— Разговаривать о медицине при невеждах то же, что учить павлина пению, — сказал хаким.
— Истинная вежливость очень часто бывает невниманием, — ответил Ким в тон.
Следует знать, что все это делалось с особыми приемами, рассчитанными на то, чтобы произвести впечатление.
— У меня язва на ноге! — крикнул поваренок. — Взгляни на нее.
— Отойди! Убирайся! — сказал хаким. — Неужели здесь в обычае надоедать чтимым гостям? Вы толпитесь, словно буйволы.
— Если бы сахиба знала… — начал Ким.
— Ай! Ай! Отойдите! Они только для нашей госпожи. Когда вылечат от колик ее молодого шайтана, тогда, может быть, и нам, бедным людям, позволят.
— Госпожа кормила твою жену, когда ты был в тюрьме за то, что пробил голову ростовщику. Кто говорит против нее? — Старый слуга сердито крутил седые усы при свете молодого месяца. — Я отвечаю за честь дома. Ступайте прочь! — и он прогнал своих подчиненных.
Хаким, еле двигая губами, сказал: «Как поживаете, мистер О'Хара? Очень рад увидеть вас».
Ким судорожно ухватился за чубук. Если бы это случилось где-нибудь в другом месте, на Большой дороге, он, может быть, не удивился бы. Но здесь, в мирном затишье жизни, он не ожидал встретиться с Хурри Чендером. Досадно ему также было и то, что он дал себя провести.
— Ага! Я говорил вам в Лукнове: resurgam — я снова появлюсь, и вы не узнаете меня. Насколько вы держали пари, а?
Он медленно жевал зерна кардамона и тяжело дышал.
— Но зачем ты пришел сюда?
— А! Вот в чем вопрос, как сказал Шекспир. Я пришел поздравить вас с вашим удивительным делом в Дели. О-о! Говорю вам, мы все гордимся вами. Сделано чисто и ловко. Нашему общему другу — он старый мой друг — случалось бывать в чертовски затруднительных положениях. Теперь ему придется побывать еще в таких же. Он рассказал все мне, я рассказал мистеру Лургану. И он доволен, что вы действуете так успешно. Весь департамент доволен.
Первый раз в жизни Ким вздрогнул от чувства гордости (которое может все же привести к смертельной пропасти) при похвале департамента — заманчивой похвале от сотрудника, ценимого другими сотрудниками. Ничто на земле не может сравниться с этим чувством. Но инстинкт восточного человека подсказывал ему, что Хурри путешествует не для того, чтобы расточать комплименты.
— Скажи, в чем дело, бабу! — повелительно проговорил он.
— О, пустяки! Только я был в Симле, когда пришла телеграмма о том, что спрятали наш общий друг и старик Крейтон.
Он взглянул на Кима, чтобы убедиться, как тот примет эту дерзость.
— Полковник-сахиб, — поправил ученик школы св. Ксаверия.
— Понятно. Он узнал, что я свободен, и послал меня в Читор, чтобы я нашел это дурацкое письмо. Я не люблю юга — слишком долго ехать по железной дороге, но я получил хорошую подорожную. Ха! Ха! Возвращаясь назад, я встретил в Дели нашего общего друга. Он сидит теперь смирно и говорит, что одежда садду чрезвычайно удобна для него. Ну, тут я и услышал, как хорошо, как ловко вы поступили под влиянием минуты. Это было чудесно. Ну, я и пришел сказать вам мое мнение.
— Гм!
Лягушки неутомимо кричали в канавах. Луна начинала склоняться к закату. Какой-то веселый слуга вышел побеседовать с ночью и поиграть на барабане. Ким заговорил на местном наречии.
— Как ты шел за нами?
— О, это пустяки! Я узнал от нашего общего друга, что вы пошли в Сахаруппор. Иду и я. Красные ламы не могут пройти незамеченными. Я покупаю себе мой ящик с лекарствами. Я действительно очень хороший доктор. Я иду в Акролу у Форда, слышу про вас и по дороге веду разговоры. Узнаю, когда гостеприимная старая госпожа послала слугу. Все они хорошо помнят прежние посещения старого ламы. Я знаю, что старухи не могут обходиться без лекарств. И я являюсь как доктор и — вы слышали мой разговор? Я считаю его очень хорошим. Даю слово, мистер О’Хара, на протяжении пятидесяти миль вы и лама известны всему простому народу. Ну вот я и пришел. Понимаете?
— Милый мой, — сказал Ким, смотря на широкое ухмыляющееся лицо, — я сахиб.
— Дорогой мистер О'Хара.
— И надеюсь принять участие в Большой Игре.
— В настоящее время вы подчинены мне по департаменту.
— Так зачем же болтать, как обезьяна на дереве? Люди не идут за кем-нибудь из Симлы и не меняют одежды только для того, чтобы сказать ему несколько сладких слов. Я не ребенок. Говори по-индостански и расскажи суть дела. Ты не говоришь ни одного правдивого слова из двадцати. Зачем ты здесь? Дай прямой ответ.
— Это очень трудно, когда говоришь с европейцем, мистер О’Хара. Вы должны были бы знать это в ваши годы.
— Но я хочу знать, — со смехом сказал Ким. — Если это относится к Игре, то я могу помочь. Как я могу сделать что-нибудь, когда ты только ходишь вокруг да около?
Хурри Чендер взял трубку и курил ее до тех пор, пока в ней ничего не осталось.
— Теперь я буду говорить по-местному. Сидите смирно, мистер О'Хара… Это касается родословной белого жеребца.
— Опять? Да ведь это давно кончено.
— Большая Игра кончится только тогда, когда умрут все. Не раньше. Выслушайте меня до конца. Пять государей готовили войну три года тому назад, когда Махбуб Али дал вам родословную жеребца. Благодаря этим известиям наша армия напала на них раньше, чем они были готовы.
— Да, восемь тысяч человек с пушками. Я помню эту ночь.
— Но война не продолжалась. Таков обычай правительства. Войска были отозваны, потому что правительство думало, что раджи достаточно напуганы, а кормить людей в высоких горных ущельях не дешево. Чилас и Бунар — раджи с пушками — взялись за вознаграждение охранять проходы от всяких нападений с севера. Они выказывали страх и вместе с тем уверяли в дружбе. — Он захихикал и перешел на английский язык. — Понятно, я говорю все это неофициально, а чтобы объяснить политическое положение, мистер О'Хара. Официально мне запрещается критиковать действия высших властей. Теперь я продолжаю. Предложение понравилось правительству, желавшему избежать расходов, и был заключен договор, на основании которого Чилас и Бунар должны были оберегать проходы, как только правительственные войска отойдут оттуда. В это время — после того как мы встретились — я до тех пор торговал чаем в Лехе — я стал клерком по денежным делам в армии. Когда войска ушли, я остался, чтобы уплатить кули, которые проводили новые дороги в горах. Эта прокладка дорог составляла часть договора между Бунаром, Чиласом и правительством.
— Так, а потом?
— Скажу вам, что там было чертовски холодно после лета, — конфиденциальным тоном сказал Хурри. — Я боялся, что люди Бунара перережут мне горло как-нибудь ночью. Местные сторожа-сипаи смеялись надо мной! Клянусь Юпитером! Я такой боязливый человек! Ну да все равно. Я буду продолжать… Много раз я посылаю сказать, что эти два раджи продались северу, и Махбуб Али, который был еще дальше на севере, вполне подтвердил мои сведения. Ничего не было сделано. Только у меня были отморожены ноги и отвалилась пятка. Я послал сказать, что дороги, за прокладку которых я плачу деньги землекопам, готовятся для ног чужестранцев и врагов.
— Для кого?
— Для русских. Это составляло предмет шуток кули. Наконец меня вызвали, чтобы я рассказал устно, что знаю. Махбуб также приехал на юг. Каков же был конец? В этом году после таяния снегов через проходы, — он снова вздрогнул, — являются два чужестранца под видом охотников на диких коз С ними ружья, но также и цепи, ватерпасы и компасы.
— Ого! Дело становится яснее.
— Чилас и Бунар приветливо встречают их. Они дают щедрые обещания. Они говорят как представители своего государя, не скупясь на дары. Они расхаживают по долинам взад и вперед, говоря: «Вот место, где хорошо выстроить бруствер. Здесь вы можете воздвигнуть форт. Здесь вы можете пользоваться дорогой при наступлении армии», это именно те дороги, за которые я платил каждый месяц много рупий. Правительство знает, но ничего не делает. Три других раджи, которым не платили за охрану проходов, посылают гонца с известием о вероломстве Бунара и Чиласа. Когда зло уже сделано, когда два чужестранца с ватерпасами и компасами сумели убедить всех пятерых раджей, что какая-то большая армия устремится не сегодня завтра через проходы, горцы — все глупы, мне, Хурри-бабу, отдается приказание: «Иди на север и посмотри, что делают там эти чужестранцы» Я говорю Крейтону-сахибу: «Это не судебный процесс, чтобы собирать свидетелей». Он снова вернулся к английскому языку. — «Клянусь Юпитером, — сказал я, — почему вы не дадите полуофициального приказания какому-нибудь смельчаку, чтобы он, для примера, отравил их?..» Это — если позволите заметить — самая непростительная слабость с вашей стороны. А полковник Крейтон, он расхохотался надо мной! Это все ваша чертовская английская гордость. Вы думаете, что никто не может устраивать заговоров против вас.
Ким медленно курил, обдумывая положение дел своим проницательным умом.
— Так ты идешь вслед за чужестранцами?
— Нет, навстречу им. Они идут в Симлу, чтобы отдать выделать рога и головы убитых ими коз в Калькутте. Они джентльмены, исключительно любящие спорт, и им предоставлены правительством особые льготы. Конечно, мы всегда поступаем так. Это наша британская гордость. — Так чего же бояться их?
— Клянусь Юпитером, они не черные люди. Конечно, с черными людьми я могу делать что угодно. Они — русские и самые бессовестные люди. Я… я не хочу иметь дела с ними без свидетелей.
— Что же, они убьют тебя?
— О, это пустяки. Я достаточно хороший спенсерианец, надеюсь, чтобы встретить смерть, которая, как вам известно, суждена мне. Но… но они могут поколотить меня.