- Стива, - опять сказал Сергей, - Вера умная женщина, ты понимаешь? Он пальцем поводил у носа Ходанского. - Она хитрая, у нее тело горячее и хитрое.
- Поди выспись, - сказал Ходанский.
- Стива, понимаешь, - если бы я пальцем поманил, она бы с парохода убежала...
У Мстислава Ходанского дрогнули ноздри. В это время Мишука, подойдя к нему, ткнул волосатой рукой в Сергея:
- Плюнь ему в морду, он - хам.
- Я это вижу, - сказал Ходанский, показав ровные белые зубы.
Сергей засмеялся невесело. Затем толкнул Ходанского. Тогда Мстислав Ходанский взял его за живот и швырнул на буфет, на тарелки. Посыпалось стекло. Мишука громко захохотал.
- Скандал, скандал! - заговорили в надвинувшейся толпе.
Кто-то помог Сергею слезть с буфета. Балдрясов старательно отирал его носовым платком. Сергей, криво усмехаясь, глядел блестящими глазами на Ходанского:
- Хорошо, ты мне ответишь.
- Ага, дуэль, вот это дело, - захохотал Мишука. Спустя некоторое время в номер, занятый Мишукой, собрались секунданты обеих сторон. Шибко пили коньяк, обсуждали условия предстоящей сатисфакции, - несли чепуху и разноголосицу.
- Ерунда, - сказал Мишука, - пусть стреляются у меня в номере.
Секунданты осели. Выпили. Придерживая друг друга за лацканы фраков, стали совещаться и решили:
- Место для дуэли действительно подходящее. Один из секундантов даже заржал неестественно и повалился под стол. Принесли ящик с пистолетами, позвали противников.
Сергей вошел бледный, озираясь. Мишука толкнул его к столу:
- Выпей коньяку перед смертью.
Мишука сам зарядил пистолеты. Противников поставили в двух углах комнаты. Мстислав стал, расстегнув гусарку, раздвинув ноги, откинул великолепную голову. Сергей сгорбился, втянул шею, глядел колючими глазами.
- Господа дворяне, - сказал Мишука, высоко держа перед собой пистолеты, - мириться вы не желаете, надеюсь? Нет? И не надо. Стрелять по команде - раз, два, три, - с места.
Он подал пистолеты, - сначала Мстиславу Ходанскому, затем Сергею. Отошел в угол и разинул рот, очень довольный.
Два канделябра, поставленные на пол, освещали противников.
Секунданты присели, зажали уши, один, схватившись за голову, лег ничком на оттоманку.
- Раз, два, - сказал Мишука.
В это время четвертый секундант, помещик Храповалов, красавец в черных бакенбардах, во фраке и в болотных сапогах, крикнул:
- Подождите.
Взял с карточного стола мел, твердыми шагами подошел к Ходанскому и начертил ему на груди крест, пошел к Сергею и ему начертил крест.
- Теперь стреляться.
Храповалов отошел к стене и скрестил руки. Мишука скомандовал:
- Три!
Враз грохнули два выстрела, дым застлал комнату. Секундант, лежавший на диване, молча заболтал ногами.
Мишука сказал с удивлением:
- Живы.
Взял мел, повернул Мстислава Ходанского лицом к стене и на заду ему начертил крест:
- Стрелять сюда.
Сергею он тоже поставил крест поперек фалд фрака. Противники вытянули позади себя руки с пистолетами. Мишука стал командовать:
- Раз, два...
Сергей покачнулся и, бормоча несвязное, повалился на ковер.
- Готов, - крикнул Мишука, - суд божий!
Ходанский отошел от стены и выстрелил в горлышко бутылки - вдовы Клико. Сизый дым струей потянулся к Мишуке, - он чихнул, замотал губами:
- Шампанского. Лошадей. К девкам... Сережку отлить водой и ко мне в коляску.
Под утро шесть троек с гиком и свистом понеслись по мирным улицам Симбирска. Обыватели подымали головы и говорили заспанным своим женам:
- Заволжье гуляет, - Налымов.
12
Жарко натопленные печи, легкий запах вымытых полов, зимний свет сквозь морозные стекла покоят увядающие дни Ольги Леонтьевны. Тихо улетает время за письмами, разговорами вполголоса, за неспешным ожиданием вестей.
В чистой и белой, наполненной снежным светом комнате трещат дрова в изразцовой печи. Ольга Леонтьевна сидит близ окна за тоненьким столиком и пишет острым, мелким почерком длинные письма. Повернет хрустящий листочек и пишет поперек строк:
"...Я понимаю эту постоянную грусть - ты проверь хорошенько, непременно сходи к доктору. Мне кажется, что ты - в ожидании. Дай бог, дай бог.
Родишь, смотри - не пеленай ребенка, англичане давно это бросили, а уж я - скажу тебе по секрету - второй месяц шью рубашечки и подгузнички. Ты молода, смеешься над старой теткой, а тетка-то и пригодится...
...Пишешь - Никита утомляется на службе, плохо спит, молчалив. Это ничего, Верочка, - обойдется. Трудновато ему, но человек он хороший. Ходите почаще в театр, говорят, Александрийский театр очень интересный. Познакомьтесь с хорошими людьми, сдружитесь. Нельзя же, никого не видя, сычами сидеть на Васильевском острове да слушать, как ветер воет, - этого и у нас с Петром Леонтьевичем в Репьевке хоть отбавляй... ...А мы с Петром поскрипываем. Только я беспокоюсь - брат по ночам стал свет какой-то видеть. Поутру встает восторженный. Работает - выпиливает и точит по-прежнему. Недавно придумал очень полезное изобретение - машинку от комаров, - в виде пищалки. Эту пищалку нужно поставить в саду, она станет пищать, и комары все сядут на листья - не смогут летать и умрут от голоду. Жалко, что проверить нельзя - на дворе зима, комаров нет. И смех и грех... А ты, Верочка, поласковее будь с Никитой, - любит он тебя, любит и предан по гроб... Мороженых куриц и масло, что я тебе послала, - ешьте: к рождеству пошлю еще партию".
Гаснет зимний день. Лиловые студеные тени ложатся на снег, резче выступают следы от валенок. В столовой Ольга Леонтьевна и Петр Леонтьевич, сидя в конце длинного стола, пьют чай и помалкивают. Тонким уютным голоском поет самовар, - прижился к дому. Большие окна столовой запушены снегом.
- Сегодня опять письмо от Сережи получила, - говорит Ольга Леонтьевна, - прочесть?