Осилил письмо, смутился:
- Хорошо, а как же - "к Святому Алтарю"? Жениться, значит? А - мать? Изувечит... Нельзя... Через восемь лет еще разве... И надо стихами... Конон - он не мог стихами.
Зарыл сверток в камыше. Дело с таблицей путалось. Не те думы были в голове:
- Лучше всего на крышу, в стреху... возле трубы... есть такое место. Одно только - дождь...
Надо написать стихи, такие стихи, чтобы она сразу узнала какой я человек; хоть и Еремей, хоть и мать заводская, но это ошибка, случайность, я в этом нисколько не виноват...
V.
Идет такой час, когда все в саду прощается с солнцем. Большой галдеж. Птицы действуют вперебой, пчелы выбиваются из последних сил, с хрипом шлепаются с цветка на цветок. Кузнечики пилят с усердием, цикады - тоже. И люди торопятся с делами. Мы с Колькой, в бурьяне, поспешно сверяем розовое письмо. Колька уткнул голову в мое темя, лежит на брюхе, болтает ногами и разбирает вслух. Я знаю, что в письме нет ошибок, перечитал много раз и по-разному: по складам, с пальцем. Письмо написано очень хорошо, без поправок, без помарок, мелким почерком (за мелкий почерк в училище очень преследовали). Три раза переписывал письмо на обыкновенной бумаге, а потом перенес все, слово в слово, на розовую. Колька тяпает пальцами листок и руки у него грязные.
- За край, за край, - замараешь!
Колька молча осмотрел письмо, разбирает:
"От милого к милой сердцу с серьезными намерениями:
Милая Наташа,
Вы прекрасны, точно роза,
Но есть разница одна,
Роза вянет от мороза,
Ваше личко - никогда.
При сем при-сово-пукляю"...
- Присовокупляю!
- Тут написано - присовопукляю. А что такое "присовокупляю"?
- Не твое дело, - посылаю, значит.
Осторожно взял письмо. Было написано старательно "присовопукляю".
Верно говорил слепой дед, что, мол, торопиться надо при ловле блох. Ну, да ничего.
Под лопухом стоит чернильница с ручкой. Подчищаю ножом проклятый слог и вставляю нужный "куп". А что значит это слово, и, вправду, не знаю. Чувствую, что оно торжественное, что его не говорят какие-нибудь заводские, - нужно писать его от милого к милой сердцу с серьезными намерениями...
Последнее дело - розовый конверт. Колька важно выпячивает губу:
- Правильно!
Не запачкать бы теперь, а заклеить без слюны невозможно. Сделано.
- Колька, чтоб никто... не видал. Смотри! Не мни. Никто... Ладно?
Колька запихивает письмо за пазуху. Туда же ныряет и пузырек.
- Не разбей! Никто чтобы... Ладно?
Люблю Кольку, хоть он и почтальон.
- Колька, ты мне друг?
- Ну?
- Нет, скажи!
- Гурд.
- Не носи Кононовых писем, - а? Ладно?
- Ондал.
- Письмо отдай вечером, потихоньку. А?
Колька поднялся. А, может, лучше, не посылать? Пусть лучше пропадет все. Колька раздвинул бурьян, побежал к калитке.
- Колька!
- Ну?
- Так я...
Колька хрюкнул, свистнул, хлопнул калиткой.
"Лучше отобрать... отобрать... эх!.."
Сорвался, прыснул из сада, распахнул калитку. У самой бочарни, против Кольки, стоит Бочар, растопырил ноги, уткнул кулак в бок, будто обнюхивает, что у Кольки за пазухой.
"Вдруг Колька станет показывать, а тот вырвет..."
Колька козлом прыгнул в сторону и побежал к дому.
"Конец..."
Лег за калиткой плашмя в душистую ромашку. Вырастает тьма от кустов и черных акаций, ползет, давит к земле. Холодит роса сверху, а теплая ласковость земли умягчает.
"Господи, сделай так, чтобы никто не увидал... Богородица, Дева, Радуйся! Пусть только одна Наташа получит все... Не разбил бы он духи, а то будут все смеяться: - "Еремка-то!.." Богородица!..
Спина и затылок мокры от росы. Холодно. Пахнет парной землей.