — снова крикнул Артур. — Сейчас за нами вышлют погоню!
Дальнейшее я помню смутно. Кажется, дорога шла от моста к подножию дымящегося вулкана, поднялась на его склон, залитый ярким полуденным солнцем, пошла вверх, повернула направо…
— Прямо! Езжай прямо! — скомандовал Артур. — Вон к тому озеру, там они нас преследовать не будут!
Дальше мы скакали уже без дороги, мимо громадных округлых камней, лежавших там и сям беспорядочными грудами, мимо трещин, из которых вился едкий дым, мимо горячих источников, плюющихся кипятком… Вот уже и озеро виднеется в ложбине, да не одно — несколько… А на противоположной стороне вырос грязно-серый замок.
Ну, точно! А вон там, в стороне от замка, та самая пещера, из которой я попала сюда.
— Стой! — скомандовал Артур. — Привал!
С лошади я буквально сползла. Голова кружилась, ноги отказывались служить, внутренности скручивались в тугой узел… Артур подхватил меня на руки и положил лицом вверх на берегу озера.
— Ну-ка, умойся! — сказал он. — Слушай, откуда ты вообще такая взялась? Даже верхом ездить не умеешь.
— Из Красноармейска… то есть, тьфу, из Тьмутаракани, — ответила я, вспомнив, что на днях моему родному городу «вернули его историческое наименование».
— Гм… А где это?
Короче, я рассказала ему все.
— Ладно, посмотрим, — подытожил Артур. — Так говоришь, вон та пещера? Сейчас поглядим.
Наскоро перекусив и запив необыкновенно вкусной озерной водой разделенную пополам лепешку, мы тронулись в путь. Доехав до противоположного края долины, мы спешились, расседлали лошадей (причем у меня на это ушло втрое больше времени, чем у Артура), потом оставили их у озера и пошли дальше пешком.
— Ничего! — ободряюще улыбнулся Артур. — Травка им тут есть, вода есть, а иркуны в эту долину не заходят. Про Озеро Пробуждения доводилось слышать? Ах да, откуда ж тебе. Ну ладно, после расскажу. Или Славомир расскажет.
Таща за собой особенно не сопротивлявшегося пленника, мы поднялись по гранитной лестнице, которая вела от озера прямо к замку, и, обогнув его, оказались у входа в пещеру.
— Алиса! — тихо позвал меня Артур. — Посмотри, пожалуйста: пещера та самая?
— Точно, та, — ответила я.
— Ну, тогда пошли…
Коридор с бойницами не произвел на Артура никакого впечатления. Зато, когда мы выглянули из окна, в котором я только сегодня утром выломала решетку, он ахнул.
— Ух ты! Это же Замок Семи Дорог!
— А это, между прочим, Запретная Башня, — добавил он, выбравшись из окна. — Слушай, тебе кто-нибудь говорил, что если дверь заперта на замок, то это значит, что вход туда запрещен? Хорошо еще, все обошлось. Да ладно уж… Через какую, говоришь, дырку ты сюда забралась?
Он подошел к изгороди, пролез на ту сторону и исчез.
— Верланд! — сообщил он мне, вылезая обратно — Я так и думал. Выходит, к нам снова пришел странник из Верланда?
Я недоуменно смотрела на него, пытаясь понять, о чем он говорит.
— Верланд — Людская Земля, так мы ваш мир называем, — пояснил он. — В общем, мир как мир, я видывал и похуже.
Такая характеристика меня сильно покоробила, но я решила молчать.
— Ну надо же, как тебе везет! — продолжал восхищаться Артур. — Хлоп — и прямо из Верланда в Мидгард.
— А Мидгард — это что? Этот вот мир, да?
— Ну да. Ладно, пойдем, вон в том доме для нас даже еда найдется.
Он привел меня в уже хорошо знакомую мне комнату. Хлеб, сыр и вино лежали на прежних местах.
— Смотри-ка, даже вино осталось!
Артур налил себе в кружку и чуть-чуть плеснул мне. Наш пленник тем временем обрабатывал хлеб с сыром. Зрелище было еще то. Чиликун жрал, не ел, а именно жрал, не давая себе труда отрезать кусок, периодически давясь и смачно почавкивая.
— Ладно, пускай лопает, — махнул рукой Артур. — Ты лучше скажи, что теперь делать будешь? Пойдешь к себе в Верланд или заглянем к нам в Карнен-Гул? Здесь недалеко, если каналом, то прямо сейчас там будем. Пешком, правда, с неделю идти.
— А… туда? Ну… в ту страну, где ты меня подобрал?
— В Иффарин? Месяца полтора, не меньше. И то если по дороге иркуны не схватят, как вот тебя схватили.
«Иркуны? А, это, скорее всего, те мохнорылые твари», — подумала я.
— Нам, кстати, повезло просто невероятно, — продолжал Артур. Если б не ты и твоя пещера, я бы только в середине мая до Карнен-Гула добрался. Хотя, впрочем, если идти на Двиморден и Эльгер… Так как ты, пойдешь с нами? Пара часов до вечера у тебя есть.
Я очень устала, и выпитое вино слегка зашумело у меня в голове, но, похоже, исследовательский дух во мне был все еще силен. Я кивнула.
— Тогда смотри, — Он подвел меня к стене. — Вот видишь три пальца? Запоминай, как сложены. Теперь видишь? Я к ним приставляю четвертый. Направляешь на стену вот с таким рисунком — и проходишь. Понятно?
— Понятно…
— Ну-ка сама! Правильно. Теперь направь. Ага!
Вот это да! В стене неизвестно откуда появился широкий коридор.
— Вот и все. Чего стоишь? Пошли!
…Открывшаяся картина была поистине изумительной. По узкому горному ущелью шумел пенистый ручей, впадающий за мостом в неширокую реку. По берегу ручья шла дорога, поднимаясь к невидимому отсюда перевалу. А по обе стороны вздымались почти отвесные стены. И вот здесь-то, чуть выше моста, стоял самый красивый замок, какой я когда-либо видела.
То была словно душа «старого замка» на улице Рокоссовского. Да он и в самом деле был бы таким, если бы его строили не на тьмутараканских улицах, а здесь, в этих сияющих дивным светом горах, у единственного в окрестностях прохода. Ну да. Конечно. Потому-то он здесь и стоит, подумала я.
— Вот он, Карнен-Гул… — тихо произнес Артур. — Сколько раз я уже возвращался сюда, и каждый раз смотрю на него, как на чудо. Да он и есть чудо…
Мы спустились к замку. Невдалеке от ворот, у самого моста, стоял небольшой, но крепко выстроенный каменный дом. Из трубы шел дым, и пахло чем-то очень вкусным. Дверь была распахнута настежь, и оттуда слышались возбужденные голоса.
— С животными в трактир не дозволяецца! — крикнул бородатый хозяин, как только Артур, таща за собой Чиликуна, ступил на порог.
— Дядя Лем, не шуми, я сейчас отведу его в Карнен-Гул и сразу же вернусь. А ты дай ей поесть чего-нибудь.
— А платить кто будет?! — еще громче зашумел дядя Лем.
— Такие возьмешь? — спросила я, подавая ему одну монету из тех, что прихватила с собой при побеге из тюрьмы.
— Эй, а где ты их достала? Это же иффаринская монета!
— Вот там она их и достала, — грустно усмехнулся Артур. — Ладно, дядя Лем, накорми ее, а я сведу в Карнен-Гул эту дрянь. А то от него и в самом деле воняет.
Я расстегнула штормовку. Хозяин, заметив финку на моем поясе, моментально переменился.
— А что будете пить, уважаемая нэрвен? Пиво, вино…
— Вино, — сказала я, вспомнив откуда-то слышанное: пиво с вином мешать нельзя ни в коем случае. — И поесть что-нибудь поплотнее.
Овощное рагу оказалось выше всяких похвал. Вино, похоже, было той же самой марки, что мы пять минут назад пили с Артуром. Насытившись, я огляделась по сторонам. За стойкой на высоком табурете сидел пьяный гном (примерно в половину моего роста) и умильным голосом объяснял трактирщику, как надлежит крепить шахту. Кто-то у окна курил трубку. Кто-то мирно беседовал.
Я уже перестала чему-либо удивляться и только отметила про себя, что, хотя все вокруг меня говорят на разных языках, но тем не менее я все понимаю.
— А забивная крепь — она ж только для разборки завалов, потом все равно надо ставить постоянную…
— Так накурился трын-травы, что не смог найти вход в башню, там, на ступенях, и разлегся…
— А интересно, кольцо ему еще не жмет?
— А больше тебе ничего не надо? Может, тебе еще подать трезубец Нептуна?
— Долго не мог понять: почему у этих, в Верланде, всегда новые башмаки? А оказывается, они не новые, просто там их каждый день красят…
— А что король? Он не виноват. Он же не приказывал его кастрировать, он только сказал: «Поймать насильника, и чтоб он впредь этого не делал»…
— Нет, ты мне скажи, где предел? Нет его, предела, нету, нету! Костер только есть, большой такой…
Это было сказано настолько громко, что я обернулась ко входу. Парень лет двадцати пяти с навсегда испуганными глазами, бурно жестикулируя, пытался что-то втолковать своему спутнику — синеглазому юноше с длинными светло-рыжими волосами.
— Привет тебе, дядя Лем! — крикнул синеглазый.
Голос у него был необыкновенно чистый и звонкий.
Хозяин мгновенно подскочил к нему, держа в руках поднос с едой и еще одной бутылкой вина.
— Почтение дорогим гостям! Что слышно нового в Карнен-Гуле? Да, кстати, слыхали новость: Артур вернулся!
— Как? Когда? — неподдельно обрадовался синеглазый.
— Да вот только что. Притащил с собой какую-то вонючую тварь и поволок ее в Карнен-Гул. Говорил, сейчас вернется.
— А, ну тогда мы его подождем.
— Пожалста, как вам угодно. Тогда присаживайтесь вот сюда, нэрвен тоже его ждет.
— Нет, Славомир, ты мне вот что скажи: что такое магия? — продолжал испуганный собеседник, возвращаясь, по-видимому, к прежней теме. — А я тебе скажу. Это игра с миром, в которой объектом игры являются сами правила. Игра в правила игры, понимаешь?
Славомир поморщился, сделал странный жест, как бы ставя невидимую стену между собой и своим собеседником, но промолчал.
— Вот в Иффарине как? — продолжал между тем собеседник. — Они попросту навязывают нам свои правила, и все. Мы пытались их разбить в открытом бою — Изначальный Враг, да не будет названо его имя, наплодил иркунов. Они, конечно, туповатые, нечистоплотные, но зато быстро плодятся. Мы их бьем — они размножаются, мы бьем — они размножаются… Из вас, между прочим, их делали.
Иркунов? Из таких, как Славомир? Неужели это правда?
Но по гримасе боли, исказившей прекрасное лицо Славомира, я поняла: правда.
— А мы? Что мы можем им противопоставить? — распинался между тем его собеседник. — Ах-ах, мы, видите ли, Светлые, мы не должны касаться Темных Плетений…
Дверь распахнулась. На пороге стоял Артур.
— Здравствуй, Славомир! Ха, Алекс, привет? Ну, что у нас еще плохого?
— Что плохого? Сам знаешь! Как только из Иффарина потянуло серным дымом, куда подевалось все Светлое Братство? По замкам попряталось! А самый наш главный заперся в башне из цельного обсидиана и курит там трын-траву…
— Ланх? Неправда! — воскликнул Славомир.
— Увы, это правда, — мрачно усмехнулся Артур.
— А маяк Эль-Кур? Десятерых наших ребят мы туда послали, а сколько вернулось?
— А вот здесь бы ты лучше молчал! — звонкий голос Славомира неожиданно перекрыл весь трактирный гомон. — Кто из этих десятерых — единственный! — был посвященным Братства? Уж не ты ли? Кто эти отрядом командовал? Опять ты! Под чьим мудрым командованием из десяти ребят погибло восемь? А? Нет, ты мне скажи! А почему…
— Собакам нельзя! С собаками не дозволяецца! — крикнул трактирщик.
— Морхайнт, охраняй!
Об землю тяжело брякнулось что-то железное, и в трактир вошел высокий темноволосый воин. Серый плащ не скрывал разноперые, но отлично пригнанные доспехи. На простой кожаной перевязи висел длинный узкий меч в богато изукрашенных ножнах. Шлема на нем не было, похоже, именно его и охраняла не допущенная в трактир собака.
Вслед за ним вошла девушка. Белые волосы, выбиваясь из-под серебристо блестящего шлема, красиво обрамляли ее скуластое лицо. Серебристым блеском отливала ее кольчуга, а тяжелый клинок на левом боку, шириной по меньшей мере в ладонь, сильно оттягивал ее пояс.
— Привет, Тилис! Здравствуй, Нельда! А мы тут как раз про Эль-Кур говорили…
— Слушайте, а может, хватит? — не совсем вежливо поинтересовался Тилис, садясь рядом со мной. На правом его запястье краснел плохо заживший порез.
— Знаете, я, пожалуй, лучше пойду… — заторопился Алекс.
Но не успел он подняться со своего места, как за дверью раздался противный гнусавый голос:
— Пода-айте на полкружки герою обороны Сулькаира…
— Во, Кимон идет, ща опять будет трепаться про свои подвиги… — проворчал пьяный гном, не вполне уверенно сползая с высокого табурета.
— Только Кимона здесь еще и не хватало! — Тилис встал из-за стола.
— Слушайте, а пойдем лучше в Карнен-Гул! — предложил Славомир.
— Пошли! — согласился Артур.
Левая рука Кимона была отрублена выше локтя, так что, принимая от Алекса подаяние «на полкружки» (Алекс отвалил ему столько, что хватило бы, наверное, и на полведра), он повернулся к нам спиной, и мы быстро проскользнули в двери, оставив в трактире их обоих. Огромный черный пес, охранявший шлем Тилиса, при виде хозяина радостно гавкнул и побежал рядом с ним.
Дорога до Карнен-Гула заняла не более пяти минут. В ворота нас пустили без пререканий — сюда, очевидно, с собаками дозволялось. Обойдя главное здание слева, мы подошли к небольшому флигелю. Славомир отпер дверь, и мы оказались внутри.
— Существует же… — продолжал возмущаться Тилис. — Плащ сохранил, а совесть потерял! Какого иркуна вы его вообще подкармливаете?!
— Слушай, а ты «вообще» представляешь, какой это для нас будет позор, если он помрет с голоду под карнен-гульскими воротами? — вполне резонно, на мой взгляд, возразил Славомир.
Тилис пристыженно умолк.
— Ребята… — вдруг попросила я, чтобы разрядить повисшее в воздухе тягостное молчание. — Расскажите мне о вашем мире. Что он такое?
Четыре пары глаз, одна из которых принадлежала собаке, удивленно уставились на меня.
— Она из Верланда, — объяснил Артур. — Кстати, нам ее надо еще назад отправить. А то ее дома хватятся.
— Как из Верланда? — еще больше удивился Славомир. — Ты что, ее оттуда сюда приволок?
— Да нет, что ты! Она в Мидгард случайно попала. Собственно, это моя главная новость: из Верланда начали открываться Пути.
— Вот это да… — прошептал Славомир. — Слушай, об этом надо сообщить Мерлину!
— Он уже знает.
— Постойте! — внезапно подняла руку до того молчавшая Нельда. На ее пальце блеснуло кольцо. — Дело выглядит достаточно серьезно. Если из Верланда начали самопроизвольно открываться Пути, то это чревато переисполнением Мирового Древа. В любом случае это надо обсуждать не здесь и не сейчас. А ты, — обратилась она ко мне, — отправляйся-ка домой. А насчет того, что такое наш мир… Ну, если говорить совсем просто, то это мир ваших сказок и легенд. Понимаешь?
— Только не говори, пожалуйста, что он — выдуманный, — улыбнулся Славомир. — Это ваши писаки из него тащат все, что видят. И вдобавок так перевирают, что мы порой и сами себя не узнаем.
— А сейчас, — продолжала Нельда, — попробуй представить себе место, откуда ты попала в Мидгард.
Я повиновалась.
— Имэдрант илиэ тиэр! — нараспев произнес Славомир.
Я открыла глаза. Стены Славомировой комнаты чуть-чуть поблекли, стали прозрачными, сквозь них проступили деревья, те самые, на углу улицы Рокоссовского… Я еще успела различить, как Тилис, прощаясь, помахал мне рукой… Потом все исчезло.
Я стояла на тротуаре в одном квартале от своего дома.
Андрей оторвался от тетради. Вода в большой кастрюле уже давно кипела. Он вывалил туда полную пачку пельменей, положил соль, перец, лавровый лист и стал ждать. Через несколько минут ужин был готов. Андрей съел его без всякого аппетита и снова взялся за тетрадь.
На следующей странице было нарисовано дерево, неизвестно почему увешанное елочными шариками. Оставшаяся половина страницы представляла собой почти сплошную чернильную кляксу. Беспощадная рука по десять раз правила и перечеркивала каждое слово, пока, наконец, не вывела в правом нижнем углу восемь пощаженных строк:
— Н-да… — произнес вслух Андрей. — Здорово, но непонятно.
Он вдруг почувствовал, что очень устал.
— «Я поднимусь в тот час, когда восходит полная луна», — произнес он вслух. — А я вот возьму и лягу спать. Мир всех сказок! Ни хрена себе, придумала!
Спал он очень плохо. Кентавры пинали его копытами, драконы дышали яростным пламенем, русалки злорадно хихикали, выглядывая из ванной…
— А не надо, милай, перед сном пельмени кушать пачками, — флегматично комментировала события Баба-Яга.
— Кто объелся перед сном, у того мозги вверх дном! — радостно вопили чертенята.
— Изыдите вон, отродья Тьмы! — прикрикнул на них неизвестно откуда появившийся Гэндальф.
— Гэндальф! — крикнул Андрей.
Но тут все смешалось. Андрей бежал неизвестно куда, не разбирая дороги, под холодными и ясными звездами, отражавшимися в зеркальном льду… Или это было стекло?
Он поскользнулся, упал, но не почувствовал удара. Он летел, летел, летел, и звезды обступали его со всех сторон. Он падал в них — и не мог упасть…
— Ч-черт… Приснится же такое…
Андрей, сидя на развороченной постели, тщетно пытался прийти в себя.
В конце концов ему это удалось, и, скудно позавтракав, он вновь взялся за тетрадь.
Перевернув страницу, он увидел нарисованное пером лицо улыбающегося длинноволосого юноши. Под рисунком стояла подпись: «Славомир».
— Гм… — произнес Андрей. — Интересно, с кого она этот портретик рисовала?
На Первое Мая мне снова удалось заглянуть в Карнен-Гул. Тилис и Славомир встретили меня необыкновенно приветливо. Артур, правда, опять был в отлучке, и никто не знал даже примерно, когда он вернется.
— Дело такое… — философски заметил Тилис. — Пути Странников Восходящей Луны не всегда проходят по мощеным дорогам.
Кто такие Странники Восходящей Луны, я уже знала. Это странное сообщество странных на первый взгляд людей изначально посвятило себя Путям — именно так, с большой буквы.
Пути бывают в пределах одного мира. В этом случае их называют каналами. Именно в такой канал в прошлый раз я и угодила, даже не подозревая, куда он ведет — и угодила прямо в обитель Изначального Врага…
Бывают и пути между мирами. Тут посложнее. Во-первых, откуда берутся разные миры?
Часть из них — просто вариации на тему некоего изначального. Наверное, многим приходилось видеть во сне странные города, где все как будто то же самое, что и в твоем, родном — и в то же время все не такое.
А бывают миры принципиально разные. Как Мидгард и наш Верланд — людская Земля.
Здесь наиболее уместна аналогия с деревом. Есть разные ярусы ветвей, есть ветви, принадлежащие к одному ярусу. А круг, или ярус, Верланда — он самый нижний. Ниже его только Кумэттир — преддверие безликого изначального Хаоса.
А выше…
Свет этих миров доходит до нас лишь в сказках и легендах, сложенных теми, кому некогда открывались Пути.
Есть свои легенды и в Мидгарде, есть, соответственно, и более высокие миры. Пути Странников могут вести и туда.
Но сейчас их основной обязанностью была разведка.
И потому совсем не удивительно, что после теплой встречи началась суровая учеба.
С тяжелым двуручным мечом мне никак не удавалось справиться, и, по мнению Тилиса, на это даже не стоило тратить время. Зато с двумя клинками полегче дело пошло гораздо быстрее.
— Признаться, не люблю заниматься чепухой… — угрюмо проворчал Тилис, в очередной раз задев меня специально затупленным оружием по бедру.
Меч он держал, как винтовку, почти горизонтально, и, казалось, лишь слегка поворачивался на одном месте, но все мои удары неизменно натыкались на его длинное узкое лезвие. Я шагнула вперед. Тилис сделал резкий выпад, но, отведя его меч одним из своих клинков в сторону, я сделала еще один шаг и достала его вторым.
— Ого! — воскликнул Тилис и, к немалому моему удивлению, широко и открыто улыбнулся. — А вот это уже не чепуха.
Его клинок резко описал полукруг, и я еле успела закрыться.
— Ну что же ты! — крикнул Тилис. — Атакуй! Видишь же, у меня меч длиннее!
Я снова попыталась достать его свободной рукой, но он увернулся и тут же ударил снизу вверх. И снова ему не удалось меня достать, как, впрочем, и мне — его.
— Ладно, на сегодня хватит, — внезапно произнес Тилис. — Оружие ты почувствовала, а большего от тебя и не требуется. Привет, Фаланд! — вдруг улыбнулся он, глядя куда-то мимо меня.
Я обернулась и радостно воскликнула:
— Дядя Мефодий!
Потому что в дверях, глядя на меня, стоял давнишний папин приятель.
Как они с папой познакомились — это долгая история. Собственно, я ее не очень-то и помню. Кстати, сколько мне лет тогда было? Кажется, семь. Ну да, все правильно, я еще той осенью в школу пошла.
В общем, моим родителям дали, наконец, квартиру. Но только мы собрались в нее переезжать, как объявилась еще одна семья, и тоже с ордером. На ту же самую жилплощадь. Короче говоря, дело дошло до суда. И неизвестно еще, чем бы оно кончилось, если бы маме с папой не пришла в голову счастливая мысль: обратиться к адвокату.
Дело сразу же приняло совсем другой оборот. Шумному скандалисту, «качавшему права», теперь противостоял грамотный профессионал. И тут же начала вырисовываться настолько неприглядная картина, что нашего злосчастного ответчика в конце концов взяли под стражу прямо в зале суда. Ордер-то он, как выяснилось, за взятку получил… А дядя Мефодий, тот самый адвокат, стал одним из лучших папиных друзей.
Вот он-то сейчас и стоял в дверях.
— Здравствуй, Алиса… Я так и думал, что это ты.
— А вы, дядя Мефодий, тоже сюда… прошли?
— Что значит «прошел»? Я вообще-то сюда не «прохожу», я сюда возвращаюсь.
— Вы… отсюда? Из Мидгарда? Дядя Мефодий!
— Ну да, отсюда. Только Мефодий я в Верланде, а здесь мое имя — Фаланд.
Что-то смутно знакомое почудилось мне в этом имени, но я промолчала.
— Собственно, я вот по какому делу, — дядя Мефодий обернулся к Тилису. — Ее очень хотел видеть Мерлин.
— Да мы уже закончили.
— Ну и хорошо. Пойдем, Алиса. Привет, Тилис.
Знаменитый Мерлин оказался симпатичным старичком небольшого роста, седым, как лунь, но с необыкновенно живыми зелеными глазами, придававшими ему неуловимое сходство с Тилисом.
Его интересовали решительно все подробности моей вылазки в Иффарин — и почему мне вдруг захотелось исследовать именно Запретную Башню, и что я слышала и видела, сидя в замке, и как мы с Артуром скакали обратно, и с каким звуком в железный мост за нашими спинами ударила молния… А его зеленые глаза, казалось, проницали мою память до самых глубоких ее тайников.
— Похоже, здесь схлестнулись такие силы, о которых у вас в Верланде не имеют ни малейшего понятия, — сказал он наконец. — И хотя алхимики, астрологи и маги древности немало говорили о них, но глас их и тогда уже был подобен гласу вопиющего в пустыне! Ведь это же смешно — у вас, в Верланде, считается верхом экстравагантности говорить, что «и у них есть немало разумного»! Как будто суть постижима разумом!
— У них везде так, — подал голос дядя Мефодий, или, вернее, Фаланд. — Кто хочет познать или описать что-либо живое, старается сперва изгнать из него дух, а потом расчленить на части и подержать их в руках[1]. Это у них называется аналитическим методом исследования.
Мерлин весело рассмеялся.
— Это бы еще полбеды, если бы они делали только это, — сказал он. — Хуже другое. Они же только и делают, что переисполняют свой мир на свой дурацкий вкус. Ну, да ты же видел их города. Желающий жить в ихнем городе подлежит заточению в каменный мешок, ха-ха!
Фаланд внезапно посерьезнел.
— А если бы не фаэри, то здешние люди были бы ничуть не лучше, — медленно произнес он. — И если Проклятые Короли добьются-таки своего, и фаэри уйдут — то так будет и здесь! Причем здесь все пойдет даже быстрее. Эпоха, ты сам знаешь, близится к концу, сейчас возможно все.
Мерлин долго молчал.
— Да-а… — произнес он наконец. — Невеселую ты нарисовал картину.
— Зато реальную. Ты знаешь, что в Верланде тоже были свои фаэри? — обратился ко мне Фаланд.
— Феи? — догадалась я.
— Феи, эльфы, дриады, наяды, да мало ли! Кстати, ты же знаешь Славомира и Тилиса, оба они — фаэри, причем одного племени. И Нельда, жена Тилиса, тоже фаэри, только он — из племени Огня, а она — из племени Воды. Есть еще племя Земли и племя Воздуха, но они живут очень далеко отсюда.
— А Артур? А дядя Лем?
— Они — люди. Вот только мало найдется во всем Верланде людей, подобных Артуру.
— А… вы?
— А мы — из племени Древних Мастеров.
Было это во дни Атлантиды, о коих в Верланде известно лишь из преданий. Велик и славен был народ этой страны, но пал, сраженный не руками врагов, а собственной своей гордыней.
Жили тогда в Атлантиде смертные люди и бессмертные фаэри. Люди сотворены короткоживущими, но по смерти покидают сей мир и уходят, чтобы вновь воплотиться в ином бытии. Фаэри же не знают старости, но навек привязаны к этому миру, ибо созданы они для того, чтобы его хранить и беречь.
Но случилось так, что люди Атлантиды в непомерной своей гордыне возжаждали еще и бессмертия.
— Поймите! — говорили им фаэри. — Наше бессмертие — не дар, а суть наша: ее нельзя ни переисполнить, ни отдать другому. И мы тоже смертны, мы только не знаем старости, но нам ведомы болезни, и нас можно убить. Вам же Всеединый даровал иное: дар забвения, избавления от тяжелой и порой непосильной ноши, именуемой жизнью — нам, бессмертным, ее не сбросить! Вы странники в этом мире, но главный ваш путь — это путь от себя к себе, так будьте же сами собой!
— Что ж! — ответил король людей. — Пусть так и будет. И благословен будь Всеединый за то, что не создал он нас бессмертными.
— Благословен будь господь наш за то, что мы не такие, как эти фаэри, — загнусавили жрецы. — Люди, будьте людьми! Будьте сами собой! Любите сами себя! Упивайтесь сами собой!
Собственные свои изображения воздвигали во храмах люди Атлантиды, и в честь себя совершали они богослужения. И Пустота поселилась в их сердцах, и так проникла она в Верланд.
Зло, по крайности, порождает зло. Пустота же и того не порождает, ибо она способна только разрушать. И Атлантида была разрушена, и едва устоял тогда Верланд. А если бы не устоял он тогда — не устояло бы и Мировое Древо.
Вот тогда-то Младшие боги, повинуясь воле Всеединого, создали Мидгард. А Древние Мастера были его первыми строителями, их создали боги, чтобы они обустраивали этот еще юный мир.
А потом были созданы фаэри, чтобы хранить мир сотворенный, и помещены были четыре племени фаэри в Иффарине, на берегах Озера Пробуждения, у подножия Пламенной Горы.
Но, видимо, и на богов действуют людские глупости. Один из них, чье имя с тех пор неназываемо, решил переисполнить все Древо и стать единственным творцом, потеснив и самого Всеединого с его престола. Боги не дали, правда, ему это сделать, но с тех пор в Мидгарде возник Изначальный Враг. А начал он с того, что забрался в Иффарин и из фаэри начал делать, как он полагал, свирепых воинов — то были иркуны. Боги изгнали его оттуда, но и фаэри пришлось уходить. И тогда пустующую обитель Изначального Врага занял его ученик и ближайший соратник — Клингзор из племени Древних Мастеров. Некогда он был его тенью, теперь же — стал его местоблюстителем.
И Проклятые короли людей Верланда составили его свиту. Это — духи, черные демоны великодержавия гнуснейших государств вашего мира!
— А мне говорили, что ваш мир — это мир наших сказок… — пробормотала я, потрясенная рассказом.
— А что, руководители ваших государств не вешают лапшу на уши своим подданным и не рассказывают им сказочки про светлое будущее? — зло произнес Фаланд. — Вот от таких сказочек Проклятые Короли и заводятся!
Мы еще немного поговорили, и, поужинав в трактире дяди Лема, я вернулась домой часов в восемь вечера. Естественно, никто ничего не заметил и никто ничего не сказал.
Ничего, в каникулы удирать в Мидгард станет намного проще!
— Н-да… — усмехнулся Андрей. — Ведь это ж надо так закрутить!
«Да, кстати, — подумал он. — Вообще-то одна хорошая зацепка у меня уже есть. Адвокат по имени Мефодий. В городской коллегии адвокатов его непременно знают. Ах ты черт, сегодня же все закрыто…
Ну ладно. Что у нас еще есть? Портрет Славомира. Тоже, кстати, крайне редкое имя. Если оно настоящее, а не выдуманное, то это еще одна зацепка. А, кстати, интересно: может, он тоже из какой легенды?»
Андрей снял с полки не читанные им Бог весть с каких пор «Русские народные сказки» и по укоренившейся с детства привычке начал читать с конца.
«Стр. 9. Славомир — мифический предок славян…» — прочел он в комментариях.
— Ух ты!
Все ясно, искать его по портрету бессмысленно.
Он полистал еще немного.
«Потерял Чиликун свое колечко, и подобрал его злой Морок. Ходит с тех пор Чиликун по свету и хнычет, все кольцо свое отыскать не может».
Та-ак. Чиликун, оказывается, из той же книги. Если это что-то доказывает, то только одно: эту книгу Алиса Семенова читала.
А ну-ка, ради хохмы: что она еще читала?
Легенды о короле Артуре — безусловно, это слишком заметно.
А Тилис откуда?
Минуточку. Его жену зовут Нельда. А жену Тиля Уленшпигеля, между прочим, звали Неле. Хм, а куда тогда девался его приятель Ламме? Ба, да это же дядя Лем, трактирщик!
А Фаланд — уж не булгаковский ли Воланд? И куда подевалась вся его шутовская свита?
Нет. Стоп. Фаланд — это же адвокат по имени Мефодий. По крайней мере, прототипом для Фаланда послужил именно он.
Кстати, об адвокате: а не попытаться ли разыскать его прямо сейчас?
Гм. Попытаться-то можно, а что дальше? Показать ему избранные места из Алисиного дневника и спросить, что здесь правда, а что — выдумка? Это и так ясно.
Нет, сейчас куда более перспективными представляются совсем другие направления. Иноземцевы с их «Ковровцем» и художник с его «Москвичом».
Ну что ж, поиграем опять в Шерлока Холмса.
В квартире Иноземцевых по-прежнему не было никого. Андрей в третий раз (больше для очистки совести) нажал на кнопку звонка и, безнадежно махнув рукой, направился вниз. Собственно говоря, ни на что иное он и не рассчитывал. Зато еще во дворе отметил про себя сногсшибательную новость: Иноземцевы-то, оказывается, живут в том самом «старом замке», только не на улице Рокоссовского, а на параллельной — Берзиня. Подогнать «Ковровец» к дырке в заборе и уехать — пара пустяков. Никто даже и внимания не обратит.
Андрей спустился вниз и вежливо поздоровался с дородной старухой, восседавшей на лавочке у подъезда с видом вахтера:
— Здравствуйте, бабушка. А вы, случайно, не в курсе, Сережа Иноземцев куда пропал?
— Здоров, касатик. А Сережка-то с Галей, сестрой то есть евонной, еще в пятницу утром в деревню уехамши.
— Тьфу, блин… — непритворно ругнулся Андрей.
В пятницу утром! А вечером той же самой пятницы Алисины родители ее хватились!
— Так что ж он, дубина стоеросовая, просил меня под Новый год к нему заехать и посмотреть его «Ковровец»? А сам, значит, в деревню уехал!
— Мотоциклет просил посмотреть? Так он ведь на мотоциклете-то и уехал! — конфиденциальным тоном заговорщика сообщила старуха.
— Ну, ясное дело, на мотоцикле, туда иначе, небось, и не доберешься…
— И-и, сынок, какое там доберешься! Да ты ему послезавтра позвони, они как раз все на Новый год дома будут. Родители-то его, Сережкины то есть, на Урал уехамши, у него мать оттуда родом, а Сережка-то — шмыг! — и в деревню.
— А далеко деревня-то? — с деланным безразличием поинтересовался Андрей.
— Деревня-то? Ох, далеко. Не упомню даже, в которой области-то. Сережка мне чегой-то говорил, да я уж и не упомню. Дак они ж послезавтра все приедут, Новый год жа…
Андрей бухнулся на кровать, не раздеваясь.
— Картина происшедшего абсолютно ясна! — произнес он вслух.
Алиса, значит, умотала в деревню встречать Новый год в компании своей одноклассницы Гали и ее братца-мотоциклиста. И послезавтра они приедут. Будут встречать Новый год по новой, уже с родителями.
А мне, стало быть, до послезавтра надо имитировать бурную розыскную деятельность. Кстати, для этого придется просить о продлении: мои законные трое суток кончаются сегодня.
Стоп, а если я опять тяну пустышку?
Тогда остается только один вариант: она уехала с художником «на этюды». В качестве обнаженной натуры, или как это у них там называется. Только навряд ли Константин Михайлович Седунов собрался в конце декабря писать идиллическое лесное озеро с симпатичной семнадцатилетней купальщицей. Или, скажем, с хорошенькой голенькой русалочкой, это ему по стилю ближе.
Впрочем, в любом случае позирование завершается в постели, это ясно. Интересно, был ли хоть один случай, когда модель художника не становилась его любовницей? Если только художник не в возрасте Тициана. А Константину Михайловичу, кстати, тридцать один год.
А ей, между прочим, семнадцать. Так что предъявить Седунову обвинение в растлении малолетней будет практически невозможно. Равно как и в вовлечении в разврат. Тем более — неизвестно еще, от кого исходила идея этой, с позволения сказать, «поездки на этюды».
Андрей потряс головой, стараясь отогнать возникшую в его воображении соблазнительную картину.
«Да, кстати, — подумал он. — А ведь Седунов написал на дверях, что будет тридцать первого. То есть послезавтра. Так что и в этом случае Алиса вернется домой именно тридцать первого. А пока…»
Он снял телефонную трубку и набрал номер домашнего телефона своего начальника.
— Ну что, — подытожил знакомый голос, — положенные тебе по закону трое суток практически истекли. Девушку ты не нашел. Хотя, судя по всему, ты прав в одном: в связи с отсутствием события преступления в отношении гражданки Семеновой А Эн… и так далее. Так что, будешь писать отказник?
— Прошу продлить до послезавтра… — выдавил из себя Андрей и прибавил уже чуть увереннее: — в порядке статьи девяностой.
— Статья девяностая УПК Российской Федерации, — произнес голос в трубке. — Как же, припоминаю. Там как раз идет речь об исключительных случаях. А в чем вы, лейтенант, изволите усматривать исключительность данного конкретного случая?
— Так ведь заявительница обратилась под самый Новый год, никого на месте застать невозможно, Седунов на этюды уехал, поди его теперь сыщи, Иноземцев тоже неизвестно где…
— Сергей Иноземцев? — переспросил подполковник.
— Так точно, Сергей Иноземцев.
— Знаешь что… — голос в трубке задумчиво смолк. — Знаешь что, Андрей, пиши бумагу.
— Об отказе? — переспросил Матвеев.
— Да нет, о продлении. В порядке статьи девяностой. Темная личность этот Сергей Иноземцев.
— Темная личность? — недоуменно переспросил Андрей.
— Еще какая. Ты про него хоть что-нибудь выяснил? Кроме мотоцикла, естественно.
— Н-нет…
— Ну так слушай. Этот Иноземцев — бывший кадровый военный. Участник афганской войны. В восемьдесят шестом ранен в голову и комиссован по инвалидности подчистую.
— Ну и что же тут темного?
— Ты слушай, слушай. Некоторое время работал военруком в школе. В той самой, где училась Алиса. Потом уволился и в настоящее время вообще нигде не работает, живет на пенсию. Вскоре после увольнения — это откуда я его знаю-то — он встречался со мной и просил содействия в организации клуба.
— Ну да. Воинов-интернационалистов, — поддакнул Андрей.
— А вот нет — любителей фантастики! — торжествующе произнес подполковник. — Понимаешь? С такими же, как он, ветеранами встречаться не хочет. Я, говорит, вспоминать про это лишний раз не желаю. Ладно, не хочет вспоминать про войну, я это могу понять, хотя и с трудом. Ладно, из школы его уволили за то, что обозвал весь класс душманским отродьем. После того, как ему под стул подложили петарду. Это я тоже могу понять. Но вот после этого он основывает клуб любителей фантастики. И знаете, лейтенант, чем они там занимаются? Разыгрывают средневековые войны.
— И он у них президентом? — ахнул Андрей.
— Нет. От президентства, кстати, он всеми правдами и неправдами отбрехался. Формально главным у них считается некто Бобков.
— Зицпредседатель?!
— Очень возможно. Ну так вот: он не может ничего слышать о войне — и при его самом деятельном участии создается общество любителей играть в войну. У меня тут даже адрес где-то записан… — Лебедев помолчал с минуту, потом произнес:
— Вот. Клуб «Иггдрасиль». Партизанская, 16. В подвале, вход с торца здания. Между прочим, они этим летом на всесоюзные игры ездили. Куда-то под Казань.
— Даже и такие бывают?… — пробормотал Матвеев.
— А самое интересное, знаете, что? — спросил подполковник. — То, что половина этого клуба — ученики или выпускники той самой школы. Да-да, то самое «душманское отродье», из-за которого его уволили. Понятно? Вот так-то!
Андрей молча повесил трубку и задумался.
— Понятно, что ничего не понятно, — медленно произнес он. — Ну ладно. До послезавтра время у меня теперь есть. Так что займемся вещественным доказательством номер раз, которое, кстати, ничего не доказывает.
Я долго ничего не записывала, потому что ничего особенного и не было. Меня учили владеть оружием, ездить верхом, ходить по каналам — в общем, всему, что должен уметь Странник Восходящей Луны.
Но все чаще и чаще Верланд, несмотря на его сходство с Мидгардом, казался мне отвратительным, как прекрасная картина, срисованная негодным пачкуном, выдающим себя за живописца. Рев и вонь автомобилей, мертвенно-желтый свет уличных фонарей, торчащие там и сям фабричные трубы — все это вызывало у меня приступы глухого раздражения, особенно сильные в первые несколько часов после возвращения. В такие минуты мне не хотелось даже идти домой. Я садилась на лавочку у подъезда и тупо смотрела куда-то между пыльных кустов, долженствующих украшать фасад дома, пока не приходила в себя настолько, что могла воспринимать этот искаженный мир, не ругаясь при этом нецензурными словами.
Вот в таком состоянии и застал меня однажды Константин Михайлович, художник с первого этажа. Настроение у меня и без того было паршивое, а тут еще какие-то здешние иркунообразные подожгли мусорный бак, и он весело горел, распространяя зловоние на всю округу.
Поначалу я даже не обратила внимание на то, что художник пытается нарисовать меня. Но, когда я захотела распрямить затекшую спину, он довольно-таки резко потребовал:
— Не двигайся!
И после секундной паузы прибавил уже гораздо мягче:
— Пожалуйста…
Два дня спустя, когда я снова собиралась идти в Мидгард, Константин Михайлович окликнул меня из окна:
— Алиса! Доброе утро. Хочешь на себя посмотреть?
Устоять перед таким приглашением было невозможно, и я зашла в его квартиру.
— Ой, сколько картин! — воскликнула я.
— Ага! — саркастически произнес хозяин. — Вот на днях ко мне приперлась целая делегация из налоговой инспекции. Тоже восхищались: «Ой, сколько картин!». — «А что это вы, — говорю, — в блокнотики записываете?» — «А это мы с ваших картин налог исчисляем». — «Позвольте, — говорю я, — так это вы что же, облагаете налогом то, что еще не продано?» Какое там! Такой налог мне влупили, что я до сих пор в себя прийти не могу. Хорошо живем, черт возьми! Незамысловато.
— Костя! — донеслось из соседней комнаты. — Ты че, натурщицу привел?
— Да нет, соседка. Я с нее на днях «Воительницу» писал.
— А, ну пусть посмотрит.
…Рыжеволосая девушка в кольчуге сидела на обломке разрушенной стены, держа свой шлем на коленях. Меч, с которого стекала черная кровь, лежал возле ее правой руки. И все залито раскаленным светом горящего города, во всем боль и усталость…
— Что, нравится? — из-за мольберта выглянула желтоволосая дама лет двадцати пяти с насквозь прокуренными зубами. — Костя, он еще и не такое может!
Я посмотрела на нее и изумленно ахнула.
В пейзаже, висевшем над ее головой, мне с самого начала почудилось что-то очень знакомое. Но вот теперь не узнать его было нельзя. Потому что это было Озеро Пробуждения.
Тонкий пар поднимался с его незамерзающих вод, и, казалось, белые призрачные фигуры медленно кружились в танце…
«И помещены были четыре племени фаэри в Иффарине, на берегах Озера Пробуждения, у подножия Пламенной Горы», — вспомнилось мне.
— Что, «Озеро Призраков» понравилось? — спросил меня Константин Михайлович.
Да. Теперь это Озеро Призраков. Лишь тени фаэри кружатся в безветренном воздухе…
Радио между тем продолжало в черт-те который раз пиликать «Лебединое озеро».
— Да что у них там, помер кто! — Константин Михайлович включил магнитофон.
— Внимание, слушайте важное сообщение, — вдруг произнесло радио.
издевался магнитофонный Гребенщиков.
— Товарищи! Наше отечество в опасности. Продолжается массированное наступление на права трудящихся…
— А их и не было. На что наступать-то? — горько усмехнулся Константин Михайлович.
— Условия жизни людей становятся все тяжелее…
— Козлы-ы!
— Советский человек чувствует себя за границей иностранцем второго сорта…
— Ишь ты, какая смелая мысль! — не на шутку рассердилась желтоволосая.
— Мы выступаем… мы призываем…
А радио между тем продолжало бормотать о введении комендантского часа в районах чрезвычайного положения, о запрете выходить на улицу без документов…
— А ну их всех! — сказал Константин Михайлович и в раздражении выдернул шнур из радиорозетки.
— Костя, ты бы все-таки пока поносил с собой документы…
— Еще чего! Чтоб мне потом припаяли подрасстрельную статью за исполнение приказов этого самозваного комитета?[2] С них станется!
пропел Гребенщиков.
— А в самом деле, давайте лучше пить чай, — предложила я.
Чаепитие затянулось на несколько часов. Затем, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, я поднялась к себе и столкнулась на лестнице с соседкой.
— Алиса! Тебя тут чей-то дедушка искал.
— Ага… — отозвалась я, совершенно не представляя себе, чей это дедушка может меня разыскивать.
Однако, едва коснувшись дверного замка, я почувствовала связанное с ним плетение заклятий. Замок, правда, открылся на удивление легко, и плетение распалось мгновенно.
Но, едва я вошла в свою комнату, как в раскрытую форточку с радостным криком влетел сокол и, ударившись об пол, превратился в Мерлина.
— Ну, наконец-то… — облегченно вздохнул он. — А я тебя уже с утра ищу.
Он устало опустился в кресло.
— Тебе лучше всего пока не ходить в Мидгард, — начал он без всяких предисловий. — Когда ты будешь нужна, тебя обязательно позовут. Проклятые Короли перешли через Ахеронт. Это война!
— А здесь… — прошептала я.
— Знаю. Уже знаю. Но это еще не все. Славомир ранен. Попал под машину.
— Как?!
— Он вчера вечером шел к тебе, но, очевидно, запутался и повернул не в ту сторону. Его, похоже, выследили и сбили машиной. Он жив, Странники из больницы его выкрали, он сейчас уже в Карнен-Гуле, все, что ему нужно — это отлежаться, но тебе надо быть как можно осторожнее. Понимаешь, мы еще не знаем, где его выследили. Если на Путях, то ты сама понимаешь, что это значит.
— Это значит, что Пути уже контролируются, — медленно произнесла я.
— Вот именно. Причем контролируются очень тонко. Настолько тонко, что даже Славомир ничего не заметил. А ведь он — фаэри, они не пользуются магией, как люди, они в ней живут.
— Постой, Мерлин! — воскликнула я, потрясенная пришедшей мне в голову мыслью. — Где и когда это произошло?
— Вчера вечером. По ту сторону вон той гробницы. — Мерлин махнул рукой в сторону видневшегося за окном мрачного здания Института ядерных исследований.
— Он заметил. Понимаешь, Мерлин? Он заметил. И нарочно пошел туда, чтобы не привести их ко мне. Понимаешь?
— Понимаю. Тем более сиди здесь и не высовывайся.
— А как же ты, Мерлин?
— А я сам открыл себе Пути. На один раз. А чтоб на таком Пути кого-то засечь, надо весь Изначальный Хаос под контролем держать. Так что тут мне бояться нечего, хуже другое. Меня могут засечь уже здесь. Правда, тут у меня тоже есть кое-какие преимущества. Я ведь Merlin, кречет — ты же видела? Пусть только попробуют задавить машиной. Но все равно долго оставаться здесь мне нельзя. Так что извини, мне пора.
Мерлин поднялся с кресла, собираясь вновь превратиться в кречета, но, внезапно опустив руку, сказал:
— Да, и вот еще что: очень возможно, что нас кто-то предает. Ясно? Так что к тебе, скорее всего придет Славомир. Когда отлежится. Или Тилис. Ему я верю. А с остальными даже не разговаривай!
— А Артур?
— Он не придет. Он ушел совсем в другую сторону. Может прийти Нельда. Тилис ее очень любит, он ей верит и будет верить вопреки всему. Так что если она придет одна, без Тилиса — осторожнее! А остальных ты вообще не знаешь.
— Как не знаю? А Алекс? А Кимон?
— Тьфу ты, ну и знакомства же у тебя! Нет, эти тоже не придут. Кимон уже давно никуда не ходит, а Алекс… Ты, наверное, знаешь, он все-таки мой ученик, мне очень тяжело его подозревать, но дело в том, что он исчез еще в начале лета. А до того, как мне рассказывал Славомир, он вел в трактире совершенно недопустимые разговоры. Мы-де боимся запачкать белые мантии и потому не касаемся Темных Плетений, кроме как для того, чтобы их уничтожить.
— Это что же, надо воевать на вражеской технике? — мрачно усмехнулась я.
— Примерно так. И мне это не нравится. В лучшем случае он сам не знает, что ему нужно. В худшем — ему нужна Сила. Без различения сторон. А это страшно.
Он снова поднял руки — и опять опустил.
— Да, и вот еще что: в самом крайнем случае за тобой придет Фаланд. Но это — уже в самом крайнем случае.
Мерлин взмахнул руками и вылетел в форточку. И мне показалось, что кречет свистнул мне на прощание:
— Жди-и!
— А вот это можно проверить уже сейчас! — усмехнулся Андрей.
Путч был 19 августа. Значит, Славомира сбили вечером 18-го. Место известно, хотя и не так точно, как хотелось бы.
А впрочем… Андрей взял лист бумаги и начал чертить.
Так. Вот улица Берзиня. Маршала Рокоссовского — параллельно ей. Вот и «старый замок». Улица академика Берга подходит слева наискосок. Вот в этом доме живет Алиса, ее окно выходит прямо на Институт ядерных исследований.
А институт, кстати, очень большой.
Та-ак… Улица Берзиня кончается вот здесь, упираясь в кинотеатр «Рассвет», там налево — проходная института, которую спутать ни с чем невозможно. А Славомира сбили «по ту сторону вон той гробницы». То есть он еще прошел вперед и свернул налево, на улицу Флерова.
А не заметить проходной Института ядерных исследований он не мог. Да и вообще ему ни к чему было выходить на улицу Берга, там к Алисиному подъезду дворами пройти в десять раз удобнее и быстрее.
Выходит, Алиса права: его сбили нарочно. Сбили, потому что поняли: он их уводит.
А ведь это уже называется не наездом, а покушением на убийство…
Андрей быстро оделся, сунул тетрадь в пластиковый пакет, и, перепрыгивая через три ступеньки, помчался в ГАИ.
Сводки дорожно-транспортных происшествий были не столь объемистыми, как ожидал Андрей.
Он быстро нашел интересующую его дату и принялся читать.
Столкновение… опять столкновение… ага, наезд! Тьфу, черт, на торговую палатку. Стекла выбиты, пострадавших нет.
Опять наезд… и еще! Господи, да сколько можно! Ага, вот оно: на улице Флерова обнаружен неизвестный мужчина в бессознательном состоянии, предположительно сбитый автомобилем… тормозной след отсутствует, так я и думал… протокол осмотра №… понятно.
Протокол осмотра места происшествия, в общем-то, повторял то же самое, только с прибавлением множества несущественных для Андрея подробностей. Впрочем, одна подробность для него была очень даже важной: осмотр проводил старший лейтенант Агафонов.
— Он! Точно он!
Старший лейтенант Агафонов смотрел на портрет Славомира с таким видом, словно ему удалось повстречать давно исчезнувшего родственника.
— Славомир… Вот, значит, как его звали…
— Почему «звали»?
— Так ведь он же потом с концами пропал!
И Агафонов, набрав в грудь побольше воздуха, начал рассказывать…
Началась история с того, что 18 августа в 18 часов 06 минут на пульте дежурного по городу раздался звонок. Звонили, как удалось впоследствии выяснить по номеру, зарегистрированному АОНом, с территории Института ядерных исследований (а восемнадцатого, кстати, было воскресенье). Однако звонивший, не назвав себя, сказал буквально следующее: «Только что на улице Флерова серый «жигуленок» сбил молодого парня и уехал».
Старший лейтенант Агафонов, выехав на улицу Флерова, действительно обнаружил там лежавшего без сознания Славомира. Отправив его на «скорой» в больницу, Агафонов составил протокол и, доложив о происшедшем начальству, сменился с дежурства и отправился спать.
Когда он проснулся, в его комнате стоял следователь прокуратуры и трогал его за плечо. Агафонов долго не мог сообразить, что от него хотят. А когда понял, схватился за голову и потрясенно пробормотал:
— Слушай, парень, ты что, серьезно?!!
Начать с того, что в больнице, выражаясь языком протоколов, «при пострадавшем было обнаружено 12 (двенадцать) монет из желтого металла общим весом 227,5 г с надписями на иностранном языке».
Далее. Вся одежда пострадавшего, включая сапоги, была кустарного производства.
И, наконец, самое непонятное. Утром, во время врачебного обхода, заведующий реанимационным отделением с изумлением обнаружил, что пострадавший попросту исчез, как будто его там никогда и не было.
Можно было бы понять, если бы он ночью пришел в сознание и сбежал. Но не с переломанными же ногами…
Славомира выкрали из больницы Странники Восходящей Луны.
«Вещественное доказательство, которое ничего не доказывает» обернулось странной и страшной правдой.
В один из солнечных дней конца сентября я совершенно неожиданно столкнулась на улице с Тилисом.
— Завтра в половине девятого утра приходи в Замок Семи Дорог, — сказал он.
Я была настолько поражена его появлением, что задала совершенно дурацкий вопрос:
— Зачем?
— Картошку копать! — сыронизировал Тилис.
На следующее утро, засунув в школьный портфель джинсы и свитер, я прошла через хорошо мне известную «дырку в заборе» и оказалась в Замке.
Тилис был уже там.
— Что это на тебе надето? — весело поинтересовался он.
— Подожди, я сейчас… — отозвалась я и юркнула в комнатушку, присмотренную мною еще пару месяцев назад. Там, сняв с себя школьную форму и капроновые колготки (синтетика в Мидгарде почему-то жгла кожу), я натянула джинсы, влезла в шерстяной свитер, поставила портфель в угол и вышла во двор — как раз вовремя.
— Отлично! — одобрил Тилис. — А теперь надень еще вот это, — и он протянул мне кольчугу.
Облачившись в нее и опоясавшись парой мечей, я с видом бывалого путешественника поинтересовалась:
— А куда идем?
— Между прочим, за такой вопрос иногда можно и по шее схлопотать, — заметил Тилис. — Я ведь тебе уже как-то говорил, что наши Пути не всегда проходят по мощеным дорогам.
Впрочем, выйдя из замка, мы около часа шли именно по мощеной дороге, неуклонно приближаясь к отрогам громадного ледяного пика.
— Это центральная вершина Эльгера, — говорил мне Тилис. — Под нею — пещеры. Там одно время гномы жили, так они весь Эльгер насквозь прокопали. Потом их оттуда повыгоняли иркуны, потом иркунов — кто-то еще, так что сейчас там никто не живет. Погоди-ка… ага, здесь.
Тилис резко свернул с дороги в сторону, явно собираясь лезть вверх.
— Там, дальше, мост развалился, — объяснил он. — Надо идти в обход.
— Далеко? — поинтересовалась я.
— Если идти, как все, то часа три ходу, а я знаю еще одну дорожку, покороче.
«Дорожка покороче» оказалась невероятно крутой горной тропой. Зато у входа мы были минут через двадцать.
— Ну, теперь слушай, — сказал Тилис, присаживаясь на камень и жестом приглашая меня сделать то же. — Сейчас мы пойдем в пещеры. Они проходят через горы насквозь. На той стороне — лес Двиморден, там фаэри живут. Вот туда-то нам и надо. Кстати, пещеры очень запутанные, советую следить за стрелками на стенах. Так что, если что случится со мной. Иди сначала по стрелкам с короной, попадешь в Тронный зал. Оттуда надо идти к выходу. Петь, свистеть, ронять камни решительно не рекомендую: тут могут быть иркуны. Вопросы есть?
— Есть! — осмелела я. — А разве туда нет другой дороги?
— Дорога-то есть… — задумчиво произнес Тилис. — Через перевал Серкэнна. Да только на той дороге Странники вчера отряд иркунов чуть не повстречали.
— И ушли?!
— Ушли. А что, по-твоему, надо было делать? Обнаружить себя, да? Вот если бы их заметили, тогда дело другое. Нет, у нас сейчас иная задача: разведать дорогу, которую не стерегли бы иркуны. И знаешь куда? В Иффарин.
— А разве нельзя каналом? В Запретной башне же есть канал в Иффарин!
— Даже и не думай об этом! — прервал меня Тилис. — В этом канале ребята наверняка попадутся. Ты знаешь, что у них с собой? И не надо тебе знать, спать спокойнее будешь. Они, кстати, в Лунной башне уже попытались открыть канал в Иффарин. И чуть их на этом не зацапали.
Тилис немного помолчал, потом встал и как-то совершенно по-будничному произнес:
— Ну ладно, пошли.
В пещерах было темно. Не просто темно, а совсем темно. Наши свечи с трудом выхватывали из глухого мрака гранитные стены, на которых время от времени виднелась нарисованная мелом стрелка с короной. Мы шли, судя по всему, правильно.
— Стой! — вдруг прошептал Тилис и втолкнул меня в какой-то боковой коридор.
Теперь и я услышала шаги.
Тилис задул свечу.
— Прячься за угол! — шепнул он мне.
За углом шел параллельный коридор. Я свернула туда, оперлась рукой о стену — и рука провалилась в пустоту…
Моя рука прошла сквозь гранитный блок, как будто его и не было.
Заинтригованная, я просунула туда руку со свечой и голову — история с Запретной Башней, похоже, ничему меня так и не научила.
Странно! Маленькая пещера, в которую я заглянула, была явно обитаема. Посередине ее стоял грубо сколоченный стол, на котором лежало несколько книг, к нему была придвинута табуретка, в углу на специальной стойке висела кольчуга, а на стене — пара мечей. И повсюду чувствовались следы черных заклятий…
— Тролль! — сообщил мне вернувшийся Тилис. — Прошел мимо, не заметил… Постой, а что это ты тут делаешь?
Увидев мою находку, он сразу посерьезнел.
— Та-ак… Это будет похуже пещерного тролля. Ну-ка, давай здесь как следует все обыщем.
Он подошел к столу, взял одну из книг — и расхохотался.
— Когда Алекс вернется, надо будет показать ему и сказать, что он осел. Это ж его книга. Интересно, где он ее посеял? Ага, это, кажется, рабочие записи.
Он сунул книгу в заплечный мешок и взялся за другую, потоньше. В углу, в котором висела кольчуга, что-то блеснуло. Я посмотрела туда — и увидела странной формы кольцо.
Тихим светом горели по окружности четыре разноцветных камня. Оно было теплым, как живое, и, казалось, почти ничего не весило… У кого же я видела точно такое? У Нельды? Или у Славомира?
— Ну и гадость! — с отвращением произнес Тилис. — Ты только послушай: «Магия — это игра с миром, в которой объектом игры являются сами правила, то есть игра в правила игры».
Игра в правила игры… Какое-то смутное воспоминание шевельнулось во мне — и пропало.
— Смотри, Тилис, что я нашла! — сказала я протягивая ему кольцо.
— Ах! — сдавленно вскрикнул Тилис, словно в грудь ему попала стрела.
— Ты что? Это кольцо Нельды, да?
— Нет. Это кольцо Братства!
— Какого братства?
— Братства Светлых Магов.
Тилис немного помолчал.
— Видишь ли. — сказал он, слегка успокоившись, — такие кольца носят все посвященные Братства. Волшебства в нем немного, но оно предостерегает носящего его от Тьмы и Пустоты. Если коснуться Темных Плетений — кольцо сжимает руку. Понимаешь?
— Понимаю. А если заняться черной магией вплотную, то кольцо носить просто невозможно.
Тилис безнадежно махнул рукой: мол, чего уж там…
— Надо будет забрать его книгу с записями, — сказал он. — Проклятие! Из-за этого теперь придется перетряхивать все Братство, заниматься проницанием, сличать почерки…
— Не надо ничего сличать! — воскликнула я, осененная внезапной догадкой. — Я знаю, кто это был. Алекс!
— Алекс? Вот как? — Тилис, казалось, даже не слишком удивился. — Между прочим, это очень серьезное обвинение.
— Я знаю. Фразу про игру в правила игры я уже слышала. От Алекса. В трактире. Славомир может подтвердить.
— Понятно… Рассказать об этом на Совете ты, я думаю, сможешь. А теперь давай-ка разграбим его логово. А то он заметит отсутствие книг и сразу заподозрит неладное. Кстати, его оружие ты можешь взять себе. Не век же тебе в Карнен-Гуле одалживаться.
Кольчуга Алекса была мне почти впору, и, кстати, была гораздо легче.
— Ты не смотри, что она легкая, она гораздо прочнее той, — усмехнулся Тилис.
Сложив свою добычу в заплечные мешки, мы вернулись на прежнюю дорогу и снова двинулись в путь. Вскоре запутанную систему коридоров сменила бесконечная анфилада залов и колонн — одни залы сменялись другими, и среди них не было двух одинаковых.
Особенно странное впечатление производила огромная, метров десять в диаметре, шарообразная камера, вся в паутине тонких металлических лесенок и изящных висячих мостиков. Кто мог создать такое? И для чего? Я до сих пор не знаю ответа…
Но вот, наконец, мы вышли в Тронный зал.
Ободранный иркунами догола, он все еще сохранял былое величие. Руки грабителей не покусились на мощные гранитные колонны с капителями в виде невиданных деревьев, и они, изваянные некогда гномьими праотцами, стояли так же, как тысячелетия назад — и стоять им еще столько же…
— Ну что ж! — нарушил молчание Тилис. — Мы уже почти пришли. Теперь нам надо разделиться.
— Как разделиться? — испугалась я.
— Обыкновенно. Дальше пойдем поодиночке. Есть у меня одно подозрение, я хочу его проверить. Ну-ка, сними мешок с правого плеча, пусть на одной лямке висит. Ага, вот так. Если встретишь иркунов — прячься. Если они тебя заметят — сразу же бросай барахло и выхватывай мечи.
Мне все это не слишком понравилось, но, изображая из себя бывалого странника, я деловито поинтересовалась:
— Направление прежнее?
— Прежнее. Эй, не смей прощаться! Мы же с тобой не надолго расстаемся.
Он шагнул в какой-то из боковых проходов — и исчез.
Подождав пару минут, я двинулась в ту же сторону, куда, как мне казалось, мы шли раньше. Залы сменялись новыми залами, и их калейдоскопическое мелькание вызывало желание идти все дальше и дальше…
«А туда ли я иду?!» — вдруг подумалось мне.
Я бросила взгляд на стену. Стрелки, указывающей путь к выходу, не было.
Я метнулась назад. Но и в предыдущем зале не было ничего, что могло бы хоть как-то указать путь.
Еще назад!
Ура, развилка! Здесь обязательно должен быть знак!
Знака не было.
Снова и снова я оглядывала стены — и вдруг, в простенке между двумя арками, с ужасом заметила размазанные следы мела…
Кто-то постирал все стрелки.
В отчаянии я бросилась наугад в первый попавшийся коридор — и оказалась опять в Тронном зале.
Так, это уже лучше. В крайнем случае можно вернуться назад.
Нет. Нельзя. Странники начнут искать меня по всем коридорам, переходам, кого-нибудь непременно заметят, и тогда об этой дороге можно будет забыть. Так что надо выбираться наружу.
Я снова двинулась наудачу — и через десять минут опять оказалась в Тронном зале.
Нет. Так дело не пойдет. Надо по-другому.
«Да как же по-другому-то?!» — мелькнула трусливая мыслишка.
Цыц, идиотка! Не хватало еще в панику удариться. Ну-ка, успокойся! Раз… два…три…
Я досчитала до десяти и, кажется, слегка пришла в себя.
Итак, все выходящие из Тронного зала коридоры выглядят одинаковыми, или, по крайней мере, равноценными. Обшаривать их все подряд — это, гм-гм, в сжатые сроки трудновыполнимо. И никакая логическая стратегия тут не поможет.
«Логика вообще бессильна, — вспомнились мне слова Славомира, сказанные им в одно из моих появлений в Мидгарде. — Суть вещей не просто глубже любого разума, но вне его возможности. Проницание бесконечно сильнее любой логики, потому-то его и нельзя объяснить логически».
Проницание?
Да какого черта! У меня же здесь нет ни карт, ни кофейной гущи, ни стеклянного шара, ни камина, в который тогда глядел Славомир…
Стоп. Камин. Огонь. А свеча?
А что, можно попробовать…
Я села по-турецки прямо на пол и, положа руки на колени, минут десять, по обычаю проницающих, размышляла о возвышенном. Потом я обратила свою мысль к пламени свечи — и, к немалому моему удивлению, огонек стал подрагивать, отклоняясь все больше и больше в сторону уж совершенно явно не того коридора…
«Что за ерунда!» — подумала я, но, поднявшись на ноги, двинулась в ту сторону.
И, едва войдя в коридор, я почувствовала легкое движение воздуха.
Здесь? В пещерах?
Но с каждым шагом оно становилось все сильнее, и, наконец, из-под боковой двери совершенно явственно потянуло сквозняком.
Я рванула дверь — и мои глаза, привыкшие к пещерной темноте, едва не ослепли от яркого света. Он буквально хлестал из широких окон в верхней части купола, освещая огромный каменный стол в самой середине зала. Взобравшись на него, я дотянулась до нижнего края окна и…
Вот тут-то и ждало меня разочарование. Подтянуться и вылезти наружу я не могла, как ни старалась. Даже после того, как я выбросила за окно заплечный мешок, кольчугу и шлем.
А что, если… Зря, что ли, я в школе физкультурой занималась?
Я выбросила за окно тот меч, который был покороче. Затем, просунув в проем окна более длинный и ухватившись за скрытый в ножнах клинок обеими руками, попыталась зацепиться за него ногой.
Получилось? Отлично!
Теперь я висела вниз головой, как летучая мышь. Зато подтягиваться сразу стало намного легче, и через несколько секунд я уже сидела на склоне горы. Уф-ф…
Я собрала свои манатки и осмотрелась. Вокруг не было никого. Солнце садилось за горы, и в их тени уже успел скрыться синевший невдалеке лес.
Насвистывая песенку, я двинулась в ту сторону, благо дорога туда и вела.
Пройдя по ней примерно с полкилометра, я остановилась. Поперек пролегала другая дорога, мощеная каменными плитами, между которыми росла трава — и эта дорога шла из леса прямо в черный зев пещеры…
А в нескольких шагах на камне сидел Тилис, и он был мрачнее тучи.
— А я уже и не знал, ждать тебя дальше или поднимать Странников на поиски, — сказал он. — Что случилось-то?
— Да что, — ответила я, — кто-то постирал все стрелки, я заблудилась, вышла в какой-то зал с окнами и вылезла наружу.
— В зал с окнами? — Тилис явно был заинтересован. — А такого большого каменного стола ты там не видела? А иркунов там нет?
— Постой, Тилис, давай по порядку. Стол я видела. Там еще много всякого пыльного мусора валяется. А иркунов там даже и близко нет, пыль совершенно нетронутая.
— Понятно… — задумчиво произнес Тилис. — Ну и везет же нам сегодня! Ладно, хватит рассиживаться, пошли в Двиморден.
До Двимордена оказалось несколько дальше, чем я думала. Тилис, изрядно повеселевший, рассказывал:
— Иду я себе к воротам. Смотрю — в Привратном зале иркуны сидят. И много, рыл тридцать. А я иду себе спокойно к воротам. А иркуны, как меня увидели, сразу — шмыг-шмыг-шмыг, как мыши. И попрятались. Ага, думаю, им тут велено ждать отряд. Я потому и пошел один, что подозревал что-то в этом роде. Им, значит, велено ждать отряд. А я один, я отряда не составляю, вот они и попрятались, да я их вовремя заметил. Ну, ничего, мы в твое окно просочимся. Так, говоришь, их там и близко нет?
— Нет. И не было, иначе бы следы остались.
— Ладно, будем надеяться, что они в эту комнату не заглянут. Знаешь, что там было? Там гномы книги переписывали. Ну и, естественно, для такой работы нужен свет, вот они и прорубили окна в куполе.
— Послушай, Тилис! — воскликнула я, пораженная внезапной мыслью. — А почему иркуны у всех выходов стражу не выставили?
— А кто ж все выходы знает? Ты уже знаешь три, ну, хорошо, два. Я знаю пять. Эйкинскьяльди, потомок последнего государя гномов, как-то обмолвился, что знает двенадцать. В хрониках Мотсогнира, первого из государей, говорится о «восьмидесятичетырехвратном гномьем царстве». А сколько их на самом деле — навряд ли ведомо и самому Сатурну, создавшему горы и их обитателей.
Тилис почему-то печально вздохнул.
— Он гномов сотворил, да? — спросила я, чтобы отвлечь его от каких-то грустных воспоминаний.
— Ага. Глины накопал и сотворил. И что-то они ему не понравились: какие-то, понимаешь, приземистые, бородатые, носатые… Плюнул Сатурн на это дело, сгреб всех праматерей и праотцов гномов в одну кучу, свалил их в старую шахту и забыл про них. Потом глядь — а под землей кто-то копается…
— Ха-ха-ха! — весело рассмеялась я, представив себе эту картину.
— Ха-ха-ха! — расхохотался и Тилис, не в силах более сохранять серьезный вид.
Так, веселя друг друга, мы и добрались до Двимордена.
Там было здорово. Весело трещал костер, звенели струны, пели флейты, кто-то пел, кто-то пил, кто-то мирно беседовал… Но мое внимание приковала женщина в белом платье и короне из литого серебра. Рыжие волосы ее, казалось, горели огнем, и таким же чистым пламенем мерцали огромные синие глаза.
— Привет вам, мои сородичи! — воскликнул Тилис. — Особливо же тебе, моя владычица Тариэль!
«Так он, оказывается, отсюда родом?» — подумала я.
— Мы прошли, — сказал Тилис, отвечая на невысказанный вопрос владычицы. — Через окно в зале для переписки книг. А в ворота идти нельзя, там стража.
Рассказ о моих похождениях занял не так уж много времени, но, закончив его, я заметила, что уже почти совсем стемнело.
— Ой! — спохватилась я. — Мне же пора домой! Меня же, небось, мать там обыскалась!
И вдруг приступ знакомого глухого раздражения настолько сильно овладел мною, что я изо всех сил стиснула зубы, чтобы не выругаться.
— Постой… — сказала Тариэль, внимательно всматриваясь в мое лицо. — Что с тобой? Страшно идти в Верланд?
— Да нет, противно… — призналась я. — И, главное, ничего не могу с собой поделать.
— А тут ничего и не сделаешь, — печально вздохнула она. Голос у нее был такой же чистый и звонкий, как и у всех фаэри. — Просто ты сейчас стоишь перед очень неприятным выбором, и, каков бы он ни был, тебе будет очень больно. Либо ты будешь ходить в Мидгард все чаще и чаще, пока, наконец, не останешься в нем навсегда — и еще долго будешь переживать, у тебя ведь там родные… А здесь — война. Тяжкая. Нескончаемая. Либо ты предпочтешь забыть о нас — и никогда не сможешь, никогда не простишь себе этого, ты же странник по духу, я это вижу. А жить одновременно здесь и в искаженном мире ты не сможешь. Да и никто не сможет. Я ведь пыталась… — грустно улыбнулась она.
Я стояла, потрясенная ее словами, пытаясь переварить услышанное.
— Ладно, иди домой. Или нет, тебе же надо сначала в Замок Семи Дорог, переодеться, — нарушил молчание Тилис.
— В Замок Семи Дорог? — спросила владычица и, когда Тилис согласно кивнул, махнула рукой.
Я шагнула в открывшийся канал и оказалась на том самом месте, где ждал меня Тилис в половине девятого утра.
Переодевшись, я помчалась домой. Меня, правда, назвали «полуночницей», но, в общем, все обошлось без последствий. Правда, мне пришлось на ночь глядя чистить свои сапоги. А то наутро не избежать бы мне расспросов, почему это они у меня все в глине и закапаны свечкой. А так, слава Богу, все опять кончилось ничем.
«…страшный лязг скрестившихся клинков, крик боли и богохульное ругательство…»
По меньшей мере один лист был вырван.
Андрей придвинул настольную лампу так, чтобы свет падал на бумагу по возможности косо. Вдавленности от написанного на соседней странице должны давать резкую тень, особенно, если писали твердым карандашом или шариковой ручкой…
«Crystalus, Хрустал… астрологов др… — разбирал Андрей с помощью лупы отдельные обрывки фраз. — Я зн… инное имя, но не буду называть его здесь!»
Эта фраза была выписана с таким нажимом, что Андрей мог бы разобрать ее и без лупы.
«Бог не хоч… погиб, это несо… — продолжал разбирать Андрей. — …ться его переисп… и это… люди Вер…»
Внезапно голова его отяжелела, и строчки мягко поплыли перед глазами. Андрей непроизвольно клюнул носом, а когда поднял голову, перед ним в кресле сидел… Гэндальф.
Его синяя шляпа лежала на коленях. В правой руке он держал трубку, и, казалось, был готов выпустить очередное колечко дыма — и оно полетит туда, куда Гэндальф ему прикажет.
Но Гэндальф укоризненно покачивал головой.
— Бросьте вы это дело, Нэрдан, — сказал он Андрею.
— Не раньше, чем вернется Алиса, — ответил тот, словно бы и не заметив, что Гэндальф назвал его чужим именем.
— Она вернется послезавтра. И, кстати, читать чужой дневник неэтично.
— А из дома сбегать этично?! — неожиданно для себя взорвался Андрей. — Ошиваться черт-те где — это этично?! Она, видите ли, свободна, она, стало быть, выше всех, а ее мать, значит, может глотать валидол горстями! Вся кухня валидолом пропахла!
— А Мидгард пропах кровью.
— Тем более! Она же одна у матери!
— Мы знаем.
— Ах, вы знаете? А что вы еще знаете? Да будь на то моя воля, я бы всем этим путешественникам поставил психдиагноз! И аминазин им колоть, аминазин! — окончательно разозлился Андрей.
— Угу, понятно, — неожиданно миролюбиво произнес Гэндальф. — По деревьям лазают, к эльфам в гости бегают, к чужим берегам, гады, плавают…
— А… — Андрей так и застыл с разинутым ртом. До него только сейчас начало доходить, что он беседует с литературным персонажем.
— Значит, борьба с ушельчеством? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, продолжал между тем Гэндальф. — Понятно, только должен вас огорчить. Многие ставили перед собой такую задачу. Во все времена. Только ничего из этого не вышло. И не выйдет. Вот вы в детстве скворечники делали? — неожиданно обратился он к Андрею.
Андрей, у которого язык уже давно прилип к небу, только молча кивнул.
— Вот там птицы поселяются, птенцов выводят, они подрастают, учатся летать, а потом что?
— Улетают совсем, — неожиданно для себя ответил Андрей.
— Вот видите! И птичьи родители нисколько по этому поводу не переживают.
— Так то птицы! А мы же люди, мы обязаны думать о будущем своих детей!
— То, что вы — люди, не избавляет вас от законов этого мира, — резко возразил Гэндальф. — Думать о будущем вы все мастера. А что вы для него делаете? Вон, видели ту гробницу, рядом с Алисиным домом? Здешние некроманты куют в ней силы, способные превратить весь ваш мир в черное стекло — вы хоть это знаете? Вот этакое будущее вы готовите своим детям? Или об этом вы как раз стараетесь не думать? А они жить хотят. Сейчас, а не в будущем. Потому и уходят.
— А вам-то что за дело до угрозы термоядерной войны? — огрызнулся Андрей.
— Да ведь вы и нас этим погубите!
Глаза Гэндальфа возмущенно сверкнули.
— Вы что же, не понимаете этого? Ведь если вы взорвете свой мир, погибнут и все остальные — они же на него опираются!
— А может, и не взорвем, — глупо улыбаясь, пробормотал Андрей. — По крайней мере, эту опасность наша цивилизация…
— Ваша поганая цивилизация, — неожиданно жестко произнес Гэндальф, — вообще не способна жить в мире. Даже с тем миром, который ей дан. Она желает его изнасиловать для удовлетворения своих противоестественных потребностей. Да, собственно, она и заключается в извращении потребностей. И вы еще смеете осуждать ушельцев? А где это написано — «не судите, да не судимы будете»?
Гэндальф замолчал, затягиваясь своей знаменитой трубкой. Молчал и Андрей.
— Что ж, так было всегда, — нарушил молчание Гэндальф. — Одни в своем стремительном марше отважно топчутся на месте, а другие с этого места уходят. Куда угодно. Пока ваша цивилизация их еще не совсем изуродовала и не сделала тем самым «сложившимися для общества». И потом, ушельцы ведь возвращаются. Пока. Почем вам знать — может быть, на ваших глазах зарождается новая, как это у вас называется, цивилизация?
— Уж больно неприглядно она зарождается, — усмехнулся Андрей.
— Согласен, неприглядно. Как все дети. Но она обречена расти, а ваша — обречена погибнуть. Сейчас, собственно, вопрос только в одном: прихватите ли вы с собой и их, и нас, и еще многих других — или уйдете одни. Собственно, это все, что я хотел сказать.
Он встал, шагнул к стене и уже вошел в нее наполовину, но вдруг обернулся и, пристально посмотрев в лицо Андрея пронзительными зелеными глазами, повелительным тоном произнес:
— Спать!
…
Андрей проснулся от резкого звонка будильника. Минут пять он протирал глаза, тщетно пытаясь понять, на каком он свете — еще на этом или уже на том. Спал он, оказывается, на стуле, полностью одетый, уронив голову на Алисин дневник, и, кроме давешней беседы с Гэндальфом, ровно ничего во сне не видел.
— Что-то уж слишком часто мне начинают сниться кошмары, — пробормотал он.
Впрочем, после стакана добротно заваренного кофе он перестал думать о событиях минувшей ночи и обратился к планам на сегодня.
Прокуратура — раз. Коллегия адвокатов — два. Ну вот, как будто и все.
А что, если?..
«Я поднимусь в тот час, когда восходит полная луна…»
— Не дури! — одернул он себя. Но его рука уже тянулась к стоявшему тут же перекидному календарю.
Так. Первый раз она попала в Мидгард двадцать пятого марта. А полнолуние было… ага, тридцатого. На пять дней позднее. И восход Луны был в тот день ближе к вечеру. Нет, не то…
А вот следующее полнолуние было двадцать восьмого апреля. И первого мая Алиса опять смоталась в Мидгард. Правда, опять не на восходе Луны, он был ночью.
А последний раз? Двадцать седьмое декабря. Луна уже убывала. А сейчас она и вовсе приближается к новолунию. Которое, кстати, будет четвертого января.
Ну и что из этого проистекает?
А проистекает вот что: двадцать пятого марта и первого мая Пути открывались самопроизвольно. А потом Алиса научилась открывать их сама. Даже не в полнолуние.
— Ладно, посмотрим! — сказал он вслух и, упрятав Алисин дневник в дипломат, бодро вышел из дома.
Понедельник, как известно, день тяжелый, и неудивительно, что разочарования посыпались на Андрея прямо с утра. В прокуратуре, оказывается, сразу же постарались избавиться от явно «висячего» дела.
Нет, сначала все было очень даже здорово. При повторном осмотре места происшествия под забором Института ядерных исследований был обнаружен ушедший в землю по самую рукоять кинжал из той драгоценной голубоватой стали, которую некогда выплавляли оружейники древнего Ирана — и унесли ее тайну с собой. Монеты, обнаруженные при пострадавшем, действительно оказались золотыми, причем, согласно заключению экспертизы, отчеканены они были самое позднее несколько лет назад. А вот надписи на них были сделаны неизвестным науке алфавитом, похожим, правда, на грузинский.
Отыскали следователя, знающего по-грузински. Но и он не смог сказать ничего определенного.
Короче, дело безнадежно «повисло». И тут кому-то в голову пришла счастливая мысль: поскольку в деле замешаны валютные ценности в виде золотых монет, постольку… в общем, дело о вульгарном наезде благополучно спихнули «в контору Галины Борисовны», как неуважительно выразился беседовавший с Андреем сотрудник прокуратуры.
— Дознание, называется… — продолжал ворчать Андрей, покидая негостеприимное учреждение.
В городской коллегии адвокатов Андрею повезло куда больше. Адвокат по имени Мефодий в городе был, как и следовало ожидать, всего один.
Тоффель Мефодий Исакович, 1940 года рождения, уроженец города Витебска, да, еврей, нет, не состоял, всех родных и близких порастерял в войну, даже могил не осталось, в 1962-м окончил юрфак МГУ и с тех пор и по настоящее время работает адвокатом. Его домашний адрес и телефон Андрей узнал всего через несколько минут.
К телефону, впрочем, никто не подходил.
Поездка на квартиру тоже не дала никаких результатов. Там просто никого не было дома. Зато по возвращении в РОВД Андрея ожидал сюрприз: оказывается, его начальник успел уже созвониться с управлением КГБ, и на следующий день в 12.00 Андрея ожидал там для беседы некий подполковник Коптев.
Честно сказать, Андрей не очень-то четко представлял, о чем он с ним будет беседовать. Но не ехать было нельзя.
Трясясь в троллейбусе, медленно ползущем к центру города, Андрей читал дневник Алисы, с которым последние дни уже и не расставался.
…страшный лязг скрестившихся клинков, крик боли и богохульное ругательство перекрыли неистовый топот копыт. Белый конь и вцепившийся в его гриву маленький всадник выскочили на берег и молнией пролетели мимо меня.
Тилис отскочил назад. Вода бурлила вокруг его сапог, руки бессильно свисали, и от клинка, погрузившегося в реку почти до половины, поднимался пар, как будто он был раскален.
А на противоположном берегу медленно оседал на землю Проклятый Король.
Славомир, спешившись, подхватил Тилиса на руки и буквально выволок его из воды.
Глаза Тилиса были закрыты, из-под пробитого шлема вытекала струйка крови, но правая рука все еще крепко сжимала рукоять меча.
Тилис пришел в себя только к вечеру.
— Алиса, ты? — внезапно спросил он, открыв глаза и приподняв перевязанную голову. И, вновь откинувшись на подушку, сообщил почти радостно:
— И дурак же был этот Денна!
Да, Денна был убит, и кольцо его царства было уничтожено в Карнен-Гуле. Какому же государству Верланда оно соответствовало? Греция? Италия? Где-то в Средиземноморье.
(Между строк другими чернилами) Обломись — Югославия.
А Тилис-то живехонек!!! И Поход Четверых на Восток все-таки начался!!! Ур-ра!!!
— Значит, уходят? — задумчиво произнес подполковник Коптев. — А причины?
— Мы-де готовим для них конец света, — невесело усмехнулся Андрей.
— «Мы не хотим быть безмозглыми винтиками научного эксперимента — и это рождает Великий Отказ», — с выражением процитировал Коптев. — «Мы хотим гармонии с природой, а не изнасилования ее ради удовлетворения противоестественных потребностей. Современная цивилизация именно и заключается в извращении потребностей, именно им порождено и социальное, и экономическое неравенство. Общество, в котором мы живем, заражает своими болезнями с молоком матери, извращает своими уродствами с колыбели. Непрестанная разрушительная работа идет в семье, в школе, и, когда человек болен уже неизлечимо, он сложился для общества». Так, что ли, лейтенант?
— Откуда это? — пробормотал потрясенный Андрей, моментально вспомнив свой вчерашний разговор с Гэндальфом.
— Это? Из «Манифеста Мефодия»[3].
— Тоффеля?!
— Ах, вы уже и его знаете? Да, это он написал.
— Как? Когда?
— В восьмидесятом году. В Риге. Кстати, цитаты оттуда два года назад взяли на вооружение тамошние народофронтовцы. А летом девяностого он на их митинге выступал. Так они его аплодисментами встречали. А он возьми и скажи: «Я считаю, что расчленение СССР создаст больше проблем, чем решит. Мало нам всем одного Карабаха? Так и нечего раскалывать страну, пока не научимся решать межнациональные проблемы. А их еще никто не научился решать. Да вы сами посудите — кому это нужно? Оглянитесь вокруг себя, посмотрите — кто больше всех шумит в вашем городе? Всевозможные вторые в Риме, которым не терпится стать первыми в суверенной деревне, и их подпевалы, которым хочется почесать кулаки и не хочется получить за это пятнадцать суток». Тут поднялся всеобщий возмущенный крик, толпа ринулась к тому балкону, с которого выступали, и вдруг на всей площади гаснет свет. И больше Тоффеля в Риге никто и никогда не видел. Правда, через три дня к нам на него пришла ориентировка: в Латвии он объявлен в розыске.
— Как в розыске? — пробормотал уже совершенно одуревший Андрей. — И даже не задержан?
— А основания? — грустно усмехнулся Коптев. — Понимаете ли, лейтенант, тут возникает серьезная проблема: либо Латвия является суверенным государством, либо не является. В первом случае Тоффель — не латвийский подданный и латвийскому суду не подсуден, а во втором — он вообще преступления не совершал, он агитировал не за расчленение СССР, а против. Уж кто-кто, а Тоффель это прекрасно понимает.
— Минуточку! — воскликнул Андрей. — Так что же получается: «Иггдрасиль» — это организация ушельцев?
— Как вы сказали?
— Ушельцев. Они так себя называют.
— Вот как… — задумчиво протянул Коптев. — Организация ушельцев во главе с Тоффелем? Это серьезно. Но это пока бездоказательно. Если мы заявимся в прокуратуру с такой версией и подкрепим ее такими аргументами — нам в лучшем случае только откажут в возбуждении уголовного дела. А в худшем — направят обоих на психэкспертизу. А вот если вам удастся добыть хоть какие-то доказательства, то можно спокойно объединять два дела в одно. Ясно?
— Ясно. Разрешите идти?
— Идите. Желаю удачи!
Мне почему-то кажется, что эту запись я должна сделать не после похода в Мидгард, как делала это всегда, а прямо сейчас.
Дело в том, что сегодня, 26 декабря, примерно два часа назад неожиданно позвонил Фаланд. Как только я сказала ему, что мои родители уехали в дом отдыха, он невесело усмехнулся:
— Посреди зимы? Это было бы смешно, когда бы не было так удачно. Ты нам сейчас очень нужна. Можешь быть через полчаса в Пушкинском сквере?
— Конечно. А что случилось?
— Не телефонный разговор. Приезжай, жду — отрезал он и повесил трубку, едва я успела пробормотать что-то насчет «сейчас приеду».
Он действительно ждал меня там, расслабленно откинувшись на спинку гранитной скамьи.
— Прежде всего можешь меня поздравить, — сказал Фаланд, едва я успела поздороваться с ним. — Ланх умер. С самого начала войны о нем не было ни слуху ни духу. В конце концов было решено войти в его башню. Бассос — он Мастер Путей, хотя ты его, наверное, не знаешь — открыл туда канал, и другой Мастер — Соронвэ — туда просочился. А Ланх сидит за столом мертвый, и трубка с трын-травой в пальцах зажата. Что самое забавное, труп не разложился, а высох. Скорее всего, он в последнее время и не ел ничего, только наркоманил. Да, так с чем поздравить-то: главой Совета Братства вместо него избран я. Предлагали Мерлину, но он отказался. Причины объяснять не стал, сказал, скоро сами все узнаете. Так что выбрали меня. И, скорее всего, это наша последняя встреча здесь. В ближайшие несколько дней я уйду.
— И ты только из-за этого хотел меня видеть? — изумилась я.
— Нет, не только, — ответил он. — И не столько. Дело скверное, предупреждаю об этом сразу. Ты помнишь, как угодила в Иффарин?
— Еще бы!
— Так вот: нам нужен проводник для небольшого отряда.
— Артур же знает дорогу.
— Ему нельзя.
— Ну, нельзя так нельзя. Ладно, проведу.
— Подожди, это еще не все. Нам нужен проводник, который мог бы ориентироваться в подземельях Клингзора.
— Что?! — у меня даже потемнело в глазах. — Туда?
— Туда… Понимаешь, какое дело: вчера ночью иффаринские партизаны совершили налет на замок. Повредить они его повредили, но не разрушили. Да это и невозможно, пока не уничтожено средоточие Силы Врага.
— «А смерть Кощея в игле, а игла в яйце, а яйцо в утке, а утка в море плавает», — невесело процитировала я.
— Примерно так. Только смерть Клингзора уже не в яйце, а в руках у нас. И вряд ли он догадывается, что мы хотим сделать с этим… э-э… предметом Силы.
— Ясно что: уничтожить.
— Для него это не так ясно. Но не это главное. Во время налета удалось сбежать одному из пленных, партизаны его подобрали. Так вот, по его словам, в подземельях сейчас около пятидесяти заключенных.
— Наших пленных?
— Да. И их надо освободить, пока, как ты выражаешься, «Кощеева смерть» все еще на конце иглы. Только там не смерть Клингзора, а вся его мощь. Плетения заклятий, воздвигших замок, замкнуты на этот предмет. Если его уничтожить, Враг будет лишен Силы и погибнет. Но при этом рухнет и замок. Вместе с несчетным количеством иркунов и пятью десятками наших пленных, которых там держат в заложниках.
Наверное, я долго молчала, потому что Фаланд неожиданно прибавил:
— Понимаешь, Алиса… Ты вправе отказаться, тебя за это никто не осудит.
— Я пойду. А кто со мной?
— Трое. Тилис, Нельда и тот пленный, что сбежал.
— Где они будут меня ждать?
— В Замке Семи Дорог завтра утром.
Мне осталось совсем немного времени. Утром я ухожу в Мидгард, и очень вероятно, что не вернусь вообще.
Да, конечно, я могла бы и отказаться. Но слишком уж крепко ввязалась я в дела этого мира, оторвать уже невозможно. Владычица Двимордена была права: если я уйду из Мидгарда, я никогда не смогу себе этого простить.
И потому я не буду писать здесь «до свидания». Правильнее будет написать «прощайте».
На этом Алисин дневник оканчивался.
Дальше не было ничего. Андрей захлопнул тетрадь, распахнул ящик письменного стола и выхватил оттуда табельный ПМ. Сунув его в карман, он быстро сбежал вниз по лестнице и помчался в сторону улицы Рокоссовского.
Андрей шагнул в дыру. Он ожидал всего: удара мечом, пули в лоб, рукопашной схватки с неведомыми тварями… Но вместо этого он услышал за своей спиной иронический голос:
— Вы, кажется, собираетесь попасть в Мидгард с этой железкой?
Андрей резко обернулся. Он стоял во дворе «старого замка» на улице Рокоссовского. А через решетку на него насмешливо смотрел худой горбоносый мужчина лет пятидесяти.
— Кто вы такой? — спросил у него Андрей. — И что вам за дело до того, куда я собираюсь?
— Дело очень простое: с запрещенным оружием вы туда не попадете. Да и с вашим складом ума, скорее всего, тоже. Хотя вы еще не вполне безнадежны, мне про вас кое-что рассказывали.
— Гэндальф?
— Да, это имя он тоже носил. Послушайте, а что это мы с вами через решетку разговариваем?
Андрей пролез через дырку в обратном направлении.
— И все-таки: кто вы такой? — резонно повторил он свой вопрос.
— Ну хорошо, моя фамилия Тоффель, но вряд ли она вам о чем-либо говорит.
— Документы! — властно потребовал Андрей. — Так… Вы — гражданин Тоффель Мефодий Исакович?
— Совершенно верно.
Взгляд Андрея случайно упал на подпись под фотографией. Он не поверил своим глазам. Чуть пониже сухой печати специальными черными чернилами было четко выведено:
МефИсТоффель.
— Вы… вы…Мефистофель? — пробормотал совершенно ошеломленный Андрей. — Вы… Сатана?!
— Тьфу! Ну сколько можно выслушивать эту клевету! Да будь я Сатаной, разве помешал бы я Фаусту отравиться? Пусть бы он себе помер без покаяния, если уж ему так приспичило. А я вместо того вытряс из него клятву, что он и не помыслит о смерти, пока не скажет: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно». Да еще потом показывал все чудеса Живого Мира, чтоб бедняжка не переживал, был доволен жизнью и, упаси Всеединый, не помер бы в отчаянии. И ведь добился я таки своего! — темные глаза Фаланда засветились радостью. — Да, он умер, но умер в миг наивысшего подъема духа — и потому был спасен.
Знаю, знаю, что вы сейчас скажете! — воскликнул Фаланд, хотя Андрей не собирался ничего говорить. — Если бы Фауст отравился, не было бы и драмы. Так? Да нет, не так. Во-первых, Гете написал «Вертера». Чем не сюжет для драмы? И тут же параллельная сюжетная линия: как Сатана потихоньку-полегоньку овладевает душой Фауста и не дает ему взамен ничего. Нет, до чего все-таки дошло искажение этого мира! Нас уже и в дьяволы записывают.
Ну, разумеется, так было не всегда, — кивнул головой Фаланд в ответ на невысказанный вопрос Андрея. — Помню, один итальянец придумал кривую, которая проходит через все точки квадрата.
— Что-что?!
— Кривая Пеано. Вот смотрите: я рисую квадрат, делю его на четыре части и провожу ломаную линию через середины отрезков. Вот так, — Фаланд поднял с земли осколок бутылки и провел на побеленной стене несколько линий.
— Но…
— Погодите. Каждый маленький квадрат делю еще на четыре части. Ну, чтоб не перетирать, сделаю в другом масштабе, — Фаланд пририсовал еще три квадрата и провел кривую.
— Ого! А в пределе…
— Ну да. А в пределе мы получаем бесконечно большое число бесконечно малых квадратиков, они стягиваются в точки, и кривая проходит через все. Так вот, было время, когда каждый знал, что есть Добро и что есть Зло. И что есть граница между ними. Это была кривая граница, но это была нормальная кривая. Фауст знал, в чем и где он согрешил — и потому отверг ради Высшего Мига все и всяческие формальные условности этого мира — как прежде ради своего личного удовлетворения он отверг… ну, скажем, то, что люди называют условностями много чаще. Но Фауст знал, где нарушил границу. А вон та бабушка знает? — Фаланд жестом заговорщика указал на уже знакомую Андрею старуху, с видом вахтера восседавшую на скамейке. — Нет, не знает! Потому что здесь это уже не просто кривая, а кривая Пеано! Она через каждую точку проходит, понимаете вы или нет? Одна ваша писательница знаете до чего договорилась? «Нет ни добра, ни зла, а есть доброизло»[4]. Именно так, в одно слово. Понимаете, чем… — Фаланд осекся на полуслове.
… Гром прокатился по небу, и птицы с испуганными криками полетели куда-то на северо-восток. И в шестнадцать рядов встали Странники Восходящей Луны, и, обнажив мечи, двинулись на полчища иркунов.
И шли рядом с ними маги Братства, и не брали их черные стрелы. А если и брали, то незаметной была красная кровь на красных одеждах.
Шли гномы в сверкающих кольчугах с тяжелыми двуручными секирами.
Шли фаэри с длинными узкими мечами.
Мчались всадники с копьями наперевес.
И дрогнула земля, и столб черного дыма взметнулся над Иффарином, и отступили назад иркуны. Ибо даже для них стало ясным: час настал…
— Ну что ж, — нарушил молчание Фаланд, — мне пора.
— А Алиса? — пробормотал Андрей.
— Приходите через два часа точно на это место. Только без оружия. Понятно?
— П-понятно…
Андрею как раз было понятно очень немногое, но он решил не перечить.
А Фаланд шагнул в ту самую дыру в заборе и… исчез. Исчез, как будто его и не было.
Андрей подошел к «старому замку» как раз вовремя, чтобы увидеть, как предмет его раздумий въезжает во двор в коляске мотоцикла марки «Ковровец».
Выпрыгнув из нее, она отдала шлем сидевшему за рулем парню, обыкновенным женским движением поправила огненно-рыжие волосы и, помахав рукой мотоциклисту и его сестре, быстро зашагала к арке. Хотя, отметил про себя Андрей, пролезть в дырку ей было бы удобнее, да и короче.
«Ввиду отсутствия события преступления в отношении гр. Семеновой А. Н. в возбуждении уголовного дела по заявлению гр. Семеновой А. В. отказать».
Ф-фу… Все.
Допечатав эту сакраментальную фразу, Андрей некоторое время сидел без движения.
Надо будет на днях вернуть Алисе ее дневник. Да, кстати, интересно бы узнать у Тоффеля, что же там было на самом деле?
Шариковая ручка внезапно поднялась в воздух и, замерев над стопкой чистой бумаги, вывела в верхней части листа мелким почерком, совершенно незнакомым Андрею:
А на самом деле было вот что…
В Замке Семи Дорог Алиса появилась утром двадцать седьмого декабря.
Там кипела жизнь. Кто-то варил в огромном котле кашу, кто-то правил клинок, кто-то, отодрав доски, которыми был заколочен вход в Запретную Башню, выметал оттуда пыль и мусор.
Тилис в вороненой кирасе сидел на камне посреди двора. Нельда нежно гладила его длинные темные волосы.
— Ба! Кимон идет! — неожиданно воскликнул Тилис.
Кимон в обнимку с Кимоном торжественно ввалились в ворота. Нет, он был один, но ему явно казалось, что их двое.
Вот он остановился и, сняв руку с плеча воображаемого собеседника, долго всматривался в свою единственную ладонь. Одному Богу известно, что он там увидел, но, похоже, это его не слишком обрадовало. Некоторое время он стоял посреди замкового двора с необыкновенно унылым видом. Затем, очевидно, в его мозгу что-то сработало, и он затянул свое извечное:
— Пода-а-айте на полкружки герою обороны Сулькаира…
Не хочу издеваться над больным человеком, но известие о всеобщем призыве он воспринял весьма своеобразно.
— Эй, кто там! А ну, живо привести его в боеспособный вид! — рявкнул на весь двор Мерлин.
Кимона тут же уволокли куда-то в сторону колодца. Алиса, не желая присутствовать при этом зрелище, удалилась в комнату, где она хранила свое оружие и амуницию.
— Молодчина! — похвалил ее Тилис, когда несколько минут спустя она вновь вышла во двор. — Только прикрой, пожалуйста, свои доспехи, а то в них ты слишком похожа на фаэрийскую воительницу. Надень вот это. Да, и шлем тоже замени.
Бурая меховая куртка и угольно-черный плащ надежно прикрыли блестящую кольчугу. Со шлемом было хуже. Шишак с грубо намалеванным красной краской знаком Солнца не мог скрыть ни длинных рыжих волос Алисы, ни правильных черт ее лица.
— Н-да… — разочарованно пробормотал Тилис. — Иркуна из тебя так просто не сделаешь. Ладно, закроешь лицо капюшоном. Авось не заметят.
Он взял с колен великолепный глухой шлем, завернутый в черный плащ с золотисто-узорчатой каймой, поднялся и надел все это на себя.
Никогда еще Алисе не доводилось видеть столь разительного перевоплощения. Перед ней стоял… Проклятый Король! Проклятый Король собственной персоной!
— Что, здорово? — поинтересовался он голосом Тилиса из-под стального вороненого забрала. — Мой личный трофей. С Денны сняли. Ну, почистили, конечно…
На черной груди его кирасы резко выделялось наведенное золотом кольцо.
— Конечно, у Проклятых Королей доспехи разные, — усмехнулся Тилис, заметив взгляд Алисы, — но не настолько, чтобы это было уж очень заметно. А то ведь сейчас же возникнет естественный вопрос: если Денна убит, то кто это расхаживает в его доспехах?
— Ну как, переоделись? — к ним подошел Мерлин, натягивая на ходу кольчужные рукавицы. Знак Братства Магов последний раз блеснул на его руке и скрылся. — В общих чертах замысел наш таков. Сейчас мы пройдем в Запретную Башню. Алиса, ты проведешь нас всех в тот самый коридор. Надеюсь, ты его помнишь?
— Еще бы…
— Дальше придется действовать по обстановке. Если место выхода канала мы определили точно, то в результате мы все оказываемся у замка Сильвандир. Сейчас он, правда, называется Обуз. Если это так — а я надеюсь, что это так — тогда ты, Нельда, Тилис и вот он седлаете коней и едете… ну, туда. Кстати, знакомьтесь. Его зовут Эленнар.
Худой сумрачный парень коротко кивнул и характерным фаэрийским жестом протянул обе ладони. Лицо его было изможденным и изжелта-бледным, как будто он несколько лет не видел солнечного света. Но голубые, как само небо, глаза смотрели холодно и строго. Тюрьма обессилила его, но сломить так и не смогла.
— Ну а я, — почти весело закончил Мерлин, — со всеми остальными пойду в Железную Пасть. Слыхала? Хотя откуда ж тебе…
Железная Пасть на самом деле была заброшенной за ненадобностью крепостью, прикрывавшей некогда южный вход в Киммерийское ущелье — один из немногих проходов в Иффарин. Точнее, из Иффарина, ибо воздвигнута она была в свое время как раз для того, чтобы не выпускать оттуда иркунов.
Но Киммерийское ущелье было захвачено ими давным-давно, и грозные Двухбашенные Врата возвышались ныне у северного входа в него. Громадные силы схлестывались сейчас у этих ворот. Тридцать пять полков привел Клингзор в Киммерийское ущелье. Не меньшие силы собрались к северу от Врат — люди, гномы, фаэри… Был там и немалый отряд Странников.
И все же этого было недостаточно для штурма. Но вот если бы удалось запереть Киммерийское ущелье с юга… Именно это и решил сделать Мерлин.
Триста человек против тридцати пяти тысяч. Один против ста! Возможно ли это? Мерлин считал, что да…
Дым. Клубы черного дыма, почти закрывающие низкое багрово-алое солнце. Медленно выдыхаемые Пламенной Горой, они поднимались вертикально вверх и, словно сдерживаемые небесным сводом, растекались по нему грязью.
— Полдела сделано: мы в Иффарине, — тихо произнес Тилис.
Алиса понимала, что это еще не полдела и даже не четверть. Тилис тоже это понимал. И Алиса понимала, что он понимает — потому и не ответила ничего. Да Тилис и не ждал ответа.
— В походную колонну становись! — скомандовал он. — Конники, в охранение! Шагом… марш!
Вот он, Сильвандир, с его грязно-серыми стенами и кирпичной дозорной башней, так похожей на пожарную каланчу. Пока все идет, как предусмотрено…
…А вот этого предусмотреть было невозможно. У юго-восточной башни, на верхней площадке гранитной лестницы, сбегавшей к озеру Пробуждения, стояли иркуны. Десятка два, не меньше. Перекрыли дорогу, сволочи!
— Стой! Кто такие и куда шлендраете? — нагло вылез вперед самый грязный, мохнатый и клыкастый из всех.
Тилис слегка тронул коня.
— Команда, подчиненная лично владетелю Черного Замка! — четко доложил он. — А вы кто такие? Почему здесь? Чей гарнизон? Обузский?
— Д-да… — пробормотал иркун.
— Так вы еще вчера должны были быть в Киммерийском ущелье! Что, приказ не дошел? Или отсидеться захотелось? Мы под Монсальватом кровь проливали, а они тут штанами лестницы полируют! Сволочи! Изменники! Эй, сотник! — палец Тилиса уперся в грудь Мерлина. — Арестовать все это кодло, и немедленно!
Растерявшиеся иркуны дали себя обезоружить без звука. А Тилис между тем подъезжал к воротам Сильвандира.
— Коменданта ко мне! — потребовал он.
Комендант появился через полторы минуты. Рыжий, громадный, остроухий, с огромными челюстями, он производил невероятно отталкивающее впечатление.
— Ваш меч, комендант: вы арестованы, — сказал Тилис.
А в ворота замка уже входили Странники Восходящей Луны…
Еще, и еще, и еще листы! Строки появлялись на этой колдовской бумаге уже сами собой. Шариковая ручка откатилась на край стола. Андрей машинально потянулся за ней… и неловким движением свалил на пол всю стопу. Глухо вскрикнув, он бросился ее поднимать. Но листы уже разлетелись по всему кабинету и безнадежно перепутались.
Ч-черт… Что за дурацкая привычка не нумеровать страницы?!
Ага, вот: Обуз, вечер двадцать седьмого…
— Властью, данной мне, я объявляю коменданта замка Обуз и вверенный ему гарнизон изменниками и дезертирами и приговариваю всех к смертной казни! — объявил Тилис.
Свист клинков… Покорно склоненные головы иркунов мохнатыми комьями покатились с плеч. Ручейки крови растекались по мощеному двору, складываясь в запутанные руны Плетений Смерти.
И ни одного голоса, ни одного жеста в свою защиту!
Алиса понимала: свидетелей оставлять нельзя. И все равно лишь огромным усилием воли она заставила себя смотреть на это…
Когда все было кончено, ее стошнило.
— Что, не нравится? — ехидно поинтересовался Тилис. — А ты думала, мы тут в кости играем? Или по красивым местам прогуливаемся? Иркун есть иркун — либо ты его, либо он тебя!
— У него иркуны мать убили. Убили и съели, — нарочито буднично пояснила Нельда, вытирая клинок какой-то тряпкой.
— Прости, Тилис… — пробормотала Алиса. И, чтобы перевести разговор на другое, спросила:
— А откуда ты знал про приказ?
— Какой приказ?
— Приказ Обузскому гарнизону сняться и идти в Киммерийское ущелье.
— А что, такой приказ и вправду был? Первый раз слышу!
— Как?! И никто…
— Никто об этом даже не заикнулся, ты хочешь сказать? Вот это и есть иркунский дух: терпеть над собой все, что угодно, ради права измываться над другими!
Это было сказано резко, но правильно: именно таков дух их цивилизации. А, собственно, в Верланде разве по-другому? Вы ведь тоже, если вдуматься, сражаетесь за свое право насиловать Живой Мир и играть с ним в правила игры. И так ли уж важно, как называется эта игра — черной магией или позитивистской наукой?
И чем больше вы придумываете правил, тем больше в них запутываетесь — помните, я вам начал было рассказывать про кривую Пеано?
И настанет день, когда не будет более для людей Верланда ни добра, ни зла, но будет доброизло, имя же ему — Пустота.
Как для иркунов.
Зло, по крайности, порождает зло. Пустота же вообще ничего не порождает, ибо она есть Ничто, не воплотимое в Нечто. Ex nihilo nihil fit…
Но это уже разговор особый и здесь неуместный. Да и кому у вас интересны мои взгляды на происходящее?
Черные зубчатые тени гор медленно тянулись к подножию дымящегося вулкана. Солнце клонилось к закату. Тела убитых иркунов уже убрали. Кровь, мочу и блевотину аккуратно присыпали песком.
— Отряд! — крикнул Мерлин. — Слушай мою команду! Мы остаемся в Сильвандире на ночь. Кимон за появление в пьяном виде назначается до утра часовым. Всем остальным — отдыхать!
Тилис, сняв шлем, растянулся на какой-то скамье и почти сразу заснул. Нельда свернулась в комочек у его изголовья и тоже заснула. Алисе не спалось.
Картина, виденная ею всего несколько часов назад, все еще стояла перед ее глазами — а тут еще пронизывающий холод, отвратительный смешанный запах крови и серы и вдобавок еще эта милая перспективочка — опять в Черный Замок…
— Что, не спится? — подошел к ней Мерлин. — Да, положение у нас, прямо скажем, поганое. Но ты знаешь, что-то такое впереди мерещится. Эпоха Рыб кончилась — туда ей и дорога. А вот какой будет эпоха Водолея? Слушай, это же зверски интересно! Вот они, — Мерлин кивнул в сторону невидимого отсюда Черного Замка, — сейчас готовы пойти на все, что угодно, только бы их любимая Кали-Юга никогда не кончалась. А она все равно на исходе, хотим мы этого или нет. И кончится она либо переисполнением Мирового Древа, либо его гибелью. В любом случае это конец того мира, который мы…
Выстрел!
— Тревога! — закричал кто-то.
… Кимон лежал на правом боку, подтянув колени к подбородку. Лицо его посерело и исказилось от боли. Пуля ударила ему в живот, но крови почти не было.
— Алекс… это был Алекс… — невнятно бормотал он. — У него руна… и письмо… и оружие… Запрещенное. Он меня узнал. У него руна… Проклятого Короля. И письмо…
— Что?! Алекс?!
Мерлин, выскочив из ворот, взлетел в седло.
— Стой! — крикнул Тилис. — Мерлин, не смей!
Но белый жеребец уже скрылся из виду.
— Он меня узнал… — бормотал Кимон. — И… и убил.
Боль, казалось, отпустила его. Он повернулся на спину и улыбнулся.
— Так лучше, — произнес он уже довольно спокойно. — На войне… лучше. Всегда хотел… Жил, как скотина… Хоть помер, как воин. Похороните здесь…
Глаза Кимона широко раскрылись и остановились.
— Все. Он умер.
Нельда подняла лежавший рядом меч и положила его на уже мертвое тело — рукоятью на грудь, острием к коленям. Так полагается поступать с воином, доблестно павшим в бою.
— Ну вот и все. Что теперь делать? — медленно произнесла она.
— Догонять, — твердо ответил Тилис. — Если Алекс везет письмо в Черный Замок, надо его догнать и перехватить. Письмо привезу я, вот и все. А ты… ты поведешь отряд в Железную Пасть.
— Я?
— Больше некому. Там потребуется Сила. Ты — посвященная Братства. А я — всего лишь достойный. Так что принимай командование. А мы пойдем. Алиса! Эленнар! Нам пора.
Андрей оделся и вышел наружу. Ноги сами понесли его на улицу академика Берга.
Если бы не весело светящиеся огни, город казался бы вымершим. Единственный попавшийся по дороге прохожий посмотрел на милицейскую шинель Андрея скорее с сочувствием: эх, дескать, бедолага, люди Новый год празднуют, а ты, значит, при исполнении…
Впрочем, у Алисиного подъезда стояла толпа. Приехавший с этюдов художник Седунов (изрядно пьяный, отметил про себя Андрей) сидел с гитарой прямо на капоте «Москвича-412» и пел песню. Мелодия была знакомая, хотя и несколько вышедшая из моды, но вот слова…
— Тоже, поэт! Пьянь… горчайшая! — ругнулась какая-то престарелая блюстительница нравов. — Во, милиционер пришел, ща он тебя заберет!
Однако «забрать» художника Андрей не хотел и не мог. И не потому, что гражданина Седунова задерживали уже черт-те сколько раз. А всего-навсего потому, что за руль он не садился, а только сидел на капоте и орал песню. И задевать никого не задевал. А что он пьяный, так много ли в эту ночь в городе трезвых?
— Дядя Костя! — попросила Алиса, высунувшись из окна. — Спой «Темноту», пожалуйста!
Седунов кивнул. Несколько секунд он отрешенно перебирал струны, а потом выкрикнул:
Андрей молча слушал.
Он уже видел и то, о чем пелось во второй строфе:
«Интересно, Высоцкий тоже бывал там?» — подумалось ему.
Не помню, кто это сказал: для преследуемого открыты все пути, а для преследователя — только один. Тем более, что это в данном случае было неверно.
В Сильвандире места для всех не хватило, и большая часть отряда расположилась лагерем у озера Пробуждения. Так что, направившись на восток, то есть напрямик в Черный Замок, Алекс угодил бы прямо в руки Странникам.
На север дорога просматривалась достаточно далеко, и, вздумай Алекс поскакать туда, лучники сразу же ссадили бы его с коня.
Зато на юге она почти сразу сворачивала за выступающую скалу. И Алекс это отлично знал…
Тилис, задыхаясь, подбежал к отверстию пещеры и почти упал не землю. Эленнар опустился рядом с ним. Алиса прижалась ухом к скале.
Цок-цок, цок-цок — отзывался камень.
— Эленнар, помоги-ка мне подняться, — голос Тилиса прозвучал необыкновенно четко. — Ну, что там? Алиса, что ты слышала?
— Два всадника уходят на юг.
— Эленнар?
— Все правильно, двое. В канал они не входили.
— Вот и я слышал то же самое, — заключил Тилис. — Ну что ж, на юг так на юг. А мы попробуем их перехватить.
Они вернулись, отвязали трех коней и, спустившись по достаточно пологой для этого лестнице, поскакали берегом озера.
Странники, сворачивая лагерь, гасили редкие и тусклые костры. Внезапно в их неверном свете что-то блеснуло.
— Стойте! Что это?
«Это» было похоже на серебряную монету, оброненную кем-то на песок. Но, когда Алиса, спешившись, попыталась ее поднять, «это» проскользнуло между ее пальцев и вновь обратило к Алисе выбитый на аверсе профиль улыбающегося мужчины с длинными, до плеч, волосами, подвязанными лентой по фаэрийскому обычаю.
— Интересно… — Тилис слез с коня и, встав на одно колено, попытался ухватить монету. Его рука исказилась, как если бы он засунул ее в ящик из толстого стекла, но монета осталась на ладони. Сжав кулак, Тилис выпрямился и, поднеся руку к глазам, разжал ее.
— Обыкновенная монета… — несколько разочарованно произнесла Алиса.
— Не такая уж и обыкновенная… После покажу в Карнен-Гуле. Ладно, поехали, не будем задерживаться.
Трое всадников мчались на восток, понемногу отклоняясь к югу. Настало утро, но багрово-алое солнце почти не могло пробиться сквозь дым. Пламенная Гора вздымалась уже совсем близко. Вот она, та самая дорога, по которой Алиса весной удирала из Черного Замка. Вот и россыпи странных округлых камней — вулканических бомб, столетия назад выброшенных кратером. Но… где же горячие источники?
Белые султанчики пара исчезли начисто. Кипящая кровь земли не вытекала более наружу — она скапливалась в недрах вулкана.
— Живее! Не останавливаться! — крикнул Тилис.
Медленно передвигался по небу багрово-алый диск. Медленно отодвигалась назад Пламенная Гора. А копыта коней все били и били в мерзлую землю — час, другой, третий…
Наступил вечер, и снежные шапки гор далеко на юге вспыхнули малиновым огнем, а всадники все мчались и мчались по бесплодной, выжженной холодом и подземным пламенем пустыне.
Внезапно Тилис и Эленнар, не сговариваясь, резко повернули направо и въехали в небольшой овражек, начинавшийся у самых их ног. Поначалу он был неглубоким, но быстро превратился в ущелье — и с такими крутыми склонами, что выбраться по ним наверх нечего было даже и думать.
— Все, приехали, — устало вздохнул Тилис, слезая с коня.
— Заблудились? — испугалась Алиса.
— Нет. Просто дальше вслепую ехать опасно. А заблудиться здесь невозможно. Слышишь, ручей шумит? Вода течет вниз, ведь правда? Ну так и нам туда же.
— А если ущелье непроходимо?
— Оно проходимо, — ответил молчавший до того Эленнар. — Только дальше спуск будет довольно крутой. Но при свете спуститься можно.
— Ты что, знаешь это ущелье?
— Да, немножко знаю. Кстати, если нам сегодня очень повезет, мы здесь даже друзей можем встретить.
— Считайте, что уже встретили! — раздался незнакомый голос.
От стены ущелья отделилась легкая тень. Потом еще одна… и еще, и еще! Да их тут не меньше десятка!
— Кто это? — спросила Алиса, хотя сама уже догадывалась об этом.
И Эленнар ответил ей одним-единственным, понятным без всякого перевода словом:
— Partisani!
В лагере было уютно и тихо, только каменные стены ущелья порой вздрагивали от ярости недалекой отсюда Пламенной Горы. Полыхал костер, в котле над ним что-то вкусно побулькивало, и в глиняных чашках искрилось где-то добытое ради гостей вино.
— Они — из племени Земли, — тихо объяснял Алисе Эленнар. — Тебе ведь нашу историю рассказывали? Так вот, когда в Иффарин проник Изначальный Враг, нам отсюда пришлось уходить. Выбор-то был невелик: если бы мы не ушли, нас бы иркуны сожрали. Они ведь каннибалы, ты же это знаешь… А не то еще хуже: нас бы самих в иркунов превратили. Ну вот мы и ушли. А они — остались. Мы все связаны со своей землей, но они — особенно. Они, если уйдут отсюда, то умрут. Вот с тех пор они так и живут, некоторым даже нравится. Тут есть места, куда ни один иркун войти не сможет. Ты озеро Пробуждения видела, так вот мы перед уходом на нем все собрались — все четыре племени и еще Древние Мастера — и объявили его местом священным и вовеки неисказимым. С тех пор ни один иркун туда и близко не подходил.
— Нет, почему же? — усмехнулся сидевший рядом смуглый фаэри с веселыми черными глазами. — Пару раз я их черепа на берегу подбирал. Может, заблудился кто…
— Постой, Лаурин! — внезапно прервал его Тилис. — А вот таких вещей ты там не находил?
В руке его блестела уже знакомая Алисе монета.
Лаурин повернулся… и даже в свете костра было заметно, как расширились его глаза. Он медленно встал, долго и пристально глядел на серебряный кружок, как будто вновь узнавая давно потерянную вещь, а потом церемонно поклонился Тилису в пояс.
— Государь! — сказал он. — Когда ты воссядешь на трон Иффарина, не забудь и о тех, кто тысячелетиями сражался ради этого часа!
Тилис, казалось, совсем не удивился.
— Вот, значит, как надо было это понимать… — медленно произнес он. — Государь Иффарина и вождь племени Земли. Ее, значит, Киритар оставил?
— Да, государь. Это амулет нашего последнего вождя. Он его сокрыл и сказал так: «Когда настанет час, явится истинный наследник и явит вам вобравшее мою суть. В тот день свободной станет моя душа, и свободной станет земля Иффарина». Час настал, государь. Приказывай!
— Командир ты?
— Я, — кивнул Лаурин.
— Тогда вот тебе мой первый приказ. Там, в пустыне, — Тилис махнул рукой в сторону юга, — двое всадников. Один из них везет письмо в Черный Замок. Второй его преследует. Ваша задача: устроить засаду и перехватить письмо. Сможете?
— Смогу, государь.
И сейчас же погас костер, торопливо забулькали допиваемые чаши…
— Везет же тебе, Тилис! — тихонько, чтоб никто не услышал, прошептала Алиса. — Ты будешь королем у них!
Но Тилис уже вновь седлал коня, и Алисе не осталось ничего другого, как последовать его примеру.
Они успели выскочить на дорогу раньше Алекса. Но то ли он почувствовал засаду, то ли еще что — только на север, к Черному Замку Алекс не повернул.
Два всадника мчались по пустыне на восток, в сторону Рассветных гор. С крутого склона их было отлично видно.
— Оставайтесь здесь! — крикнул Тилис партизанам. — Алиса! Эленнар! За ними!
Равнина мало-помалу переходила в каменное предгорье. Алиса медленно, но верно нагоняла Алекса и Мерлина. Тилис держался позади нее. Эленнар сильно отставал.
Дорога между тем круто поднималась вверх. Теперь начал отставать и Тилис — он был гораздо тяжелее Алисы, и к тому же на нем была стальная кираса. Зато от Мерлина ее отделяло едва ли не сто метром, и было уже совершенно ясно, что Алексу не уйти.
— Стой! — голос Мерлина раскатился над горами, подобно грому идущей лавины. — Бери меч и защищайся, или я тебя зарублю, как поганого иркуна!
Лязгнули скрестившиеся клинки — раз, другой, третий… И один-единственный раскатившийся эхом пистолетный выстрел…
Мерлин лежал на спине, широко раскинув руки. Алекс стоял над ним, сжимая в левой руке пистолет, а в правой, окровавленной и бессильно повисшей — широкую саблю или, скорее, кривой меч, из тех, что обычно носят иркуны.
Алиса, держа поводья левой рукой, правой выхватила из ножен свой. Он был слишком короток, чтобы рубить с коня на скаку, но другого у Алисы не было.
— Ах, так вот кто украл мою пару! — хохотнул Алекс.
Занесенный меч переломился надвое.
Алиса резко рванула повод. Лошадь взвилась на дыбы, и в ту же секунду Алекс снова выстрелил. Но Алиса, успев уже соскочить, бросилась на землю и, перекатившись в сторону, схватила меч Мерлина.
Этому приему ее не обучали — он пришел сам.
Еще выстрел!
Пуля бессильно высекла искру из камня, за которым укрылась Алиса. Меч Мерлина был у нее в руках, и, если бы Алекс вздумал подойти к ней ближе, чем на длину клинка, он был бы убит.
Впрочем, он это понимал.
— Ну, пес с тобой, сиди там, — сказал он, отступая назад и пытаясь поймать раненой рукой поводья своего коня. Кривой меч он бросил, но пистолет по-прежнему держал в левой.
Лошадь Алисы, последним движением заслонившая ее от пули, хрипела и билась на земле.
— Стой! — Тилис в доспехах Проклятого Короля резко осадил коня. — кто такой?
— Мне нет нужды называть свое имя! — гордо ответил Алекс, показывая какую-то золотую пластину. — Назови свое!
— Мое имя — Хелькар!
— Врешь!
Пистолет в руке Алекса снова грохнул. Тилис вздрогнул и откинулся назад. Узкий длинный меч, как живой, вылетел из ножен и, описав в воздухе сверкающую восьмерку, обрушился на шею Алекса, прежде чем он успел выстрелить еще раз. Обезглавленный труп тяжело рухнул на камни.
Тилис спешился и, не обращая больше внимания ни на что, опустился на одно колено рядом с тем, что еще несколько минут назад было Мерлином.
Вот и все. Его больше нет. Живые зеленые глаза закрылись навсегда. Но лицо его было спокойным и отрешенным, как у путника, прилегшего отдохнуть. И лишь опаленные и пропитанные кровью волосы на правом виске говорили яснее ясного: он мертв…
Белый жеребец Мерлина стоял рядом, низко опустив голову. Внезапно он встрепенулся и коротко заржал.
Цок-цок, цок-цок — доносилось снизу.
— Эленнар, ты? — спросил Тилис, хотя, наверное, мог бы и не спрашивать.
Эленнар не сказал ни слова. Спешившись, он некоторое время постоял рядом с Тилисом.
А тишина над Рассветными горами стояла необыкновенная…
— Тилис, — нарушил молчание Эленнар, — я пойду поищу письмо, ладно?
Тилис кивнул и, стянув с мертвых рук Мерлина кольчужные рукавицы, снял с правой кольцо Братства Магов. Четыре разноцветных камня — знаки четырех стихий — ярко вспыхнули в лучах полуденного солнца. Отвязав от пояса кошелек, Тилис положил кольцо туда.
Эленнар между тем занимался странным делом: положив пистолет Алекса на камни, он отошел в сторону и протянул к нему руки — одну над другой, ладонями книзу. Пистолет задымился, дернулся, загрохотали рвущиеся в клочья патроны — и запрещенное оружие превратилось в бесполезный кусок оплавленного металла. Вложив в руку обезглавленного трупа сломанный меч, Эленнар забрал свои трофеи — кривую саблю, золотую пластину, некогда висевшую на шее Алекса, и найденный у него за пазухой коричневый запечатанный конверт.
— Руна Хелькара… — бесцветным голосом произнес Тилис, разглядывая золотую пластину с наведенными черной эмалью злыми, лиходейскими письменами. — Значит, Хелькар убит. И письмо, скорее всего, о том же. Проклятие! Ну кто меня потянул за язык назваться этим именем?!
— А это что? — внезапно спросила Алиса.
Конверт, вынутый ею из седельной сумки Мерлина, не был ни запечатан, ни подписан.
Письмо без адреса адресовано всем. Тилис достал из конверта лист бумаги и ахнул:
— Да это же его завещание!
— Читай! — потребовал Эленнар.
— «Во имя Бога-Творца, Младших богов и Прозерпины-Целительницы, к кругу которой я принадлежу, я, Мерлин Мечтатель, советник Братства Магов, сим объявляю свою последнюю волю, — громко и четко, чтобы слышали все, прочел Тилис. — Бессмертную сущность мою предаю в руки Единого. Душу — Младшим богам, дабы воплощена она была заново. Тело же мое прошу передать фаэри, и пусть они совершат погребение по обычаю их народа. Ибо я не хочу, чтобы над моим телом надругались лиходейские твари.
Кольцо Братства Магов я прошу отдать Фаланду, дабы он передал его достойнейшему из достойных. Таковым перед лицом посвященных Братства я объявляю Тилиса из Двимордена — моего сына».
— Что?! — воскликнули одновременно Алиса и Эленнар.
— «…Ему же, Тилису, моему сыну, — продолжал читать Тилис, сын Мерлина, — мое благословение на жизнь. Меч мой прошу передать его ученице Алисе из Верланда. Ибо, хотя она и дитя человеческое, в теле ее живет дух фаэри. Коня — Артуру, ибо лишь такой конь подобает будущему королю людей. Иного имущества и иных наследников у меня нет».
— Подписано руной Истинного Пламени, — закончил Тилис. — Он всегда подписывался так.
Завернув тело Мерлина в плащ и приторочив его к спине белого жеребца, Тилис, Алиса и Эленнар тронулись в обратный путь — со слезами на глазах и болью в сердце.
А туда, где они только что были, с радостными криками слетались стервятники…
Материалисты уверяют, что смерть равняет всех. Но так ли это?
Зеленый цвет — для тех, кто чтит Живой Мир. Синий — для тех, кто ищет знаний. Красный — цвет крови и огня, его любят маги воинствующие. Черный цвет приличен разве только отпавшему. И мало кто достоин белого…
Тело Мерлина, облаченное в не бывшую в употреблении белую ткань, покоилось на ложе из тяжелых бревен, и меч лежал на его груди — рукоятью к подбородку, острием к коленям.
Фаэри пели пронзительно и скорбно. Солнце, выглянув у самого горизонта из-под пелены серного дыма, полыхнуло в последний раз и скрылось. И, неяркий в лучах заката, полыхнул факел в правой руке Тилиса…
— Возьми меч, — шепнул Эленнар Алисе.
Алиса стиснула рукоять обеими руками, тщетно пытаясь не глядеть в мертвое лицо. И в неверном колеблющемся свете факелов ей показалось, что Мерлин ободряюще улыбнулся…
Пламя долго блуждало между бревен, как бы отыскивая в них слабое место, а потом вдруг с торжествующим гулом взметнулось ввысь, унося в беззвездное небо душу Мерлина и обращая в пепел его телесную оболочку.
А фаэри все пели, и не было больше скорби в их песне, но лишь надежда на то, что разлука не будет долгой.
— Пора! — сказал Тилис. — И так времени в обрез.
Алиса открыла глаза. Тилис уже седлал коня — вороного коня Алекса.
— Остальных лошадей — партизанам, — сказал он. — Вы пойдете пешком рядом со мной. Кольчуги, мечи прикрыть. Все ненужное — бросить.
Тилис ехал шагом, так что идти рядом с ним по ровной дороге было несложно. Вскоре после восхода солнца их обогнал отряд иркунов — большой, не меньше сотни. Маленькие поросячьи глаза смотрели из-под нависающих бровей с ужасом — на Тилиса и с вожделением — на коня.
«Интересно, — подумала Алиса, — а они вообще верхом ездят?»
Но выражение невымытых харь было совершенно недвусмысленным: зачем ездить на лошади, когда ее можно съесть…
Тилис даже и не глядел на них. Высокий и стройный, в черных доспехах, он прямо и гордо возвышался в седле: не пристало-де мне смотреть на всякую чернь. Из-под плаща с желтой каймой чуть-чуть выглядывала рукоять меча — ровно настолько, чтобы он был виден, но ни в коем случае не весь.
Зато кривой меч Алекса открыто висел на левом боку Эленнара.
А там, вдали, уже виднелся Черный Замок — огромный, грозный, с тонкими угловыми башенками, закованными в стальную броню, узкими щелями амбразур и колоссальным черным куполом, вздымавшемся над стенами подобно башне тяжелого танка.
Добраться до него им удалось только на закате. Коновязь, по-прежнему никем не охраняемая, оставалась на том же месте — у нижних ступеней узкой вьющейся лестницы, круто взбегавшей вверх по груди замковой скалы.
Лошади не умеют лазить по лестницам. Тилис спешился и повел коня в поводу — осторожно, чтобы не напугать стоявшего там вороного жеребца. Но, вопреки ожиданиям, конь приветливо заржал, словно узнал старого друга.
— Вот как?! — недобро хохотнул Тилис. — Так вы, стало быть, из одной конюшни! Вот, значит, до чего вы докатились в своих играх… господин Игрок Пустоты.
Подняться по лестнице, ведущей к воротам, было не так-то просто. Сказывались усталость, недосыпание, крутизна подъема — а, главное, сам облик этого мрачного места. Алисе вдруг почему-то подумалось, что здесь, в Мидгарде, ей еще ни разу не попадалось ни одного столь безобразного сооружения, хотя, пожалуй, по отдельности даже очень взыскательный архитектор не смог бы найти в его частях ничего уродливого. Но, собранные вместе, они смотрелись более чем гнусно. Самый захудалый придорожный трактир по сравнению с Черным Замком казался образцом художественного вкуса.
«А у них, в Верланде, — подумала Алиса, — если и сохранится случайно хоть один не безобразный дом, так он выглядит, как живой зуб во вставной челюсти».
И тут же поправилась: «Не у них, а у нас. Или… все-таки у них?» — мелькнуло в ее мозгу.
— Отпирай! — оглушительно закричал Тилис, молотя по воротам кулаком в латной рукавице. И вполголоса прибавил:
— Было бы чего отпирать…
Ворота с явными следами взлома держались на одной петле.
— Про… — высунувшийся охранник замолк на полуслове, заметив Проклятого Короля.
— Здорово, Бич! — голос Тилиса прозвучал неожиданно весело. — Когда же дождь-то будет?
— Будет гроза, будет и дождь, — произнес охранник. — Вот уж не думал…
Последняя фраза, естественно, относилась не к паролю, а к Тилису.
— Я тоже не думал, что застану тебя на посту. Извини за опоздание, так получилось. Бумага у тебя?
— У меня.
— Давай сюда.
Бич скрылся в караульной будке и через несколько секунд появился вновь, держа в руках толстую тетрадь. Тилис незаметно взял бумагу, лежавшую между страницами.
— Нормальная? — спросил он.
— Что ты! Лучше настоящей! — ответил Бич.
Смешно, но факт: наиболее правдоподобно выглядит документ, который подделан. Это я вам как бывший юрист говорю. Сам видел, и неоднократно.
— Письмо отменяется, — шептал Тилис своим спутникам, пересекая внутренний двор. — Идем прямо в тюрьму. И чтоб держаться с подобострастием!
Доспехи Проклятого Короля произвели на охранника у входа в цитадель прямо-таки магическое действие, а уж бумага, которую Тилис ткнул ему буквально в нос — и подавно. Хотя, чтобы прочесть ее с такого расстояния, он должен был быть очень близорук.
Они прошли внутрь и спустились по хорошо памятной Алисе тускло освещенной каменной лестнице. Двери им открыли без звука, не спросив даже пропуска.
— Мною получено распоряжение, — Тилис помахал в воздухе бумагой, — забрать отсюда всех пленных и вывести из замка для уничтожения.
Тюремщик кивнул и, сняв с пояса ключи, отпер две большие камеры, похожие скорее на клетки в зверинце.
— Выметайтесь, падлы! — скомандовал он.
— Одиночки… — шепнула Алиса.
Но тюремщик уже отпирал двери одиночных камер, выволакивая оттуда заключенных.
— А это? — Тилис указал на решетку в полу.
— Осмелюсь доложить, там блохи, — предупредил тюремщик.
— Приказано вывести всех, — Тилис был непреклонен.
Там, на грязной соломе, кишащей насекомыми, лежали люди. Или уже трупы? Впрочем, некоторые из них, как собаки, сидели на цепи, ввинченной в стену.
— Сорок шесть… сорок семь… сорок восемь, — считал пленных Эленнар, сверяясь с бумагой. — Так что одного не хватает, господин начальник.
— Ну?! — Тилис выжидательно посмотрел на тюремщика.
— Позвольте доложить, тут еще один по категории особого содержания, ключ у владетеля замка (да живет он вечно!), я без него отпереть не могу… — залепетал испуганный иркун.
— Давай сюда ключи и показывай, где он. Если хоть один ключ подойдет, я тебя там запру вместо него.
Довольный, что так легко отделался, тюремщик протянул всю связку Тилису и указал на небольшую дверь в самом углу.
Первый не подошел… другой тоже… третий… Алиса ковырялась в замке, как ей казалось, целую вечность. Тилис стоял рядом и хладнокровно наблюдал за ней. Как и следовало ожидать, все ключи оказались не те.
— Ну что ж! — сказал Тилис. — Тогда мы поступим вот так…
И, прежде, чем кто-то успел ему помешать, он выхватил меч.
Бело-голубая молния, пробежав по лезвию, сверкнула в полутьме и впилась в засов. Железо толщиной в полпальца лязгнуло и распалось.
Но расширившиеся от ужаса глаза тюремщика смотрели не на взломанную дверь — они смотрели на клинок. Длинный, узкий, из сверкающей звездным светом голубоватой стали…
Алиса остолбенела. Сейчас поднимется тревога… Но Тилис, резко развернувшись, ударил иркуна мечом в грудь — колющим шпажным ударом, прямо в сердце.
Тот без звука рухнул на пол.
Пленные, видя эту сцену, возбужденно зашумели.
— Тихо, вы! — рявкнул Эленнар, и его голос раскатился под сводами тюрьмы не хуже, чем у покойного. — Кто будет галдеть, зарублю на месте!
И тихо прибавил:
— Мы сейчас все пойдем на волю!
Тилис тем временем распахнул дверь. Это была даже не камера, а скорее каменный мешок размером два метра на полтора, с низким потолком и дырой в полу вместо туалета. То, что лежало возле этой дыры, в первую минуту показалось Алисе мертвым. Но, увидев свет, оно приподнялось на локтях и харкнуло — слюной и кровью — на дымно-черный плащ Проклятого Короля.
— Забирайте его, — кивнул Тилис. — И завяжите ему глаза, иначе ослепнет.
Сняв с тюремщика оружие и амуницию, они быстро переодели труп в арестантское и сбросили на дно зарешеченной ямы. Бумагу с распоряжением уничтожить всех пленных положили на стол. Пока разберутся, что она поддельная, да пока хватятся тюремщика, времени пройдет немало.
Только не бежать, спокойно, соблюдая хотя бы видимость строя, и обязательно конвойный сзади…
Бич стоял на прежнем месте у ворот замка.
— Незаметно присоединяйся к нам и уходи! — шепнул ему Тилис.
Бич кивнул. Алиса даже не успела заметить его исчезновения. Да вот же он — закрывает ворота снаружи!
Ну да, конечно. То, что охранник выходил за ворота, не вспомнит никто. И то, что кто-то их прикрыл — тоже. И что конвоиров стало на одного больше, тоже никто не вспомнит, даже когда Бича хватятся во время смены караула.
Сразу за железным мостом Тилис остановил коня.
— Веди их всех к озеру, — сказал он Алисе. — Дорогу ты знаешь, сбиться здесь невозможно. А я постараюсь успеть в Железную Пасть.
И, отпустив поводья, он растаял в ночной темноте.
Когда они добрались до берега, уже светало. Склоны Пламенной Горы мерно подрагивали, как будто там, под землей, неслись один за другим тяжело нагруженные поезда. Но Алисе уже не было до этого дела. Утомленная, она растянулась прямо на песке, завернулась в плащ и почти мгновенно уснула.
А над водой клубился тонкий пар, и, казалось, откуда-то со дна озера поднимался тихий, ласковый свет…
Алиса проснулась, когда солнце поднялось уже высоко. Мерная дрожь вулкана поутихла, и зеркальная вода безжалостно отразила ее грязноватое лицо и спутанные волосы.
Некоторое время Алиса боролась с искушением причесаться пятерней, но, вспомнив, что сегодня к вечеру она непременно должна быть дома, все-таки достала из кожаного кошелька на поясе металлическую расческу.
Приведя волосы в относительный порядок, она зачерпнула ладонями воды и умылась.
Вода была неожиданно теплой, почти горячей. А что, если…
Алиса поднялась и отошла в сторону. Выбрав место, откуда ее не было видно, она быстро разделась донага и вошла в воду.
Здесь, видимо, бил со дна горячий источник — вода почти обжигала. Но Алиса, не ночевавшая под крышей с самой пятницы, даже застонала от удовольствия. Согревшись и распарившись, она зачерпнула со дна горсть песка и с наслаждением принялась тереть им ноги, отмывая въевшуюся грязь, запах лошадей, дыма и еще Бог весть чего.
Примерно полчаса спустя за этим занятием ее случайно застал Эленнар.
— Ну чего уставился? — спросила она его. — Отойди, дай одеться.
Но Эленнар пристально смотрел ей в глаза, проницая, казалось, самую ее бессмертную сущность.
— Ну чего уставился, я спрашиваю? — переспросила Алиса. — У меня что, лицо грязное?
И, зачерпнув ладонями воды, она несколько раз с силой провела ими ото лба к шее.
— Хириэль! — прошептал Эленнар.
Что-то похожее на воспоминание шевельнулось в ней. Ее, кажется, когда-то так звали?
…Яркое южное солнце… берег моря… и полчища врагов, да не иркунов — порченых людей. Крутящаяся в руках сталь, змеящиеся по клинку молнии… но их было много, слишком много. Эленнар был рядом, до самого конца… Эленнар?!
Да вот же он — стоит на берегу и бесцеремонно разглядывает ее обнаженное тело!
Алиса выпрямилась, не обращая внимания на то, что вода не доходила ей даже до колен.
— Ты все еще меня любишь?.. — прошептала она, не замечая, что сказала это на языке фаэри…
«Вот так все и кончилось, — подумал Андрей, переворачивая последний лист. — Вот этим все и закончилось, и к сказанному больше добавить нечего».
«Стой тихо: ты слышишь шаги внизу? — пел за стеной магнитофонный Гребенщиков. — Кто-то движется, но я бы не стал называть имен. В повестке дня — история странных людей: они открывают двери — те, что больше нельзя закрыть…»
Они открывают двери и идут своими Путями, о которых мы лишь читаем да иногда, в детстве, размышляем. А они там живут…
Не о них ли молятся Николаю Угоднику, покровителю всех плавающих и путешествующих? Впрочем, там он, наверное, зовется по-другому… Но все равно: за них — молитва.
А у неверующих — тост.
— Бамм! Бамм! Бамм! — мерно загудели куранты, возвещая первую минуту Нового года.
— За тех, кто в пути! — громко произнес Андрей и поднес к губам небольшую стопку.
Буквальная цитата из «Фауста» Гете, ч. 1, сц. 4.
Б. Н. Ельцин в те дни в одной из листовок в самом деле угрожал подобными карами. — Авт.
Вышеприведенный отрывок является цитатой из «Манифеста Мефодия», действительно существующего и бытующего в среде хиппи. — Авт.
Валерия Нарбикова.
Здесь и ниже стихи Игоря Губермана.