Кирилл
Вы когда-нибудь испытывали ярость? Такую, которая застилает глаза, затмевает все мысли? Я, к сожалению, испытывал её слишком часто, чтобы не знать симптомов её скорого приближения. Сердце начинает учащённо биться, руки непроизвольно сжимаются в кулаки так сильно, что костяшки пальцев белеют. Мысли теряют ясность, и пелена застилает глаза. Как только я почувствовал эти тревожные звоночки, я должен был сразу выставить девчонку за дверь. Вместо этого я поднял на неё пылающий взгляд и процедил сквозь стиснутые зубы:
— Это что такое? — я старался выровнять свой голос, но держать себя в руках удавалось всё труднее.
Она часто заморгала и непонимающе уставилась на меня своими испуганными глазами:
— Это — мой рассказ. — её голос больше похож на писк.
— Это какая-то херня. — отрезал я.
Девчонка так ничего и не поняла. Три месяца воспитания коту под хвост. Я не привык так бездарно расходовать своё время. Если она не понимает по-хорошему, я добьюсь ясности другим способом.
Малышка вспыхнула и опустила взгляд. Правильно, девочка, тебе есть чего стыдиться.
— Это полная брехня. Ты одна в городе. Ты одна против всего мира. Какая банальность. Мои глаза сейчас не понимают, что они увидели. Ты что, не знаешь, какой момент тебя сотворил? Самый тяжёлый и больной период твоей жизни? — вижу, как она нервно сглатывает и ёрзает на стуле. — Ты думала, я хочу читать ту же брехню, что ты втюхиваешь недалёким читателям своего блога?
— Это не брехня. Это правда. — Кира еле сдерживает слёзы. А меня ещё больше выводит из себя её упёртость.
Я встаю и резко подхожу к ней, склоняюсь ближе, к самому лицу и яростно бросаю:
— Это же полная бездарность! Ты хочешь доказать мне, что моя ассистентка так ничему и не научилась? Я знаю, что это не так. Зачем ты скрываешь от меня настоящие воспоминания?! — я резко ударяю ладонью по столу. Она вздрагивает, и слёзы начинают заполнять её ясные глаза.
— Кирилл, я… извини… мне лучше уйти. Я переделаю рассказ. — она делает попытку встать, но я хватаю её за плечо и надавливаю на него, чтобы она села обратно.
— Я хочу показать тебе, как надо чувствовать, чтобы написать что-то действительно стоящее. Поделюсь, так сказать, опытом. — я хватаю её за худенькие плечи и увлекаю к своему столу. — Вот, смотри, тут я творю. Прямо на этом столе. — я наклоняю её над столом. Малышка вся дрожит, слёзы капают на мои книги.
— Сегодня ты научишься уважать литературу по-настоящему. — нажимаю на её спину и прижимаю лицом к столу.
Её попка аппетитно оттопыривается, пока она пытается высвободиться из захвата. От этой картины чувствую, как в штанах становится тесно. Но я пытаюсь усмирить свои желания. Они мешают мыслить здраво и не дадут остановиться, когда урок будет усвоен.
— Кирилл, пожалуйста, что ты делаешь?! — в ужасе кричит моя девочка.
— Кира, скажи, тебя в детстве пороли, когда ты была непослушной маленькой дрянью? — Чувствую, как она напрягается под моей ладонью и подозрительно затихает. — Знаешь, порка поможет тебе освободиться от всех комплексов, которые не дают тебе расправить крылья, моя птичка. — Я поглаживаю ладонью по мягкой упругой попке.
- Ну, ничего, сейчас я тебя освобожу. — Я расстёгиваю ремень на своих брюках и вытаскиваю его из петель. Кира жалобно съёживается. Я чувствую, как напряглись мышцы её спины под моей рукой. Она тихо шепчет:
— Кирилл, пожалуйста… ты не понимаешь… это сломает меня. Не надо, прекрати. — её голос такой бесцветный и тихий.
Но меня невозможно остановить. Всё напряжение и боль, которые годами копились во мне, сейчас требуют выхода. Я должен показать ей своё истинное лицо. Она либо сломается и подчинится, либо уйдёт. Она не сможет любить меня таким.
— Считай, девочка. — яростный шёпот срывается с моих губ.
Я прижимаю Киру к столу ладонью правой руки, а левой расстёгиваю её джинсы и резко стаскиваю их вниз вместе с трусиками. Кира делает отчаянную попытку вырваться, но я твёрдо удерживаю её. Теперь я могу любоваться белым как молоко бархатом её кожи. Я вижу, как её беззащитная обнажённая попка извивается в попытке избежать наказания. От этого напряжение в моём члене усиливается. Мне кажется, сейчас его разорвёт от возбуждения.
Я беру ремень, замахиваюсь и с силой опускаю его на её плоть. Она взвизгивает и сжимается от боли. Потом начинает содрогаться всем телом под моей рукой. Чувствую свою безграничную власть над этой хрупкой маленькой фигуркой.
— Считай, я сказал — мой голос звучит очень хрипло и требовательно.
— О..один, — запинаясь выдыхает она одними губами
— Хорошая девочка.
Я глажу место удара ладонью. Потом резко заношу ремень и ударяю её ещё. Боль и унижение искажают её заплаканное личико.
— Два…
Я ударяю ещё раз. Красная полоска появляется на бледной коже. Она пытается сжать мышцы, но я начинаю гладить её по месту удара и, когда она расслабляется, я наношу ещё один, потом без перерыва ещё два.
— Три, четыре… ох, — она вся дрожит, — пяяять!
— Скажи, ты уже чувствуешь что-то новое? — хриплым от возбуждения голосом шепчу я. — Ведь это не я тебя бью ремнём, это искусство наносит ответный удар.
Я склоняюсь к её уху и облизываю мочку, обжигая горячим дыханьем. Провожу языком по её шее. Она такая сладкая. Я чувствую её страх, она вся дрожит. Свободной ладонью я поглаживаю её по пояснице, спускаюсь ниже и провожу ладонью по красным пятнам. Ласково и нежно.
— Видишь ли, искусство не терпит дилетантов. — я продолжаю ласкать её шею. Потом наношу внезапный удар ладонью по её попке. Она, не готовая к нему, вскидывается и начинает стонать. Я ударяю ещё раз. Кира уже не ёжится от каждого удара, но незаметно выпячивает попку навстречу моей руке.
— О, детка, я вижу, ты приняла свою боль. — я ласково глажу её по красным следам на коже, — ты на правильном пути.
Я кладу ремень ей на спину, опускаюсь рукой ниже и раздвигаю набухшие губки у самого входа. Она вспыхивает и оттопыривает свою попку, чтобы мне открылся лучший обзор.
— Детка, да тебе всё это нравится так же, как и мне. — я не могу скрыть злорадство в голосе.
Вопреки ожиданиям, замечаю, что она вся мокренькая. Провожу пальцами по кругу, делаю их влажными и вставляю в неё сразу два. Раздвигаю горячую плоть. Такая узенькая, что я с трудом проникаю глубже. Она громко стонет от потрясения.
— Какая же ты плохая девочка. — я любуюсь её до предела возбуждённым телом, которое теперь управляет ей вместо разума. — ты такая грязная, что даже наказание тебе не поможет.
Я начинаю двигать внутри неё пальцами, задевая чувствительную точку на внешней стеночке, в то время как другой рукой замахиваюсь и смачно шлёпаю её ладонью. Её кожа горит. Кира издаёт всхлип боли и наслаждения, пытается вырваться, но уже как-то неубедительно.
Я хватаю её за волосы и накручиваю их на свой кулак, приподнимая её голову. Ей приходится прогнуться в пояснице, открывая для меня ещё больший доступ снизу. Проникаю ещё глубже. Меня охватывает какая-то сумасшедшая одержимость, когда я резко пронзаю её своими пальцами. Её складочки такие розовые и манящие, что мне с трудом удаётся удержаться от того, чтобы не впиться в них ртом. Интересно, какая она на вкус?
Я двигаюсь в ней быстро, со смачными хлюпающими звуками, которые перемешиваются с громкими стонами моей возбуждённой девочки. Замечаю, как сильно начинают дрожать её ноги. Она стоит на носочках, лишь слегка ими опираясь на пол. Когда я слегка замедляю свои движения, она начинает сама насаживаться на мои пальцы. Бедняжка совсем сходит с ума от похоти. Так же, как и я.
— Я доволен твоей понятливостью, — шепчу я ей на ухо. — Поэтому разрешу тебе кончить вот так с моими пальцами в тебе. Ты ничего не можешь контролировать, даже свой оргазм, — произношу я и начинаю резко вбивать в неё пальцы, в то время как другой рукой я раздвигаю её губы и помещаю пальцы в её открывшийся от громких стонов ротик.
— Соси мои пальцы, девочка. — она послушно начинает сосать, содрогаясь в предвкушении разрядки. Я чувствую её приближение, так как её стеночки начинают резко сокращаться.
— Кончай. — даю я разрешение и совершаю ещё несколько резких движений.
Волна удовольствия накрывает её, она дрожит и стонет, приподнимается на пальчиках ног и долго извивается от моих толчков. Когда она затихает, я вынимаю из неё пальцы, поднимаю её беспомощное, ничего не соображающее тело и несу к себе в спальню. Она полностью обмякла и совсем не сопротивляется. Я усаживаю девочку на большую кровать, отворачиваюсь и незаметно, пока она приходит в себя после экстаза, достаю наручники из прикроватной тумбочки. Потом резко поворачиваюсь и набрасываю один браслет на её запястье, а другой — на железную решётку кованой спинки кровати. Кира только через пару секунд понимает, что произошло, и ошалело моргает непонимающими глазами. Она пытается вырвать руку, но ей это уже не удастся. Она смотрит на меня с ненавистью:
— Ты что творишь! Ну-ка живо отпусти меня! Кирилл!!! — её голос переходит на визг, она бешено брыкается, пытаясь освободиться.
Я отхожу от неё, любуясь её беспомощностью. Потом скрещиваю руки на груди и довольно улыбаюсь:
— Нет, девочка, пока ты не выполнишь свою работу качественно. — подхожу ближе и кидаю рядом с ней на кровать блокнот и ручку. — Пиши так, чтобы мне понравилось.
Она продолжает брыкаться и пытается лягнуть меня ногой, но я быстро уворачиваюсь.
— Больной ублюдок! Я ненавижу тебя! Урод! Я тебя ненавижу!! — она плюёт в мою сторону.
— Тебе же нравились мёртвые писатели за их предсказуемость? — я вопросительно изгибаю бровь. — Ну, что же, теперь ты познакомилась с одним из живых.
Я улыбаюсь ей довольной и открытой улыбкой, поворачиваюсь и выхожу из комнаты. Закрываю дверь и несколько секунд стою, пытаясь унять неистово бьющееся сердце. Клетка захлопнулась. Теперь она моя.