Гэндальф Поломатый, верховный маг тьмутараканского клуба любителей фантастики «Иггдрасиль», постучал об стол своей магической тростью и потребовал тишины.
Тростью этой он обзавелся где-то с полгода назад, после того, как, гоняя на машине с недозволенной скоростью, попал в аварию.
— Я собрал вас, господа, — начал Поломатый, когда тишина более или менее установилась, — чтобы сообщить вам пренеприятнейшие известия.
— К нам едет ревизор? — иронически поинтересовалась худющая девица с длинным острым носом и угольно-черными курчавыми волосами.
Поломатый с минуту созерцал ее, видимо, размышляя о том, не предложить ли ей на выбор заткнуться или выйти вон, но, не решившись на порчу отношений, сказал:
— Нет, Мунин. Гораздо хуже. Сегодня утром я получил письмо из Приозерска. Клуб «Радуга» официально прекратил свое существование. Предлагаю почтить его память вставанием.
Все встали, откидывая с голов капюшоны длинных и широких плащей, стилизованных под средневековые.
— Прошу садиться, — подытожил Гэндальф через несколько секунд унылого молчания. — Собственно, в связи с этим я хотел бы поговорить вот о чем. Казалось бы, сегодняшняя ситуация, когда отменена статья о клевете на строй и вроде бы разрешено читать все, что угодно, должна способствовать расширению наших рядов. Однако на деле происходит как раз обратное: наши лучшие люди стали уходить от нас.
— Не «от нас». Просто: уходить, — уточнил мужчина лет тридцати, такой же черноволосый и остроносый, как Мунин, но, в отличие от нее, приземистый и плотный.
— Нет, Хугин, ты не прав, — возразил Поломатый. — Конечно, часть народу, извините, сторчалась и сдринчилась, но я же не об этих!
— А о ком? — поинтересовалась Мунин. — Об Алисе? Так по мне, если человек за границу уехал, он все равно, что умер. Из-за араба! Тьфу!
Сидевший в углу парень в серебристо-белом мотоциклетном шлеме, казалось, хотел что-то возразить, но, удержавшись, пробормотал почему-то по-немецки:
— Ich schweige…schweige!
— А чего тебе молчать, Митрандир? — поинтересовалась Мунин. — Ты ведь вроде как недавно оттуда, ну? Расскажи-ка нам о благодати тамошней жизни. А?
— Ну что я могу сказать? — устало отмахнулся Митрандир. — Раньше я в Казань ездил, а теперь надоело. Да и делать там теперь практически нечего. Скучно. Вот и решил за бугор махнуть на пару недель, посмотреть, что там к чему. Где монет набрал? Съездил на мотоцикле в деревню, нарвал полную коляску подберезовиков, их там до черта, потом засушил на кухне и распродал бабушкам по дешевке. Ну тем, знаете, которые на базаре по ниточке продают. Съездил в Болгарию. Только деньги зря выкинул. Правду говорят: курица — не птица, Болгария — не заграница.
— Значит, не оттянулся? — поинтересовался Хугин. В его глазах попрыгивали смешливые чертики.
— Не оттянулся, — отозвался Митрандир в тон Хугину. — На Совок больно похоже. Теперь опять торгую. А что делать? Милостыню, что ли, просить? Меня ж нигде на работу не берут. Вот и торгую грибами да ягодами. Квартиру вот тоже сдаю. На днях какие-то цивилы предложили травы лекарственные в деревне выращивать. Попробую, может, что получится. Деньги будут — в Англию съезжу.
— На могилку Профессора цветочки положить? — тряхнув черными волосами, издевательски бросила Мунин.
— А что, и положу, — хладнокровно ответил Митрандир.
— Хугин! Мунин! Одина на вас нет! — рявкнул во всю глотку Поломатый.
Все испуганно замолчали. И в наступившей тишине робко прозвучал голос симпатичной девушки в зеленом плаще, до того мирно перелистывавшей небольшую книжку с надписью «Антология современной норвежской поэзии» на суперобложке:
— Ребята, а, может, лучше что-нибудь споем?
— О-ох! — простонал Гэндальф. — Галадриэль! Ну хоть ты-то дай до конца высказаться! Я, собственно, что хочу сказать: наше движение более-менее держалось, пока многие писатели были фактически под запретом. Иногда открыто, как Оруэлл, иногда — негласно, как Толкиен. А мы в то время, если уж называть вещи своими именами, играли роль интеллектуального Сопротивления. Кто постарше, помнит: не Стругацких здесь тогда читали. И не «Туманность Андромеды». А сейчас все можно — и сопротивляться больше нечему. Значит, хотим мы того или не хотим, но игру в интеллектуальное подполье придется заканчивать.
— И начинать играть в другую? — хмыкнул Хугин. — А зачем? Что изменилось-то? Ах, ну да, Толкиена издали. Нортон издали. Ле Гуин издали. А у нас-то рты все равно заткнуты. И на вышках те же. Я ведь печатался уже пару раз в «Уральском следопыте», так что эту кухню я знаю.
— Ну да, конечно, здесь нужно иметь имя, — рассудительно произнесла блондинка, сидевшая рядом с Митрандиром.
— Нет, здесь нужно иметь банду! Попробуйте принести в издательство — любое! — «Белериандские баллады» того же Толкиена! А? Не желаете?
— «А что это вы нам принесли? Гм, стишки…» — зажав нос двумя пальцами, прогнусавил Митрандир.
— Нет, Сергей, я, конечно, не отрицаю, что стихи сейчас опубликовать трудно, но ведь и так нельзя! — возмутилась блондинка.
— Подожди, сестренка! — остановил ее Митрандир. — Дозволь обратиться к Поломатому. Как я понял, ты хочешь предложить основать свою издательскую фирму. Так?
— Нет. Я хочу предложить организовать поиски Кольца Всевластия.
— Ты что, сдурел? — поинтересовался Митрандир после краткой немой сцены.
— Не совсем. Я убежден, что оно существует и находится в нашей стране. Вы вот включите радио и послушайте: дайте нам всю власть, нет, не им, а нам, а мы уж ей распорядимся…
— Ну да, как же, они распорядятся, — хмыкнул Хугин.
— А на деле эта страна всегда управлялась волей и властью одного-единственного человека.
— Не всегда. С семнадцатого года. А до того…
— Поднимай выше: с тысяча пятьсот сорок седьмого!
— Чего-чего-чего-чего?
— Именно в этом году Иван Грозный объявил себя царем! — торжествующе заключил Гэндальф. — Понимаете? Он принял Всевластие!
— Ну хорошо, даже если это так, — не сдавался Митрандир, — то возникает вопрос: где искать? В Москве, в Оружейной палате? В Питере?
— Питер отпадает: он основан полтора века спустя.
— Хорошо, Питер отпадает. А Казань? Астрахань? Псков? Новгород? Тьмутаракань, наконец? Все же знают, что Иван Грозный брал Тьмутаракань штурмом!
— В 1547 году! — с видом торжествующей свиньи добавил Поломатый.
— Что-о? В том самом?
— Да. Он взял Тьмутаракань и вместе с ней принял Всевластие.
— Бред какой-то… — пробормотал Митрандир.
— А чтобы не быть голословным, — продолжал Гэндальф, — я процитирую небольшой отрывок из сегодняшнего письма.
Он достал из кармана сложенный лист бумаги и, развернув его, принялся читать откуда-то с середины:
— «И, кстати, напоследок еще одна история, не имеющая отношения к делам «Радуги». На днях мне пришлось разбираться в книгах, которые завещал городской библиотеке недавно померший отставной генерал. Так вот, одна из книг называется «Искусство волшебства», если я правильно понимаю по-немецки. Очень старая, как минимум семнадцатый век. Там есть один абзац о каком-то тьмутараканском идоле, якобы дающем абсолютную власть над миром. Если хотите, я могу сделать для вас фотокопию или ксерокс».
— Ну что я могу сказать? — снова спросил Митрандир. — Ксерокопия — это, конечно, здорово, но хотелось бы взглянуть на эту книгу живьем. Кстати, я слыхал, что в Приозерске рыба дешевая, можно закупить партию. А ты, Поломатый, дай телеграмму в Приозерск, что я приеду.
Митрандир свернул с шоссе и, отъехав на сотню метров в лес, заглушил мотор старого «Ковровца». Вынув из коляски вместительную сумку, он достал из нее веревочный гамак и быстро натянул его между двумя деревьями. Приготовившись таким образом к ночлегу, он разжег бензиновый туристский примус, разогрел на нем нехитрый ужин и, съев его, попытался уснуть.
После целого дня за рулем заснуть почему-то никак не удавалось. Перед закрытыми глазами мелькали все те же столбы и деревья, деревья и столбы — а посередине бесконечная темно-серая лента дороги, убегающая вдаль…
На рукав его куртки упал пожелтевший осиновый лист.
«Марсианская монета», — подумалось ему.
Стихи эти он написал прошлой осенью. А через несколько дней он узнал, что Алиса Семенова собирается замуж за некоего «Эль-Аннара из Саудовской Аравии» и приглашает в свидетельницы его сестру Галю Иноземцеву (в тусовке известную как Луинирильда).
— В гарем, значит, пойдешь? — пошутил он тогда.
— Что ты! — ответила Алиса. — Он же — суфий. Им по закону только одна жена положена. Они, даже если овдовеют, во второй брак не вступают.
Митрандиру это еще тогда показалось странным, но он промолчал.
… Свадьба была необыкновенно пестрая. Тиллис-ибн-Расуль, свидетель со стороны жениха, был так же черноволос и голубоглаз, как и сам Эль-Аннар.
— У арабов, кстати, голубые глаза считаются колдовскими, — говорила жена Тиллиса Неля, круглолицая блондинка со вздернутым носиком. — Обычно арабы людей с такими глазами побаиваются.
По-русски она говорила великолепно, чувствовалось, что это едва ли не родной ее язык.
— А вы откуда родом? — поинтересовался Митрандир.
— Я-то? Ой, смотрите, невесту выводят!
Невеста (в белом платье до пят) прикрывала лицо краем фаты.
— Ла! — замотал головой Эль-Аннар.
— Ла! Ла! — закричали Тиллис, Неля и все родственники и знакомые жениха.
— «Ла» — значит «нет», — пояснила Неля Митрандиру. — Сейчас на нее другое платье наденут и опять выведут. Таков уж у мусульман обычай, — добавила она, как бы извиняясь.
Митрандир хмыкнул, сообразив, что весь этот театр является не чем иным, как демонстрацией приданого.
— Ла! — забраковал Эль-Аннар еще один наряд.
— Ла! — вместе со всеми закричал и Митрандир.
Невеста скрылась, чтобы через несколько минут появиться в новом обличье. Но и оно было отвергнуто, и Алиса вновь исчезла за дверью.
— Ты что еще придумала? — послышалось оттуда. — Ты еще в купальнике покажись!
Но Алиса уже вновь появилась в дверях — в заношенных джинсах, с финкой на ремне и в брезентовой штормовке с опущенным на лицо капюшоном.
— На'ам! — вынес окончательный вердикт Эль-Аннар.
Митрандир без подсказки понял, что это означает «да».
Алиса откинула капюшон. Длинные рыжие волосы красиво обрамляли ее лицо, спускаясь на грудь. Синие глаза лучились радостью и счастьем. И Митрандиру показалось, что никогда еще она не была такой красивой.
Впрочем, для поездки в загс ее все-таки уговорили надеть платье, так что сама церемония прошла вполне благопристойно. Арабы, вопреки опасениям, стекол не били, в воздух не стреляли и «Аллах акбар» не кричали. Лишь в тот момент, когда Эль-Аннар и Алиса расписывались в большой красивой книге с невероятно скучным названием, Тиллис громко и нараспев начал декламировать какие-то стихи.
— Что это он читает? — шепотом спросил Митрандир у Нели.
— «Клянусь одним и двумя, клянусь мечом и чашею…» Ну, там еще много в том же духе, — прошептала она в ответ. — В общем, клянусь, «что все, здесь написанное, истинно, а тот, кто этому не верит, пусть сложит равные по красоте строки».
«Гармония строк как доказательство истинности? Хм, а в этом что-то есть», — подумалось ему тогда.
Но Тиллис уже закончил и вывел в положенном для свидетеля месте какую-то арабскую закорючку. Вслед за ним расписалась и Луинирильда. Толстая регистраторша произнесла несколько напутственных фраз, и новобрачные вступили в совместную жизнь.
Совместная жизнь, как водится, началась застольем. Магомет некогда запретил мусульманам пить вино. Но, по словам мусульманина и суфия Омара Хайяма,
И потому молодоженам была прежде всего поднесена чаша вина.
Алиса взяла ее за одну ручку, Эль-Аннар — за другую. Сняв левой рукой крышку, он отпил половину. Допив остальное, Алиса протянула левую руку с салфеткой и вытерла губы сначала ему, а потом — себе. Затем, поставив чашу на стол, Эль-Аннар взял поданный кем-то широкий и кривой меч и, держа его обеими руками, протянул Алисе. Та, положа свои ладони на клинок, произнесла какую-то фразу на странном певучем языке, и Эль-Аннар ответил ей. Никто из Алисиных родных и знакомых этого языка не знал, но смысл был ясен без перевода. Отныне они будут вместе всегда — или, по крайней мере, до того дня, когда их разлучит смерть. Но и эта разлука не будет вечной — в это верят все, кто верит в Бога, каким бы именем Он ни назывался.
А потому — будем жить и радоваться жизни!
…Бокалы звенели, ложки побрякивали, спиртное лилось рекою, в углу уже кто-то пел матерные частушки — в общем, было все, как всегда. И, как всегда, невеста была грустна — ей предстояло покинуть родной дом навсегда.
Выбрав момент, когда на нее никто не смотрел, Алиса вышла из комнаты и через минуту вернулась с пухлой тетрадью.
— Возьми это, — сказала она, протягивая тетрадь Луинирильде. — Почитай. У тебя должно получиться. Ты же знаешь, я, скорее всего, уже не вернусь. А здесь кто-то должен остаться. Ну, ты поймешь, когда прочитаешь.
— Ученика вместо себя оставляешь? — спросила бесшумно подошедшая Неля. — Правильно, так и надо.
…Смысл всего этого разговора Митрандир понял только несколько дней спустя, уже после отъезда Алисы, когда прочитал ту самую тетрадь.
Со всеми мыслимыми подробностями Алиса описывала в ней свои походы… через дырку в соседней изгороди, которая на самом деле была воротами в иной мир по имени Мидгард.
И не было никакого Эль-Аннара из Саудовской Аравии. Был Эленнар, сын народа фаэри, бессмертного племени, живущего в вечном единстве с породиешим их миром — да, да, тем самым. Там Алиса и сама принадлежала к этому племени — но здесь, в мире людей, это не проявилось бы никак. Вне своего мира, лишенные связи с ним, фаэри так же старятся и умирают, как все люди. Ну, разве что немного медленнее.
Так вот, значит, куда ушла жить Алиса…
Наверное, нет на Русском Севере более благодатной поры, чем последние числа сентября. Полыхают факелами березы, раскаленным металлом мерцают рябины, и только вековые ели по-прежнему стоят в своих темно-зеленых платьях, да редкие здесь сосны гордо возносят к облакам свои кудрявые головы. А облака медленно плывут по кристально-синему небу, отражаясь в голубых озерах — от крошечных, безымянных, которые ни на одной карте не сыщешь, до огромных Онеги и Ладоги.
Треск мотоцикла казался богохульством в этом голубом храме с колоннами из живых деревьев. Хотелось остановиться, заглушить мотор и благоговейно молчать, размышляя о возвышенном.
Но солнце уже клонилось к закату, и надо было спешить.
Город открылся внезапно, разом весь, на противоположном берегу широкой реки. Промелькнула бетонная стела с гербовым щитом: горящая крепость и под ней стоящая на одной ноге цапля, в нарушение всех канонов геральдики повернутая в левую сторону. Над щитом красовалась выложенная битым кафелем надпись: ПРИОЗЕРСК.
«Ладожская набережная» — было написано на стене соседнего кирпичного дома.
Митрандир затормозил, достал из кармана бумагу и, сверившись с ней, свернул налево, на Кексгольмскую.
Нужный дом он отыскал быстро. Да и трудно было бы его не отыскать: он единственный стоял торцом к улице. Остановившись у третьего подъезда, Митрандир слез с мотоцикла и забрал из коляски сумку с барахлом.
«Ох, влепит мне ГАИ за это дело», — подумал он, глядя на забрызганный грязью до полной нечитаемости номер мотоцикла. Но, справедливо рассудив, что дело терпит, махнул рукой и вошел в подъезд.
Из-за дверей квартиры № 52 слышался нестройный гул пьяных голосов.
«Надо же, как я не вовремя», — подумал Митрандир, нажимая на кнопку звонка.
Дверь отворилась. На пороге стояла женщина в черном платье. Митрандир мысленно помянул черта, сообразив, что угодил прямо на поминки.
— Извините, а Мишу Скачкова видеть можно? — спросил он как можно миролюбивее. — Я из Тьмутаракани приехал насчет одной книги, он должен был телеграмму получить.
— Ты… ты… ты… — Женщина, казалось, была готова его ударить.
— Успокойся. Успокойся, прошу тебя. Он же к живому ехал, а не к мертвому, — сказал немного заплетающимся языком стоявший позади нее мужчина.
— Как… к мертвому?! — вытаращил глаза Митрандир.
— Убили Мишу. И квартиру вверх дном перевернули. Да ты проходи, садись за стол, раз уж приехал…
«Убили. Библиотекаря убили. И перевернули всю квартиру, наверное, что-то искали. Ясно что: ту самую книгу. Книга семнадцатого века — это же огромная ценность…» — размышлял Митрандир, поглощая подряд все, что стояло возле него. Пить водку он наотрез отказался («я за рулем»), и для него налили в рюмку какой-то сок.
— И грабить-то было нечего, — пьяно бормотал сосед по столу. — Он же был это… как его? бессребренник. Ты знаешь, сколько библиотекарям платят? Да? Знаешь? А он работал. И клуб организовал, понимаешь? И значок тоже он придумал.
— Какой значок? — равнодушно поинтересовался Митрандир.
— А в-вон… на ленте приколот у книжной полки.
Митрандир обернулся. Над книжной полкой, под которой стояла его сумка, висела матерчатая лента с приколотым к ней небольшим значком: стрела, обвитая плющом, на фоне радуги.
— Н-на, возьми на память, — сосед снял значок с ленты и приколол его Митрандиру на куртку. — Сим нарекаю тебя… это… рыцарем Радуги. Во! Эт' надо обмыть.
— Не могу, я же за рулем, — запротестовал Митрандир.
— Да н-ну тебя… — парень махнул рукой и, пьяно пошатываясь, двинулся куда-то в направлении туалета.
Митрандир, чтобы скрыть смущение, принялся разглядывать корешки книг.
Шеститомник Грина. «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. «Сильмариллион» Толкиена — ого-го, на английском языке. «Съедобные и ядовитые грибы» в роскошной суперобложке.
«Интересное издание», — подумал Митрандир. У него дома была такая книга, но эта была гораздо толще. Он потянул книгу на себя и раскрыл.
Das Buch namens
DIE ZAUBERKUNST
oder
die gro?te und wunderschonste Kunst
der uralten und erhabenen Magie
— стояло на титульном листе.
Die Zauberkunst… Искусство волшебства!
Это была та самая книга. Митрандир понял это мгновенно, хотя никогда специально не изучал немецкого. Книга, из-за которой убивают…
Он полистал ее с деланным безразличием, потом сел на стул, снова полистал, закрыл и небрежно, как наскучивший детектив, бросил ее во чрево своей необъятной сумки.
Гости уже начали расходиться, и Митрандир, расправившись с остатками закусок и распрощавшись, подхватил свое барахло и ушел — как ему казалось, не привлекая ничьего внимания.
Мотор «Ковровца» заработал с первого же нажима. Митрандир включил дальний свет и резко рванул с места…
Видимо, только это его и спасло. Из кустов у подъезда грохнул пистолетный выстрел, и пуля рванула воздух у самого уха Митрандира. Ослепленный светом фары, убийца не смог прицелиться. Зато Митрандир прекрасно разглядел его квадратное лицо с горбатым носом и коротким ежиком полуседых волос.
Мотор взвыл на недопустимых оборотах. Колеса взвизгнули, скользя по асфальту. Коляска «Ковровца» приподнялась и оторвалась от земли. Медленно — чертовски медленно! — мотоцикл выезжал на Кексгольмскую улицу, но рука с пистолетом поднималась еще медленнее…
Снова выстрел!
Но Митрандир был уже за углом здания.
Только бы успеть выехать на Ладожскую набережную… Ч-черт, там правый поворот, надо сбросить скорость…
А что, если…
Митрандир, не убавляя газа, резко выкрутил руль влево. Мотоцикл занесло, он вылетел на противоположную сторону и, едва не свалившись в воду, пулей помчался сквозь ночной город — не в ту сторону, откуда приехал несколько часов назад, а прямо в противоположную.
Встречный ветер ревел в ушах. Мелкие песчинки секли по лицу. С левой стороны уже замелькали покосившиеся деревенские избы. Двигатель уже не выл, а надсадно стонал. Митрандир почти физически чувствовал: еще несколько минут такой гонки, и перегретый мотор заклинит. А сзади уже виднелся зловещий отсвет автомобильных фар…
Дома кончились. Промелькнул дорожный указатель с надписью «ПРИОЗЕРСК», перечеркнутой красной полосой — конец населенного пункта.
Просека! Слева — просека!!
Митрандир сбросил газ и свернул в лес. Сто метров… двести… триста… Ку-ку, ребята, здесь вы на машине уже не проедете.
С просеки на тропу он свернул как раз вовремя. Каждая травинка внезапно высветилась, как на ладони…
Мотоцикл с выключенным двигателем катился уже по инерции. Оглушительный треск выхлопов смолк, и теперь уже ничто не выдавало Митрандира, кроме бензиновой вони. Но автомобиль воняет не меньше…
Спрыгнув с сиденья, он откатился в сторону и некоторое время лежал, прислушиваясь к тишине.
Фары автомобиля горели, заливая просеку слепящим электрическим светом. Черная тень убийцы была видна великолепно. Не отрывая от нее глаз, Митрандир нашарил в сумке книгу, засунул ее под куртку и, о чем-то подумав, вытащил острый, как бритва, складной нож.
Горбоносый тип продолжал бродить по просеке, вглядываясь в лес. В его руке по-прежнему был пистолет — армейский, системы Макарова.
Ну иди, иди сюда… Я же тебя вижу, а ты меня — нет. Ну иди, дурачок… Нет, не идет. Боится сойти с освещенного места. Осторожный, гад. Ладно, черт с тобой, живи пока. А мы на всякий случай запишем номер твоей «восьмерки». Эй, а номер-то у тебя тьмутараканский! Ни хрена себе… Хорошо, что я свой от грязи не оттер!
Серый «жигуленок» медленно, задним ходом, выкарабкался на асфальт и, сверкнув последний раз фарами, исчез.
Уехал. В Приозерск уехал. Ф-фу…
А, собственно, чего вы от него ожидали? Он ведь тоже не без опыта, это ж видно. Он только не знает, с кем на сей раз имел дело. Ладно, отставить вечер воспоминаний…
Лучше подумаем, что делать дальше, это полезно. Как на моем месте поступили бы девяносто девять из ста? Он уехал в Приозерск, значит, я поеду в противоположную сторону, обогну Ладогу с севера, затем — на Вологду или Череповец… Угу, вот именно этого он от меня и ждет. Потому-то и убрался в Приозерск так демонстративно. А на самом деле он чуть-чуть отъехал, развернулся — и назад… Или еще хуже: сидит на окраине города и слушает. И услышит, как только я заведу мотор.
Ну ладно, пусть слушает…
Митрандир, упираясь руками в руль, медленно покатил мотоцикл по просеке прочь от шоссе. Он знал, что где-то рядом должна быть железная дорога — и минут через двадцать уперся в насыпь. Вдоль нее тянулась грунтовка — не ахти какая, но проехать на мотоцикле было можно. Теперь — ждать…
Через полчаса где-то в стороне финской границы сверкнул огонь. Еще через пару минут показался тепловоз, с грохотом и лязгом волокущий в сторону Приозерска тяжелый товарняк. Еще чуть-чуть — и голова поезда поравнялась с Митрандиром. Пора!
Грохот железных колес, бьющих в стальные рельсы, заглушил треск мотоцикла. Стараясь не отставать от поезда, Митрандир неслышно проехал через весь город и, выехав на Ладожскую набережную с противоположной стороны, рванул на полной скорости к Петербургу.
Человек, сидевший в засаде на северной окраине Приозерска, слышал только железный грохот удаляющегося товарняка.
— Да нет же, это не та Земля, откуда ты пришла, — говорил Эленнар Алисе. — Такой она могла бы стать лет через сто пятьдесят, да и то вряд ли. Видишь ли, любое событие, меняющее Пути Мира, порождает на соответствующей ветви Мирового Древа развилку. Одна ветка соответствует одному развитию событий, а другая — другому. Так вот, между этим миром и тем развилок более чем достаточно. А потому и вероятность, что тот мир придет именно к этому состоянию, очень мала. Да что я тебе говорю, тебе же это Тилис должен был объяснить еще два года назад!
За левым плечом Эленнара трехметровый человек цвета охры покровительственно положил левую руку на шею оленя, простирая правую к переливающейся над далеким белым городом семицветной радуге. Тут же — выведенные чем-то бурым письмена, соседствующие с красиво выписанными буквами неведомого Эленнару алфавита. Впрочем, если бы он умел читать по-русски, то сообразил бы, что на жестяном щите под гордым лозунгом «ЧЕЛОВЕК — ЦАРЬ ПРИРОДЫ» криво нацарапано ржавым гвоздем: «ДОЛОЙ САМОДЕРЖАВИЕ!!!»
Жена Эленнара Хириэль, некогда Алиса Семенова из Тьмутаракани, по-русски читать умела и нацарапанную надпись видела. Собственно, только поэтому она и задала вопрос, ответ на который ей был и без того известен: ради нескольких минут, чтобы поразмышлять над этой надписью.
«Долой человека» или «долой власть»?
Знак неизлечимости или признак выздоровления?
Если «долой человека», тогда все. Сама возможность возникновения такой мысли означает, что здешний разум хочет покончить жизнь самоубийством. Это бывает. И если это начинают писать на стенах, то дело уже зашло достаточно далеко.
Тогда надо идти на контакт. Не на контакт даже, а на Контакт, который так любят живописать бумагомаратели из Земного Круга. Они даже не подозревают, что при обычном людском отношении к Контакту — пришельцы-де будут такие все из себя развитые, просветят нас, отсталых, устроят нам рай земной, а мы еще будем воротить нос от названия, — при таком чисто потребительском отношении к Контакту быть его не должно ни в коем случае.
Но если у здешних людей больше нет сил, чтобы жить…
Порой человеку достаточно знать, что он не одинок — и он раздумает умирать.
«И потому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе», — вспомнилось Хириэли где-то слышанное.
Стоп. А если «долой власть»?
Тогда это значит: не желаем быть царями природы. Не хотим в ней никакого особого или почетного места. Хотим быть равными среди равных. И эта мысль воспринимается как полукрамола: нацарапано-то гвоздем, чисто по-хулигански.
В таком случае надо искать этого писателя. Или писателей. И идти на контакт с ними.
— Ладно. Пойдем, — подытожила она свои размышления и, поправив висящую за плечом на ремне гитару, свернула в переулок.
Позавчера из этого мира пришел сигнал бедствия, или, как выражаются Странники Восходящей Луны, «весть беды». Молодой парень, отправленный туда с обычным заданием типа «посмотреть, что где, ни во что не встревать и тихо вернуться», примчался назад в состоянии, близком к безумию. По его словам, в том мире люди вдруг сами по себе начали превращаться в скелеты. И не в переносном смысле, а в прямом — буквально за несколько часов плоть превращалась в отвратительную студенистую массу и клочьями отваливалась от костей. А самое страшное, что скелеты жили — ну не то чтобы жили, это он со страху ляпнул, но двигались, ходили. И вдобавок вели себя весьма агрессивно.
Конечно, парень был «козел», то есть новичок. Но даже если четверть его рассказа была правдой, то и это выглядело чрезвычайно серьезно.
И потому Хириэль и Эленнар шли сейчас по узкому переулку в центре незнакомого города. Возможно, уже мертвого или почти мертвого — ни одно окно не было освещено, ни один фонарь не горел.
Впрочем, из подвального окна впереди пробивался тусклый свет.
Хириэль спустилась по лестнице вниз, дернула дверь на себя и вошла.
Их встретили восторженным ревом, в котором уже не было ничего человеческого. Ярко горящие декоративные свечи и старинные керосиновые лампы почти слепили глаза. Но Хириэль зажмурилась не от этого. Безжалостный свет обнаженного пламени не оставлял никаких сомнений: живых за столом — только один. Вон тот мальчишка лет семнадцати с грустными глазами, в которых отражается огонь. А остальные — просто пустые движущиеся оболочки. И много, не меньше десяти… Порченые люди, чтоб их!
— Учат, что есть Бог и есть Дьявол, — говорил между тем сидевший во главе стола опрятно одетый мужчина лет тридцати восьми. — Один из них предлагает вечные мучения, другой — вечную жизнь, то есть, по сути, то же самое. Ибо мертвым не больно, не страшно, не холодно, не голодно, и срама они, опять же, не имут. И потому я предлагаю выпить за смерть абсолютную и окончательную — да избавит она нас от власти богодьявола!
Гориллоподобный тип рядом с оратором налил себе водки, понюхал, передернулся от отвращения, зачем-то налил сверху в тот же стакан подсолнечное масло и залпом выпил. Оратор запрокинул голову и тоже чего-то такого отхлебнул.
— Однако наш подвал посетили бродячие артисты, — продолжал он, указывая глазами на Эленнара и Хириэль. — Просим, господа! Просим, просим!
Послышались жидкие равнодушные хлопки, но почти тут же смолкли. Хириэль расчехлила гитару и проверила настройку. Некоторое время она перебирала струны, как бы не зная, с чего начать, а потом почти прошептала:
Голос ее ширился и креп. Струны вторили ему светлыми аккордами. И дивный город вырастал уже перед мысленным взором Хириэли — быть может, тот самый, о котором некогда писал Франческо ди Милано:
— На кой они сюда вообще приперлись? — возмутилась какая-то сильно накрашенная девица.
Там, откуда они пришли, прерывать менестреля — вещь неслыханная и непростительная. Хириэль резко оборвала песню и раскрыла рот для гневной отповеди…
— Да, действительно, золотые города всем уж полтораста лет как осточертели, — подлил масла в огонь председательствующий. — Тебя… э… как зовут?
— Алиса. Алиса Семенова.
— Итак, прошу внимания! — он постучал вилкой по фужеру. — Сейчас восходящая звезда нашего подвала Алиса Семенова совершит показательный половой акт с моим лучшим другом Васей. Вась, помоги девушке раздеться!
— И бутылку, бутылку ей воткнуть! — захихикала накрашенная.
Гориллоподобный с усилием встал, повернулся к Алисе… и вдруг его голова со страшным грохотом разлетелась на куски.
Никто не заметил, как грустный мальчишка пробрался к двери и вынул из-под широкой рубахи пистолет.
Председательствующий с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами, как будто в неимоверном удивлении, сделал шаг назад, нелепо взмахнул руками и упал, опрокинув стул. В горле у него торчал обоюдоострый метательный нож.
— Так, значит, мертвым не стыдно? — тоном, не предвещающим ничего доброго, медленно произнес Эленнар. — Да, вы правы: стыдно бывает только живым. Те, кому стыдно, еще не совсем безнадежны. А вы… вы носите имена, будто живые, но вы — мертвые. И ужасно боитесь превратиться в скелеты… боитесь сменить одну пустую форму на другую! Пошли, нам здесь делать нечего.
Хириэль шагнула в дверь, толкнув ее спиной. Эленнар вышел за ней. Парнишка, держа тяжелый пистолет двумя руками, довольно-таки грамотно прикрывал отход.
Внезапно он нажал на спуск, отпрянул за порог и задвинул засов. Хириэль успела еще увидеть, что пуля попала в керосиновую лампу. Резервуар почему-то разлетелся вдребезги, и разбрызгавшийся керосин мгновенно вспыхнул…
— Больно много чести для них — огонь осквернять, — хладнокровно заметил Эленнар. — Ты откуда?
— Из Старого Метро.
— И много вас там?
— Порядочно.
— Понятно. Веди к своим.
— А мне стыдиться нечего, — говорил в этот момент Тилис, не догадываясь даже, как странно перекликаются его слова с прозвучавшими только что совсем в другом мире. — Ну да, нас в свое время искажали. Делали из нас всякую мерзость. Но ведь не исказили же! Да и тебя тоже, даром что драконов тогда перепортили почти всех.
— Ох! — раскатилось под сводами пещеры. — И за что я тебя так люблю? Наверное, за то, что ты на меня совсем не похож. Только душа такая же. Пламенная.
Тилис смутился и, чтобы скрыть это, склонился к чешуйчатой шее зверя и осторожно сковырнул отставшую золотистую чешуйку.
— Не порть красоту, — шутливо проворчал дракон.
— Да разве это называется «портить»? — Тилис откинул длинные темные волосы с правой стороны, показывая глубокий и узкий шрам — след от давнего удара мечом.
— Вот что называется «портить», — мрачно прокомментировал он. — Знаешь, как больно было? До вечера без сознания пролежал. И до сих пор иногда болеть начинает. Да так, что в глазах темнеет.
— Я чувствую, — ответил дракон. — От твоей головы холод исходит. Так это рана?
— Мне стыдиться нечего, — повторил Тилис. — Я сражался с Искаженным.
— Что поделаешь, — добавил он немного погодя. — Это всегда бывает с теми, кто принял Истинное.
Дракон не возразил, хотя Тилис был не совсем прав. Демонстративное неучастие в зле — это тоже форма сопротивления. Иногда очень эффективная.
— Ладно, — нарушил затянувшееся молчание Тилис. — В конце концов, все мы враги одного Врага.
— Только что об этом скахут твои сородичи? — усмехнулся дракон.
— Да, наверное, то же самое, что и твои. А пусть говорят!
— Привет тебе, Путник!
Митрандир мгновенно проснулся и, выпрыгнув из своего гамака, схватился за нож.
— Ф-фу… — пробормотал он, разглядев как следует своего «вероятного противника». Мальчишке, сидевшему на пеньке, было самое большее лет одиннадцать.
— Слушай, парень, нельзя ж так пугать! Заикой сделаешь.
— А что? Тебя уже кто-то напугал? — спросил мальчишка, вытаскивая из-под белого комбинезона (это в лесу-то!) небольшую металлическую пластинку на цепочке.
Митрандир подошел поближе. На пластинке сияла эмалевая радуга — точно такая же, как на значке, приколотом до сих пор к его куртке. Но вместо стрелы, обвитой плющом, под радугой были изображены две руки, встретившиеся в рукопожатии.
— Ты из «Радуги»?
— Ну да. Друг Ордена. Так кто же тебя так напугал?
Митрандир безнадежно махнул рукой и сел на землю. Напряжение последних дней прорвалось все разом.
— Получили мы на днях письмо из Приозерска… — начал он.
Мальчишка внимательно слушал, изредка выспрашивая подробности.
— Покажи книгу! — потребовал он, когда Митрандир кончил свой рассказ.
Книга по-прежнему лежала в сумке, аккуратно завернутая поверх суперобложки в полиэтиленовый пакет.
— Сними… И это тоже…
Митрандир, твердо решив ничему не удивляться, развернул полиэтилен и снял суперобложку.
Глаза мальчишки расширились.
— Вот это да… — прошептал он, трогая ладонью переплет. — Такое сокровище…
— Еще бы! Семнадцатый век.
— Да я не об этом! Ты хоть чувствуешь, какая от нее силища исходит? Ты представляешь, сколько в ней знаний сокрыто?
— Пока не представляю, — честно признался Митрандир, — я по-немецки довольно слабо понимаю. Постой, а ты где научился в таких вещах разбираться? Ты что, из этих… из Странников Восходящей Луны? — спросил он, вспомнив Алисину рукопись.
— Да нет. Я же сказал, я — Друг Ордена. Ордена Радуги.
— «Сим нарекаю тебя Рыцарем Радуги!» — вспомнил вдруг Митрандир.
— Ну да. Это у них формула посвящения. А у тебя знак Путника. «Путник открывает Звездные Пути, и хранит их, и начинает свой путь в небо там, где он стоит», — процитировал Друг Ордена какую-то древнюю книгу. — Только сейчас они говорят проще. Так, значит, того Путника убили?
— Убили. И квартиру обыскали. Ты знаешь, кто?
— Надо подумать. Дай, пожалуйста, свой знак.
Митрандир отстегнул значок. Мальчишка осторожно взял его двумя руками, сполз с пенька и сел на пятки. Лицо его заострилось, полуприкрытые глаза ушли куда-то внутрь, а голос, казалось, звучал из другого мира:
— Вижу носящего сей знак… Вижу носящего сей зная… Он был худой и узколицый, да?
— Не знаю, — ответил изрядно заинтригованный Митрандир. — Я его ни разу в жизни не видел.
— Спроси… Спроси про него что-нибудь.
— Он убит?
— Да!
— Кто его убил?
— Рыцарь… Рыцарь Радуги.
— Кто приказал?
— Черный Командор.
— Цель?
— Закрытие всех Путей, кроме своих.
— Зачем ему это нужно, я спрашиваю?
— Власть.
— Над Орденом?
— Не только.
— Он хочет власти над миром?
— Над всеми мирами.
— Что?!
— Над всеми мирами. За ним стоят… — Митрандиру показалось, что он сказал что-то вроде «награ».
— Награ? Кто такие награ?
— Не могу сказать… не могу. Нельзя об этом говорить. Нельзя… нельзя… — Друг Ордена говорил все тише и тише.
Митрандир схватил его за плечи и резко встряхнул.
— Спасибо… — пробормотал мальчишка, мало-помалу освобождаясь от своего состояния.
— Кто такой Черный Командор? — спросил Митрандир.
— В Ордене поначалу была группа, следящая за соблюдением орденского Устава.
— Внутренняя служба безопасности? Ха-ха!
— А потом гроссмейстер этого отряда основал свою провинцию и самочинно провозгласил себя командором.
— А сейчас решил заграбастать всю власть в Ордене? Ну и сволочь!
— Ага. А Великий Магистр скрылся, и меч с собой унес.
— И Орден бросил?
— Не бросил. Я же говорю, он унес с собой меч Магистра.
— А, понял. Чтобы в его отсутствие не выбрали нового.
— Чтобы власть не принадлежала никому. На, возьми свой знак. Кстати, как тебя зовут?
— Когда как. По документам — Сергеем. А в тусовке Митрандиром кличут. А тебя?
— Энноэдель.
Мальчишка поднялся с земли и выпрямился, словно собираясь отдать боевой приказ. Митрандир рефлекторно встал по стойке «смирно».
— Слушай, о Путник, носящий имя, прославленное в веках! — сказал Энноэдель. — По закону Ордена ты должен идти в ближайшую крепость и рассказать там обо всем, что слышал и видел. Но ты не знаешь Путей. Поэтому пойду я. А ты… когда ты разберешься в книге, мы с тобой встретимся на Путях. И да будет осиян звездами час нашей встречи!
Он отсалютовал Митрандиру неизвестно откуда появившейся в его руке шпагой, повернулся и исчез в лесу.
— До встречи, Энноэдель! — крикнул Митрандир.
— До встречи, Митрандир! — эхом донеслось из самой глубины леса.
Есть много способов для того, чтобы из одного мира попасть в другой. Это можно сделать во сне, или в глубокой медитации, или через смерть — умерший в одном мире практически всегда продолжает жить в другом, если только он не стал еще при жизни пустой оболочкой. А Странники Восходящей Луны владеют магией Путей.
Различны цели, ведущие Странников. Одни ищут свою родину — не земную, а другую, ту, где человек закончит свои странствования и будет жить всегда. Те же, кто нашел (таковы фаэри), уходят странствовать по чужим мирам, чтобы лучше познать свой.
И все они уходят на Пути, когда опасность угрожает Древу Миров, имя коему — Иггдрасиль.
…В Старом Метро к Хириэли и Эленнару присоединились еще трое: девушка небольшого роста по прозвищу Тинрис, маленький плотный парнишка, назвавшийся Хоббитом, и угрюмый Чернокнижник в кожаной куртке. Что же до мальчишки с пистолетом, вступившегося за них в подвале, то его звали Сталкером. Пистолет, кстати, ему пришлось оставить, и теперь его ремень оттягивала «сталкерка» — длинный узкий тесак, сделанный из большой пилы, с зубьями по тупому краю.
Первый же день принес сногсшибательное открытие: скелеты откуда-то приходили и куда-то уходили. Начинаясь в городском парке, Путь уходил прямо вверх, в круг Мидгарда — то есть туда, откуда вчера пришли Хириэль и Эленнар…
Положение из серьезного становилось отчаянным. Идти в Мидгард прямо сейчас значило притащить эту дрянь за собой. Но и ждать, пока они расползутся по всем окрестным мирам, тоже было нельзя. Оставалось одно: разведать, откуда и куда идут скелеты.
И потому шестеро Странников шли сейчас через сухостойный лес. Хвала Всеединому, не в Мидгарде. Но близко, слишком близко к нему…
— Хижина! — внезапно крикнул Сталкер.
Это была даже скорее не хижина, а некое приземистое сооружение из жердей и соломы. Но сквозь дыру в крыше вился легкий дымок — там кто-то жил.
— Эй, хозяин! — позвал Эленнар, подойдя к занавешенной одеялом дыре, заменяющей дверь.
Из-за одеяла выглянула голова, обрамленная длинными рыжими космами, а вслед за нею — и ее обладательница. Рваный полушубок, надетый, похоже, на голое тело, мужские холщовые штаны, деревянная резная палка в левой руке и кольцо с рубином на правой указывали род ее занятий с полной определенностью.
— Ох! И тут нет покоя бедной старой Даэре! — притворно возмутилась ведьма.
— Старая? Не такая еще и старая. Уж никак не больше тридцати. Верно ведь, хозяюшка? — улыбнулся Эленнар.
— Тебе-то самому сколько? — рассмеялась Даэра. — Я же вижу, кто ты. Люди постольку вообще не живут. Так с чем пожаловали?
— Нашествие Пустоты, — Эленнар сказал это таким тоном, каким говорят о скверной погоде.
Даэра, казалось, ничуть не удивилась. Кивнув, она скрылась за занавеской и через несколько секунд вернулась, держа в руке горящую лучину. Эленнар поднес ладонь к самому пламени и несколько секунд стоял так. Тонкие его пальцы светились подобно язычкам огня, будто становясь его частью. Ведьма тоже протянула руку — и, казалось, пламена слились в одно, неяркое в свете дня, но живое и горячее. Ни Тьма, ни Пустота не способны противостоять ему. Эленнар это знал — и видел, что знает это и Даэра.
— Откуда? — спросила она, погасив лучину.
— Из Земного Круга. Движется сюда и, возможно, выше. Куда — не знаю.
— Пойдем. Ты и ты, — ведьма указала пальцем на Эленнара и Хириэль.
В хижине, вопреки ожиданиям, было чисто. Даэра зажгла свечу и поставила ее так, чтобы свет отражался в чаше с водой.
— Смотри так, чтобы видеть одновременно огонь и его отражение, — сказала она. — Постарайся ни о чем не думать, ответ сам должен прийти.
— Да знаю я… — пробормотала Хириэль.
— Ты садись напротив и слушай, что скажет она.
Эленнар сел.
— А я — между вами. Есть? Начинаем. Откуда и куда идут твари Пустоты?
Хириэли вдруг почудилось, что свеча распускается, превращаясь в крошечное деревце с пылающей над его вершиной яркой звездой. «Поближе!» — скомандовала она себе. Ага, так и есть: вот они, скелеты. Идут с самого низа, прямо к звездочке…
— Вижу их, — сказала она. — Движутся от Нижних Путей к Источнику.
— Вижу как плющ, обвивающий Древо, — отозвался Эленнар.
— Плющ… паразиты Древа… — бормотала Даэра. — Ага, вижу их. А, да это старые знакомые! Кто их вызвал?
— Крепость. Черная крепость.
— Две крепости. Две крепости и один хозяин.
— Две крепости и один хозяин. Две черные крепости… Это Черный Командор! — воскликнула Даэра. — Он что, хочет гибели всех миров?
— Он хочет власти, — отозвалась Хириэль. — Власти любой ценой.
— Не он. Нет, это не он. За ним стоят другие. Настоящие паразиты… — голос Эленнара звучал все глуше и глуше.
— Он хочет власти, но за его спиной стоят другие. Они используют его как инструмент. Кто они?
Молчание.
— Кто они? — переспросила Даэра. — Вот две крепости, вот их хозяин. Кто стоит за ним?
Из-за спины Черного Командора медленно выглянул… безобразный, крылатый, с пылающими адской злобой красными глазами…
— Дьявол! — пронзительно крикнула Хириэль.
— Награ! Демоны Пня! — отозвался Эленнар.
— Здорово, Мунин!
— Ой, Митрандир! Приехал?
— Как видишь. И книгу с собой привез. Поломатый у тебя?
— Нет, он еще не пришел. Да ты заходи, там такое показывают…
— Да в чем дело-то? Почему у тебя на квартире? Почему не в клубе, как всегда?
Но Мунин уже тащила Митрандира в комнату. Перед телевизором восседало человек десять иггдрасильцев. А на экране…
— Смотри, смотри. Во кино — московские друг друга выносят! — хохотала Мунин.
— Доигрались! — хмыкнул Митрандир.
В черном московском небе факелом пылал Белый Дом, и в его сторону неслись огненные пунктиры автоматных очередей. И тут же, на тротуаре — толпа пресненских обывателей. Казалось, все это происходит не в их стране, а где-нибудь в системе Тау Кита, никак не ближе.
— «Там таукитайская братия свихну-улась, по нашим поня-а-тиям», — издевательски пропел кто-то.
— Я вас умоляю! Только не щадите их! — хорошо поставленным голосом воскликнула во весь телеэкран Галина Вишневская.
Хохот и подначки мгновенно прекратились.
— Ну и ну! — потрясенно пробормотала Луинирильда. — Умолять не щадить! И это — интеллигенция?
— Да, — спокойно ответил Митрандир. — А что ты, сестренка, хочешь? Что есть, то есть. У нас, значицца, интеллигенция народная. И разделяет, стал-быть, идеалы нашего раззамечательного народа. А они были и есть хуже даже коммунистических. «Ибо сей народ — богоносец, — загнусавил он, зажав нос двумя пальцами, — грядущий обновить и спасти мир именем нового бога, и ему единому даны ключи жизни и нового слова». Да чепуха все это на постном масле! Нет никакого народа-богоносца и быть не может! Нельзя быть святым по праву рождения, понимаете вы это или нет? Богоносцами становятся, а не рождаются!
— Понимаю, — спокойно произнес Хугин. — А зачем же так волноваться?
— Да затем, что у девяносто девяти процентов мозги сделались набекрень, они поверили в эту чушь и понесли своего нового бога обновлять мир. В Польшу, в Прибалтику, в Чехословакию, Венгрию…
— И в Афганистан? — насмешливо бросил кто-то.
— Да. И в Афганистан. А что? Я не отпираюсь. Я тоже тогда верил. А потом понял, какого бога нес.
— Ну и какого же?
— А того самого, что с рогами и с хвостом рисуют! — зло ответил Митрандир. — Нет никакого нового бога, Бог один — старый!
— За что кровь проливали, братишечки? — продожал вещать все тот же стебщик.
Митрандир стиснул зубы так, что, казалось, он сейчас выплюнет их на пол. Но, огромным усилием воли справившись с собой, он произнес почти спокойно:
— Проливали-то в основном чужую. Ладно, к черту. Оставим этот спор славян между собою.
Он протянул руку и выключил телевизор.
— Лучше посмотрите, что я привез из Приозерска.
— Ту самую книгу? — ахнула Мунин. — С абзацем про тьмутараканского идола?
— Ту самую. Только насчет абзаца не знаю, я по-немецки плохо читаю.
Об убийстве библиотекаря Митрандир твердо решил молчать. Серая «восьмерка» приехала в Приозерск из Тьмутаракани — это было слишком очевидно.
— Послушайте! — восторженно завопила Мунин. — У меня потрясная идея! Давайте разыграем Поломатого!
— Можно. А как? — поинтересовался Митрандир.
— Он хочет найти то самое Кольцо. Так? В книге есть абзац о тьмутараканском идоле, который дает абсолютную власть над миром. Мы переводим этот абзац и вставляем туда намек на зарытое под идолом кольцо. То самое. Насколько мне известно, Поломатый по-немецки знает только «хальт» и «хенде хох». Понимаете?
— Не совсем. Кольца же там не будет?
— Не будет, так сами сделаем. Латунное. И руны вытравим. Мерлин, ты вроде химик? Сумеешь?
— Сумею, — кивнул бородатый мужчина.
— Он же заметит, что кольцо латунное.
— Не успеет. Как только он начнет копаться, за ним сразу же придут все девять назгулов.
— Ха-ха-ха! — расхохотался Митрандир. — А их кто сыграет? Мы, конечно?
— Ну да. Черных плащей я понаделаю. Только закутаться надо будет поплотнее, чтобы лица не были видны.
— Тогда уж и маски надо.
— Точно! — обрадовалась Мунин.
— Ладно, — сдался Митрандир, — одного назгула я беру на себя. Ты, Мунин, тоже. Мерлин, ты? Берешь? Отлично. Кто еще? Хугин, не хочешь принять участие?
— Нет. Я вообще не собираюсь потакать ничьим дурацким выдумкам, — сердито ответил Хугин. — Митрандир, ты же вроде кое-что понимаешь, так чего ты в это дело ввязался? Ты знаешь, чем это может кончиться?
— Хугин, я тебя умоляю! Тебе что, этого дурака жалко? — возмутилась Мунин.
В этот момент в прихожей раздался звонок. Мунин босиком сбегал к входной двери, заглянула в глазок и, вернувшись, шепотом распорядилась:
— Тихо! Мы сидим и смотрим книгу! Это Поломатый!
Иггдрасильцы были бы немало удивлены, если бы знали, что через несколько часов в недрах местного управления КГБ будет составлена бумага, в которой их назовут «гражданами, личность которых по делу не проходит и не устанавливалась». Но это было предопределено в тот самый момент, когда Гэндальф Поломатый нажал кнопку дверного звонка.
Началось все с того, что первого октября сего 1993 года в номере гостиницы «Пошехонье» была задержана гражданка Цепляева Л. А., занимавшаяся любовью сразу с двумя гражданами одной самопровозглашенной кавказской республики, некими Кавтарадзе А. Р. и Гогишвили Г. В.
Никогда в жизни это дело не легло бы на стол полковника Коптева. Но, во-первых, партнеры гражданки Цепляевой по группенсексу официально были иностранцами. А во-вторых, и в главных, она это делала не за деньги, а за полиэтиленовый пакет, содержащий нечто. И это нечто вполне тянуло этак на полторы сотни долларов.
Да нет же, это были не наркотики — этой гадостью Коптев не занимался даже по долгу службы. В пакетике были небольшие проволочки. Платиновые. И таких пакетиков у тех иностранцев было ровным счетом восемнадцать. Девятнадцатый они, очевидно, не поделили и решили совместно прокутить с вышепоименованной гражданкой Цепляевой.
Кутеж кончился скверно. Очень скоро они признались, что приобрели платину с целью последующей перепродажи, а продал им ее некий «хромой сантарец».
Кто такой «сантарец» — это удалось выяснить почти сразу. Экспертиза установила, что платиновые проволочки являются частями термопар, предназначенных для измерения высоких температур. А остальное было уже делом техники: во всем городе такие термопары применялись только на заводе «Антарес». Хромых на этом заводе, согласно данным тамошней амбулатории, было пятеро. И отношение к термопарам имел только один из них — инженер метрологического отдела Геннадий Николаевич Бобков, известный среди иггдрасильцев как Гэндальф Поломатый.
Установленная за ним слежка пока ни к каким результатам не привела. Термопары он за проходную не выносил, крупных покупок не делал, коммерческий банк не посещал — короче, вел себя как нормальный и законопослушный обыватель.
Коптев же тем временем знакомился с заводом. «Антарес», как и все подобные ему предприятия, был обнесен мощным бетонным забором с колючей проволокой по верху, сторожевыми собаками по периметру и вооруженными охранниками в проходной. Продукция вывозилась на железнодорожных платформах, тщательно укрытая брезентом. И если бы из-под него, как шилья из мешков, не выглядывали стволы танковых орудий, если бы из-за забора не раздавалось урчание дизелей, если бы, наконец, на заводе не работало несколько тысяч местных жителей, после второго стакана начинавших ныть и хныкать о своем нежелании трудиться на третью мировую — то, разумеется, никто и никогда не узнал бы, что делают на заводе «Антарес».
— Секретинизм! — горько вздохнул Коптев, провожая взглядом готовый к отправке танк.
— Прошу прощения? — переспросил сопровождающий его директор.
— Я говорю, что это вон у тех ворот часовой без оружия стоит?
— А-а, понял. Там заводская свалка.
— Свалка? И что, туда тоже по спецпропускам?
— А как же!
Коптев понимающе кивнул. Казалось, свалка его больше не интересовала. Однако через полчаса, выйдя из проходной, он обошел вокруг заводской территории и оказался в узком, донельзя загаженном переулке. Железные ворота в бетонном заборе были заперты на замок, но между створками оставалась щель, куда вполне можно было пролезть, даже не запачкав пальто. Коптев не ошибся: это действительно была заводская свалка. Никакой охраны у наружных ворот не было. Да и на самой свалке — тоже. Термопары валялись повсюду. Правда, лишь немногие из них содержали платину, но зато корпуса этих немногих имели специальную маркировку. Таким образом, задача потенциального расхитителя драгметаллов упрощалась до предела.
А, кстати, интересно было бы выяснить: на какую помойку выбрасывают золото?
Эх, да то ли еще иногда выбрасывают…
Давным-давно Младшие боги, сотворенные волею Творца, воспели Мир Сущий, и в Начале Времен обрел он форму и плоть, и стал обиталищем миллионов существ, живых в Живом Мире. Тем из них, кто был сотворен последними, Господь даровал малую частицу Его Духа — и потому зовутся они Детьми Божьими.
Шли годы, росло и ветвилось Мировое Древо, и беспечальной была юная жизнь.
Но случилось так, что один из Младших богов, чье имя с тех пор неназываемо, возжелал власти над всеми мирами Древа. Всеотец хотел до Конца Времен восседать в своем хрустальном чертоге в окружении миллионов и миллионов любящих и любимых детей — этому же нужны были лишь послушные рабы, слепо исполняющие его волю. И он провозгласил себя Владыкою Судеб.
На стенах глубочайших подземелий нарисовал он могучих воинов и, вдохнув в них некое ублюдочное подобие жизни, повел их на Источник — средоточие Истинного Пламени, тайной сути всего живого.
И тогда были откованы Хрустальные Мечи, предназначенные сокрушать лишенные сущности пустые формы. Ибо лишь пустыми формами были воины Врага — и они были сокрушены.
Но нельзя уничтожить несуществующее. И потому, победив, самой победой своей Младшие боги признали, что в мире могут быть воплощены формы без сущности — может существовать Пустота.
Горько оплакивали они оскверненный и искаженный мир, не в силах более взирать на свои хрустальные клинки. И Младшие боги отдали их Детям Творца, дабы хранили они Древо от новых искажений.
Один из таких мечей с незапамятных времен хранился в фамильной сокровищнице герцогов Бьорнингардских…
Колокол на башне возвестил о закрытии ворот, когда Странники были уже ввиду города. Четверо из Старого Метро глядели на его зубцы во все глаза — они никогда еще не видели города, полностью окруженного стенами. Трое остальных, впрочем, были удивлены не меньше — подъемный мост через городской ров был по-прежнему опущен, и охраны не было видно. А вот для нагнавшего их светловолосого гиганта, опоясанного широким мечом, это зрелище, похоже, было уже привычным. Дружески кивнув ведьме, он подошел ближе и спросил:
— Что, опоздали?
— Опоздали! — Эленнар безнадежно махнул рукой.
Но светловолосый глядел не на Эленнара, а куда-то мимо него — на быстро движущиеся пальцы Даэры.
— Пойдемте. Я вас проведу, — сказал он странно изменившимся голосом.
До самых ворот не было произнесено ни слова.
«Край непуганых идиотов! — мрачно размышляла Хириэль. — Мост не подняли, охрану на стены не выставили… Ох, сейчас мы их всех напугаем!»
Стук тяжелого кулака в ворота прервал ее мысли.
— Пач-чему в неурочный час? — рявкнул изрядно пьяный стражник. — А, это вы, господин советник. А эти с вами?
— Со мной, — ответил советник.
Ворота открылись чуть пошире.
— А вы в гости к господину советнику или по делу?
— По делу! — отрезал светловолосый.
— Тогда с вас семь тинко деловой пошлины, да еще пять на благоустройство города. Итого двенадцать.
— Что?! — советник почти не повысил голоса, но стражник даже присел со страху. — Сколько, ты сказал?
— С-семь тинко деловой пошлины…
— С герцога получишь, когда протрезвеешь.
— В-вы… к его светлости?
— А что, он до утра не принимает?! Разбудить! Гонца к нему послать! Драть вас, мерзавцев, некому!
— С-соблаговолите подождать в кордегардии… — пролепетал испуганный стражник.
— Это в караулке, что ли? Где это вы еще таких слов нахватались… Ладно, пшел!
Проводив убегающего взглядом, они вошли в боковую дверь возле ворот.
Под потолком плавали густые облака сизого дыма, вонь от портянок и сивушного перегара стояла такая, что хоть алебарду вешай, а стены были густо изукрашены надписями — половина из них ругательски ругала службу, его светлость герцога и чудесный город Бьорнингард впридачу.
— Вот ежели примем по одной, то будем друг друга это… уважать, — невнятно поучал кого-то в углу седой стражник. — А ежели по окончании смены еще, тогда можно и жену повоспитывать по толстой роже.
«Угу, — подумала про себя Хириэль. — Жаловаться некому и бессмысленно».
— А ежели ты с утра встать не можешь, то, опять же, это… лечись, — продолжал пьяный. — Подлечишься — и сюда. Пришел — значит, пришел, а прочее никого не это… не волнует. Хошь — валяйся тут, хошь — заступай. Пропустишь кого — тоже не беда. Коль выпил — простят. Скажешь, пьяный был, ничего не помню.
— А ну как не простят?
— Кто? — искренне удивился пьяный. — Герцог, что ль? Дак его светлость сами не просыхают. Недавно каким-то из Цельзиана хрустальный меч пропил, теперь гуляет. Пондравилось им. Светится. Ну, светится и светится, а что с того толку? Так что не бойсь, н-наливай! Во шкалики шкаликов — оп-прокинь!
Даэра незаметно тронула руку советника. Тот кивнул головой, показывая, что слышал, и вновь углубился в созерцание нарисованных на стене женских частей, пока грохот сапог не оторвал его от этого занятия.
— Господин советник! — доложил примчавшийся. — Его светлость герцог просили передать, что никого не принимают, у них приступ.
— Приступ этой болезни называется «запой». Доложи, как положено.
— Так что у его светлости запой, он никого не принимает.
— Понятно. Ступай и отопри ворота, мы пойдем дальше.
— Подождите, я сейчас, — сказала Даэра и, шагнув к седому стражнику в углу, обратилась к его собеседнику. — Ну-ка, подойди поближе!
— Ведьма? — молодой парень мгновенно протрезвел.
— Смотри сюда! — Даэра устремила магический жезл прямо на него.
— Не буду! Не хочу! Не боюсь! — выкрикивал парень, но его глаза были уже намертво прикованы к полированному бронзовому набалдашнику. — Я знаю, ты посвящена в эту чепуху! Я не верю! Не верю! А… что тебе угодно, владычица?
— Мне угодно, чтобы ты завтра утром проспался, пошел на базар и кричал там до вечера: «Горе тебе, Бьорнингард, ибо Пустота поселилась в твоем сердце!» Когда солнце зайдет, поступай, как знаешь. Пошли, я все сделала, — сказала ведьма, пряча жезл. — И подумать только, что я когда-то жила среди них!
Прекрасны ледяные пики, вздымающие к синему небу свои холодные грани. И чем ближе подходит к ним путник, тем учащеннее бьется его сердце, а если это сердце молодо, то с губ срывается песня. Но там, за кромкой снегов, кровь стучит в ушах молотом, и серая муть застилает глаза. Хочется сесть, уронить голову на колени и замереть в неподвижности. Но этого делать нельзя, надо заставлять себя двигаться. Это помогает. Потом привыкаешь и уже обходишься без этого. Но первые день-два — самые мучительные…
Маленькие следы то и дело начинали петлять из стороны в сторону, но неизменно возвращались на тропу, ведущую к Цельзиану.
— Надо догнать, — сказал советник. — Он уже не выдерживает.
Никто ничего не ответил. Все берегли дыхание. Чернокнижник прижимал к лицу горсть снега, тщетно пытаясь остановить идущую носом кровь. Даэра, стиснув зубы, мучительно боролась с приступами тошноты. Они были старше всех — им приходилось тяжелее. Но если не нагнать того, кто шел впереди, выбиваясь уже из последних сил — он упадет на снег и умрет. Сразу, если первым не выдержит сердце. И чуть попозже, если раньше сломится воля. Значит — вперед. Только не бегом…
— Вот он! — прохрипел Эленнар, указываю рукой на что-то, видное только ему.
— Где?
— Он в белом. Смотри вон на ту скалу.
На черном фоне белая фигура была видна великолепно. Но, как только он опять ступит на снег…
— Бегом! — крикнул советник.
Мальчишка лет одиннадцати уже шатался, как пьяный. Эленнар догнал его, схватил за плечи и грубо встряхнул. Голова, обвязанная белым платком, откачнулась назад и бессильно мотнулась за плечами.
— Вы уже пришли? — слабо пробормотал он. — Именем Источника заклинаю вас: дайте дойти до Цельзиана!
— Дойдешь, — ответил советник. — Мы тебя понесем. Эй, кто там отстает! Подтянись!
В ворота крепости они стучались уже на рассвете. Стражник в синей форме пропустил их без звука, едва лишь советник расстегнул куртку и достал из-под нее какую-то круглую металлическую бляху.
— Привет тебе, Гроссмейстер Ордена! — внезапно сказал мальчишка.
На груди советника открыто сверкал знак: полукружье радуги и под ним — меч с возлежащими на рукояти четырьмя ладонями.
— Я — Друг Ордена, — он достал свой, со встретившимися руками. — К какой провинции ты принадлежишь? К Синей?
— Нет. Я из Серой.
Пройдя через небольшой чисто выметенный двор, они вошли в замок. Внутри было тепло, но не душно, и сложенные из тесаных камней стены не оскорбляли глаза ни одной посторонней надписью. Вдали по коридору раздавался чей-то звучный голос:
— Щит рыцаря есть прибежище слабого и угнетенного, и мужество рыцаря должно поддерживать всегда и во всем правое дело того, кто к нему обратится.
Да не обидит напрасно рыцарь никогда и никого, более же всего да убоится он оскорбить злословием честь отсутствующего, скорбящего и бедного.
Жажда прибыли или благодарности, любовь к почестям, гордость или мщение да не руководят его поступками, но да будет он везде и во всем вдохновляем честью и правдою.
Да не вступит рыцарь в неравный бой иначе как на стороне слабейшего…
— Что привело вас в Цельзиан? — осведомился внутренний часовой, когда Серый Гроссмейстер предъявил свой знак и ему.
— Люди Черного Командора уже убивают Путников, — сказал Энноэдель, ибо это был он. — Я шел сюда именно с этим.
— Мы принесли еще худшую весть: Черный Командор развязал Нашествие Пустоты, — сказала Даэра.
— И третья новость, которую вы уже, конечно, знаете, — добавил Гроссмейстер. — Бьорнингардский герцог допился до того, что пропил Хрустальный Меч.
— Знаем, — кивнул стражник. — Наш командор его и купил. Пройдите прямо к нему, он у себя.
— Новости, что и говорить, хуже не придумаешь, — подытожил командор спустя несколько часов. — Приняв Хрустальный Меч, мы обязаны защитить живые миры от Пустоты. А это означает войну. Пока я вижу только один способ ее избежать. Мы должны пойти в Эстхель, созвать в Круглый Зал командоров всех провинций и потребовать от Черного объяснить свое поведение. Если он не придумает ничего лучше войны Ордена с Орденом — вина за это ляжет на него полностью.
— В Эстхель так в Эстхель, — вздохнул гроссмейстер. — Хотя не думаю, что это кончится добром.
— Я только хотела бы отослать письмо, — попросила Хириэль. — Это возможно?
— Возможно. Вот перо, бумага и чернильница. Только не очень много.
Хириэль немного подумала, подбирая нужные слова, а затем вывела на листе бумаги самыми мелкими фаэрийскими рунами, которые знала:
«Мидгард, Иффарин, замок Сильвандир.
Тилису, посвященному Братства, от Хириэли привет. Странник, посланный к тебе перед нашим уходом, должен был рассказать, что случилось. На самом деле это не болезнь, а Нашествие Пустоты. Начинается оно с того, что вырастает поколение, не умеющее верить в сказки, магию, Источник, вообще все, что не принадлежит этому и только этому миру. Оно кажется трезвым, прагматичным — и это так. Оно кажется добрым, мудрым, человечным — но это уже неправда. Оно не злое и не доброе, оно не знает и не желает знать добра и зла. Вот тебе одна из их главных примет: они перемещаются по своему миру лишь в поисках, где дешевле. Им безразлична радость путешествий, наслаждение не пробованными до того плодами, счастье беседы с тем, кто другой. А потом они вообще перестают радоваться, ибо в них умирает сущность. И тогда приходят твари Пустоты. Люди, которым я верю, говорят, что их можно уничтожить только огнем. Может быть, Братству это пригодится.
А за дверью продолжал звучать голос:
— Гибнущего спаси; голого одень; потерявшему коня отдай своего; проезжему не мешай; идущему не перечь; старшего почитай; младшего береги; сироту воспитай; павшего с честью — помни. Делай, что должно, и будь что будет — вот заповедь Рыцаря Радуги!
Несколько часов спустя Тилис вошел в пещеру дракона, с удовольствием втянув ноздрями запах накаленного металла. Вместо обычной белой рубахи и сандалий на нем были тяжелые сапоги и плотный кожаный подкольчужник, непроницаемый даже для самого сильного ветра.
Он достал из-за пазухи письмо Хириэли и прочел его вслух.
— Видишь, чем дело обернулось?
Дракон молчал.
— Никто теперь не сможет упрекнуть, что я сюда ходил.
— Залезай на мою спину, — неожиданно откликнулся дракон.
Не одно столетие прожил на свете Тилис, но даже не подозревал, как это здорово — летать. Чешуйчатое тело мягко покачивалось в такт взмахам могучих крыльев. Встречный ветер трепал и рвал длинные волосы. А внизу медленно проплывали горные хребты, пустыни, реки, озера…
«Надо будет еще веревку или ремень, чтоб держаться», — подумал он.
Оранжево-золотистый змей медленно и плавно снижался. Впереди уже вырастали пещеристые скалы и порхающие вокруг них птицы…
Нет! Это были не птицы. Это был Город Драконов — тот самый, о котором слышали многие, но никто и никогда еще не видел!
Кроме самих драконов, конечно.
В «Иггдрасиле» в ту ночь кипела жизнь. Горели черные свечи, распространяя скипидарный запах гуталина, два зеркала отражались одно в другом, и бесконечный коридор огней сходился вдали. Мерлин помешивал в чаше какую-то дрянь.
пели самозваные маги на мотив хора ведьм из «Макбета».
начала Мунин.
грянул хор.
подхватил Митрандир.
пропела Луинирильда.
закончил Мерлин.
Чаша пошла по кругу. Если бы Поломатый не был до такой степени напуган, он бы заметил, что и Мерлин, и Митрандир, и Луинирильда, и Мунин из нее не пьют, а только касаются губами. Так что ему пришлось выпить всю чашу до капли. Во рту у него остался тошнотворный привкус собачьего дерьма. Но он твердо решил держаться до конца.
— Вызываю дух дона Хуана Матуса! — провозгласил Мерлин. — Дух человека по имени Хуан Матус! Дух дона Хуана Матуса, приди! Пришел ли ты?
Молчание.
— Попробуем духоловку, — решил Мерлин и взял со стола пионерский горн. Раздался неприличный звук.
— Дух, приди! — возгласил Мерлин.
Сатанинский хохот раскатился под потолком. Поломатый сжался, словно пытаясь пройти сквозь пол. Но пол был цементный, и Гэндальфу пришлось волей-неволей взять себя в руки.
— Назови свое имя!
— Анухидий! — произнес загробный голос.
Достаточно было немного поиграть буквами в этом «имени», чтобы понять, что на самом деле это — нецензурное ругательство. Поломатому, впрочем, было не до этого.
— Дух по имени Анухидий, твоим собственным именем заклинаю тебя: ответь нам, где искать Кольцо Всевластия?
— Под хвостом лошади Отца-Основателя, — произнес голос.
— Благодарю тебя, великий дух, за то, что ты посетил нас. Ныне я разрешаю тебе расстаться с нами. Все. Расходимся по одному, — подытожил Мерлин после небольшой паузы.
Поломатый затравленно повел головой, потом вскочил, опрокинув табурет, и ринулся к выходу, свалив по дороге транспарант с девизом клуба: «Те, кто верует слепо — Пути не найдут».
— Что это тебе вздумалось вызывать какого-то Анухидия? — поинтересовалась Мунин. — Мы же как будто договаривались про Бафомета!
— А если бы он и в самом деле пришел? Об этом вы подумали? Ладно, что вышло, то вышло. Давайте теперь обзванивать остальных.
Бронзовый князь Владимир Святославич, тысячу лет назад основавший Тьмутаракань, сидел на коне и указывал рукой на недалекую отсюда крепость. В одиннадцатом веке ее брали половцы, потом — татары, потом, уже в шестнадцатом, ее отбил у черниговских князей Иван Грозный… А уж про двадцатый век и говорить нечего — мальчишки до сих пор таскали из окрестных лесов ржавые гранаты.
Словом, старая крепость повидала на своем веку многое.
Но такое…
Поломатый был облачен в белую простыню. На левом его плече в такт шагам покачивалась лопата, а в правой руке горела церковная свеча. Вдобавок от него разило ладаном, как от свежеотпетого покойника.
— Карр! Карр! — крикнула ворона.
«Збися дивъ, кличет връху древа, велитъ послушати земли незнаемѣ: Влъзѣ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебѣ, Тьмутороканьскый блъван!»[12] — проступила надпись на постаменте.
Поломатый прилепил свечу сзади памятника и, помолившись, начал копать.
Ворона каркнула еще дважды.
Поломатый продолжал копать, внимательно разглядывая землю. Вдруг он выпрямился и поднес что-то к самым глазам…
— Аааоооууу! — раздался над сонным городом истошный вой назгулов.
И в тот же самый момент вспыхнул прожектор, заливая площадь ярким светом. Засверкали фотовспышки, запечатлевая Поломатого с каким-то черепком в руках и девятерых иггдрасильцев, с ног до головы закутанных в черное. Внезапно один из них бросился вперед, вырвал из рук Поломатого его добычу, расшвырял, как кегли, тех, кто пытался его удержать, и скрылся в проходном дворе. Через секунду оттуда послышался треск мотоцикла.
— Прошляпили, ротозеи! — выругался Коптев.
— Вы, разумеется, уже догадываетесь, — говорил он пятнадцать минут спустя восьмерым оставшимся, — что сюда вас привезли не просто так. За рытье ямы под памятником и дикие вопли в половине первого ночи с вас хватило бы и отделения. Рассказывайте, куда дели платину.
— К-какую платину? — изумленно переспросил кто-то.
— Платиновые проволочки из термопар, которые вам должен был передать гражданин Бобков.
— Ах, так он еще и в это влез? — возмутилась Мунин. — Нет, он нам ничего не передавал, это мы ему Кольцо подсунули.
— Кольцо? Платиновое?
— Да нет же, латунное! Он вбил себе в голову, что оно существует, ну, мы ему это кольцо и подсунули.
— Ничего не понимаю.
— Дело вот в чем, — Мунин достала из сумочки изрядно потрепанных «Хранителей» Толкиена. — Один английский писатель в свое время написал книжку для детей, в ней героям попадает в руки магическое кольцо, дающее абсолютную власть над миром.
— Но это же художественное произведение!
— Ну да. А Поломатый, то есть Гена Бобков, забрал себе в голову, что такое кольцо существует и находится в нашей стране. Мало того — в Тьмутаракани.
— Постойте-постойте! Так это был розыгрыш?
— Ну конечно! Мы специально латунное кольцо сделали, спиритический сеанс устроили, духов вызывали…
— И духи приходили? — улыбнулся Коптев.
— Да нет же, мы за них сами говорили.
— Как чревовещатели?
— Ага. И указали ему это место.
— Понятно. Чем можете это подтвердить?
— Пошлите людей, пусть там поищут латунное кольцо. Оно должно быть там.
— Хорошо. А про это что можете сказать? — Коптев указал на еще мокрую фотографию, лежащую на столе.
— Обыкновенный черепок от глиняного горшка, — выразила общее мнение Луинирильда.
— Может быть, ему тысяча лет, но вероятность этого ничтожно мала, — добавил Мерлин.
— Ладно, — сдался Коптев. — Оснований задерживать вас больше нет. Вы свободны.
— Проклятье! Веревка обрезана!
Колокол по-прежнему висел на своем месте под потолком Круглого Зала крепости Эстхель — традиционного места сбора всех командоров Ордена. Но от веревки оставалось едва ли полметра — и метра четыре до пола.
— Обрезана? — усомнился Хоббит. — А, может, она сама оборвалась?
— Да какая разница! — махнул рукой Сталкер.
— Огромная, — отозвался Синий Командор. — Если веревка обрезана, это значит, что кто-то очень не хочет сбора всех командоров. А если оборвалась случайно, то это не значит ничего.
— А давайте сделаем вот как, — предложил Чернокнижник. — Эленнар, Сталкер и я стоим на полу. Гроссмейстер и Командор становятся нам на плечи. Тинрис забирается на самый верх и звонит в колокол. Попробуем?
Но, как Тинрис ни старалась, дотянуться до обрезанной веревки не выходило никак. И не хватало всего чуть-чуть — не больше ширины ладони…
— Пройти через такое и напороться на это! — Хоббит с яростью плюнул на пол.
— Эврика! — крикнул Сталкер. — А что, если на самый верх заберется Гроссмейстер? Он самый высокий, значит, у него и руки длиннее!
Пирамиду построили снова. Обрезок веревки лег в руку Гроссмейстера.
Только осторожно, без рывков… Вперед… назад… вперед… назад…
Бамм! Бамм! Бамм!
Колокол набрал ход, и купол Круглого Зала отозвался на его медный звон.
Бамм! Бамм! Бамм!
Знаки провинций на стенах мерцали в такт ударам.
Бамм! Бамм! Бамм!
— Кто смеет бить в колокол? — раздался чей-то голос.
Гроссмейстер спрыгнул по всем правилам, приземлившись сначала на четвереньки, потом на бок. Через полсекунды он был уже на ногах, и в его руке сверкал протянутый Синим Командором Хрустальный Меч.
— Может быть, вам неизвестно, что командор Черной провинции по наущению Демонов Пня развязал Нашествие Пустоты? — спросил он, хотя и понимал всю бесполезность такого вопроса. Ибо у того единственного, кто откликнулся на зов колокола, черным был даже клинок меча. И даже радуга на его гроссмейстерском знаке…
— За оскорбление Черной провинции и ее командора я предлагаю вам пройти на Площадь Чести! — ответил он.
Гроссмейстер церемонно поклонился.
— Этот юноша, — сказал он, указывая на Энноэделя, — Друг Ордена и, как таковой, может участвовать в поединках. Согласны ли вы, Энноэдель, быть моим секундантом?
— Согласен, — ответил Энноэдель.
— А вы, господин командор? Согласны ли вы быть секундантом этого человека?
— Честь Синего Командора слишком испытана, чтобы ей могло что-либо повредить, — ответил командор. — Я согласен.
— Тогда пойдемте, — сказал вошедший, толкая какую-то дверь.
Они вышли во двор. Из-за крепостной стены уже выглядывали головы черных драконов.
— Урилонгури! — пробормотал Эленнар. — Шестеро. И со всадниками.
— Кто звал вас на Площадь Чести? — резко спросил Синий Командор.
— А какое вам дело? — грубо поинтересовался один из всадников.
Но тут в небе над Эстхелем мелькнула золотистая искорка. Еще одна! И еще! И еще! Тридцать драконов — желтых, бронзовых, синих, зеленых — снижались на крепость. А на их спинах сидели Тилис, Нельда, Лаурин — весь отряд из Сильвандира!
— Ур-ра! — закричала Хириэль. — Тилис! Ты получил письмо?
— Получил, как видишь! — крикнул Тилис.
Хириэль поняла: Тилис обратился за помощью к драконам — древнему и мудрому народу, обитающему в самых глухих и неискаженных уголках мира. И драконы откликнулись…
— Я повторяю свой вопрос, — мгновенно оценил обстановку Синий Командор. — Что вам здесь нужно?
— Н-ничего, — ответил черный всадник. Ему явно не хотелось сражаться вшестером против тридцати.
— Проклятье! — раздалось на лестнице. — Здесь уже поединок! Норанн, что же ты медлишь?
На шее смуглого и черноволосого атлета болталась цепь с командорским знаком. Его спутник, низкорослый и седобородый, никаких знаков не носил — перстень с рубином на левой руке красноречиво говорил сам за себя.
Они опоздали. Магический круг уже сомкнулся, и внутри него замелькали белые и лиловые вспышки — отблески мечей. Вспышки становились все ярче, ярче и вдруг слились в одну, настолько ослепительную, что она казалась черной на фоне пламенеющих стен.
Черный Гроссмейстер вышел из круга, не размыкая его. Один.
— Твой противник жив, — внезапно произнес Синий Командор. — Мы признаем твою победу, но требуем оказать ему помощь.
— Это уже мусор, — ответил Черный. Куртка его быстро намокала.
— Если ты этого не сделаешь, я войду туда сам.
— Это нарушение. Пойдешь под суд. А оказывать акты милосердия я никому не обязан.
— Хорошо. Энноэдель, бери меч, — командор взмахнул рукой, размыкая круг.
— Арестуйте его, — распорядился Черный Гроссмейстер.
— Берите раненого и живо везите в Сильвандир! — крикнул Тилис. — Нельда! Лаурин! Калмакиль! Сильмарион! И мальчишку с мечом — тоже!
Командора уже волокли. Хириэль прыгнула на спину одного из драконов. Эленнар занял место рядом с ней. Мрак и ледяная тьма охватили их на мгновение. И вдруг — ярко-синее небо, низкое предвечернее солнце, охваченные малиновым огнем зубцы гор — и так хорошо знакомый Хириэли замок Сильвандир. Полтора года назад Тилис, приняв титул государя Иффарина, избрал его себе для жилья.
Раненого внесли в замок.
— Боюсь, мне здесь не справиться, — сказала Нельда, разглядывая дыру с почерневшими краями в правом боку Гроссмейстера. — Надо звать Майхеля.
— Да вот он! — крикнул кто-то.
Майхель ощупал рану. Его движения безошибочно выдавали опытного хирурга.
— Еще четверть часа, и было бы поздно, — сказал он. — Попрошу посторонних удалиться.
…Тилис вернулся только к ночи, и Синий Командор был с ним.
— Подлетели, отбили и ушли, — усмехнулся он в ответ на невысказанный вопрос. — И еще на прощанье подожгли крепость. Ну что ж, давайте знакомиться…
Латунное кольцо наливалось жаром, мелко подрагивая над голубым газовым пламенем. Оранжевое каление… потом желтое… и почти белое. Хватит.
Коптев поднес кольцо почти к самым глазам, держа его пинцетом. Но… что это такое?!
От металла, раскаленного добела, не исходил жар. Оно холодное! Холодное?!
Да, холодное! Оно лежало на ладони, не обжигая кожу. И на пламенеющем фоне темнели, медленно угасая, злобные руны.
Коптев не умел их читать. Но он и так знал, что там написано.
Это было то самое кольцо. Кольцо Всевластия, коему покорны все остальные…
Он держал его на ладони до утра, пока в окне кухни не забрезжил рассвет.
— Но как же так? — медленно произнес он. — Почему оно настоящее? Почему именно мне?
И тут же услужливая память подсказала: то же самое, или почти то же самое, говорил Фродо.
Коптев протянул руку к телефону и набрал номер.
— Алло… Не разбудил? Это полковник Коптев. Не могли бы вы сегодня собрать всех своих в «Иггдрасиле»?
— Да. А что случилось? — спросил голос в трубке.
— Не телефонный разговор. Вы мне очень нужны!
В клубе, как говорится, яблоку негде было упасть. Вынув кольцо из кармана, Коптев поднял его вверх, так, чтобы всем было видно.
— Вот ваше кольцо, — сказал он. — В детали того дурацкого розыгрыша вы, очевидно, посвящены все. Я только хочу добавить две подробности. Совсем пустяковые подробности, — горько усмехнулся Коптев. — Первая: гражданин Бобков, над которым вы так весело подшутили, сейчас сидит в углу камеры и поет «А Эльберет Гильтониэль».
Кто-то громко заржал, но тут же смолк. Ему, по-видимому, объяснили, что это не смешно.
— А вторая подробность вот какая, — продолжал Коптев. — Сегодня ночью я нагрел это кольцо на огне.
— Что?! — ахнула Мунин. — И оно…
— Да. Это оно. Что теперь делать?
— Нести, — ответил чей-то мрачный голос.
— Да это ясно! Куда?
Ответом было унылое молчание. Сказать «к Ородруину» было немыслимо, это понимали все.
— Я, кажется, знаю, куда, — внезапно раздался за спиной Коптева торопливый шепот. — Только тихо!
Коптев оглянулся. За его спиной сидел парень в мотоциклетном шлеме.
— Мне непонятно вот что, — громко сказал мотоциклист. — Ведь это кольцо сделал Мерлин, так? Тогда почему оно вдруг оказалось тем же самым?
— Да ведь все же ясно, Митрандир! — крикнул кто-то. — Мы же назвали его Кольцом Всевластия! Вот мы его и получили!
— Ну, это для меня слишком сложно, — отозвался Митрандир. — Меня интересуют чисто практические следствия. Что еще может это кольцо? Нужно что-нибудь такое, что мы могли бы сейчас же проверить.
— Оно делает невидимым, — сказал тот же приземистый и черноволосый парень.
— Хугин, ты гений! Давай сейчас же и попробуем!
— Это опасно, — ответил Хугин. — Помнишь? «Не надевай ЕГО, ни в коем случае не надевай!»
Митрандир немного помолчал.
— Да, ты прав, — сказал он. — Рисковать не стоит. Давайте лучше поступим вот как. Сейчас мы все разойдемся и подумаем, как его можно уничтожить. А на выходные соберемся опять и будем обсуждать все идеи. Кроме Ородруина, естественно. Лады? Да, кстати, Галадриэль! Ты вроде как по-немецки читаешь? Поможешь мне на днях кое в чем разобраться? И ты, Хугин, тоже, хорошо?
— Что ты там еще затеял? — проворчал Хугин.
— Ничего особенного, — ответил Митрандир, едва они вышли на улицу. — Я не хочу, чтобы все знали, что мы прямо сейчас идем ко мне домой. Хватит, поохотились уже на Снарка.
— На кого? — переспросила Галадриэль.
— А это у Льюиса Кэролла была такая веселая поэма. Ее герои охотились на некоего Снарка, уж не знаю, для чего он им потребовался. Однако их предупреждали, что Снарк может и Буджумом обернуться, и кто с ним встретится, тот погибнет. Так вот, боюсь, что мы вместо Снарка идем уже по следу Буджума.
— В общем, за что боролись, на то самое и напоролись, — вздохнул Хугин.
— Так это вы вчера ночью схватили этот обломок горшка и удрали? — спросил Коптев.
— Да, я, — ответил Митрандир. — Просто испугался. Я же не знал, кто вы и откуда.
— Ладно, — кивнул Коптев. — Замнем это. Меня в данном случае интересует другое. Этот черепок сейчас здесь?
— Да. Вот он, — Митрандир вынул из ящика письменного стола обломок, уже знакомый Коптеву по фотографии.
Черные и красные фигуры переплетались в странном танце. Изгибаясь и выкидывая ящероподобные лапы, они шли по кругу, окаймляя существовавшую когда-то чашу — но два хоровода кружились в противоположные стороны. И пути их, когда чаша была цела, смыкались в роковое кольцо, где стремящийся вперед неизбежно приходит назад — в ту же самую точку, откуда он вышел.
— Интересно… — Хугин протянул руку. — Брр! Ну и орнамент! Это же демоны!
— Демоны? Вот как? — Митрандир, казалось, не очень удивился. — Слушай, Хугин, ты ведь как будто историк? Можешь определить, когда эта чаша была сделана?
— Я даже не могу определить, какая это культура. А техника, безусловно, античная. Берется глиняный сосуд и расписывается черным лаком. При этом получаются черные фигуры на красном фоне. Или, если прописывать фон, то красные на черном. Древние греки делали и так и этак. Но никто и никогда не соединял обе техники в одну!
— Понятно. А если этому черепку лет несколько?
— Исключено. Со времен античности эта техника не применялась. Форма сосуда для современности не характерна. И, наконец, единственное место на территории бывшего СССР, где еще производится глиняная посуда — это Опошня на Украине. Но там от веку применялась роспись ангобами, то есть цветными глинами, окрашенными чаще всего искусственно.
— Понятно, — повторил Митрандир. — Ну и, конечно, подделка тоже исключена. Кроме нас, никто не знал, что в этом месте кто-то будет копаться. Тогда остается единственный вариант: этот горшок не с Земли. Погодите смеяться, сейчас объясню. В двух шагах отсюда существует проход в совершенно иной мир. Я туда лазил, Луинирильда лазила, а еще раньше там бывала Алиса. Ну, вы ее помните. Кстати, в конце концов она ушла именно туда.
— Она же за какого-то араба замуж вышла, и даже фотографию родителям прислала… — недоуменно произнесла Галадриэль.
— Ну да, официально. А на самом деле это был ее парень оттуда. Фотографию, кстати, я тоже видел, она и сестренке одну отправила. Они там еще стоят на каком-то балконе, и вдали виднеются горы. Да?
Галадриэль кивнула.
— Вот, дескать, как мы тут в Саудовской Аравии живем. Кстати, гор такой высоты и крутизны там и близко нигде нет, я специально смотрел по карте. Да еще и с лесом вдобавок. Лично мне непонятно только одно: как они фотоаппарат туда протащили?
— Мне кажется, мы немного отвлеклись от темы, — сказал Коптев.
— Я как раз подхожу к сути дела, — ответил Митрандир. — Короче, существует проход в другой мир. Он, кстати, очень похож на толкиеновское Средиземье. Настолько похож, что я подозреваю, что Толкиен сам бывал там же. Или где-то рядом.
— И эльфы там есть? — улыбнулась Галадриэль.
— Есть. Правда, на языке тамошних людей они называются «фаэри». Но это неважно. Важно другое. Там существует Братство Светлых Магов. Как туда добраться, я знаю. Так вот, мы отнесем кольцо туда, и пусть там решают, как с ним поступить. Это дело, в общем-то, уже не наше, товарищ полковник сам все выяснил. Меня гораздо больше волнует вот эта посудина. И вот эта книга, — Митрандир протянул руку к полке и положил книгу на стол. — Вот, собственно, для чего я пригласил сюда Галадриэль.
— «Книга, называемая «Искусство волшебства, — прочла она. — Или о величайшем и наиудивительнейшем искусстве древней и возвышенной магии, которая на немецкий язык Якобом Целлариусом из Виттенбергского университета переведена была».
Перевернув страницу, она продолжала:
— «Не читай эту книгу открыто и не демонстрируй ее многим людям. Всякий человек, раскрывающий ее не со страхом Божиим, чтобы для блага души ее прочитать, но в поисках слов, чтобы других людей переспорить, пусть ничего полезного здесь не найдет».
— Постой, Галадриэль, что ты читаешь все подряд? — вмешался Хугин. — Читай пока только названия глав.
— Вот первая глава: «Об Источнике, Нирве, Форме, Сущности и Воплощении».
— Нирве? — переспросил Коптев.
— Так здесь написано. Пропускаем?
— Пропускаем пока, — решил Митрандир.
— Вторая, — продолжала Галадриэль. — «О соли, ртути, сере, философском камне и кальцинации неба».
— Мимо.
— «О большом числе населенных миров, о Дереве Миров, в Саду Эдемском растущем, и о Великом Садовнике».
— Дальше.
— Четвертая глава: «О магии, магических предметах и о местах Силы».
— Ага, вот это, кажется, то, что нужно. Читай с самого начала.
— «Итак, существует большое число обитаемых миров, и обращение к ним есть магия. Магия имеет три цвета, а именно: красный цвет существует для воинствующих людей, синий цвет — для познающих (или изучающих?), зеленый цвет — для поклоняющихся. Эти трое могут подниматься к белому цвету возвышенного богопочитания…» нет, Божьего смирения… или же вплоть до… Fronung… потакания, что ли?.. «своим черным страстям опускаться. Избери же свой путь, и тебе будет явлен тот, кто поведет тебя по нему».
— Гм, — пробормотал Митрандир. — Здорово, но непонятно. Пропусти, пожалуйста, немного и почитай про магические предметы.
Галадриэль молча перевернула несколько страниц.
— «Есть только четыре подлинно магических предмета, — прочла она, — а именно Меч, Жезл, Чаша и Камень. Знай, что Меч есть Огонь, Жезл есть Воздух, Чаша есть Вода и Камень есть Земля. И пятый элемент, именуемый Жизнь — это ты, этими четырьмя обладающий, ибо ты один можешь их ко благу или злу направить».
— Постой-постой! А про книгу там ничего нету?
— Нет. Похоже, автор вообще не считает книгу магическим предметом.
— А кольцо? — внезапно поинтересовался Коптев.
— Сейчас… Ага, вот: «Ein Ring ohne Steine…» — «Кольцо без камня означает Судьбу».
— Судьбу? — ахнула Луинирильда. — Ein Ring — ведь это же Одно Кольцо! Выходит, Толкиен об этом знал? А мы, как дураки, вляпались…
— Постойте! — крикнул Митрандир. — Я, кажется, начинаю догадываться. Ищи абзац о тьмутараканском идоле, он должен быть здесь!
Несколько минут был слышен только шорох перелистываемых страниц.
— Вот оно, — произнесла Галадриэль. — «…И там же, в России, в трех сотнях шагов к западу от северной башни города Тьмутаракани, есть место силы вывиха…» Verdrehungsstarke… нет, скорее силы разрушения или даже осквернения. «Рассказывают, что здесь прежде было святилище последователей лжепророка Мани, мерзкому тьмутараканскому идолу поклоняющихся. Надлежащее обращение дает здесь абсолютную власть над миром. Но да хранит тебя Всевышний от мысли это сделать!»
— Вот так, — мрачно произнес Митрандир. — Лично для меня все предельно ясно. Сколько там шагов от северной башни? Триста? Так мы там и копались. Докопались, блин! — зло выругался он. — Вы знаете, что из-за этой книги по меньшей мере одного человека уже убили? Того самого библиотекаря. И меня пытались, да не вышло. Я вам потом расскажу, если кому интересно.
— И чаша, конечно, из того самого капища. Орнамент на ней откровенно манихейский, — прибавил Хугин.
— Манихейский? Ладно, это тоже после, — махнул рукой Митрандир. — А сейчас давайте сделаем вот что.
Он вышел из комнаты и через минуту вернулся, держа в руках кривую восточную саблю с кристаллом горного хрусталя в рукояти.
— Значит, Меч есть Огонь, а Чаша есть Вода? — саркастически усмехнулся он. — Так вот: я клянусь на этом мече сражаться до последней капли крови со всеми самозваными властелинами колец и чаш за свое право быть живым в Живом Мире!
Галадриэль встала и прикоснулась к клинку.
— Я тоже клянусь, — сказала она.
— Мы все клянемся, — протянул руку Хугин.
— Да! — кивнула Луинирильда.
— Все пятеро, — подытожил Коптев.
… А в это же самое время под сводами замка Сильвандир звучал голос Норанна:
— Командоры Синей провинции и провинции Соль, гроссмейстер из Серой, Даэра, верховный маг Синей провинции, и я, Норанн, верховный маг Золотой, здесь и сейчас, вновь и вовеки, клянемся на Хрустальном Мече защитить Живой Мир!
— Все прошли? — спросил Митрандир. — Осторожно, тут ступеньки. Луинирильда, зажги свечку. Докладываю: мы сейчас находимся в мире под названием Мидгард, в Замке Семи Дорог. Замок этот фактически нежилой…
— Неправда! — от стены главной башни отделилась серая фигура.
— Ба! — приглядевшись, воскликнул Митрандир. — Тиллис-ибн-Расуль собственной персоной!
— Здесь и сейчас я зовусь Тилис.
— А ты, оказывается, по-русски говоришь?
— Нет, это ты меня понимаешь, — ответил Тилис не вполне ясной для непосвященных фразой.
— Как жизнь, делишки? Как здоровье жены? Алиса как там поживает?
— Нельда? Она в Сильвандире осталась. А Хириэль… да вон она!
— Привет, Алиса! — крикнула Луинирильда.
— Ой, Галя! Привет! — обрадовалась Хириэль. — Вы куда? В Карнен-Гул? Слушай, так ведь и мы туда же!
— И наверняка по тому же самому делу, — мрачно прибавил незаметно подошедший вместе с Эленнаром Норанн. — Не верю я в случайные совпадения.
— Ладно. Пойдемте, — подытожил Тилис. — Каналы открывать умеете? Нет? Тогда идите вперед, я закрою.
Звезды над Карнен-Гулом были просто потрясающими. Таких звезд над задымленными городами Земли просто не бывает. Тысячи огней горели в небе — красные, белые, голубые… И на их фоне на верхней площадке башни смутно вырисовывалась задрапированная плащом неподвижная фигура.
Люди лгут. Люди лгут и себе, и другим. Им свойственно лгать, как волку свойственно есть мясо. Но Бог даровал им глаза, чтобы видеть, и голову, чтобы изредка ее запрокидывать и смотреть на звезды. Звезды — не лгут. Им незачем лгать. Но немногие понимают их язык…
— Ого-го-го! Силанион! — крикнул Тилис. — Мы к тебе! С бедою!
— Это хозяин замка, — прибавил он вполголоса, — и советник Братства Магов. Мастер Звездного Купола. Так что если он созерцает небо, то кончится это нескоро. Хотя нет, он идет вниз.
Фигура Силаниона исчезла с верхней площадки, и через минуту он вышел во двор.
— Привет вам, Странники, — сказал он совершенно бесцветным голосом. — Особливо же тебе, Тилис.
— Страшные знаки видны сегодня в небе Мидгарда, — прибавил он немного погодя. — Неудивительно, что и вы пришли с бедою. Но пойдемте в Зал Совета. Фаланд уже там, все ждут только меня.
Во главе стола сидел худой и остролицый мужчина с горбатым носом.
— Начинаем, Силанион? — спросил он. — А странники откуда? Из Верланда?
— Они с бедою, Фаланд. Уверен, что с тою же самой.
— Ладно. Пусть они и начинают.
Рассказ Митрандира о кольце, книге и чаше слушали очень внимательно, порой задавая самые неожиданные вопросы.
— Хугин говорит, что орнамент на чаше манихейский, но что это значит, я не знаю, — закончил он.
— В глубокой древности на Востоке жил проповедник по имени Мани… — начал Хугин.
— То есть не на нашем Востоке, а на вашем, верландском, — уточнил Фаланд.
— Да, на нашем, — кивнул Хугин. Что Землю здесь называют Верландом, он уже знал. — Так вот этот Мани проповедовал учение, согласно которому все сущее есть побочный результат борьбы между добрым и злым божествами, и когда один из них победит, наступит конец света. Чтобы поддержать равновесие между Добром и Злом, они не гнушались никакими средствами, вплоть до ритуальных убийств и самоубийств. Это когда им казалось, что в мире что-то уж слишком много хорошего, — саркастически добавил он. — А не то просто грабили зажравшихся богатеев и раздавали награбленное нищим. Парой тысячелетий позже это называлось «экспроприация экспроприаторов».
— А у нас это называется «учение Равновесия», — добавила молодая женщина редкостной красоты, сидевшая напротив Хугина.
— Угу, — кивнул Тилис. — Примерно то же самое проповедуют эсткорские серые маги. Только они говорят немного иначе. Мы-де не стремимся к добру или злу, мы ищем только знаний, а к чему они будут направлены — не наше дело. Когда-то они хотели меня повесить, как не желающего отречься от Света, да я сбежал.
Темные глаза Фаланда весело блеснули.
— А по-моему, тебя как раз нежелание и спасло, — сказал он. — Но об этом потом. Сейчас пусть рассказывает Хириэль.
С точки зрения Митрандира, Хириэль обильно уснащала свой рассказ ненужными подробностями. Но, похоже, они-то как раз и были нужными — ей не задали ни одного вопроса.
После нее говорил Норанн, рассказавший об Ордене Радуги, о Черной провинции, Хрустальном Мече и о клятве тех последних, кто еще остался верен своему долгу.
— Дело не в том, что война уже неизбежна, — сказал он. — Дело в том, что это будет война за Живой Мир — будет он живым или нет. Ибо если Древо будет искажено полностью — оно умрет. А вместе с ним умрем и мы, и вы, и птицы, и звери, и деревья, и даже звезды. Свое Древо награ уже убили. Они могли стать богами, но предпочли ради своего удовольствия искажать и уродовать все, что только можно исказить. Точно так же и люди Земного круга разрушают естественную природу и заменяют ее искусственной, не замечая, что она разрушает их самих. Но, по счастью, у них нет силы богов. А награ ее некогда имели — и их Древо погибло, и вместе с ним погибла и сотворившая его Старшая Богиня.
— Богиня? — переспросил кто-то.
— Да. Наш Бог-Творец зовется Всеотцом. А она для своего Древа была Всематерью. Того Древа больше нет. То, что от него осталось, мы называем Пнем, а награ стали Демонами Пня. И те, кто были их подручными в их гнусных делах — тоже.
Я не знаю и не желаю знать, что они обещали Черному Командору и как намерены свое обещание выполнять. Скорее всего, не намерены вообще. Черный Командор для них такой же мусор, как и мы. Если ему очень повезет, то он будет мелким бесенком, воображающим себя властелином мира — игрушкой, сделанной из некогда живого человека. Но это, повторяю, меня не волнует. Демоны Пня враждебны всему живому, и я от имени Ордена прошу вашей помощи и союза для борьбы против них.
— Это мы обсудим обязательно, и сегодня же, — пообещал Фаланд. — Но сначала мы должны выслушать тех, кто потребовал созыва Совета.
— Позавчера в Верхнее Море вышли черные галеры, — начал седой, как лунь, старик, чем-то похожий на Николая Угодника, — и на них было полно не только порченых людей, но и демонов. Галеры шли на Мидгард, однако внезапно остановились, легли в дрейф, а потом повернули обратно. Больше я их не видел, но, по-моему, это само по себе очень серьезно. А в сочетании с тем, что мы только что…
— Так это было позавчера? — воскликнул рослый сутуловатый мужчина с крупными длиннопалыми руками рабочего и орлиным взором моряка.
— Кэрьятан, не перебивай! Пусть говорит Мастер Путей!
— Я уже сказал все, что хотел сказать, — кивнул старик. — А что тебя интересует, Кэрьятан?
— Это было в полдень?
— Да.
— Позавчера в полдень, — медленно произнес Кэрьятан, — на берегу Полуночной бухты какие-то порченые люди вызывали демонов. Я повел «Звезду надежды» к берегу, но они махали нам руками и кричали, как победители. Когда они заметили, что корабль не тот, было уже поздно. Мы высадились на берег. Часть этих порченых разбежалась, остальных мы перебили. И вот что я потом подобрал на берегу.
Это была разбитая глиняная чаша с росписью: черная длань, окруженная багровым сиянием. По бокам горели мрачным огнем два глаза, и один из них был без зрачка. А по краю…
— Не складывайте их вместе! Ради всего святого, не складывайте их вместе! — отчаянно закричал Хугин.
— Восстановить целостность Чаши Осквернения? Ну уж нет, на такую глупость я не способен, — усмехнулся Фаланд.
— Н-ну дела… — пробормотал Митрандир. — Ну и влипли же мы все с этим черепком…
— Так это и есть Иффарин? — спросила Галадриэль, кутаясь в зеленый плащ. — Брр! Холодно!
— Пустынный климат. Резко континентальный, — извиняющимся тоном произнес Митрандир.
Почему-то принято думать, что в пустыне невообразимо жарко. Летом — да. Беспощадное солнце, раскаленный песок, мучительная жажда — все это так, и все это многократно описывалось. Но в тысячу раз страшнее пустыня зимой, когда огненный ад сменяется ледяным.
Плюс пятьдесят летом, минус пятьдесят зимой — вот что такое резко континентальный климат.
Но, на счастье иггдрасильцев, в октябре морозы все-таки еще не начинаются. Да и замок Сильвандир был совсем недалеко.
— Есть такое поверье, что магические кольца разрушаются в драконовом пламени, — говорил Фаланд, продолжая начатый сразу по уходе из Карнен-Гула разговор. — А предметы Пустоты вообще огня не выдерживают. Вот мы сейчас и попробуем.
— Вон на той горе, — Тилис указал рукой в сторону.
— А не слишком ли близко к озеру?
— Далеко тоже нельзя. Если Темное Пламя освободится и разбушуется, гасить его будет нечем.
— Хорошо. А что до кольца, — Фаланд вновь повернулся к Коптеву, — то оно, конечно, очень опасное, но все же это только копия. Кстати, довольно-таки неумело исполненная. Огонь она держит, это так. А чем этот ваш Мерлин руны вытравил?
— Не знаю. Кажется, азотной кислотой, — пожал плечами Митрандир.
— Так вот ее это кольцо и не выдержит. Иначе он бы не смог сделать надпись. Но это неважно, оно все равно сгорит. А вот что мы будем делать, если не расплавится чаша?
— Вот тогда и будем об этом думать! — резко прервал его Тилис.
Они уже поднимались на холм — скорее даже не холм, а базальтовую глыбу, выжатую в незапамятные времена на поверхность чудовищной силой подземного пламени. Тилис что-то крикнул и махнул рукой. Через мгновение над их головами парил гигантский оранжево-золотистый дракон.
— Дракон есть, — кивнул Фаланд. — А теперь давайте договоримся, кто куда встанет. Ты, Тилис, со своим зверем можешь только на Источник. Кто на Нирву? Ты, Хириэль?
Галадриэль вздрогнула, услышав слово, знакомое по книге, но спросить не решилась.
— Учти: тебе придется противостоять Тилису, — продолжал Фаланд. — Если не сможешь удержать выпущенные им силы, то от нас даже и пыли не останется. Я, пожалуй, возьму на себя Воплощение. Кто возьмет Сущность? Эленнар, ты? Имей в виду, дряни полезет много. А тебе, Норанн, остается только Форма.
Латунное кольцо и два обломка глиняной чаши уже лежали на черной базальтовой плите. Белое пламя вырвалось из пасти дракона, на мгновение окрасившись в зеленый цвет испаряющейся меди, но, охватив разбитую чашу, метнулось к звездам ало-оранжевыми сплетающимися струями. Как будто сам Плутон, огненноглазый бог смерти и разрушения, Завершающий Пути и Пресекающий Судьбу, сошел на землю Иффарина во всей славе и мощи своей. И сквозь рев огня Галадриэли почудился громовой голос:
— Да не будет!
Пламя медленно угасало. Стал виден раскаленный спекшийся ком — все, что осталось от чаши и кольца. Сверкнула и тут же исчезла последняя несильная вспышка.
— Кончено, — прохрипел Тилис. — Пусть остынет. А утром я на всякий случай слетаю на юг и выброшу все это в море. Пойдемте ко мне, нам здесь больше делать нечего.
— А теперь давайте посмотрим на книгу, — сказал Фаланд примерно спустя час, допивая необыкновенно вкусный и ароматный чай с какими-то местными травами. — Ба! Да это же старая знакомая! Я же ее еще латинской рукописью помню! — довольно засмеялся он, листая страницы. — А на латынь ее перевели, если не ошибаюсь, с арабского. Правда, арабского оригинала я не видел. А потом, значит, ее этот Целлариус перевел на немецкий. Кстати, вы знаете, что cellarius по-латыни — келарь, то есть хранитель монастырских запасов? Хранитель древней мудрости в данном случае.
Ну разумеется, переводить на русский я ее вам не стану, — улыбнулся он, глядя в упор на Галадриэль, — но кое-какие неясности разъяснить могу.
— Прежде всего я хочу узнать: что такое «die Nirwa»? — спросила она.
— Нирва? Вопрос, что и говорить, о самой сути. Ursprung, Источник — это творческая, зиждительная сила мира. Ее еще называют Логосом или Словом. «В Начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово», помните? — процитировал он. — А Нирва — это сила консервативная, сохраняющая в неизменности. Она противостоит Источнику. Взаимодействие этих сил порождает Творение. Источник воплощает сущность, и она обретает форму. Нирва ее хранит, но это не может длиться вечно. Форма, разрушаясь, освобождает сущность, и она уходит к Источнику для нового воплощения.
Итак: сущность вечна и устойчива всегда. Форма устойчива временно. А то, что скрепляет их вместе, зовется душой. Говорят, душа бессмертна, но это не так, она испаряется вскоре после смерти тела, как испаряется ртуть. Соль, по мысли алхимиков, символизирует тело, а сера — сущность, дух.
Далее. Ртуть можно сделать неиспаряющейся, заморозив ее или связав химически. Ну, хотя бы с той же серой. Соответственно, и душа может стать бессмертной через фаталистическое безразличие ко всему — нирвану — или через ее одухотворение, слияние с Духом, с Божеством. Средство для этого алхимики называли философским камнем. То есть он служит не для того, чтобы превращать свинец в золото, но для того, чтобы превращать одни состояния души в другие, желательные.
— Там еще говорилось о кальцинации неба, — напомнила Галадриэль.
— Ах да. Оба пути — путь богосотворчества и путь отречения, путь Источника и путь Нирвы — предполагают наличие связи с каждой частицей окружающего мира. Если такая связь нарушается, то это и есть кальцинация. В переводе с латыни — окаменение, обызвествление. Человек в состоянии кальцинации живет, расходуя свою сущность. В конце концов он ее лишается и становится пустой оболочкой.
В Земном Круге это явление уже давно приняло массовый характер. Еще Тихо Браге писал, что звезды исчезают с небосклона. Нет, конечно, они не гаснут, но люди не смотрят больше на них. Мир не желает знать ничего, кроме себя. И это и есть кальцинация неба. Чем это грозит — Хириэль уже видела и рассказывала.
И, кстати, я хочу добавить кое-что специально для странников из Тьмутаракани. Вероятно, не всем ведомо, что я много лет прожил в этом городе под именем адвоката Тоффеля. Суть последнего дела, которым я там занимался, вкратце такова.
В феврале 1989 года в лесу близ города был найден повешенный на ремне труп подростка. Потом еще, и еще, и еще… До определенного момента все эти факты списывались как самоубийства.
Однако настораживало единство метода. А самое главное — через месяц-другой после каждого найденного трупа где-нибудь вспыхивала кровавая резня. И, что характерно, ни одного уголовного дела возбуждено не было.
Я тогда написал письмо в одну бульварную газетенку, весьма падкую до сенсаций. И подписался закорючкой. А что мне еще оставалось делать?
Убийства вроде бы прекратились. Но в ноябре девяностого года начались вновь. Догадываясь о том, что это предвещает, я опять написал в ту же газету. В результате поднялся такой шум, что не реагировать на него было невозможно. Прошло немного времени, органы раскопали кое-какие обстоятельства из жизни одного из убитых, и… возбудили уголовное дело против его отца по статье сто седьмой.
— Что это за статья? — поинтересовался Коптев.
— Доведение лица, находящегося в зависимости, до самоубийства путем систематического унижения его личного достоинства. Наказывается лишением свободы на срок до пяти лет.
Так вот, его защитником на суде был я. Дело было шито белыми нитками — это я сразу понял. Но главное не это. Отец убитого парнишки передал мне его дневник и кое-какие письма. Там встречались весьма знаменательные фразы. Чего стоит, скажем, вот эта: «Два бога требуют жертвенного агнца. Юноша, не мальчик, своею волею идет навстречу их зову».
Понимаешь, Тилис? Если бы ты тогда, в Эсткоре, не уперся, с тобой было бы то же самое. А делали они это вот как: подвешивали на ремне и вращали, пока он не скручивался в спираль и не отрывал «жертвенного агнца» от земли. После смерти тело отпускали, и спираль раскручивалась обратно.
И еще. На рисунках погибшего тайная власть изображалась в виде левой ладони, окруженной сиянием. По бокам — два глаза, вписанные в треугольники. Один из них — без зрачка. Остальное вам, надеюсь, понятно?
Тогда мне это не потребовалось, дело я и так развалил. Вообще, сто седьмая — одна из самых труднодоказуемых статей, фабрикаторы должны были бы это учесть. Но это неважно. Я только хочу, чтобы вы помнили: вы ввязались не просто в очень опасное дело. Оно гораздо опаснее, чем вы думаете. Я буду не я, если вам не начнут подбрасывать записки: «Верните чашу на прежнее место, иначе — смерть». Так что о сегодняшней ночи никому не рассказывайте. Понятно? Ни-ко-му!
— Понятно, — вздохнул Хугин.
— А теперь расходимся по домам. До Семи Дорог я вас провожу. И чтоб ни гугу! А если будут спрашивать про кольцо — вы его растворили в азотной кислоте.
…Коптев не слишком удивился, когда на следующее утро, едва войдя в свой кабинет, он обнаружил в пишущей машинке фотографию того самого осколка. На ее обороте было напечатано:
«Положите это туда, откуда взяли. В противном случае у вас будут большие неприятности».
Бледнеющее на востоке небо отражалось в черных неосвещенных окнах. Город спал необыкновенно крепким и сладким сном — в субботу на рассвете города спят именно так.
Но из подвала дома № 16 по Партизанской улице вырывался яркий ало-оранжевый свет.
«Опять эти иггдрасильцы по ночам колдуют», — подумал сержант патрульно-постовой службы Климов.
Вдруг он заметил, что свет пульсирует…
Пожар удалось погасить только в полдень. Струи воды под напором в несколько атмосфер били и ломали все на своем пути, но бледное трепещущее пламя вспыхивало снова и снова. Огонь погас только после того, как все тлеющие очаги залили пеной.
— Вот и конец пришел нашему подвалу… — горько вздохнул Мерлин, созерцая картину всеобщего разорения.
— А я только вчера кончила кассету записывать, — всхлипнула Галадриэль.
— Теперь уж все, — махнул рукой Мерлин. — Что не сгорело, то эти вот переломали.
Он повернулся к отъезжающей пожарной машине с явным намерением плюнуть ей вслед, но сдержался.
— Ладно. Хоть стены не рухнули.
— Да что им сделается, они ж бетонные, — равнодушно заметил Митрандир, принюхиваясь к дыму. — Вот магнитофона и правда жалко. Слушайте, а давайте его поищем? Чем черт не шутит, вдруг хоть кассета уцелела.
Место, где стоял магнитофон, Галадриэль помнила. Но как раз там огонь бушевал сильнее всего…
— Брось ты это дело, — махнул рукой Хугин, — тут же все сгорело дотла. Вон, одна вилка осталась.
И он указал на вилку с обрывком оплавленного провода, торчащую из обгорелой розетки.
— Я же все повыдергивала! — ахнула Галадриэль. — И вообще эта вилка не от него.
— А откуда? — заинтересовался Митрандир.
— Не знаю. Может, от кипятильника?
Обгорелый кипятильник нашли довольно быстро. А вот от магнитофона не уцелело ни одной детали.
— Ладно. Будем считать, что не нашли, — подытожил Митрандир, зачем-то протирая шваброй потолок возле окна. — А пока переберемся-ка лучше отсюда в коридор. А то здесь уж очень воняет. Кстати, Мерлин! Ты случайно здесь никаких огнеопасных опытов не проводил? С фейерверками, с бензином, с фосфором, с растворителями какими-нибудь? — поинтересовался он, выходя вслед за остальными.
— Да что ж я — с дуба рухнул? — искренне удивился тот.
— Ты же вроде химик.
— Именно потому, что я химик, я таких вещей делать не буду! — не на шутку рассердился Мерлин. — Я же знаю, насколько это опасно, да еще в закрытом помещении и без вытяжки. И вообще я лучше пойду домой, а то вы тут на меня всех собак понавешаете.
— Погоди, сейчас все пойдем, — сказал Митрандир, все еще державший в руках швабру. — Хугин, прикрой-ка дверь! А теперь все посмотрели на свои руки. И еще вот на это.
Ладони у всех светились бледно-голубоватым пламенем, а половая тряпка буквально полыхала. Капля холодного огня сорвалась с нее, растеклась по полу и погасла, растертая чей-то подошвой.
— Боже мой! Фосфор! — ахнул Мерлин.
— Да. И скорее всего, раствор в сероуглероде, — спокойно произнес Митрандир. — Применяется в военном деле в качестве зажигательного спецсредства. Когда придете домой, не забудьте вымыть руки с мылом, а то эта штука очень ядовитая. А ты, Галадриэль, сообщи в милицию о краже магнитофона.
— Но…
— Никаких «но». Это поджог.
— Но с какой целью? Скрыть следы кражи старой «Электроники»?
— И это тоже, — кивнул Митрандир. — Пойдем, я тебя провожу немного.
— А теперь слушай сюда! — резко сказал он, как только они отошли достаточно далеко. — Магнитофон твой сгореть полностью не мог. Хотя бы детали лентопротяжного механизма должны были остаться. Попросту его сперли. И сделал это тот самый человек, который поджег «Иггдрасиль». Это раз. Фосфора в клубе не было, значит, он его принес с собой. Иными словами, поджог был подготовлен заранее. И именно для того, чтобы скрыть следы кражи. Но ни в коем случае не магнитофона, а чего-то другого. Чего-то такого, что может сгореть полностью. Без следов. Понимаешь?
— Кажется, понимаю. Книга?
— Естественно. Она сейчас у тебя?
— Нет. Я ее отдала Аннариэли и попросила спрятать.
— Разумно. Только, наверное, лучше было бы отнести ее сразу в Карнен-Гул.
— Придется, скорее всего. Если нас не оставят в покое.
— Ох, вряд ли оставят! — вздохнул Митрандир. — Так что пиши заявление как можно скорее. Наверное, лучше всего тебе было бы пойти прямо в Курчатовский райотдел и спросить там лейтенанта Матвеева…
— Нэрдана?
— А, так ты его знаешь?
— Конечно, он же в «Иггдрасиль» уже года полтора ходит. Правда, нерегулярно. И в последнее время его тоже что-то не видно.
— Ну да. Скорее всего, его куда-нибудь послали. Но это не важно. Не найдешь Нэрдана — подашь бумагу кому придется. Обещаешь?
— Обещаю, — кивнула Галадриэль.
Придя домой примерно через полчаса, Митрандир сразу же снял телефонную трубку и набрал номер домашнего телефона полковника Коптева.
— Дмитрий Федорович? Иноземцев беспокоит.
— Сергей? Добрый день. Насчет номера я узнал…
— Прошу прощения, разрешите сначала рассказать последние новости. Сегодня ночью подожгли «Иггдрасиль».
— Что?
— Подожгли с применением спецсредств на основе белого фосфора. У меня до сих пор ладони светятся.
— Даже так… — Коптев некоторое время молчал. — У меня тоже есть новости. Удалось выяснить, кому принадлежит номер серых «жигулей».
— «Восьмерки»?
— Так точно. Гражданин Бобков Геннадий Нико…
— Что?! Поломатый?
— Но тут есть одна маленькая подробность, — усмехнулся Коптев. — Машину эту, по данным ГАИ, он разбил вдребезги еще зимой. Сто десять по обледеневшему шоссе. Разбил, подчеркиваю, вдребезги, восстановлению она не подлежала. И вообще у него был вишневый «Москвич».
— Н-да… И никаких следов. Профессионал.
— Отсутствие следов — это тоже след, — произнес Коптев. — Профессионалов на свете не так уж много.
Владимир Николайчук был слесарем шестого, то есть наивысшего, разряда. На «Антаресе» он трудился уже двадцать два года, по работе характеризовался только положительно, к уголовной ответственности не привлекался — в общем, идеальный герой для производственного романа.
Но в жизни идеальных героев не бывает. Не был им и Николайчук, фамилию которого, кстати, немногие помнили. Да и эти немногие знали его в основном как дядю Сливу.
С каких пор его нос начал приобретать характерный пурпурно-фиолетовый цвет, на «Антаресе» давно уже все позабыли. Времена, когда дядя Слива не закусывал, а обедал, отошли в область преданий лет пятнадцать тому назад. Короче говоря, человек по имени Владимир давным-давно умер, утонул, растворился в бездне алкоголя. Остался слесарь шестого разряда дядя Слива.
Руки его по-прежнему были руками мастера — только за это его, скорее всего, и терпели.
Но всему на свете рано или поздно наступает конец. В понедельник, первого ноября, мучимый страшным похмельем гражданин Николайчук во время обеденного перерыва вышел из проходной, проник на заводскую свалку, разыскал там две платиносодержащие термопары и при попытке их выноса был задержан.
Как явствовало из его показаний, с пятницы по понедельник включительно он ничего не ел, а только пил водку, вино, клей БФ-2 и жидкость для мытья окон. Коптева уже начинало мутить, и лишь огромным усилием воли он мог заставить себя слушать.
— Да, значить, встал я с утра, поблевал и пошел. А башка трещить, и денег, значить, даже на пиво нету. Прихожу на завод. Где Борис Федорович? А мне говорят: «Дядь Слива, ты что, забыл? Ты ж его еще в пятницу употребил». Ну что делать? Отработал кой-как полдня. А башка опять же трещить. И с деньгами — беда.
— С деньгами — это еще ничего, — поддакнул Коптев. — Без денег хуже.
— Вот и я говорю, значить, — продолжал дядя Слива, закуривая уже третью папиросу подряд. — Надоть хоть на пиво. А того мужика, которому я платы носил, уж который месяц не видать.
— Какие платы? — равнодушно поинтересовался Коптев.
— Да эти… електронные, с транзистерами. Их на свалке до хрена, дак ко мне один мужик прицепился: достань и достань. Ему, видишь ли, транзистеры зачем-то нужны были. Дак я ему полсвалки вынес. А что? Они ж выброшенные. Тогда как раз в цехе радиооборудования был большой заказ на эту, как ее, на модернизацию, платы эти то бишь на новые меняли, а старые, значить, на помойку. Транзистеры, говорят, ерманиевые, устарели, значить, их применять нельзя. А ему зачем-то они понадобились. Ну, я ему и носил, они ж выброшенные.
— А потом? — Коптев уже не скрывал своего интереса.
— А что потом? Потом он сказал: «Все, хорош». Больше, грит, меня не ищи, будешь нужен — сам найду. И отвалил прям по-царски. Поди ж ты, думаю, сколько платят за барахло со свалки. А ведь там много чего, ежели порыться. Вот хоть та же платина, она ить дороже золота…
Короче говоря, дядя Слива решил заняться личным бизнесом. Покупателей он нашел довольно быстро, да это было и несложно — на площади между железнодорожным вокзалом и гостиницей «Пошехонье» можно было продать и купить все, что угодно. Имени своего гражданин Николайчук потенциальным покупателям не называл — на это у него ума еще хватило. Зато он допустил непростительную оплошность в другом: назначил им встречу возле завода сразу после смены. Неудивительно, что граждане Кавтарадзе А. Р. и Гогишвили Г. В. знали его исключительно как «хромого с «Антареса». Хромать он, кстати, начал после того, как несколько лет назад приложился спиной об лед и повредил позвоночник.
Фотографии вышепоименованных граждан дядя Слива опознал безошибочно. На этом Коптев посчитал свою миссию законченной и велел отправить подследственного в камеру.
«Довольно-таки странная картина вырисовывается, — размышлял полковник по дороге домой. — Покупатель негодных плат. Зачем они ему в таких количествах? Хотя ясно зачем: германий является стратегическим материалом, он больших денег стоит. Так что, скорее всего, имела место контрабанда.
Далее. Со слов гражданина Николайчука, оный покупатель — мужчина лет 40–45 с квадратным лицом, короткой стрижкой и горбатым носом. Те же приметы неофициально указывал Сергей Иноземцев по кличке Митрандир.
Та-ак… Тогда за этим человеком еще и убийство. По меньшей мере одно. И покушение на второе, которое сорвалось по независящим от него обстоятельствам. Попросту потому, что инвалид афганский войны Сергей Иноземцев был прежде офицером воздушно-десантных войск. И не просто офицером, а, подчеркиваю, с опытом боевых действий.
Ну хорошо. Если я прав и речь идет об одном и том же человеке, тогда появляется еще одна примета. Серые «жигули» восьмой модели с липовым тьмутараканским номером. Кстати, тут наш горбоносый приятель допустил маленькую ошибку. В Тьмутаракани на такую машину никто даже и внимания не обратит. Чего ни в коем случае нельзя сказать о городе Приозерске Ленинградской области близ финской границы.
Серый «жигуленок». «Жигуль-убийца». Самый страшный цвет, между прочим. Люди со слабым зрением это очень хорошо знают: на мокром асфальте серая машина практически сливается с фоном. А если она еще и едет быстро… Ехал «жигуль» и сбил человека. Был человек — и нет человека. Серый такой «жигуль», восьмой модели. Сбил и уехал, даже не затормозил.
Что?!
Ну, точно. Два с небольшим года назад на улице Флерова серый автомобиль марки «жигули» сбил молодого парня, личность которого так и не удалось установить: на следующий день он исчез из реанимации, и больше его в городе никто не видел. И, кстати, у него для этого были очень серьезные основания. Двести с лишним граммов золота в виде монет неизвестной нумизматической науке чеканки, спрятанные в поясе.
Опять контрабанда. И опять серая «восьмерка».
Завтра же с утра надо будет встретиться с Иноземцевым и получить от него письменные показания. Возможно, удастся составить фоторобот. Если Николайчук его опознает, то все сразу упрощается.
Да нет, усложняется. Контрабанда драгоценных металлов — это одно дело. А охота за книгой — совсем другое. Кому нужен трактат по средневековой магии?
Демонам Пня — безусловно. В ней написано, где искать обломок Чаши Осквернения, и они за нее ничего не пожалеют. Ну, а транзисторы-то им зачем? Или наш горбоносый пострел везде поспел? Решил и с демонов деньги сорвать? Тем паче, что уж это-то обвинение к делу не подошьешь. А их ставленник здесь есть, это точно. «Положите это туда, откуда взяли». И, боюсь, с ним еще придется иметь дело.
Хотя, с другой стороны, книга семнадцатого века — это само по себе огромная ценность. Все равно какая, хоть латинская грамматика. Вполне возможно, что за границей нашелся покупатель. А убивают порой и за меньшие суммы. Иногда даже и просто так».
Коптев достал ключ и отпер дверь. В этот момент в прихожей задребезжал телефон.
— Да, я, — сказал Коптев, сняв трубку. — Да, только что пришел. Что?! То есть… как?!
Пять минут назад арестованный Николайчук повесился в камере.
С моря дул холодный и влажный ветер. Соленые волны с тяжелым грохотом обрушивались на каменную глыбу острова Эттир, и, разбившись вдребезги, бессильные, смешивались с пресной водой в дельте Ахеронта.
Здесь, в том самом месте, где река встречается с морем, стояла с незапамятных времен высокая и гордая башня — фаэрийская цитадель Альквэармин, Привал Морских Птиц.
Тилис напряженно вглядывался куда-то вдаль.
— Что, не видать? — спросил его Норанн.
— Не видать пока, — кивнул Тилис.
Рядом на причальном камне сидел Лаурин, увлеченно болтая со своим другом Калмакилем.
— Идут черные галеры, — рассказывал он. — Я говорю: «Государь, а не поджечь ли нам их?» А Тилис мне: «Сидеть! Не высовываться!» Смотрю, галеры уже разворачиваются в линию. «Государь, — говорю, — дозволь хоть вон на ту напасть, она же к нам бортом стоит». А он опять: «Не дозволяю! Сидеть и не шевелиться!». Ладно, приказано сидеть — значит, сидим. Галеры тоже ложатся в дрейф. Но мы-то их видим, а они нас — нет. Сидим час, другой, третий, вдруг смотрю — галеры снимаются и уходят. Даже близко к Мидгарду подойти не решились.
— Двое моих самых лучших всадников, — шепнул Тилис Норанну.
— Вот как? — улыбнулся Норанн. — А это тоже твои летят?
И он указал взглядом на целый отряд драконов, стремительно вынырнувший из-под низких облаков.
— Нет, мои все здесь, — удивленно произнес Тилис.
Предводитель всадников спрыгнул на землю и подошел к Тилису.
— Я — Фаликано, сын Айлиндира и брат Киритара, государей Иффарина и вождей племени Земли, — представился он. — Произнося их имена, я требую вернуть мне венец иффаринских государей, принадлежащий мне по праву, ибо ты завладел им незаконно.
— Долго же ты собирался заявить о своих правах, — хладнокровно заметил Тилис. — Со смерти Киритара уж три тысячи лет минуло. И потом, насколько я знаю эту историю, ты еще по смерти Айлиндира покинул Иффарин и обосновался в Паландоре, так что государем стал твой младший брат. И, похоже, он на тебя за это был в немалой обиде, если при живом брате завещал венец тому, кто найдет его амулет, сокрытый им на берегу вовеки неисказимых вод силою Живого Мира. Если бы ты его там нашел — то был бы государем по праву. А нашел его я, хоть и не искал. Ибо так решили Младшие боги и сам Всеотец. Нам ли противиться их выбору?
— Вот пусть они нас и рассудят! — воскликнул Фаликано и выхватил меч.
Тилис мгновенно отпрыгнул назад и обнажил свой. Калмакиль и Лаурин поднялись с причального камня, и их руки потянулись к поясам.
— Тилис, не смей! — крикнула Нельда.
— Не беспокойся, — усмехнулся Тилис. — Он хочет поединка, так пусть он его и получит. А потом его труп будет предан огню, и вопрос о престолонаследии решится раз и навсегда.
— Не смей! — повторила Нельда. — Не смей этого делать, вспомни Толлэ-Норэн!
— Что это вы еще задумали? Гражданскую войну? — Норанн встал между Фаликано и Тилисом. — Ну что ж, валяйте! Рубитесь! А потом, кто бы ни победил, он впридачу к своей победе получит войну иффаринских фаэри с паландорскими! Вот радости-то будет для Черного!
Тилис медленно убрал меч в ножны. Только сейчас он понял, что Норанн прав.
— Фаликано, неужели ты хочешь, чтобы племя Земли было расколото братоубийственной войной? — спросил Тилис. — Я принадлежу к племени Огня, но я не хочу этого.
— Не хочу и я, — ответил Фаликано. — Но и твоих прав признать не могу.
— А мы не можем признать твоих! — выкрикнул Лаурин.
— Послушай, Фаликано, — миролюбиво спросил Тилис. — А, может быть, мы решим дело поединком до первой крови?
— Плохо! — ответила Нельда. — Если один из вас будет ранен серьезно, то будет то же самое.
— Послушайте! — внезапно воскликнул Норанн. — В Ордене в старину делали так: дрались, пока оба противника не будут ранены. Но тот, кто нанесет более серьезную рану, будет считаться проигравшим.
— Ты согласен, Фаликано? — Тилис был уже совершенно спокоен.
— Да, согласен, — ответил тот.
Тилис вновь обнажил меч и, держа его острием вверх, церемонно склонил голову — знак уважения к противнику. Фаликано несколько неуклюже повторил его жест. Вдруг он отпрыгнул назад и сделал резкий выпад. Тилис едва заметным движением клинка хладнокровно парировал удар.
Для того, чтобы нанести боевым мечом маленькую царапину, нужно не просто предельное мастерство. Нужен хороший клинок, верный глаз, твердая рука, отважное сердце, холодная голова и самое главное — опыт, дающий то неизъяснимое чувство оружия, которое знакомо только старым бойцам. Фаликано был старше. Но Тилис — опытнее…
…Казалось, что удар пришелся в пустоту. Но на левой щеке Фаликано вспыхнула темно-вишневая полоса. Тилис отскочил назад и вскинул меч.
— Кровь! — воскликнул он. — Все видели?
Теперь Тилис только защищался. Фаликано работал клинком, как обезумевший лесоруб, с каждым ударом открывая половину тела. Будь это в бою, он дорого поплатился бы за свою ярость. Но его кровь уже пролилась…
— Оох! — внезапно воскликнул Тилис. — Да возьмут тебя тролли! Прямо по старой ране!
Его черные волосы быстро намокали, и по правой щеке стекала струйка крови.
— Отлично, Тилис! — похвалил Норанн, осматривая дуэлянтов. — Всего лишь маленькая царапина. А ты, Фаликано… Еще чуть-чуть, и война была бы неизбежной. До самой кости рубанул. Разве так можно? Итак, — громогласно объявил он, — есть ли здесь кто-либо, сомневающийся в том, что Фаликано из Паландора ранен менее серьезно? Никого? — переспросил он после краткой паузы. — Тогда я провозглашаю победителем Тилиса из Иффарина.
— Согласен ли ты, Фаликано, признать мое право на иффаринский венец? — спросил Тилис. — Ты хотел, чтобы нас рассудили Младшие боги. Так не противься же их выбору.
— Да, я признаю тебя государем Иффарина и вождем племени Земли, — ответил Фаликано и протянул свой меч Тилису рукоятью вперед. — Сим я присягаю тебе в моей верности и верности Паландора!
Тилис коснулся рукояти меча и тут же опустил руку.
— Я принимаю твою присягу! — сказал он. — Отныне я твой вождь и соратник. Но я не хочу быть твоим владыкою — оставайся государем Паландора!
— Корабли! — крикнул кто-то.
Парусные громады медленно и плавно выходили по одному из-за каменного плеча Эттира.
— «Небесный алмаз», «Край света», «Звезда надежды», — перечисляла Нельда. — А эти откуда?
— «Вега» и «Сириус» из Синей провинции, — ответил Норанн. — Идут в одном строю с вашими!
— А вот еще! «Янтарь» Аграхиндора! А за ним «Блистающий» и «Морская дева»!
Корабли медленно подходили к Альквэармину.
— Ну вот и все, — устало вздохнул Норанн. — Теперь только остается решить, кто примет на себя должность Верховного Главнокомандующего.
— Кто же, если не ты? — улыбнулся Тилис.
Заявление о краже магнитофона гражданка Кира Сергеевна Прудникова (сиречь Галадриэль), несмотря на данное ею Митрандиру обещание, отнесла в милицию только в понедельник, то есть первого ноября.
В среду, третьего ноября, ей было официально объявлено, что пожар в клубе «Иггдрасиль» произошел из-за небрежности в обращении с электроприборами, в силу чего в возбуждении уголовного дела по факту кражи магнитофона «Электроника-302» отказано.
Четвертого ноября иггдрасильцам велели очистить помещение клуба и впредь в нем не появляться.
Пятого ноября Митрандир после длительного перерыва приехал на базар у гостиницы «Пошехонье».
— Привет, Аннариэль, — кивнул он круглолицей девушке, ожидавшей его у ворот. — Книга у тебя с собой?
— Да, с собой.
— Отлично. Подожди минут пятнадцать, у меня тут дело одно есть. Или хочешь, пойдем со мной.
«Дело» заключалось в передаче очередной партии сушеных грибов симпатичной старушке в самом конце базара.
— Двести? Обижаете, теть Вера. Совести у вас нет — на инвалиде наживаетесь. Что-что? Совесть есть, но денег за нее не дают, а жить надо? Так и мне надо, я такой же пенсионер. Триста и ни рублем меньше. Двести пятьдесят? Ну елы-палы, вы хоть посмотрите, какой товар. Честно, хотите двести семьдесят? Ей-Богу, мне просто некогда торговаться, а то бы и больше запросил. Ну, как? По рукам?
Митрандир аккуратно пересчитал деньги, сунул их в карман, повесил на одно плечо опустевший рюкзак и, взяв Аннариэль под руку, направился к выходу.
— В общем, так, — сказал он. — Книгу надо спрятать как можно надежнее. Охота за ней пошла очень крупномасштабная. Я знаю одно место, где…
— Аааа! — истошно закричала какая-то женщина.
Митрандир резко обернулся. Через привокзальную площадь прямо на них мчался серый «жигуленок».
Еще полсекунды — и машина, прижав их бортом к бетонному забору, превратит обоих в кучу тряпья, вымазанного красной краской…
Оттолкнув Аннариэль в сторону, Митрандир сорвал с плеча пустой рюкзак и с силой швырнул его в лобовое стекло.
Даже очень неопытный водитель при виде летящего предмета рефлекторно жмет на тормоз. «Восьмерку» занесло, закрутило, она с размаху ударилась багажником о бетон, и в страшном скрежете раздираемого металла прозвучало характерное зловещее «ф-фух!» вспыхнувшего бензина.
На счастье водителя, двери при ударе не заклинило. Выпрыгнув из горящей машины, он опрометью бросился к вокзалу…
— Аннариэль, беги! — крикнул Митрандир. — Позвони Галадриэли, пусть через полчаса приезжает на Артиллерийскую Горку!
— Электропоезд Тьмутаракань-Корчев отправляется со второго пути, — громко объявило на всю площадь вокзальное радио.
Все. Поздно. Теперь его уже не догнать.
А к месту происшествия, надрывно свистя, бежал гаишник.
Митрандир подхватил рюкзак, валявшийся на асфальте, и юркнул в щель под забором.
И смех, и грех: прямо перед ним возвышался кирпичный домик с заветными литерами «М» и «Ж» на дверях. С озабоченным видом человека, мающегося животом, Митрандир быстро добежал до кабинки и закрылся на шпингалет.
Так. Пара минут есть. Теперь надо изменить внешность.
Сняв с себя куртку, шлем и перчатки, Митрандир запихнул все это в рюкзак.
Отлично. Ноша готова. Теперь он был справным хозяйственным мужиком, волокущим с базара домой мешок картошки.
Сгибаясь в три погибели под несуществующей тяжестью, он вышел за ворота.
Стоять там было почти невозможно — пламя с торжествующим ревом поднималось выше забора. И, как всегда бывает при любом несчастном случае, в почтительном отдалении уже собиралась толпа зевак. Впереди всех стояла толстая бабища и вдохновенно рассказывала гаишнику, что произошло.
— А он как закричит: «Марина, беги!» — и за ним. А тот бегом на вокзал, вскочил в электричку и уехал. А Марина-то, значит, схватила свою сумку — и в другую сторону.
— Марина, значит? Так и сказал? — переспросил гаишник. — А сам он как выглядел? Блондин, брюнет?
— Блондин. Рослый такой. И куртка серая.
Митрандир сбросил рюкзак в коляску мотоцикла, пригладил рукой темные волосы, одернул зеленый свитер, завел мотор и рванул с места. Никто даже не посмотрел в его сторону.
Проехав три квартала, он остановился у телефонной будки.
— Коптева, будьте любезны… Нету? Прошу прощения.
Митрандир нажал на рычаг. Ч-черт… А, может, он дома?
— Дмитрий Федорович? Это Сергей. Тот, с «восьмеркой», только что пытался меня задавить. Прямо на привокзальной площади. Я не пострадал, он тоже. А «восьмерка» разбилась вдребезги и сгорела. Сегодня. Только что. На вокзальной площади.
— Сергей, успокойся.
— Успокоился!
— Не вижу. Успокойся и доложи, как полагается.
— Товарищ полковник, докладывает капитан Иноземцев. Десять минут назад у выхода с рынка возле гостиницы «Пошехонье» меня пытался прижать к бетонному забору серый автомобиль ВАЗ-2108. Однако водитель не справился с управлением, машина ударилась о бетон и загорелась. С места происшествия водитель скрылся. Я не пострадал.
— Ясно, товарищ капитан. Ты что, на капот прыгнул?
— Никак нет. Швырнул в стекло пустым рюкзаком.
— Тоже неплохо. Теперь слушай, что творится со мной: против меня выдвинуто обвинение в незаконных методах ведения следствия. Ведется служебное расследование.
— Даже так… — растерянно произнес Митрандир.
— Даже так. Арестованный повесился в камере сразу по окончании допроса. Якобы я из него выбивал признание. И, главное, доказать ничего не докажешь. Отрицательные факты вообще недоказуемы.
— Отрицательные факты? Это как?
— А вот докажи, что ты в прошлую субботу не был в Москве.
— Бред какой-то. Постойте, это когда пожар был? Да? Ну, точно. Не был я в Москве. Я был здесь, на пожаре. Куча народу может подтвердить.
— Все правильно. Это называется алиби. Только этим доказывается не то, что ты не был в Москве, а то, что ты был в Тьмутаракани.
— Хм, а ведь верно.
— Понял? Что того арестованного кололи кулаком, не докажет никто, потому что этого не было. Но и того, что этого не было, тоже не докажешь. А там — то ли Коптев украл, то ли у Коптева украли, в общем, замешан в краже.
— Гм-да… протянул Митрандир. Только теперь до него начало доходить, к какую гнусную историю влип полковник Коптев.
— Да, брат Серега. Скверное дело.
— Послушайте, Дмитрий Федорович, — выпалил Митрандир, осененный какой-то смутной идеей, — а вы не можете минут через двадцать подойти в Пушкинский сквер? Встретимся у музея. Хорошо?
— Хорошо, приду.
— Жду! — крикнул Митрандир и повесил трубку.
По дороге он на несколько минут заскочил к себе домой.
— Галя! — крикнул он прямо с порога. — Быстрее собирайся! Пойдем!
Здание тьмутараканского краеведческого музея, выстроенное еще при свихнувшемся на оккультно-мистической почве императоре Павле, считалось подлинным украшением города. Экспонаты там, правду сказать, были в большинстве своем самые обычные: два десятка битых горшков, несколько ржавых мечей и сломанных сабель, витрина со старинными монетами, долженствующая отражать торговые связи древней Тьмутаракани, один манекен в вышитой рубахе, и еще один — в сарафане. Зато как величайшая реликвия в музее хранился обломок стальной пластины из корсета какой-то благородной девицы, которую сломал прямо на балу великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин.
То ли в память об этом событии, то ли (как уверяли местные острословы) из-за двух бронзовых пушек петровских времен, якобы призванных украшать вход в музей, окружающий здание сквер назывался Пушкинским.
«Артиллерийской Горкой» этот сквер прозвал кто-то из злоязычных иггдрасильцев — очевидно, тоже в связи с подозрительной фамилией вышепоименованного поэта.
Сидеть на составляющих ее огневую мощь старинных пушках запрещалось категорически. Однако, невзирая на все усилия сначала полиции, а затем — милиции, отполированная штанами артиллерия Горки всегда сияла, как новенькая. По утрам на орудийные стволы залезали маленькие дети, после обеда появлялись ребята постарше (эти, правда, все больше целились в здание горсовета и говорили: «бабах!»), а с заходом солнца сквер оккупировали взрослые мужчины, яростно и безуспешно сражавшиеся с алкоголем. После их ухода пушки почему-то всегда оказывались заряжены пустыми бутылками.
Сейчас на одном из стволов сидели Хугин и Аннариэль. Галадриэль и Коптев стояли рядом. Никто не произносил ни слова. Да это было и ни к чему.
— Добрый всем день, — кивнул подошедший вместе с Луинирильдой Митрандир. — Про сегодняшнюю историю, надеюсь, все уже знают? Ну так вот: на мой взгляд, нам сейчас надо временно исчезнуть. И, главное, надо спрятать книгу. Лично я предлагаю прямо сейчас идти в Карнен-Гул и отнести книгу туда. Может быть, тамошние маги помогут нам советом или еще как-нибудь. Но это, в конце концов… Эй, а это что такое?
На заложенной кирпичами арке слева от входа в музей четко выделялся знак — тот самый, который Митрандир когда-то видел в Алисиной рукописи.
— Вот это да…
Взгляды всех иггдрасильцев устремились на стену.
— Опять здесь сидят! Сколько раз можно говорить! — раздался позади них голос внезапно подошедшего милиционера. — Давайте, граждане, пройдем в отделение.
Этого Митрандир допустить никак не мог. В его руках, аккуратно завернутая в тряпку, была кривая восточная сабля.
«Запоминай, как сложены пальцы, — вспомнилось ему. — Направишь их на камень или стену с таким же рисунком — и проходи».
Р-раз! Арка словно распахнулась, и в ней стал виден длинный, уходящий вдаль коридор.
— За мной! — крикнул Митрандир и, повинуясь мгновенному импульсу, бросился туда.
Пятеро остальных кинулись за ним. Милиционер, потратив полсекунды на то, чтобы обогнуть постамент с бронзовой пушкой, с размаху ударился головой о внезапно возникшую на его пути кирпичную стену. Ноги его подломились, сознание окуталось непроницаемым серым облаком, и в дальнейшие события он более не вмешивался.
— А, чтоб тебя, — пробормотал через пятнадцать минут врач «Скорой помощи». — Опять сотрясение мозга.
— Поскользнулся — и об угол. Бывает, — равнодушно заметил водитель.
— Вот как подморозит, так вообще косяком пойдут. Ладно, клади его побыстрее, а то еще и простудится вдобавок.
Тусклый неживой свет чужого солнца, больше похожего на матовый стеклянный шар с электрической лампочкой. Тускло-серое небо. Серый лес вокруг. И за спиной — серая стена здания с надписью по фронтону: «РЕСТОРАН ИСТОЧНИК».
«Ныне стою по ту сторону, где границы Света и Тьмы нет, ибо нет границы» — вспомнились Галадриэли читанные ею когда-то стихи норвежской поэтессы Гюнвор Хофму.
Митрандир развернул тряпку, достал саблю и, прицепив ее к поясу, обмотал тряпкой голову.
— Ты что? Хочешь туда? — спросила Галадриэль.
— Зайдем. Хоть спросим, куда попали.
— Не знаю. Наверное, не стоит.
— Не бойся, — ухмыльнулся Митрандир.
Посетителей в заведении, невзирая на довольно-таки поздний час, почти что не было. Лишь у самой стойки прихлебывал пиво за столиком какой-то бородатый дед.
— Хэ! — саркастически хмыкнул он при виде Митрандира. — С кем это вы сюда пришли воевать? И хрусталь в рукоятке, гы! Нацепил селедку и думает, что это хрустальный меч! Ты что, с ним пойдешь за живые миры сражаться?
— А что, и пойду.
— Да ну! — искренне удивился дед. — А на хрена тебе это надо?
— Жалко, — примирительно произнес Митрандир. — Все-таки живые.
— Хэ! Нашел о чем жалеть! Ну, отвалится сотня-другая, так еще настругаем. Эй, хозяюшка! Повторить!
Толстомордая шинкарка в багрово-алой хламиде томно повела подкрашенными глазами и налила еще кружку. Опорожнив ее, дед отстегнул ширинку и отлил прямо на пол. Выскочивший откуда-то поломойка обернулся жуком-скарабеем и, торопливо суча задними лапками, скатал из грязи, мочи и опилок большой катыш. На его поверхности явственно выделялись очертания континентов.
— Ну вот. Все, — произнес Митрандир странно изменившимся голосом.
— Стой, ты куда? Пиво пить будешь?
— Проклято будь все существующее! — яростно выкрикнул Митрандир и, выхватив саблю из ножен, шагнул за дверь.
Галадриэль метнулась за ним.
— Ты что задумал? Стой!
— Послушай, не могу же я перерезать себе горло в этом вонючем кабаке!
— Ты что? Не пущу!
— Нет уж, хватит. Один раз я уже вообразил, что защищаю наши южные границы. А оказалось — зарабатываю мундирному ворью новые побрякушки. А мне — травма черепа и пожизненная инвалидность. Так нет, мало мне еще, кретину! Вообразил…! Живой Мир!..! — Митрандир произнес с десяток таких слов, что, наверное, пьяный солдат смутился бы. — Ты хоть понимаешь, что это такое? Это Источник! Суть жизни мира! Грязный кабак на шесть миллиардов пустых мест — вот что такое этот мир со всей его жизнью! А эти? Знаешь, кто это? Святая троица, вот кто! Бог-ханыга, богиня-простигосподи и бог-скарабей!
— Вот он! — пробормотал Хугин. — Постойте! Да ведь это же…
Бог-скарабей выполз на порог, вытолкнул катыш за дверь и начал стремительно расти. Развернулись черные жесткие крылья, злобно сверкнули узкие змеиные глазки, вытянулась длинная гибкая шея…
— Дракон! «Древний змий, который есть диавол и сатана!»[13]
— Угадал, каналья! — мрачно расхохотался дракон. — Страсть как люблю догадливых, я от них даже толстею.
— Хугин, назад! — крикнул Митрандир, все еще державший в руке обнаженную саблю. — В лес! Там он нас не догонит!
Сверкающий огнем клинок явно пугал дракона. Он метнулся в одну сторону, потом в другую, но Митрандир, приплясывая на полусогнутых ногах, неизменно загораживал ему путь. И всякий раз дракон отдергивал голову, оберегая глаза от кривого лезвия.
Вдруг он отскочил и разинул пасть. Сейчас оттуда вырвется пламя… Но Митрандир отпрыгнул за дерево и упал на землю.
Уухх!
Струя коптящего огня пронеслась над самой его головой. Сверху посыпались горящие сучья. Но Митрандира не задело. Сорвав с головы задымившуюся тряпку, он бросил ее в сторону и, все еще сжимая саблю в руке, побежал вслед за остальными.
Дракон, застрявший между двумя толстыми деревьями, оглушительно ревел. Добыча ускользнула безнадежно.
«…Алхимикам ведомы подобные лжесады, где деревья разрывают труп на много частей, дабы оставить скелет Повелителю Форм. Потому и видны на ветвях гроздья глаз, на стволах — подобные мху пряди волос, сучья же — как высохшие руки, хватающие неосторожного путника. Мудрые советуют держать в ладони крест янтарный или же украшенный не бриллиантами, но горным хрусталем».
Митрандир сжимал в кулаке хрустальную рукоять сабли. Корявые пальцы ветвей слепо шарили по воздуху, но, приближаясь к иггдрасильцам, испуганно отдергивались.
— Бетонные. Деревья — бетонные! — в ужасе пробормотала Луинирильда.
— И листья стеклянные, — хладнокровно добавил Коптев.
Деревья были мертвыми, как фонарные столбы, и лишь сучья — останки тех, кто попал сюда прежде — сохранили некоторое ублюдочное подобие жизни. Да еще порой мелькал среди стеклянных листьев когда-то живой глаз, или розовая шишка из человеческих ногтей.
— Смотрите! — крикнула Аннариэль. — Лес кончается!
Кусты на опушке разбежались от сабли Митрандира, как от огня. А дальше, сколько видел глаз, простиралась голая земля, лишенная даже травы, более безжизненная, чем пустыня в конце июля. И в сером каменном небе парил огромный оранжево-золотистый дракон.
— Хм, а ведь у Тилиса точно такой, — задумчиво произнес Хугин. — Помнишь, Аннариэль, я тебе рассказывал?
— А вдруг… — испуганно прошептала Аннариэль.
— Вряд ли. Тот был черный. А этот — золотистый.
— Эге-гей! Мы здесь! — закричал Митрандир.
Дракон медленно снижался по спирали. Пролетев метрах в пятидесяти от опушки, он пошел на новый круг. Всадник на его спине приветливо помахал рукой.
— Это же… — Митрандир буквально задохнулся от радости. — Эгей! Эге-ге-гей! Эленнар! Мы здесь!
А с неба уже спускался второй дракон — снежно-белый. И за спиной его маленького всадника развевались по ветру длинные рыжие волосы…
— Драть вас, козлов, некому, — устало произнесла Хириэль через несколько минут. — Нашли себе место для прогулок. Вы хоть знаете, куда вас черт занес? Ах, не зна-аете? — издевательски протянула она. — Ладно, потом расскажу. А теперь давайте поскорее убираться отсюда. Еще неизвестно, сможем ли мы вырваться с такой компанией. Ладно, залезайте сюда…
Белый дракон коротко разбежался и взлетел. Сверху уже повеяло ледяным холодом… Но внезапно бетонный лес встал на дыбы, закружился винтом, резко приблизился…
Дракон вышел из штопора у самой земли.
— Эленнар! — крикнула Хириэль.
— Я здесь!
Золотистый дракон парил чуть правее и выше.
— Еще раз! — скомандовала Хириэль. — Думайте о лесе! О настоящем лесе, а не об этом безобразии!
— Ур-ра! Получилось!
Внизу мелькали верхушки сосен.
— Карнен-Гул!
Перетянув через шумящий ручей, драконы приземлились возле замка.
— Вот и все, — подытожил Митрандир. — Приехали.
— Да нет, еще не совсем все, — возразила Хириэль. — Видите? Ворота-то заперты! Средь бела дня! Ни разу еще на моей памяти такого не было.
— Проходи, не велено! — высунулся на стук инвалид с рассеченным лицом.
— Э-эй! А где Силанион?
— Иди в кабак, там расскажут!
Изуродованное лицо скрылось.
— Может, перелетим через стену? — предложил Эленнар.
— А зачем? И так видно, что все ушли. Одна инвалидная команда для охраны осталась.
— А куда ушли? И почему?
— Тебе же ясно сказали: иди в кабак.
Близлежащий трактир, вопреки ожиданиям, закрыт не был. Но и посетителей не было тоже. Хозяин, облокотившись на стойку, что-то такое прихлебывал из глиняной кружки с видом полной покорности судьбе.
— Привет тебе, дядя Лем! — крикнула с порога Хириэль. — Всем по кружке вина! И, если можно, горячего.
Трактирщик немедленно развил бурную деятельность. В очаге взревело пламя, над огнем закачался медный котел, и вскоре в нем запузырилось девять кружек рубиново-красного вина.
— Ежели вы не против, так и я с вами посижу, — сказал дядя Лем, придвигая к себе девятую. — Никого с утра не было, вы первые. Еще две недели такой торговли, и трактир можно закрывать.
— А куда все подевались? — поинтересовалась Хириэль.
— Да кто куда. Вон три недели назад в Карнен-Гуле маги заседали, так наутро целый отряд Странников в Эсткор ушел.
— А, ну это я знаю, я сама на том Совете была.
— С Кэрьятаном тоже много народу уехало. А вчера из Альквэармина Тилис прилетел со своими драконами. Во дурной! — трактирщик внезапно хлопнул себя по лбу. — Совсем уже память дырявая! Ведь он же, Тилис-то, просил передать, чтоб вы, когда вернетесь, летели прямо туда!
— В Альквэармин?
— Ну да. И все маги, которые в замке были, тоже с ним улетели.
— И Фаланд тоже? И Силанион?
— Все. Все улетели. Там, говорят, Тилисовы всадники два орденских корабля подбили, так их теперь будут разбирать на части и смотреть, что там к чему.
— Ах, так вот в чем дело! — воскликнула Хириэль.
— Ага. А вы-то сами откуда, коль не секрет?
— Только что из Бездны вырвались, — небрежно ответила Хириэль.
— Да хранят нас Младшие боги и сам Всеотец! — испуганно забормотал трактирщик. — Это что ж происходит, а? Это ж мне рядом с вами сидеть нельзя, чтоб дряни какой не набраться! — он торопливо, обжигаясь при каждом глотке, допивал горячее вино.
— Так это в самом деле был не Источник? — спросил все еще бледный от пережитого ужаса Митрандир.
— Нет. Это была Бездна. Антиисточник, пожирающий жизнь всего живого, дабы оставить Повелителю Форм его любимые игрушки. Кстати, те скелетики, с которых все начиналось, шли именно туда. И это означает, что твари Бездны поднимают головы. Ладно, давайте допивать вино, пока оно горячее. Тем более, что время уже позднее, а нам еще лететь в Альквэармин.
Солнце клонилось к закату, и башня Альквэармина уже светилась изнутри. А чуть в стороне мерцали желто-оранжевые пятна костров. И в их неверном колеблющемся свете четко проступали тени двух сталебетонных коробок — орденских боевых кораблей, выброшенных на берег не морем, но неведомыми подавляющему большинству людей силами древней и высокой магии.
Драконы медленно снижались по спирали. Хириэль никак не могла найти подходящее место для посадки. Наконец, ей это удалось, и через несколько минут иггдрасильцы уже подходили к самому большому из огней.
— Итак, построено три рубежа обороны, три щита, — громко говорил Норанн. — Мидгардский щит — в центре, щит Синей провинции — на правом фланге и провинции Соль — на левом. В районе щитов в настоящее время сосредотачиваются крупные вражеские силы, а именно группа флотов «Центр» под командованием адмирала Вордена. Этот Ворден является одним из наиболее активных сторонников концепции так называемой технологической магии. То есть, если называть вещи своими именами, это сращение черной магии с передовой, как они выражаются, технологией.
— А почему именно черной магии? — спросил кто-то. — Ведь технология скорее ближе к серой!
— Хороший вопрос. Магия, как вы все, надеюсь, знаете, есть не что иное, как прямое обращение к миру, всеединому, всесвязному и живому. Технология в этом смысле прямо противоположна магии — она обращается к миру не прямо, а опосредованно, через вещи. И в конечном итоге технологическая цивилизация создает город. Причем город совершенно особый. Фаэрийские города — это мастерские Сил, перекрестки Путей, словом, живые нервные узлы Живого Мира. А эти, наоборот, мертвыми вещами отгораживают мир от человека. Люди таких городов заливают землю бетоном, убивают ночь светом электрических ламп, закачивают воду, отравленную ядовитым газом, в гнилые трубы водопровода. Короче говоря, они разрушают Живой Мир и взамен создают себе другой, искусственный, не замечая того, что он разрушает их самих. И если рассматривать технологию как извращенную форму магии, то это уже именно черная магия — магия искажения и разрушения, объявляющая единственной добродетелью удовлетворение всевозрастающих потребностей человека любой ценой и немедленно.
Это страшная цель. И, пока она не декларирована, технология действительно во многом схожа с серой магией, вообще не различающей Сторон Силы. Но и те, и другие, и третьи идут в Пустоту. Что ж, пусть идут, куда идут, и да будет с ними их судьба. А мы сейчас пройдем внутрь и посмотрим на последние достижения технологической магии. Только ничего без разрешения не трогать!
Слушатели этой импровизированной лекции поднялись с земли и двинулись вслед за Норанном. Иггдрасильцы, Хириэль и Эленнар присоединились к ним.
Аннариэль передернулась от отвращения. Помещение, куда они попали через огромную пробоину с рваными краями, служило прежде для отдыха команды. Искореженные койки и изувеченные тела, очевидно, уже убрали. Но пятна крови, почерневшей от огня, виднелись не только на стенах, но и на потолке.
Норанн свернул в боковую дверь. Она вела в коридор, заканчивавшийся в большом многоэтажном зале. И посреди него, оплетенный трубами самых разных диаметров, лежал громадный, почти до потолка, черный кристалл. Второй, чуть поменьше и надтреснутый, дымился в отдалении серой мутью.
— Мы находимся в энергетическом отсеке небесной цитадели класса «молот», — продолжал Норанн. — Перед вами — Сердце Силы. Вот оно. Это кристалл, в котором воплощена Пустота. С его помощью вблизи корабля уничтожается пространство и время, благодаря чему он может двигаться в любом направлении и с любой скоростью, в том числе между мирами. Второе Сердце Силы снято с поврежденной цитадели…
— Прошу прощения, — внезапно перебил Митрандир, — а если такой камень вздумает… э… расколоться?
— В периферийном мире это, скорее всего, вызвало бы конец света.
— Тогда почему его держат здесь, в Мидгарде? Почему его нельзя отбуксировать вон из мира?
— Очень хорошо, — кивнул Норанн. — На это я отвечу через полчаса. А, кстати, где мы с вами встречались? А! В Сильвандире! Путник из Земного Круга! И весь ваш отряд здесь? Отлично! Тогда у меня к вам одна просьба. Тут есть одна вещь, в которой мы так и не сумели разобраться, поняли только, что она земного происхождения. Попробуете?
— О чем речь! Конечно, попробуем!
Вещь, о которой говорил Норанн, была прямоугольной коробкой с торчащими из нее кабельными выводами. Митрандир быстро отвернул крепежные винты чьим-то ножом, поднял крышку и недоверчиво хмыкнул.
— Похоже на бортовой компьютер, только он странный какой-то.
— Компьютер? Вот как? — Коптев протянул руку и с ловкостью, свидетельствовавшей о близком знакомстве с подобного рода техникой, вытащил одну из плат. Поднеся ее почти к самым глазам, он присвистнул от удивления:
— Фью! А платы-то с «Антареса»! Так вот, значит, куда… Митрандир, кончайте размышлять: это действительно компьютер, только не простой, а баллистический. Собран из плат, украденных со свалки танкоремонтного завода.
— Баллистический? Вот как? — Митрандир подумал еще несколько секунд. — Послушайте, Норанн, а не найдется ли у вас несколько штук ломиков, проследить кабели?
— Можно. Только очень осторожно, и ни в коем случае не трогать незнакомых вещей!
Когда ломики были розданы, Митрандир выстроил свой маленький отряд в одну шеренгу и, чертыхнувшись, скомандовал:
— Внимание, слушай боевой приказ! Ч-черт, ну и команда: ни следа выправки… За исключением товарища полковника, — поправился он. — Наша задача: проследить, где кончаются кабели от баллистического компьютера. Если они уходят под обшивку — вскрывайте обшивку. Если в переборку — ломайте переборку. Для этого вам даны ломики. Если кабель уходит под броню — действовать по обстановке. Сбор через полчаса на этом месте.
— Отставить! — лихо скомандовал Норанн. — Собираемся в боевой рубке. Это вон по тому коридору до конца. Пойдемте, я вам покажу…
Дверь боевой рубки распахнулась. На пороге стоял Хугин, держа ломик наизготовку.
— Ага… — произнес он, разглядывая потолок. — Вот сюда… и сюда. Ясно.
Тот кабель, что достался ему, оканчивался под громадным сферическим экраном, против которого стояло большое кресло, похожее на трон.
— В кресло не садиться! — предупредил сидевший на полу Норанн.
Следующим появился Коптев.
— Бортсеть, — произнес он, ни к кому в особенности не обращаясь. — Проследил до распределительного щита, дальше не стал.
Кабель, доставшийся Аннариэли, привел ее к радару. Ошибки быть не могло: локаторную антенну не спутаешь ни с чем.
Зато Галадриэли удалось найти нечто куда более интересное. Ее кабель кончался у пусковой ракетной установки.
— Правда, ракета на ней сделана из бетона и украшена битым кафелем, — добавила она. — Наверное, это макет, но трогать я ничего не трогала.
— Из бетона? А вот такого знака на ней не было? — Норанн нарисовал на стене рубки странный иероглиф и тут же стер его ладонью.
— Был. Выложен мозаикой.
— Ну так это не макет. Это — Жезл Пустоты. Одно попадание этого жезла способно натворить такого, на что не всякая ракета способна.
— Ничего себе! Хорошо, что я его не трогала!
Хириэль и Эленнар нашли, как они выразились, «стальные ящики с дырками». Луинирильда отыскала еще один Жезл Пустоты. А Митрандир что-то задерживался.
Он появился ровно через тридцать минут по часам Коптева.
— Контейнер! — сказал он. — Большой стальной контейнер, и одна торцевая стенка вся в дырах. Ну, я уже начал кое о чем догадываться, так что одну боковину я отвинтил ножом. Смотрю — там стволы. Много. Ну так вот, к одному стволу я подобраться все-таки успел, — продолжал он, не обращая внимания на потемневшие глаза Норанна. — В каждом стволе сбоку по семнадцать штук маленьких отверстий, и в каждом отверстии торчит электрозапал. Под запалом — порох. Как горошины в стручке: порох — пуля, порох — пуля. А провода от запалов выходят на электронный блок. Достаточно замкнуть контакт, и вся эта хреновина будет выплевывать пулю за пулей с дикой скорострельностью. Я даже боюсь думать, с какой. Где-то миллион выстрелов в минуту, не меньше.
— Понятно, — пробормотал фиолетовый от гнева Норанн. — Только рекомендую в следующий раз подобных опытов не проводить. Там могло оказаться все, что угодно. Ну ладно, что сделано, то сделано, — смягчился он. — Послушайте, мне сейчас надо идти в Альквэаармин на совет, но, по-моему, после таких находок его надо собирать здесь.
— Сейчас слетаю, — вызвалась Хириэль.
Совет начался с большим опозданием, но никто не обратил на это внимания. Наоборот, все с увлечением обсуждали достоинства и недостатки орденского вооружения.
— Мне непонятно вот что, — говорила Даэра. — Как я понимаю, этот… э… баллистический компьютер служит именно для того, чтобы соединенное с ним оружие при любом положении корпуса корабля было направлено точно в цель. Так? Тогда я не понимаю, каким способом Тилису удалось подойти так близко.
— Да я и сам не понимаю, — признался Тилис. — Они сначала попытались закрыться магическим зеркалом, а я его разбил.
— Чем? — поинтересовался Митрандир.
— Струей пламени. Зеркало разлетелось на кусочки, я развернулся, оказался возле борта и второй струей ударил в него.
Митрандир скорчился от хохота, представив себе, что в этот момент было видно на экране радара.
— Теперь понятно, почему они два раза промахнулись, — сказал Тилис, когда Митрандир, отсмеявшись, объяснил ему, в чем дело. — Сами себя перехитрили.
— Ну да. Осколков много, они все зеркальные, все отражают, да еще струя пламени…
— Ну хорошо, а как быть с контейнерами? — поинтересовалась Хириэль. — Из них, если Митрандир прав, промазать почти невозможно.
— Да точно так же: зеркалом, — усмехнулся Тилис. — Первый залп его, конечно, разобьет, но ведь второго-то не будет!
— Ну что ж, с этим все более или менее ясно, — произнес Норанн. — Теперь несколько слов для тех, кто еще не знает, что мы затеяли. Все вы видели, что Сердце Силы со второго подбитого корабля перенесено на первый. Чего нам это стоило — рассказ отдельный. Но мы это сделали. Пробоину гномы обещали к полуночи залатать. После этого, пока ветер дует от берега, мы выведем захваченную цитадель в Верхнее Море и изобразим погоню. А на самом деле мы ее просто направим во вражеский строй.
— Понятно, — усмехнулся Митрандир. — Как только эта железная дура окажется в расположении своих, она взорвется.
— Совершенно верно. А в образовавшийся пролом двинутся наши корабли.
Митрандир немного помолчал.
— Позвольте и мне участвовать в прорыве! — неожиданно для самого себя попросил он.
— Там будет скверно, — предупредил Норанн.
— Я был на войне, — просто ответил Митрандир.
— Знаешь, Сергей… Это, конечно, сумасбродство, но это — замечательное сумасбродство. Я тоже пойду, — вызвалась Луинирильда.
— А вам случайно не нужен врач? — поинтересовалась Галадриэль. — Я три года назад медицинский закончила, сейчас работаю в травматологии, так что в ранах немного разбираюсь.
— Аннариэль, ты как? — поинтересовался Хугин. — Тоже? Тогда и я пойду.
— А знаете, чего больше всего не хватает вашей сумасбродной компании? — улыбнулся Коптев. — Одного здравомыслящего человека. Так что я тоже присоединяюсь к вам. Кстати, у меня для этого больше всего поводов. Платы с «Антареса» ставились на компьютеры цитаделей, это ясно. И навряд ли наш горбоносый приятель действовал в одиночку. Может быть, я сумею разоблачить и тех, кто за ним стоит. И ради этого я сейчас готов пойти на любой риск.
Ветер дул в сторону моря, и корабли медленно выходили из устья Ахеронта. Оружие иггдрасильцы себе подобрали. Книгу отдали на хранение в альквэарминскую библиотеку. И теперь, ожидая команды на взлет, они стояли вместе со всадниками на каменном лбу острова Эттир.
Митрандир смотрел на звезды. Кое-какие он знал. Вон там, наискосок — Орион. Чуть повыше — Альдебаран и крохотный ковшик Плеяд. А в стороне от него горит мрачным огнем неведомая звезда…
— Не смотри! — внезапно произнес Хугин. — Не годится на нее долго смотреть. Это Алголь. Голова Медузы Горгоны.
— Что, тянет? — озабоченно спросила Хириэль. — Послушай, если тебя после Бездны тянет глядеть на что не надо, то лучше скажи сразу.
— Да нет, вроде ничего. А ты, оказывается, звезды знаешь? — спросил Митрандир у Хугина.
— Да, немного знаю. Я в свое время даже астрологию изучал. Вон та, яркая — это Сириус. Эта, возле Луны — Процион.
— А эта, красная? Марс?
— Фомальгаут. Интересно, чего ждет Норанн? Чтобы Сатурн встал на самый горизонт?
Но тут на невысокой эттирской башне полыхнули три яркие вспышки.
— Всадники-и! На взлет! — крикнул Тилис.
Свое место за его спиной Митрандир занял мгновенно — сказался давнишний опыт. Оглядевшись, он еще успел заметить, как бурый дракон с зеленой полосой на крыльях прянул с башни вниз, заложил крутой вираж над палубой корабля, и по его крылу соскользнула маленькая фигурка.
И сейчас же сталебетонная громада небесной цитадели рванулась вперед с невероятной скоростью. Тилис и его всадники отставали. Или не спешили?
А с неба уже исчезли звезды, и внизу закипела темно-свинцовая вода Верхнего Моря.
Трофейная цитадель все мчалась и мчалась — вперед, к своим. И еще три таких же громады вырвались из вражьего строя — отсечь погоню.
— Ну! — простонал Митрандир.
И прямо впереди полыхнуло ослепительное угольно-черное солнце. И, полыхнув, окуталось непроницаемым вспухающим облаком белесоватой мути.
Все в этом облаке было Пустотой. Митрандир успел еще заметить, что в его толщу, прямо к центру взрыва, летели какие-то черные обломки. Он никогда не страдал излишней сентиментальностью, но ему почудилось, что это души пустотников идут искать свое Великое Ничто…
Облако продолжало расти. Но, вспухая, оно распадалось на клочья, просвечивало, и сквозь его толщу стал виден небольшой островок.
— Вперед! — скомандовал Тилис.
Клочья серой мути были везде. Промелькнула черная галера — оплывшая, теряющая форму, превращающаяся в морскую пену. Но островок светился крохотным пузырьком уже совсем рядом.
Вниз! — и на фоне беспредельной черноты вспыхнули голубые огоньки звезд.
— Земля! — радостно завопил кто-то.
А навстречу драконам уже мчался прибрежный песок…
— Своим вероломным нападением противник вынудил нас перейти от наступления к обороне, — говорил адмирал Ворден в рубке флагманской цитадели «Сокрушитель звезд». — Ценой огромных потерь нам удалось предотвратить массовый прорыв, и в тыл проникло всего около шестидесяти драконов. Никакой опасности они не представляют, и их уничтожение фактически является только вопросом времени.
— В то, что они погибли, я не верю, — говорил в то же самое время Норанну Фаланд. — Тилис и раньше исчезал бесследно.
— Но? — улыбнулся Норанн.
— Но я помню только один случай, когда он не вернулся к обеду!
Это был не остров, а целый мир. Вернее даже, обломок мира — у песчаного берега бурлила непроглядная тьма.
Драконы и их всадники отдыхали, растянувшись на берегу. Тилис, Фаликано, Митрандир и Коптев сидели чуть в стороне на небольшом пригорке. Хириэль и Эленнар пристроились чуть сзади.
— Давайте все-таки разберемся, где мы, — говорил Митрандир. — Вот это пусть будет Мидгард.
Он шлепнул ладонью по большому камню.
— Вот его рубеж обороны, — Митрандир вынул саблю из ножен и положил ее на песок возле камня. — Вот тут находятся орденские цитадели.
Цепочка маленьких камушков обозначила группу флотов «Центр».
— Нижняя крепость Черной провинции находится здесь, — подал голос Эленнар. Крупный базальтовый осколок лег на песок. — А мы вот здесь.
Он подобрал маленький камушек и положил его между двумя большими.
— Фью-ю! — присвистнул Митрандир. — Ничего себе!
— А вот здесь проходит Путь из нижней крепости к Мидгардскому щиту, — Эленнар, изогнувшись, чтобы не оставлять следов на песке, провел мечом длинную прямую черту.
— Как я понимаю, возвращение по той же дороге к своим достаточно проблематично, — подытожил Коптев. — Может быть, попытаться прорваться в одну из соседних провинций?
— Выйти к своим как раз нетрудно, — задумчиво произнес Тилис. — Но для того ли затевался прорыв? Давайте лучше подумаем, чем мы можем навредить врагу.
— Исполнить перехлест Путей! — предложил Фаликано. — Тогда, если даже нас обнаружат и бросятся в погоню, переисполненный Путь выведет их…
— В Нирву? — перебил Тилис. — Неплохая мысль. Только куда пойдем мы сами?
— Прошу прощения, я не совсем понимаю, — привстал со своего места Митрандир. — Что такое «перехлест Путей»?
— Смотри, — Тилис показал Митрандиру на Путь, прочерченный Эленнаром. — Вообрази, что Ворден возвращается в крепость. А ты поперек его Пути открываешь свой собственный и идешь по нему. В той точке, где оба Пути скрещиваются, ты исполняешь особое магическое плетение — у вас это назвали бы чтением заклинаний — и тогда ты идешь туда, куда шел Ворден, а Ворден — куда шел ты.
— Рельсовая война? Понимаю, — глаза Митрандира хитро засветились. — Перевести, значит, стрелку в тупик — и привет машинисту. А мы в результате оказываемся вот тут, — Митрандир указал на осколок базальта. — Прямо у вражеской базы. То есть там, где нас ждут меньше всего. Прекрасно. Далее, используя фактор внезапности, мы нападаем на крепость, выбрасываем десант, громим все, что сможем, поджигаем и смываемся. И пусть они потом возвращаются, куда хотят.
Тилис немного подумал.
— Фаликано, сколько у тебя сейчас драконов? — спросил он.
— Тридцать восемь.
— А воинов?
— Вместе со мною — сто два, — гордо ответил Фаликано.
— По трое всадников на одного дракона? Да? А ведь я тебе говорил: не больше, чем двое! А почему тридцать восемь? Где еще два?
— Один всадник позавчера был ранен и остался в Паландоре, а второй…
— А второго ты потерял при прорыве, — жестко подытожил Тилис. — И не вздумай отпираться, я это почувствовал. Пойми, я не хочу нанести тебе обиду, но государь, который не бережет свой народ — это не государь, а погонщик рабов, и место его в чертогах Плутона.
Фаликано пристыженно молчал.
— Да минует! — произнес Тилис после небольшой паузы ритуальное отвращающее заклятие. — Собирай своих. Пойдем на крепость.
Что такое «фактор внезапности»?
Три секунды.
В течение первой из них ошеломленный враг пытается понять, на каком он свете: еще на этом или уже на том.
Вторая уходит на то, чтобы ощупать свои руки, ноги и ребра.
Третья — нашарить рядом с собой оружие.
Четвертая… Все, фактор внезапности упущен безнадежно. Враг вооружен и готов к бою.
Но во всех случаях бой уже предрешен. И будет он яростен и скоротечен, и немногие уцелевшие его участники так и не смогут потом рассказать, как же все было на самом деле.
«Танки идут, самолеты летят, пушки бьют, солдаты «ура» кричат»… Да, рассказывают чаще всего именно так. Но будьте уверены: рассказчик при этом не присутствовал.
На войне бывает все. Но подлинные участники боев не любят вспоминать о них. А тем более — рассказывать…
Передовой форт взлетел в небо, как живой, и рухнул на землю, распавшись горящими обломками.
Митрандир по-прежнему сидел за спиной Тилиса. Фаликано летел чуть впереди и ниже. Крепостная стена быстро приближалась.
Залп!
Стена разлетелась вдребезги. И прямо перед Фаликано взметнулась к небу волна ослепительно-черного пламени. Отвернуть он уже не успевал.
Волна опадала, рассыпаясь клочьями тумана. Но Фаликано исчез…
— Паландорцы! — отчаянно крикнул Тилис. — Отомстите за государя!
Что было дальше, Митрандир помнил смутно. Скатившись со спины дракона, он рубанул саблей какого-то истерически визжащего типа, перепрыгнул через кучу битого кирпича — из нее торчала скрюченная рука — через пролом в коридор, вглубь, наугад, с криком «За мной!»…
Коридор заканчивался дверью. Митрандир рывком распахнул ее и остановился.
Посреди большого двухсветного зала, на невысоком постаменте, окруженный черными свечами, лежал иссохший труп.
— Черный Гроссмейстер, — спокойно сказал Эленнар. — Значит, Серый все-таки победил.
Митрандир прислушался. Шум боя стихал. Крепость была взята.
Бах! Бах! Бах!
Три пистолетных выстрела и страшный предсмертный крик!
— За мной!
Беловолосому мальчишке помочь нельзя было уже ничем — это Митрандир понял с первого взгляда.
Еще выстрел! Пуля пробила насквозь двустворчатую дверь.
Плечом в нее… р-раз!
Прыжком к дубовому столу… два!
За кисть руки с пистолетом…
— Митрандир, отставить! — крикнул Коптев. — Взять живым!
— Есть взять живым! — отозвался Митрандир, отступая на шаг назад. — Ваше приказание выполнено, товарищ полковник.
Пистолет был уже у него в левой руке.
— Ба, ба, ба! Какая встреча! Подполковник Морозов! — голос Коптева внезапно стал невероятно медоточивым. — Узнаете ли вы задержанного, гражданин Иноземцев?
— Еще бы! Это же он в меня в Приозерске стрелял!
— А с машиной? Тоже он?
— Тоже. Он.
— Моя «Электроника»! — ахнула Галадриэль, протягивая руку к полке.
— Та-ак, гражданка Прудникова! Точно ваш магнитофон?
— Да я его из тысячи узнаю! Вот же и кассета моя! — Галадриэль щелкнула клавишей. Раздался короткий гитарный перебор.
— Время Луны. Это время Луны.
У нас есть шанс, в котором нет правил, — пел магнитофон голосом Галадриэли песню Гребенщикова.
— Та-ак… — повторил Коптев прежним медоточивым тоном. — Он еще и поджог совершил. А Николайчука тоже ты повесил? — голос Коптева внезапно стал резким. — Тем же способом, что и ребятишек, да? Только не на ремне, а на скрученной тряпке. Знаешь, как это называется? Единство метода преступления, вот как!
Морозов молчал.
— Николайчук сам удавился, — вдруг сказал он.
— Та-ак. А откуда тебе это известно? А? Молчишь? К твоему сведению: во всех случаях самоубийства через повешение ворс веревки в силу натяжения поднимается вверх! Понял? Так что не надейся, на сей раз под самоубийство сработать не удастся. Подвели тебя два бога, жертвенный агнец невкусный оказался. Или он не своею волею пошел навстречу их зову?
— В-вы и это знаете?! — в ужасе пробормотал Морозов, не понимая, что это уже звучит как признание. И вдруг, сообразив, отчаянно завопил:
— Не имеете права! Не имеете! Здесь не российская территория!
— Совершенно верно, российские законы здесь не действуют, — усмехнулся Коптев. — Да это, пожалуй, и к лучшему: они много чего запрещают. Помнишь, что ты про меня в той кляузе написал?
— Не имеете права! Я требую адвоката!
— Замолчи! — рявкнул Коптев. — Даю тебе последний шанс: что нужно Демонам Пня на Земле?
— Они… мы… их задача… состоит в том, чтобы просвещать народы… стоящие… это… ниже них по уровню цивилизации, — сбивчиво затараторил Морозов.
— Они настолько выше нас? — участливо поинтересовался Коптев.
Морозов как будто немного успокоился.
— Созданное ими содружество миров вообще не имеет аналогов на Земле, — все еще несколько торопливо произнес он. — Их оружие, их армия, их наука и техника, их государственный строй — все это не идет ни в какое сравнение с тем, что достигнуто нами. Население нагрской державы достигло уже одного квинтиллиона существ различных рас, и… это…
— Не выучил урока! — хихикнула Аннариэль на ухо Хугину.
— И никаких межнациональных конфликтов? — подсказал Коптев.
— И это. И еще… бескризисное развитие экономики. Словом… — мозг Морозова подвигался вперед рывками, как машина с неисправным зажиганием, — словом, любой народ только выиграет, присоединившись к содружеству. Кстати, туда открыт путь всем желающим, — добавил он уже более или менее спокойно.
— Что ж награ у себя в своем Мировом Древе порядок не навели? — уже совсем миролюбиво поинтересовался Коптев. — Я слышал, оно теперь Пнем называется.
— Вастен-Нагр есть колыбель нагрского рыцарства и его неукротимого духа, — четко, с выражением, как лозунг, продекламировал Морозов. — Но никто не может вечно жить в колыбели. Уже много десятков тысячелетий назад были основаны первые колонии, а сейчас, по угасании Вастен-Награ, оставшееся население удалилось от него к другим деревьям, к ранее улетевшим собратьям…
— Что он бормочет? — тихо спросил Тилис у Хириэли. — Я сначала понимал, а сейчас почему-то вдруг перестал.
— Ничего особенного, — отозвалась Хириэль по-фаэрийски. — Он говорит… м-м… не могу перевести, в нашем языке нет таких слов. Примерно это можно передать так: мы… э-э… иркунообразно размножились, свое Древо все объели и осквернили, а когда оно засохло, пошли портить соседние.
— Это как раз понятно, — кивнул Тилис. — Но к чему столько слов?
Коптев выразительно поглядел на Митрандира.
— Все. Делай свое дело, — произнес он.
Митрандир, бросив пистолет, схватил Морозова за воловы и рывком пригнул его к столу.
— Попа! — оглушительно завопил Морозов. — Испове…
Клинок отвратительно скрежетнул по позвонкам.
— Ниче, и так сойдет! — хмыкнул Митрандир, держа левой рукой отрубленную голову. — Была б душа, подумали бы и о спасении.
— Ойй… ойй… — Аннарнэль в ужасе глядела на хлещущую кровь. — Это же… на самом деле!
— А ты что думала, мы тут кетчуп разлили? Или видак смотрим? Ну-ка прекрати истерику! А теперь пойдем, заберем того мальчишку из коридора. Не стоит его здесь бросать.
— Правильно, — кивнул Тилис. — Отнесите во двор и положите рядом с остальными погибшими. Отвезем в Альквэармин. Не здесь же, в самом деле…
— Снарк обернулся Буджумом, — произнес Хугин. — Как и должно было случиться.
— Идиоты! Кретины! Бездельники! — вопил адмирал Ворден, потрясая только что полученной шифровкой. — Где вы были, я вас спрашиваю?! Они громят крепость! Живо за ними, или мы останемся без базы!
Сталебетонные громады медленно разворачивались на месте.
— Они уходят! — ахнул Фаланд.
— Вижу! — отозвался Норанн.
И после небольшой паузы скомандовал:
— Вперед! За ними!
Хрустальные шары на мачтах полыхали светом неведомых миров. Черная вода кипела у самого фальшборта. Паруса трещали под ветрами Сил. Вперед!
— А ведь это они за Тилисом гонятся! — вдруг сказал Фаланд. — Не стали бы они так просто сниматься. Интересно, что он там натворил?
Орденские цитадели, пожалуй, были быстроходнее. Но даже самый быстрый корабль, разворачиваясь, теряет скорость.
Ворден даже не успел испугаться, когда Верхнее Море внезапно расступилось перед ним. Внизу холодно блеснули льдистые скалы Нирвы и зловещие черные кляксы на них — все, что осталось от передовых цитаделей.
«Сокрушитель звезд» чудом успел избежать, казалось, неминуемой гибели. А на обзорный экран медленно выплывали облачные силуэты кораблей Мидгардского щита.
Но строй был уже разрушен. Идти на прорыв поодиночке означало верную смерть. Оставалось последнее, самое крайнее средство.
— Галеры, вперед! — скомандовал Ворден. — Цитаделям к повороту приготовиться!
Ценой потери галер Вордену удалось выиграть несколько минут. Но маневр этот был совершенно бесполезен: драконы Тилиса уже покинули подожженную крепость. И, когда остатки группы флотов «Центр» примчались туда, она уже полыхала со всех концов, заволакиваясь дымом, оплывая вниз и теряя форму.
А там, наверху, в быстро чернеющем небе одна за другой гасли звезды.
То ли страшный взрыв, разрушивший половину крепости и убивший Фаликано, повредил самое Сердце Мира, то ли еще что — но этот мир умирал.
И — сто тысяч проклятий! — мидгардский флот был уже тут как тут.
Вордену удалось вырваться из рушащегося мира. Но путь к другой, верхней крепости был уже безнадежно отрезан.
Залп!
«Сокрушитель» вздрогнул от чудовищной отдачи, когда Жезлы Пустоты помчались в цель. Но навстречу им взметнулась волна пламени — и проглотила их.
«Сокрушитель звезд» отчаянно палил из всего своего оружия. Один из кораблей во вражеском строю уже разворачивался, выходя из боя, и огонь охватывал его надстройки. Но второй, рядом с ним, стремительно приближался…
— «Ворон» горит! — крикнул впередсмотрящий.
— Вижу! — отозвался командир «Янтаря» Аграхиндор. — Вперед!
И, полуобернувшись к стоявшей рядом Даэре:
— Так ты уверена?
— Уверена. Это — цитадель Вордена.
Маленький кораблик на обзорном экране продолжал расти.
— Неучи! Сосунки! — злорадно посмеивался Ворден. — Вот сейчас они подойдут поближе, вот сейчас…
Удар! Защитное зеркало разлетелось на тысячи осколков, и каждый из них сверкал в луче внезапно ослепшего локатора маленьким солнцем. Кораблик исчез с экрана, но Ворден знал: он здесь, рядом. И никаких шансов справиться с ним у незрячего «Сокрушителя» уже нет.
— Огонь! Огонь! Огонь! — кричал Ворден. — Полный огонь! Ураганный! Вы слышите? Огонь!
Но в его отчаянном крике ему самому слышалось совсем другое слово:
— Агония!
«Янтарь» резко вильнул в сторону.
— Эй, на руле! Ты что, струсил? — и, внезапно поняв, в чем дело, Аграхиндор метнулся на корму, выправил курс… и, закашлявшись кровью, медленно опустился на палубу, заклинив румпель своим телом.
— Вот и все, — прошептала Даэра. — Теперь моя очередь…
И, опирая свой магический жезл, как винтовку, о фальшборт, она выкрикнула заклятие, к которому прибегают лишь очень немногие маги, и только в самом крайнем случае:
— Ойо эрувэ эа теннойо! Вечно сущее да пребудет вовеки!
Боль была страшной, но Ворден ее почти не чувствовал. Как будто в кресле перед разбитым вдребезги экраном сидел кто-то другой, и это его растерзанное тело пожирало пламя. С треском рушились переборки. Скрежетали расходящиеся швы. И, казалось, корабль громко и печально стонет, прощаясь навсегда со своим боевым командиром.
Всю свою жизнь Ворден смеялся над сказками о бессмертии души. И только сейчас он понял с неотвратимой ясностью: это не сказки.
Тело его умирало. Душа оставалась жить, и исправить уже ничего было нельзя.
Через мгновение он был мертв.
«Они полагают, что в этом и состоит суть и смысл жизни — делать все по собственной своей воле, ни от кого не завися, нижe от всякой мысли о Вечносущем (да пребудет оно вовеки!), от вечного и докучного соотнесения своих поступков с Его волею. Благо тому, кто может понять, что сие против естества, и обращает душу свою к Источнику всякого света, и созерцание Его столь сладостно, что все утраты обращаются в ничто. Стократ же благо тому, кто внимает Вечносущему ежечасно. Ибо он навеки записан в книге жизни, и его жизнь делает мир живым. И посему…»
— Und darum er der Behuter heibt, — прочел вслух Митрандир, с трудом разбирая готический шрифт.
— И посему зовется он Хранителем, — произнес вошедший в комнату альквэарминской башни Фаланд. — «Искусство волшебства» в переводе Целлариуса. Глава пятая и последняя, повествующая о Хранителях и Осквернителях.
Черный плащ, расшитый ало-оранжевыми языками пламени — цвета круга Плутона — ниспадал до самых щиколоток главы Братства Светлых Магов. Из-под левой полы выглядывала крестообразная рукоять длинного меча. И лишь в полуприкрытых глазах таились боль и усталость. И дымящиеся груды серого пепла на обугленных альквэарминских камнях.
— Да. Горькое это слово — «победа», — вздохнул Митрандир.
— Ну нет, пока еще не совсем победа. До настоящей победы ох как далеко. Сколько ран нам еще перевязывать, сколько костров погребальных возжигать! А победить мы все равно победим. Теперь уж точно.
Снизу доносилась яростная ругань. Судя по голосу, бранилась Галадриэль:
— Это что? Это госпиталь? Это кабак, а не госпиталь! Где сортировка? Где сортировка, я вас спрашиваю? Почему ожоговые лежат рядом с гнойными? А это что? Пневмоторакс?! Живо на стол!
— Уже взялась за дело, — улыбнулся Фаланд. — Так ты решил почитать последнюю главу? И как?
— Здорово, но непонятно, — признался Митрандир. — То есть сердцем я понимаю, что так оно и есть, а почему — объяснить не смогу.
— Если понимаешь, то и это уже стоит многого, — серьезно ответил Фаланд. — А что касается доводов разума… Про второй закон термодинамики слышать доводилось?
— Н-нет…
— Ну вот, сколько раз, по-твоему, эту башню ремонтировали?
— Небось, уже и счет потеряли! — улыбнулся Митрандир.
— Не без этого, — кивнул Фаланд. — А если бы не ремонтировали, от нее давно бы и следа не осталось. В этом и заключается второй закон термодинамики: чтобы сохранять нечто в неизменности, надо прилагать внешние усилия. Иначе это нечто утрачивает свою структуру, разрушается и гибнет. Это для физических объектов. А для объектов мысленных, то есть для высказываний, существует аналогичная теорема в математической логике. Ее доказал в 1931 году австрийский математик Курт Гёдель. Согласно ей, любая система высказываний должна в обязательном порядке содержать аксиомы, то есть положения, внутри этой системы недоказуемые и доказыванию не подлежащие. Опять-таки необходимы внешние усилия.
А мы, маги, говорим проще: мир есть Творение Всеединого и в силу этого всеедин. Любая самозамкнутая система любых объектов, потерявшая связь с ним — от башни из детских кубиков до цивилизации включительно — может существовать только временно. Ибо, когда в мир перестает изливаться Каладроссэ — Первоэнергия Творения — в нем воцаряются Пустота, Тьма и Гибель. Тогда действие бессильно, любовь бесплодна, творчество подменяется халтурой, а вера — пустой догмой.
Есть только один способ избежать этого: расширяться, хапать, хапать, хапать, хватать все, до чего можно дотянуться, пожирать чужую жизнь, чтобы наполнить свою пустую оболочку. И тогда…
— Ага, — горько усмехнулся Митрандир. — Как в некоторых семьях: две курицы в кастрюле, две машины в гараже, две кровати в разных комнатах, и чтоб никаких детей.
— Вот-вот. Фраза, если не ошибаюсь, принадлежит американскому президенту Рузвельту. Кстати, ты знаешь, какую часть населения Земли составляют американцы? — неожиданно спросил Фаланд и сам же себе ответил: — Одну двадцатую. А потребляют пятнадцать процентов мировых ресурсов. Казалось бы, что плохого в том, что люди живут хорошо?
Митрандир молчал. В его мозгу вертелась какая-то мысль, но он не мог ее пока сформулировать.
— А ты подумай-ка, что будет, если по тому же пути захотят пойти не пять процентов, а тридцать пять, — предложил Фаланд. — И при том же уровне потребления. Пятнадцать умножить на семь — сколько будет? Сто пять, верно ведь?
— Ого!
— Ну да. Два с небольшим миллиарда устроятся, а остальные четыре останутся ни с чем. Но это опять-таки проблема решаемая. Чтоб всем было хорошо, надо где-то откопать еще две Земли. Ну, скажем, провести рекламную кампанию на Марсе и Венере. Кто его знает, — хитро усмехнулся маг, — вдруг марсианам тоже захочется поучаствовать в пирамиде потребления?
— Как награ… — медленно произнес Митрандир.
— Да, как награ. Разница только количественная: те хапают вещи, а эти — миры.
Но есть и другие — живые и чистые родники, источающие Каладроссэ. Я знал монаха. У него не было никакого имущества, одна ряса, да и та заплатанная, но он поступал везде и всюду так, как поступил бы Христос — и он был Хранителем.
Я знал женщину. Она была неверующей. Просто никогда не задумывалась над этим. Но она любила, была любима и подарила миру четверых детей — и она была Хранителем.
Я знал… Да, я знал многих. Имена одних известны всему вашему миру, другие и жили, и умерли в безвестности. Но пока жив хоть один из них — мир живет и жить будет. На этом он стоит, и иначе невозможно. Аминь.
— Помнишь, Митрандир, как мы улетали из крепости, и за твоей спиной сидел человек оттуда? — раздался от двери голос неслышно вошедшего Тилиса. — Так вот: тот мир начал разрушаться сразу же, как только мы вышли за его пределы, потому что это был последний Хранитель…
Они шли рука об руку по тьмутараканским улицам. Галадриэль прижимала к груди толстую книгу, а с правого предплечья Митрандира, прикрывая кисть, свисал длинный, подаренный в Альквэармине плащ.
Прохожие равнодушно скользили по ним взглядами. Для них картина была достаточно ясной: мужик ради праздника выволок на прогулку подружку-студенточку.
Вот только книга была не из тех, что можно встретить в институтской библиотеке. Да и разговор, если бы кто-то вздумал к нему прислушаться, шел далеко не студенческий.
— Вот уж не думал, что мне доведется попасть в добровольцы, — мрачно усмехался Митрандир. — Да еще без автомата.
Галадриэль непроизвольно глянула на свисающий с его правой руки плащ, под которым — она знала — скрывалась сабля. Та самая и все-таки немного другая: сутки назад этим клинком был убит враг.
— Когда я кончала институт, у нас многие в горячие точки набивались, — сказала она. И немного погодя задумчиво добавила:
— Ну вот. Сбылась дурацкая мечта. А что мы теперь делать будем?
— В смысле? — поинтересовался Митрандир.
— Как нам жить-то теперь дальше? Так и болтаться между там и тут?
— А, вот ты о чем, — понял Митрандир. — Да нет, почему же. Перевороты, они жизни не отменяют. Понимаешь? Я ведь об этом думал еще тогда, когда по госпиталям да санаториям валялся. Сначала — в Ташкенте, потом — в Москве, потом тут, неподалеку, долечивался. Ну и долечился. В двадцать шесть лет вторая группа пожизненно. Перегреваться нельзя, переохлаждаться нельзя, больше пяти килограммов поднимать нельзя, а пить можно только витамины. И еще это… на бульваре с пенсионерами в домино играть! — саркастически добавил он. — Ну скажи на милость: на хрена мне такая жизнь?
Митрандир горько усмехнулся.
— А тут мне еще квартиру дали, как инвалиду войны, — продолжил он. — Чего я там с друзьями да с подругами устраивал, это никаким пером описать невозможно. Только мелом и только на заборе. И вот году в восемьдесят восьмом забыл у меня кто-то книжку. «Хранителей» Толкиена. От не фига делать начал читать: как Фродо отца своего приемного провожал, как он потом с тем Кольцом сам уехал, как его назгул ранил… И вот, когда его раненого в Раздол несли, я все думал: откуда? Откуда Профессор это все знал? Ведь этого же нигде не вычитаешь, это только мы, военные, про себя знаем! Понимаешь?
Некоторое время Митрандир молчал, потом немного смущенно продолжил:
— Предисловие я, конечно, прочитал в самую последнюю очередь, там же написано, что он тоже на войне был. Нет, я еще выкарабкивался довольно долго, но тогда Профессор помог мне дышать. Начал я читать все подряд, лишь бы по теме. Как увижу что-нибудь про средневековье, так у меня сразу же и ушки топориком. И вот как-то на лотке купил я одну милую вещицу. Автора не помню. Называлось это безобразие так: «Мартин Хайдеггер и философская мысль древности».
— Что, даже и до этого дошло? — прыснула в кулак Галадриэль.
— Угу, — признался Митрандир. — Тягомотина редкостная. По жанру — мысли какого-то Рассякого о том, что думал Хайдеггер про то, что думал Платон, Протагор и еще Диоген его знает кто по поводу философии. Да, так вот этот Хайдеггер учил, что-де самое главное, что происходит в современности — это распространение не техники даже, а постава.
— То есть? — недоуменно произнесла Галадриэль.
— То есть сейчас никакая вещь не может быть просто так. Все должно быть поставлено. Ну, то есть, описано, изображено, приведено в систему, представлено, предоставлено…
— Кому предоставлено-то?
— А вот это и есть главный вопрос. Вообще он, Хайдеггер то есть, обожает безличные обороты, но, судя по намекам, все должно быть поставлено на службу человеку. Как в том анекдоте: и мы, товарищи, этого человека знаем.
Галадриэль заразительно расхохоталась.
— Только ерунда это все на постном масле, — усмехнулся Митрандир. — Я это понял вот только вчера, когда мы с Фаландом в Альквэармине беседовали. Человеку, да? — его глаза торжествующе сверкнули синим пламенем. — А хрен-то! Человек, ради которого как будто бы все, на самом деле тоже должен себя поставить! Чтобы успевать все больше, все полнее без остатка и себя, и вещи через себя предоставлять! А кому? Нет, ты посмотри вокруг себя!
Галадриэль непроизвольно оглянулась через плечо. Темнело, и за окнами квартир уже зажигались радужные экраны телевизоров. РТР, ОРТ, ТВ-6, местная телепрограмма, дециметры, спутниковые тарелки, кабельное телевидение… Все быстрее, все совершеннее, все полнее. Словно какой-то абсолютный бесконечно впитывающий взор, перед которым… да, перед которым все должно быть поставлено. Черная разверстая пасть. Вселенский Мальстрем, в чудовищную воронку которого падают люди, материки, планеты, звезды, галактики, миры…
— Тихо. Без паники, — Митрандир плотно стиснул ее руку у плеча. — Одна шайка потребителей свое уже получила. И с остальными то же самое будет, если вовремя не одумаются.
— Тот Хайдеггер в конце концов, знаешь, до чего договорился? — добавил он немного погодя. — «Бытие определяется ничто, ничто — бытием. Точно так же истина в своей бытийной сущности есть не-истина, то есть истина всегда соотносится со своей противоположностью — не-истиной — и предполагает ее». Как тебе этот пассаж? Совсем как в той хохме про двух богов: один — истинный, а другой — неистинный. И оба требуют жертвы. Ничего, да? А, кстати, мы вроде как уже пришли.
Он остановился перед подъездом и высвободил левую руку.
— Мне так страшно, — призналась Галадриэль. И немного спустя добавила:
— Я все боюсь, что ты уйдешь. Так не хочется тебя отпускать…
— Торопиться хорошо изредка, — медленно произнес Митрандир, глядя прямо в ее темные глаза. — А хочешь, мы с тобой поженимся? Ты знаешь, я ведь об этом думал еще тогда. Под крепостью…
— Горько! Горько! Горько! — отчаянно вопили гости.
Митрандир обнял Галадриэль и поцеловал ее — раз, другой, третий…
— Пропивай, пропивай своего братика, — злорадно приговаривал Хугин, подливая вино Луинирильде.
— А будешь приставать, мы вас с Аннариэлью поженим, — посмеивалась Луинирильда.
— А не пойти ли нам покурить? — громко предложил кто-то из гостей.
Воспользовавшись общим столпотворением, Митрандир быстро допил свой бокал и выскользнул в коридор.
— Дмитрий Федорович, добрый день! — кивнул он Коптеву. — А то мы с вами даже и поздороваться не успели. Как там на службе-то? Сняли с вас обвинение?
— Сняли. Все теперь на Морозова валят. И мальчишек, и платы с «Антареса», и Чашу Осквернения.
— А я, кстати, так и не понял: откуда он вообще взялся?
— Кто? Морозов? Оттуда же, откуда и я.
— Да нет, это как раз ясно. Мне непонятно другое: где он ухитрился с награ-то спутаться?
— Ну, здесь мы уже вступаем в область догадок. Вообще-то в центральной конторе — той, что в Москве — существовала в свое время группа, изучавшая обряды черной магии. Это общеизвестно, об этом даже в газетах писали. Потом, опять-таки по газетным сообщениям, эту группу расформировали. Якобы там кто-то умер, кто-то сошел с ума, кто-то еще что-то…
Митрандир вздрогнул от внезапно осенившей его мысли.
— И Морозов был в ней, да? — спросил он. — А потом, значит, эту группу официально расформировали? А на самом деле…
— Ну зачем так грубо? Ты же понимаешь, что на некоторые вопросы я отвечать не могу и не стану. Тем более, что доказать все равно ничего не докажешь. А вот догадываться можно о чем угодно, это твое законнейшее право. Знаешь, — прибавил Коптев после непродолжительной паузы, — по-моему, это как раз та самая ситуация, когда во имя покоя живых не надо трогать тайны мертвых.
— Пожалуй, да, — кивнул Митрандир.
— Тем более, что я все равно ухожу в отставку. В связи с достижением предельного возраста пребывания на военной службе. Сиречь пятьдесят стукнуло, — улыбнулся Коптев. — Куплю себе в деревне домик и буду кур разводить. Леггорн!
Коптев с невероятно важным видом воздел указательный палец к потолку.
— А, кстати, как там поживает Гэндальф Поломатый? — поинтересовался он.
— Лежит в дурдоме и воображает, что попал в Валинор.
— В Валинор? А, это все из той же книжки.
— Ага. Эльфийская страна вечного счастья. Я у него был недавно. «Митрандир! — говорит. — Ты тоже в Валиноре? Вот здорово!»
— По данным Толкиена, в Валинор уходят навсегда, — задумчиво произнес Коптев.
— Похоже на то, — кивнул Митрандир. — Да, кстати, Дмитрий Федорович! Вы говорили, что хотите домик себе купить? Я знаю одну глухую деревню, у меня там у самого хозяйство, так вот в ней есть дома на продажу. Недорого. Это, если ехать корчевской электричкой, двенадцать километров от платформы Захолустово. Деревня Воскресенское. Пятнадцать соток миллиона за полтора.
— Гм, недурно. Но, я полагаю, такие вещи с ходу не решаются. Давай-ка на днях встретимся и обговорим все, как есть. Хорошо? А теперь пойдем-ка лучше в комнату, там тебя жена заждалась. Небось, уже говорит: «Хорош муж, в первый же день куда-то удрал». Вон, слышишь? Там уже комментируют.
— В первый же день совместной жизни Сергей оставил молодую жену на попечение друзей, — с фальшивой слезой в голосе вещал за дверью Хугин. — Так давайте же выпьем за…
— За то, чтобы всегда быть там, где мы хотим! — закончил Митрандир, входя в комнату.
Хоровод пошел, пошел,Все, что с вами — шварк в котел.(«Макбет», акт IV, сц. 1. Пер. Б. Л. Пастернака)
Мешай, мешай воду (лат.).
Рвотный корень (лат., мед.).
Взвейся ввысь, язык огня!Закипай, варись, стряпня!(«Макбет»)
Род ядовитых грибов. В частности, к нему относится мухомор.
Галлюциногенный гриб, произрастающий в Южной Америке.
«Слово о полку Игореве».
Апокалипсис, 12:9.