Саша стояла посреди чистой, теперь дымной от табака избы, сложив голые до локтя руки под грудью, перетянутой зеленым запоном.
Милое свое лицо с прямыми бархатными бровями она обратила на князя, заливая его любовью темных глаз. Рот ее был полуоткрыт, Саша только что пела, немного теперь запыхалась, на шее у нее двигались янтарные бусы.
- Дальше пой! Дальше, Саша! - кричали гости. Саша улыбнулась, кивнула и низким голосом, словно в груди у нее заплакала душа, негромко запела:
Ах, полынь, полынь,
Трава горькая,
Не я тебя садила,
Не я сеяла,
Сама ты, злодейка,
Уродилась,
По зеленому садочку
Расстелилась...
Князь, положив локти на некрашеный стол и охватив одурманенную голову, внимательно слушал. Образцов прохаживался по горнице мимо Саши и, прищелкивая пальцами, закатывал глаза. Ртищевы сидели на лавке, расстегнув поддевки. Цурюпа же, протянув ноги, сунул руки в карманы штанов и покачивался.
Саша отпела. Князь сейчас же сказал охрипшим голосом:
- Ну, а ту, другую, Саша, помнишь?
- Нехорошая она, - молвила Саша. - Неверная, не люблю ее. Только разве для вас...
Она опустила ресницы и, вздохнув, запела печально:
Не в Москве было, во Питере,
Во Мещанской славной улице,
Тут жена мужа потребила,
Вострым ножиком зарезала.
- Саша! - крикнул князь, повторяя последние слова песни. - А ведь это хорошо - "правый локоть на окошечко, горючи слезы за окошечко", и делу конец, а милый-то под окошечком ждет, смеется над старым мужем. Теперь ты вот эту спой, в ней подробности хороши...
Петельку на шею
Накидывала,
Милому в окошко
Конец подала...
- Ведь подходит как - именно сегодня. Будто для нас писано. Ну, Саша-Саша испуганно и серьезно запела:
Толстый узлище
Не оборвется,
У старого шея
Не оторвется.
Старый захрипел
Будто спать захотел,
Ногами забил
Будто шут задавил.
Руки растопырил
Зубы оскалил
Плясать пошел,
Смеяться стал.
- Я бы, Алексей Петрович, плясовую лучше, - перебила она поспешно.
Князь двинул стол и, хлопая в ладоши, стал топать ногой. Саша закружилась, поводя руками, приговаривая частушку.
Кумачовые юбки ее развились колоколом, и под ними ноги в белых чулках и козловых башмаках поплыли, притопывая...
Образцов засеменил около Саши, крича: "Глядя, гляди!" Иван Ртищев, разгораясь, не выдержал, уперся в бок и пошел ходить присядкой, отбрасывая полы. Цурюпа, хихикая, сорвал с волос Саши платок.
- Не трогай ее, хам! - закричал князь.
Маленькая Сашина головка с черными косами вертелась на полной шее, как подсолнух к солнцу, - солнцем был князь. Он сидел бледный и пьяный, с высохшим ртом. Вдруг Саша, закрутясь, упала к нему на лавку и, обнимая, прижалась к плечу.
- Девок! - заревели братья Ртищевы. - Девок давай!
Обиженный Цурюпа ушел в светелку и лег, стараясь не помять смокинга, на Сашину кровать...
- Любопытный сюжет, - пробормотал он, вытирая платком лицо. Интересно будет порассказать, как наш князюшка веселится... Это хваленый-то жених... "Хам". Я ему припомню хама. Эх, сволочи вы все!
В это время распахнулась дверь, осветилась светелка, вылетел из табачного дыма и грохота Образцов, придержался за притолоку, кинулся к выходу и скрылся во дворе.
- За девками, - продолжал Цурюпа. - Погодите, теперь устрою бал, брошу вам собачий кусок - из Москвы Шишкина хор выпишу. Да не то что Шишкина, самого Шаляпина позову... Гонор гонором, а денежки вы все любите.