Итоги подводить еще рано. Литература вся еще в начале поступательного движения. Но кое-какие начертания уже намечаются.
Когда схлынул поток скороспелых революционных рассказов, наметилось два основных пути: урбанический (городской), стремящийся к художественному оформлению рабочего класса, и деревенский, бытоописательный.
Опыт прошлого слишком велик, чтобы вновь повторять истины: жест рождает слово, слово - форму (стиль), форма предопределяет содержание. Задача писателя, заряженного определенным идеологическим содержанием, найти первооснову художественного произведения, то есть верный жест.
Вот этого как раз и нет за немногими исключениями в современной урбанической литературе: она идет не от жеста, вернее, жест взят не тот, не верный. И отсюда - неверный язык, стиль, чуждый пролетарскому читателю, сухая оголенность идеологии, общая надуманность всего произведения.
Недавно прочел деловое описание мастерской на заводе; оно начинается фразой: "Розовые пальцы рассвета обшаривали звонкую тишину токарной мастерской" и т. д. Откуда это? - подумалось мне. И вспомнил: "Фиолетовые руки на эмалевой стене полусонно чертят звуки в звонко звучной тишине" (Брюсов, девяностые годы).
Как это ни дико, - беллетристика заимствует язык у поэзии, да еще беллетристика с устремлением городским, производственным. Это все равно, как бы топить печь пламенными стихами Верхарна: - можно, но не следует.
Вместо сжатого, делового, активного, умного, живого языка, - каким он должен быть у современности, - берется орудие, не подходящее для производства. Стальной вал хотят обтачивать не резцом, а розой.
Лучше обстоит дело с деревенской литературой. Там есть такие мастера, как Пришвин, Шишков, Чапыгин, Соколов-Микитов. Очертания быта рельефнее и проще, чем в городе; заметнее контрасты и границы между новым и старым бытом; язык богаче, и нет оторванности между предметом и его словом.
Читатель в нашей крестьянской стране - пока что еще город. Деревня еще не читает художественной прозы. Деревенская литература пишется для города, и отсюда преобладание в ней описательной формы, ознакомительной. Деревенского романа еще нет. Он появится, когда появится коренной деревенский читатель литературы.
Два слова о революционной литературе. Невозможен более, непереносим какой-то - прочно установившийся - патологически половой подход к Революции, - "нутряной". Сокровищ Революции нельзя более разворовывать... Теплушки, вши, самогон, судорожное курение папирос, бабы, матерщина и прочее, и прочее, - все это было. Но это еще не революция. Это явления на ее поверхности, как багровые пятна и вздутые жилы на лице разгневанного человека.
Было бы плохо для писателя, если бы он стал описывать только красные пятна и вздутые жилы и стал бы уверять, что это и есть вся сущность разгневанного человека. А между тем, - увы, - это очень часто делается. Революцию одним "нутром" не понять и не охватить. Время начать изучать Революцию, - художнику стать историком и мыслителем. Задача огромная, что и говорить, на ней много народа сорвется, быть может, - но другой задачи у нас и быть не может, когда перед глазами, перед лицом - громада Революции, застилающая небо.
Отдельно, как на образцовые примеры художественной прозы, могу указать на фельетоны Ларисы Рейснер и Зинаиды Рихтер (о Китае).