Собака видела Бога, чуяла его запах. Кому ведомо, какие тайны она постигла? И люди смотрели друг на друга, словно желая найти подтверждение своим мыслям, но все помалкивали. Кто-то, уже собравшись наконец открыть рот, вдруг задумывался: а что, если это просто мои фантазии? Что, если другим такое и в голову не приходит? И снова делал вид, будто ничего не замечает.
Галеоне совсем уже по-свойски забегал то туда, то сюда, заглядывал в остерии и хлева. Бывало, его вовсе и не ждали, а он тут как тут, стоит себе неподвижно где-нибудь в уголке, приглядывается, принюхивается. И даже по ночам, когда другие собаки спят, на фоне какой-нибудь белой стены можно было вдруг увидеть его силуэт, движущийся характерной для пса ленивой рысцой, слегка враскачку. Где же его дом? Где конура?
Люди не чувствовали себя укрытыми от посторонних глаз даже за запертыми на засов дверями своего дома. Они постоянно прислушивались: вот шорох, зашелестели цветы, трава, вот мягкие и осторожные шаги по камням мостовой, далекий лай. Бу-ббу-ббу… – так лает только Галеоне. Вроде бы и не яростный лай, не резкий, но разносится он по всему городку.
– Ладно, чего там! Может, я и сам просчитался, – смягчается маклер, только что жестоко ссорившийся с женой из-за двух сольдо.
– Так и быть, на этот раз я тебя прощаю, но смотри, если подобное повторится, ты у меня вылетишь отсюда! – говорит Фриджимелика своему рабочему, вдруг раздумав его увольнять.
– А вообще-то она очень милая женщина… – неожиданно и в полном противоречии с только что сказанным заключает синьора Биранце, вместе с учительницей перемывающая косточки жене синдика.
Бу-ббу-ббу – лает бродячая собака. Вполне возможно, что лает она на другую собаку или на тень, на бабочку, на луну, но ведь не исключено, что есть у нее и иная, более обоснованная причина для лая; может, стены, дороги, поля не мешают ей видеть людскую подлость. Заслышав этот хрипловатый лай, пьянчуги, которых выставили из остерии, стараются держаться прямее.
Вот Галеоне неожиданно появляется в каморке, где бухгалтер Федеричи строчит анонимное письмо, в котором сообщает своему хозяину – владельцу кондитерской, – что счетовод Росси водится с подрывными элементами. «Что это ты там пишешь, бухгалтер?» – такой вопрос чудится ему в кротких собачьих глазах. Федеричи сдержанно указывает псу на дверь.
– Ну-ка, приятель, пошел отсюда, пошел! – И не осмеливается произнести вслух рвущиеся из души ругательства.
Потом он прикладывает ухо к двери, желая удостовериться, что собака уже ушла, и на всякий случай бросает свое письмо в огонь.
Глубокой ночью кто-то совершенно случайно оказывается у деревянной лестницы, ведущей в квартирку бесстыжей красавицы Флоры. Ступеньки поскрипывают под ногами отца пятерых детей садовника Гуидо. Но вот в темноте блеснула пара глаз.
– Черт побери, я же не туда попал! – восклицает Гуидо громко, чтобы его слышала собака, и кажется, будто он искренне огорчен этим недоразумением. – В такой темноте легко ошибиться… Это же вовсе не дом нотариуса! – говорит он и стремительно скатывается вниз.
Знакомый негромкий лай и мягкое, словно бы укоризненное рычание раздаются в тот самый момент, когда Пинин и Джонфа, проникшие под покровом ночи на склад, собираются утащить оттуда два велосипеда.
– Эй, кажется, кто-то идет, – шепчет Пинин, явно кривя душой.
– Мне тоже показалось, – отвечает Джонфа. – Лучше давай смоемся.
И они выскальзывают на улицу, так ничего и не взяв.
А иногда Галеоне издает протяжный, похожий на стон звук как раз возле дома пекаря и в тот самый момент, когда Дефенденте, заперев за собой двери на два оборота, спускается в подвал, чтобы во время утренней раздачи отсыпать из корзины хлеб, предназначенный для бедняков. Пекарь даже зубами скрипит: как же он пронюхал, проклятый пес? И пытается сделать вид, будто ничего не случилось. Но тут его начинают одолевать тревожные мысли: а что, если Галеоне как-нибудь выдаст его? Прощай тогда все наследство. Свернув мешок и сунув его под мышку, Дефенденте возвращается в пекарню.
Сколько будет продолжаться это преследование? Неужели собака так и не покинет городок? И вообще, сколько она еще проживет на свете? Может, есть все же способ избавиться от нее?