— Мне кажется я уже… почти… разобрался. — Он надавил на панель последний раз. В комнате послышался щелчок. — Все. — Он повернулся к ней. — Я удивлен, что ты до сих пор не спишь.
— Я хотела убрать беспорядок на улице, прежде чем идти спать.
Он кивнул, его взгляд задержался на ее лице. Эва вдруг поняла, что они сейчас совсем одни в комнате для медитации. Все остальные отправились спать, в здании воцарилась тишина. Чуть ниже раздавался звук волн, бьющихся о скалы. Монотонная колыбельная была единственным звуком, который нарушал тишину ночи.
Она вспомнила ощущение его губ, которые тепло и настойчиво прижимались к ее губам, до того как их прервали на уступе. И вот их снова разделяет всего несколько сантиметров, как будто вселенная устроила заговор, чтобы свести их вместе, несмотря на опасности.
А они были. Опасность потерять сосредоточенность. Открыть свое сердце кому-то, кто все еще скорбит по своей погибшей невесте. Если уж на то пошло, вообще открывать свое сердце кому-нибудь.
Она попыталась успокоить прилив желания в ее венах.
— Наверное, нам стоит пойти в постель.
Он смотрел на нее на мгновение дольше, чем было необходимо, потом нехотя отвернулся.
— Наверное, ты права.
Эва была уже на полпути к двери, когда услышала позади голос Джона.
— Что за?..
Развернувшись, она увидела, как Джон внимательно изучает стену. Она подошла ближе и наклонилась, ее глаза увидели крошечную трещинку на рисовой бумаге, которой были покрыты стены комнаты для медитации.
— Что это? — спросила Эва.
Джон протянул руку и осторожно нажимал на стену, пока перед ними не открылся огромный прямоугольник, а панель сдвинулась внутрь.
Потайная дверь!
Джон взял свечу с ближайшего алтаря и сделал шаг в темное помещение.
Эва положила руку ему на плечо.
— Ты считаешь, мы должны?
Он повернулся к ней, в его глазах читалась неуверенность.
— Может быть, тебе не стоит туда идти. Я не хочу, чтобы ты попала в беду. Но я собираюсь проверить, что там.
Эва вздохнула и последовала за ним.
В комнате было так темно, что она не видела ничего за пределами маленького круга света, который давала свеча. Она схватила Джона за руку, давая своим глазам возможность привыкнуть к темноте вокруг нее. Это не слишком помогло, но через несколько секунд Джон вытянул руку, держа свечу перед собой и проводя ею по кругу, пока Эва не получила возможность осмотреть комнату.
Она была крошечной, не больше уборной. Внутри, возле одной из стен, находился небольшой письменный стол, простой стул и незажженная свеча, сгоревшая наполовину. На стене не было фотографий, никаких личных вещей, которые могли бы дать информацию о возможном владельце, хотя Эва предположила, что им мог оказаться Такеда.
Джон подошел к столу, на котором лежали аккуратно сложенные стопки файлов. Поставив свечу, он поднял одну из верхних папок и открыл ее.
— Джон…
Он проигнорировал ее, отложив файл и открыв следующий. А потом еще один и еще.
— Это все наши, — пробормотал он.
— Что «наши»? — спросила Эва.
— Файлы. — Он поднял со стола один из первых. — Этот мой. Информация о людях, которые разрушили мою жизнь.
Джон протянул ей другую папку. Она просмотрела содержимое, расписание, календари, счета и повторяющиеся упоминания о человеке по имени Фредерик Кейн.
Эва закрыла папку.
— Мой тоже здесь?
Его взгляд встретился с ее в мерцающем свете свечи.
Она протянула руку.
— Дай мне ее увидеть.
Он заколебался, прежде чем снова повернуться к стопке папок и просмотреть их в поисках той, которую она искала. Затем он передал ее ей.
Она знала, что папка была ее, но почему-то она удивилась, когда увидела в углу свое имя, написанное черным маркером. Ее охватило чувство, как будто над ней совершили насилие. Вмешательство в прошлое, которое принадлежало только ей.
Но это было глупо. То, что Такеда знал о ее прошлом, даже не поддавалось сомнению.
Она погрузилась в изучение документов внутри папки, моментально перенесясь в Виноградники Старлингов. В Напу. Домой.
Здесь были документы, которые касались семейной истории Эвы, данные по виноградникам, копии сделок, старых и новых, даже данные Эвы из колледжа. Но самое важное, тут была информация о людях, которые отняли у нее все это.
Она просмотрела все до конца и нашла черно-белую фотографию Чарльза Бея, улыбающегося в камеру. Даже сейчас воспоминания о нем были, как удар в живот, она оказалась не готова к ним.
Эва и Чарли прогуливаются, держась за руки, по мощеным дорогам Святой Елены, на пальце Эвы скромно поблескивает бриллиант. Ярко светит солнце, воздух теплый и сухой, присущий только Напе и Сономе. Эва прикрыла глаза рукой от солнца, а Чарли остановился, чтобы снять солнечные очки с уличной витрины маленького магазинчика.
Он осторожно надел на нее очки.
— Идеально.
Эва засмеялась, но Чарли вытащил двадцатидолларовую банкноту и передал ее владельцу магазинчика — пожилому джентльмену с залысиной и растущим животом.
— Мы не можем допустить, чтобы леди страдала, — произнес Чарли, подмигивая ему.
Чарли обнял ее, и они продолжили прогулку.
— Ты не обязан был это делать, — сказала она.
— Ты о чем, об очках? Эва, все в порядке, я хочу, чтобы ты…