Едва Ванька отводит Макса от меня на пять метров, как тут же подлетают девчонки с Марькой во главе. Марька смотрит на меня круглыми глазами, отчего становится похожа на сову из старого мультика про Винни-Пуха.
– Насть, че это он, а? Че это с ним.. Че это вы…
Расчокалась, как баба деревенская, бесит, ей-Богу. Вырываю руку из ее липких пальцев резко и даже грубовато. Ну и ладно. А то возомнила уже себя моей подружкой.
– Девушка его умерла, че! – намеренно громко отвечаю я, чтоб слышали все любопытные уши вокруг. – Не в себе парень, что непонятного? Неизвестно еще, как бы вы себя вели на его месте!
Быстро ретируюсь, уходя от новой атаки вопросами. Сбегаю по лестницам все ниже – на первый этаж. Никто не идет за мной, и я немного замедляю темп. В фойе смешиваюсь с толпой – видимо, не нас одних отпустили пораньше с пары. Прячусь в людях от людей, но многие все равно узнают меня – Аринка самая популярная девушка в универе. Была самой популярной. Теперь на какое-то время ее место, похоже, займу я. Правда, не по причине неземной красоты и бешеной харизмы. Но тайны, почему-то притягивают людей, а я ими буквально напичкана.
Стараясь не сталкиваться ни с кем взглядом, пробираюсь к гардеробу и обмениваю номерок на свою парку. Надеваю ее, и сразу становится лучше – я будто в доспехах. Для верности натянув капюшон как можно плотнее, выхожу из универа с твердым намерением отправиться домой, лечь на свой диван, не снимая куртки, и пролежать так часов сто.
В кармане верещит мобильник.
Дашка.
Я некоторое время медлю, справляясь с желанием выключить звук и сделать вид, что я ничего не слышала. Но понимаю, что рано или поздно мне придется перезвонить и, так или иначе, иметь с ними дело. С ними – это с Аринкиной семьей.
Принимаю вызов.
– Насть? Слушай, есть разговор, приезжай срочно.
Ни «как ты», ни «что делаешь», ни «не могла бы ты, пожалуйста». Что ж, ее можно понять. Сейчас не время для вежливых расшаркиваний.
– Что-то случилось? – брякаю я и тут же зажмуриваюсь от тупости собственного вопроса. Случилось, блин. Аринка умерла. – То есть, я имею в виду…
– Да мы тут пытаемся разобраться, что произошло, и без тебя никак.
Кто блин эти «мы»? Команда знатоков?
– Ясно. Конечно. Я понимаю. Сейчас приеду.
Нужно же быть в курсе, как протекает их расследование. Да и к тому же, где мне еще находиться, как не у Аринки дома? Я должна быть с ее родными, поддерживать их и черпать силу в их участии. От этой мысли мне становится тошно.
Но я вспоминаю, что мне так или иначе нужно туда попасть.
От института до Аринкиного дома – две с половиной остановки. По скучной зимней аллее, через маленькую площадь, где горит Вечный огонь перед памятником неизвестному солдату, за полосу Проспекта и вглубь дворов. Местные называют этот район Свечкой, Аринка тоже жила «на Свечке». И Кричащая Башня, упав с которой она перестала жить, стоит «на Свечке». Это не самый хороший район города.
Дом Аринки стоит в тихом дворе, на маленькой улочке, которая ответвляется от Проспекта под прямым углом. Сам дом – огромная девятиэтажка, длинная, как корабль, выкрашена в синий цвет. Я иду по двору мимо подъездов, краем глаза улавливая слева тень Кричащей Башни. Она стоит ближе к Свечке, чем Аринкин дом, поэтому остается немного позади меня. И я спиной чувствую ее присутствие.
Во всем дворе – ни единой души. Дохожу до второго подъезда, звоню в домофон и оглядываюсь. Не оставляет ощущение, что за мной наблюдают.
Домофон протяжно пищит – дверь открывают, не спросив, кто там. Почему-то от этого становится не по себе. Я поднимаюсь по лестнице, пытаясь припомнить, когда последний раз тут бывала. Кажется, в пятницу, когда мы с Аринкой пришли после универа чтобы перекусить и отправиться на погулялки. Нет, в субботу, когда Аринка решила закатить вечеринку. Хреновая была идея. Сегодня понедельник, а Аринки уже нет. Мы больше не будем вместе смеяться.
Едва удерживая слезы, я вызываю лифт и нажимаю на кнопку «семь». Пока лифт поднимается, я стараюсь глубоко дышать и рассказываю про себя детскую считалочку. Это помогает немного успокоиться и отвлечься от тоскливых мыслей. Я не могу позволить себе рыдать при чужих людях, тем более, при Аринкиной семье. Им и так паршиво.
Даша стоит у входной двери. Чтобы не дать двери закрыться, она одной ногой вышла в подъезд – кончик розового носочка уткнулся в грязный пол. В руках у нее телефон, и Дашка быстро, двумя пальцами, набирает сообщение. Она не сразу поднимает голову при звуке открывающегося лифта.
Когда я вижу ее лицо, то понимаю, что зря железной хваткой удержала себя от рева. Нос Дашки распух, кожа на скулах шелушится, губы изжеваны так, что кожа на них висит противными лохмотьями.
Она позволила себе провалиться в пропасть. И она хочет, чтобы мы все летели в нее.
– Привет, – говорю я и тут же кашляю, потому что мой «привет» звучит очень уж жалко. Она сразу чувствует это, глядит на меня отчужденно и вздыхает, глядя в сторону:
– Привет.
Отодвигается, давая мне пройти, и закрывает за мной дверь на несколько оборотов.
По тяжелому воздуху я понимаю – в квартире полно людей. Слышится гул голосов, монотонное бормотание, в кухне шуршит пакет, звякает чашка. Из кухни в зал проходит незнакомая тетка в темном платке. Она бросает на нас взгляд и ничего не говорит.
Я в растерянности расстегиваю куртку. Мне душно.
Дашка делает мне знак идти за ней. Мы направляемся в комнату Аринки, и, проходя мимо зала, я вижу, что там повсюду свечи, пожилая женщина, сгорбившись, читает молитву, а аринкина мама сидит на диване, глядя перед собой стеклянными глазами.
Дашка пропускает меня вперед и закрывает за нами дверь.
Я не узнаю Аринкину комнату. Потухший экран ноутбука. Зеркало завешено темной тканью. На туалетном столике, на письменном столе, на тумбочке у кровати – чистота. Но я не узнаю комнату не только из-за отсутствия привычных примет в виде включенного компьютера или разбросанных по трюмо лаков для ногтей. В Аринкиной комнате слишком много народу. Ей бы это не понравилось.
У окна, уперев пятую точку в подоконник, стоит тот самый рыжий тип, с которым Дашка приезжала ко мне ночью. Друг семьи – вспоминаю я. На Аринкиной кровати расселась девица – примерно Дашкиного возраста (чуть за двадцать), и чем-то похожая на Авзаловых – блондинистые волосы, большие глаза, светлая кожа. Но Дашка с Аринкой были красивыми куклами с правильными чертами лица, а девицу как будто немного размазало по стеклу – она скорее карикатура с оригинала. Но семейное сходство очевидно. Наверное, какая-нибудь троюродная сестра.
– Это Света, – говорит Дашка, проследив за моим взглядом. – Наша сестра из Кумера. Диму ты, наверное, помнишь.
Я киваю и думаю: почему всех девушек с молочной кожей и оплывшими боками обязательно зовут Светами?
Она разглядывает меня не очень дружелюбно. Я все еще в куртке, ведь никто не предложил мне раздеться.
– Быстро ты приехала, – говорит рыжий и пододвигает стул. Не снимая куртки, сажусь и выжидающе гляжу на Дашу.
– Да, точно. Бегом что ли бежала? – Даша пытается улыбнуться. От этой тени улыбки ее лицо сразу преображается, светлеет, и я немного расслабляюсь. Зря.
– А я не из дома, – простодушно объясняю. – В универе была.
Улыбка сползает с Дашкиного лица.
– Ты смогла пойти в универ?
– Как будто ничего и не произошло, – хмыкает Света.
– Жесть, – шепчет Дашка, пока я лихорадочно соображаю, что ответить. Ведь и правда – ну какого черта я туда поперлась? А Дашка продолжает:
– Я тут в магазин не могу сходить, потому что ничего не соображаю, а ты – как ни в чем не бывало…
– Стальная магнолия, – с чуть заметной улыбкой произносит Дима. Вполне доброжелательно, кстати. – Ну, хорошая выдержка у человека, что вы так удивляетесь.
Я выдерживаю секундную паузу и спокойно отвечаю, старательно избегая извиняющегося тона:
– Мама спала с ночи, и я просто не знала, куда себя деть. Пошла в универ по инерции. Как будто привычные дела могут каким-то образом отгородить меня от… этого кошмара.
На последних словах опускаю голову, Дашка торопливо возит ладонью по моему плечу:
– Ну ладно, успокойся…
Голос ее дрожит, и я думаю, что она довольна моим поникшим видом.
– Вы что-то узнали? – спрашиваю я, утерев глаза. Дашка садится рядом со Светой, бережно отодвинув подушку.
– Ну, – выдыхает она, – особо ничего, и надеялись, что ты нам поможешь.
Хорошенькую встречу вы организовали человеку, на чью помощь надеетесь.
– Она вчера ушла из дома около пяти часов вечера, – продолжает Дашка. – Мне и в голову не пришло спросить, куда. Или с тобой, или с Максом – ни с кем больше она не гуляла. Вот я и подумала, что само собой разумеется, она с кем-то из вас.
Дима кашляет, и Дашка будто осекается. Смотрит на меня выжидающе. Я пожимаю плечами.
– Она встречалась не со мной.
– А с кем? – вопрос рыжего падает на меня, как ястреб на полевую мышь. Я понимаю, что вот-вот попаду в какую-то ловушку, которую они втроем заботливо расставили к моему приходу. Я перевожу на него взгляд и смотрю прямо в его золотистые глаза.
– Понятия не имею. Она мне ничего не говорила. Мы созванивались вчера, это было днем, наверное, около двенадцати. Она только проснулась, мы поболтали про зачет, она собиралась к нему готовиться. В основном, про универ говорили.
– В основном? – снова ударяет противный рыжий. Настя, чтоб тебя! Следи уже за языком!
Я раздраженно вздыхаю:
– Про зачет, про преподов, про шмотки – господи, я все в деталях не вспомню!
– Постарайся, Насть, это важно, – проникновенно говорит Дима, чуть склоняясь в мою сторону. Ну не так важно, как попонтоваться тут перед девчонками, строя из себя Шерлока Холмса, долбанный придурок!
Включаю ледяную королеву.
– Я что на допросе? – взвожу брови, как курок и смотрю на них с ненавистью. – В нашем разговоре не было ничего важного, ясно?
Дима примирительно улыбается и кивает.
– А Макс что говорит? – мастерски перевожу стрелки. – Он ее видел?
– Он не берет трубку и не отвечает на мои сообщения, – тон Дашки полон отчаяния. Вот Макс молодец! Отличная позиция. Ну конечно – не явится же он к Авзаловым с такой нарядной рожей!
– А что в ее телефоне?
Дашка устало закрывает глаза:
– Не нашли.
Концы в воду. Аринка это умела.
– И отследить не могут, – продолжает Дашка. – И не собираются. Никакого расследования не будет. Полиция не собирается возиться. Они сразу решили, что это суицид, – в ее усталом тоне появляются нотки злости. – Но я в это не верю! Насть, ты веришь?
Прямо таки слышу легкие шаги истерики.
– Нет, я тоже не могу поверить! – быстро отвечаю я, чтобы успокоить Дашку. – Не могу поверить, что ее нет.
Понимайте, как хотите.
– Думаю, она встречалась с Максом, – продолжаю гнуть свою линию, когда Дашка немного успокаивается. – Он, наверное, пока не в состоянии разговаривать с кем-либо. Может, они расстались…
– Почему ты так думаешь?
Хо-хо, Димочка! Клюнул на наживку?
Я простодушно распахиваю глаза.
– Да мы весь месяц об этом говорили. Они ссорились постоянно, и Аринка все время на него жаловалась. Вот, сейчас покажу, что она мне писала буквально на днях.
Достаю телефон, открываю сообщения, нахожу Аринку. Они не сводят с меня глаз, не в силах поверить, что я сейчас позволю им залезть в нашу с Аринкой переписку. Я долистываю до нужного места и протягиваю телефон Дашке.
– Вот, читай с верхнего.
Все трое впиваются в мой телефон, как гиены в недоеденный львами труп буйвола.
– «Жесть какая-то, я снова поругалась с Максом» – торопливо читает Дашка. Я встаю со стула и не спеша подхожу к полке, где Аринка наставила всякую дребедень.
– «Он меня выбесил. Начал нести какую-то чушь про каких-то непонятных парней, с которыми я типа переписываюсь».
Беру с полки фотографию в рамке. На ней мы с Аринкой в нашей любимой кофейне – Аринка делает селфи, я салютую кофейной кружкой. Ставлю фотку на место.
– «Называл какие-то имена, я знать не знаю этих парней…»
Провожу пальцем по короткому ряду книг. Пара учебников, книжка в духе «добейся-успеха-как-брать-от-жизни-по-максимуму», модная нынче «Девушка в поезде», которую Аринка так и не дочитала.
– «Мы ругались весь вечер, в итоге я просто развернулась и ушла. В кино так и не попали. Как меня достало это все…»
На край одной из вертикальных стенок полки Аринка навешала всякую хрень. Ленточки от букетов, которые ей дарили, нелепый массивный амулет на толстом шнурке, который она зачем-то купила эзотерической лавке, длинные бусы из рябины («на удачу», – говорила она). Я перебираю висюлки.
– «Он пошел за мной, шел и кричал что-то на всю улицу, как пьяный. Я чуть ли не бежала, чтоб отделаться от него…»
Среди лент и бус нахожу тоненькую цепочку. На ней висит миниатюрный ключ. Вряд ли им что-то можно открыть, скорее, это просто подвеска в виде ключа, но кто знает…
– «Догнал возле подъезда, начал извиняться, но я вырвалась и убежала…»
Я осторожно снимаю цепочку с ключиком, и прячу в карман.
Это я расставляю ловушки.
Неужели мы с Аринкой были бы такими дурочками, чтобы писать в смсках что-то важное? Неизвестно, кому в руки попадет твой телефон. Я вот и в ста вариантах не назвала бы Дашку.
– «Не хочу его больше видеть…»
Я знаю, что на этом аринкин монолог заканчивается. Дальше я пишу ей, что скоро позвоню. Потом идут фотки лекций, расписание и другая ерунда. Дашка, пробежав глазами переписку, вынуждена вернуть мне телефон. Я замечаю, что она делает это с сожалением. Убираю телефон в карман и сажусь на свое место.
– Когда это было? – спрашивает Дашка. По-моему, она потрясена.
– Кажется, в прошлые выходные, – отвечаю.
– Нам надо поговорить с Максом, – взволнованно произносит Дима, а я смотрю на него с удивлением. Какое ему вообще дело до Аринки? Появился, как черт из табакерки, внезапный «друг семьи».
– Может, я поеду к его дому? Вы знаете, где он живет?
Дашка отрицательно качает головой и смотрит на меня.
– Где-то в «старом городе», – пожимаю я плечами. – Но точного адреса я не знаю.
– Что-то ты вообще ничего не знаешь, – с откровенной неприязнью говорит Света. – А вроде, считаешься лучшей подружкой.
Мне хочется по-детски передразнить ее и обозвать коровой. От этой мысли становится смешно. Только расхохотаться сейчас не хватало.
– Ну, раз я такая бесполезная, не оправдала ваших ожиданий, то пойду, – язвительно отвечаю я. То, ради чего пришла, сделано, незачем дальше терпеть этих людей. Дашка еще может пригодиться в будущем, если я хочу быть в курсе событий, да и то, обойдусь как-нибудь. Так что оревуар, чао, персики, плевать я на вас всех хотела и на ваше мнение обо мне. Я не обязана ни с кем меряться горем.
– Не обижайся, – примирительно говорит Дашка. – Мы тут все не в себе от этого кошмара, можем ляпнуть, не подумав.
– Мы тут еще кое-что обнаружили, – встревает Дима и многозначительно смотрит на Дашку. Та переводит взгляд с меня на него и обратно.
– Да… – бормочет она, явно нервничая. Затем, будто собравшись с духом, она говорит, пытливо заглядывая мне в лицо:
– Где Аришкин дневник?
Я недоуменно хмурю брови.
– Не знаю. Понятия не имею, где она его хранит.
– Ну то, что она вела дневник-то ты хотя бы знаешь? – саркастически спрашивает Света.
– Кончено, – в тон ей отвечаю я. – Я сама подарила ей этот блокнот, еще в начале сентября, и она сказала, что будет вести в нем дневник.
Фиолетовая обложка, золотая рыбка посередине. Я шутила, что она напоминает мне Аринку.
– Он исчез, – заявляет Даша. – Я сегодня все перерыла, хотела понять, что случилось с Аришкой, просмотрела все ящики, тумбочку – ничего. Никаких записок, ежедневника, ничего, что могло бы объяснить этот… этот ужас.
Дашка не говорит «поступок», она не верит, что Аринка сделала это сама.
– Странно, – я едва нахожу, что ответить. Действительно, странно. Как в старом триллере – куда пропал дневник Лоры Палмер? Но серьезно, куда он мог деться?
– Так она не говорила, где хранит его?
– Нет.
Я пожимаю плечами, и повторяю, что это очень странно.
Дашка вздыхает, как будто еще одна ее надежда разбилась вдребезги.
– Надо поговорить с этим Максом! – бормочет Дима. Я смотрю на время и говорю, что мне пора, никто не возражает.
– Позвоню еще, – говорит Дашка.
Не сомневаюсь.
– Давай я тебя подвезу! – неожиданно вставляет Дима. Я пытаюсь отнекиваться, но от удивления не могу придумать весомых аргументов. Он добавляет, обращаясь к Дашке:
– А потом доеду до старого города, спрошу там одного знакомого, может, он знает Макса.
Она кивает. Втроем идем гуськом до входной двери, от запаха ладана и тающего воска меня начинает мутить. По дороге я больше не вижу Аринкиной мамы, и очень радуюсь этому.
***
Выяснилось, что у рыжего старенькая серая «шкода», в салон которой он гордо меня посадил, по-джентельменски распахнув переднюю дверь.
В машине ужасно холодно, я оставляю капюшон на голове, к тому же, так я чувствую себя защищенной, как в шлеме. Однако Дима, сев за руль, намерен вести беседу.
– А что ты сама думаешь про Макса? Как у него, кстати, фамилия?
Стаскиваю капюшон, так как через меховую стену поддерживать диалог не очень-то удобно. Смотрю на рыжего, а он с улыбкой – на меня. Почему его так сильно интересует Аринка и все, что с ней связано?
– Назаров, – отвечаю, игнорируя первый вопрос. Отношения с Аринкиным парнем у нас не заладились с самого начала. Он хотел, чтоб Аринка принадлежала ему безраздельно, или уж как минимум, чтобы он, ее молодой человек, был для нее первым. Но Аринка всегда ставила меня на первое место. Макс ревновал ее и без повода, а уж когда повод был налицо – то попросту превращался в зверя. Я, к его сожалению, родилась без яиц, и мне нельзя было набить морду и отвадить от Аринки, как навязчивого поклонника. И думаю, что от возможности навешать мне хороших люлей его останавливал скорее страх перед последствиями, чем какие-то жизненные принципы.
Но я не собираюсь посвящать Диму в подробности наших взаимоотношений, даже если речь идет о Максе. Пусть сам выясняет, раз так нравится играть в детектива.
– Аринка никогда о тебе не рассказывала, – говорю я, предупреждая очередной вопрос о Максе, Аринке или мне. – Ты давно знаком с их семьей?
Если честно, мне по барабану, просто не хочу всю дорогу до дома врать и выкручиваться.
Мне кажется, он немного смущен или расстроен. Из-за вопроса?
– Наши семьи соседи по даче, и Дашу с Аринкой я знаю вот с таких лет, – он чертит рукой на уровне переключателя. – Раньше они каждое лето там жили, и мы все время вместе играли. Аринка была та еще фантазерка, чего только не придумывала. Больше всего любила играть в принцессу: она, разумеется, принцесса, я – рыцарь, который ее спасает, а Дашка – дракон.
Он смеется, и я тоже невольно прыскаю. Бедная Дашка. Ей, разумеется, тоже хотелось быть принцессой, но рядом с Аринкой у нее не было шансов.
– Она правда про меня никогда не рассказывала? – смущенно спрашивает он. – Мы Суханкины. Наши родители несколько раз Новый год вместе отмечали, да и мы детьми к друг другу на дни рождения ходили… Как подросли, конечно, меньше стали общаться…
Извини, Дима Суханкин, но Аринка не воспоминала о тебе от слова «вообще».
Я качаю головой, он вздыхает.
– Как думаешь, почему она это сделала? – спрашивает он, а я жалею, что не увела его вопросами в дебри воспоминаний.
– Не знаю, сама в шоке.
– То есть, никаких причин у нее не было?
– Ну, видимо какая-то была, раз она решилась на такое. Но у меня ни малейшего…
Он не дает мне договорить.
– Может, проблемы с учебой?
– Нет, точно не из-за учебы.
Во-первых, Аринка староста курса. Во-вторых, учеба в принципе мало ее волновала. Универ для нее был скорее парком развлечений, чем светочем знаний, и относилась она к нему соответственно. Она вообще со всеми проблемами справлялась играючи.
– Значит, остается Макс, – говорит Дима Суханкин. – Или…
Многозначительная пауза.
– Или? – не выдерживаю я.
Он поворачивается и смотрит на меня с улыбкой, но глаза его холодны и серьезны.
– Или ее убили.
Вот те раз.
– У нее были враги?
Вот те два. Я смотрю на него круглыми глазами.
– Нет, – отвечаю как можно тверже. – Аринку все обожали.
Человек сто мечтало о ее смерти. Я сейчас, сходу, могу назвать с десяток. Не задумываясь.
Дима бросает на меня взгляд, в котором я читаю недоверие. Но вслух он ничего не говорит. Мы поворачиваем к моему дому. Уже притормозив у подъезда, он просит мой номер телефона, и я диктую, от души надеясь, что мне не придется отвечать на его звонки.
Выхожу из машины и неторопливо иду к подъезду. Он не уезжает, ждет, пока я зайду. Сую руку в карман и пропускаю сквозь пальцы цепочку, зажимаю ключик в руке.
К Ключнице я пойду завтра. Боюсь, как бы Дима Суханкин не решил сегодня меня пасти, следопыт хренов.
***
Мама встречает меня в коридорчике. Обеспокоенная и растрепанная со сна.
– Настя! Мне только что соседка позвонила – сказала, какая-то девочка из вашего института сбросилась с двенадцатиэтажки?
Я снимаю куртку, вешаю на крючок, небрежно скидываю ботинки, и они остаются лежать в раскоряку. Дома тепло и… привычно. Я вдруг понимаю, что впервые с нашего переезда рада сюда прийти. Раньше я всегда убеждала себя, что лучше быть где угодно, но только не в этой хрущевке с расползающимися по швам обоями и облезлой мебелью. Но сейчас внешний мир стал более неприятным, чем квартира, пропахшая старьем и жаренным луком.
– Да, мам, – отвечаю я, наконец. – Эта девочка – Аринка.
Мой голос дрожит, и в глаза лезут слезы. Я прохожу мимо, в комнату, стягиваю свитер, стараясь глубоко дышать. Слова считалки, как назло, вылетают из головы.
Мама какое-то время стоит, не двигаясь. Потом осторожно подходит ко мне, обнимает сзади и прижимается губами к моему затылку. Страстно чмокает и гладит по волосам.
Никогда не понимала, как объятия могут утешить.
Но я рада, что она не стала кудахтать как курица, плакать или причитать. На какой-то момент я узнала в ней свою прежнюю, настоящую маму. Обожаемую мою мамочку.
– Ладно, – высвобождаюсь из объятий и продолжаю переодеваться.
Натянув спортивные штаны, майку и толстовку, я какое-то время медлю, соображая, чем хочу заняться. Потом иду за мамой в кухню. Мы пьем чай и разговариваем о какой-то ерунде. Я мимоходом сообщаю, что была у Авзаловых, она кивает и рассказывает о работе. В тот миг, когда мы сидим за столом в крошечной кухоньке, за окном – зима, но тут тепло, в кружке – чай с мятой, а на столе – дурацкая цветная клеенка, мне становится спокойно. Я чувствую себя, как жук в коробке, и мне совсем не хочется, чтоб меня из нее вытряхивали.
Но кто-то вечно ломится к бедному коробочному жучку.
Раздается противная трель звонка.
Я смотрю на маму:
– Ждешь кого-то?
Она качает головой.
– Открой, Настюш, а то у меня вид ужасный.
Вот так просто – открой, Настюш. Она не понимает, что там, за дверью притаился внешний мир, который в одну секунду наполнился врагами. К нам редко приходил кто-то, кроме соседки, а она всегда стучит – громко и торопливо. Я уверена, что за дверью ждет что-то, связанное с Аринкой и ее смертью. Может, Макс пришел выбить мне мозги, или Дашка хочет доканать своими вопросами, может и вовсе полиция, которая передумала и решила завести дело. В общем, ничего хорошего теперь за дверью не ждет.
Но я, разумеется, иду открывать.
– Кто там? – кричу я, держа руку на собачке замка.
– Доставка, – раздается мужской голос.
Я немного успокаиваюсь, перевожу дыхание и открываю. Никакой доставки мы не ждем, наверное, ошибка. Сейчас разберемся.
Какой-то мальчишка в красной вязаной шапке с большой коробкой в руках.
– Арина Авзалова? – спрашивает он, выглядывая из-за картонного бока.
– Что? – потрясенно бормочу я.
– Вы – Арина Авзалова?
Перестань повторять ее имя.
– Нет, это моя подруга, но она…
Я замолкаю, наблюдая, как мальчишка ставит коробку на подъездный пол.
– Ну тогда передайте ей. Мне сказали сюда отнести.
Он разворачивается и начинает спускаться по лестнице.
– Кто сказал? – кричу я в пролет. – Кто дал тебе это?
Но мой запоздалый вопрос никого не волнует. Я слышу, как хлопает подъездная дверь. Замешкавшись, наклоняюсь к коробке, но понимаю, что теряю время. Оставив дверь открытой, несусь к окну. Мама отскакивает в сторону, а я, раздраженно путаясь в шторе, смотрю на улицу. Двор пуст. Мальчишки в красной вязаной шапке уже и след простыл.
Иду к порогу. Коробка по-прежнему стоит по другую его сторону. Мне кажется, она на меня смотрит. Ну, Аринка, какую свинью ты мне подложила?
Волоку короб внутрь. Несмотря на размеры, он оказывается легким.
– Что это? – бормочет мама.
– Не знаю, притащил какой-то пацан и сказал, что это для Аринки.
Дотаскиваю до центра комнаты, мама присаживается на тахту. Ей любопытно, и я не могу просить ее выйти и не смотреть. На коробке нет никаких опознавательных знаков, ее не отправляли по почте или через курьерскую службу. Тот парень, Красная Шапочка, вероятно, просто мимо проходил, кто-то предложил ему заработать пару сотен за пустяковое дело. Картонные створки запечатаны коричневым скотчем. Беру нож в кухне и прорезаю полосу между створками. Внутри какой-то мягкий ком, завернутый в офсетную бумагу. Я разрываю ее, и пальцы натыкаются на нежную гладкую ткань. Тонкую, белую. Тащу ее вверх, встаю с колен, поднимая руки. А ткань все тянется и тянется, пока в моих руках не оказывается тоскливо обвисшего свадебного платья.
***
Дашка приехала через полчаса, и, слава богу, без друга Димы.
– Думаешь, она давно задумала это сделать? – шепотом говорит Дашка.
Мы сидим по обе стороны от коробки – она на маминой тахте, я на стуле напротив, а из коробки посередине вываливаются тонкие рукава, украшенные выбитыми бутонами, и расшитый серебристыми стразами лиф. Кружевной подол прячется на дне.
– О чем ты? – недоумеваю я.
– Ну… давно задумала покончить с собой? – продолжает шептать Дашка. Мама возится на кухне, и мне немного неловко, что мы шепчемся. Мама может подумать, что она нам мешает.
– С чего ты это взяла?
– Незамужних девушек принято хоронить в свадебном платье, – объясняет она. Я таращу на нее глаза, не в состоянии вымолвить и слова. – Типа, они невинны и попадают сразу на небо, как божьи невесты.
Ну и порядочки тут. Меня передергивает от жути.
– У вас так не делают? – удивляется и Даша.
Я качаю головой, а потом спохватываюсь: мне-то откуда знать. Я в жизни никого не хоронила.
До меня, наконец, доходит.
– И что, ты думаешь, Аринка заранее купила себе платье, чтоб ее в нем похоронили?
А что, похоже на Аринку. Она всегда говорила, что в любой непонятной ситуации главное – красиво выглядеть. А ситуация более чем непонятная. Внутри меня начинает клокотать тяжелый истерический смех – как будто обрушивется каменная лавина.
– А может, – робко говорю я, еще не до конца понимая, что за мысль пришла мне в голову, – это такой великодушный жест от… ее поклонника…
Даша бросает на меня цепкий взгляд:
– Какого поклонника?
Пожимаю плечами, надеясь, что выгляжу убедительно и правдоподобно. Господи, и какого черта я это брякнула?
– Ну, мало ли. У нее их много было. Какой-то несчастный, который мечтал об Аринке, узнав о ее смерти, решился на красивый жест.
– И ты даже примерно не знаешь, кто это может быть?
– Ой, куча народу, если честно! – отвечаю, пожалуй, слишком торопливо и глядя Даше прямо в глаза. – По Аринке пол-института с ума сходит!
И это правда.
– Ну что ж… Ладно. Спасибо неизвестному дарителю.
Дашка аккуратно складывает платье в коробку.
– Заберешь его? – удивляюсь я. Она смотрит вызывающе.
– Ты знаешь, сколько такое стоит? Штук двадцать. Думаешь, у нас есть лишние деньги?
Чуть раньше из кухни выглянула мама. Как раз, чтобы услышать последние Дашкины слова. Мы переглядываемся буквально полсекунды, но я успела понять, что она думает так же, как и я.
Наряжать умершую сестренку в свадебное платье, взявшееся неведомо откуда, ради экономии денег – это … пошло. Да, пошло, именно так сказала бы мама.
Уже на пороге Дашка спрашивает:
– А почему его принесли тебе?
Один из тех вопросов, на который у меня не было ответа. За последний день других мне вообще не задают.