Погрузился эшелон быстро: техника закреплена на платформах, личный состав обживает теплушки, быстрее норматива уложились, что не удивительно – не кто попало на фронт движется, а подготовленная ШИСБр[1].
Нет, конечно, «полностью законченная подготовка» – то, курад свидетель, состояние чисто сказочное, на практике не встречающееся. Но многое сделано, многое…
Подтянутый капитан неспешно шагал вдоль путей, возвращаясь от начальника станции. Откладывалось отправление эшелона по таинственным и сложным железнодорожным причинам. Ну, хоть толком сказали - «не раньше восьми». Есть некая определенность.
На этот раз следовал товарищ Васюк головным эшелоном бригады, поскольку спец-рота считалась лучшей и особо отдельной, с удвоенным разведывательным уклоном – кому как не ей первой прибывать, прояснять обстановку? Это было хорошо. Не очень хорошо было то, что не угадали, куда пошлют.
Серега одернул гимнастерку, поправил ремень – подползал к станции чей-то проходящий эшелон, незачем терять должный вид, дискредитировать штурмовые войска. Вообще-то товарищ Васюк был чист свежевыбритой физиономией и формой,и даже наглажен, что с ним случалось не так уж часто. В пути лоск живо собьется, но пока так.
Рота тоже «пока так»: боеготова, полноценна, оснащена и вооружена. Всего 102 человека: 83 рядовых бойца, 13 сержантов, 6 офицеров. Шесть грузовых машин, «виллис» и легкий броневик, 7 мотоциклов с колясками – все отлаженное, отрегулированное, только давай газуй. Естественно, управление роты, взвод саперов-мотоциклистов, моторизованный взвод саперов, взвод автоматчиков – эти орлы вместо положенного взвода собак-миноискателей, положенного стандартной моторизованной инженерно-разведывательной роте. К собакам лично товарищ Васюк относился глубоко положительно (в детстве очень хотелось барбоса иметь), но исходя из особых задач роты, собаководство было признано лишним, убрали. Еще имелось хозяйственное отделение, весьма нужное, без него никак. На вооружении роты состояли пистолеты-пулеметы, гранаты, два ручных пулемета.
Вот тут и начинались неприятности. Автоматы – это хорошо, удобно. Но слабовато. Товарищ Васюк пытался убедить в этом командование, но не преуспел: что по штату вооружения положено, то и имеешь. «Тебе и так два «ручника» дополнительно дали». Ладно, понятно, «положено». А со связью тогда какого хрена?! Из двух положенных радиостанций РБ в наличии имелась только одна, да и та… Почему радиосвязь неустойчиво работает, было не совсем понятно, возможно, радисты не самого высокого уровня. Вот есть в роте мастера на все руки, надежные люди, но именно по радиосвязи и сам комроты имел смутное понимание, да и все проверенные люди не очень соображали. Консультировался, допекал главного бригадного связиста, но тот и сам… «телефон и провод, Серый, гораздо надежнее, вот помяни мое слово…» Ладно, придет время, устраним пробелы и с радиосвязью, и с более тяжелым вооружением.
…Пыхтел и отдувался усталый паровоз, втягивая эшелон на запасной путь: понятно, водой и прочим заправляться будут. Тоже воинский, но эти, скорее, от фронта. Естественная смена: одни – туда, другие – обратно,так всегда будет…
Серега подумал, что засиделся в тылу. Заново привыкать к передовой придется, а это всегда сложно.
Вообще-то специальная рота, единственная из только что сформированной бригады, уже поучаствовала в боевой операции, пусть та операция была ограниченно боевой и, гм, специфической…
…— Товарищ капитан, срочно поднимайте личный состав! Два взвода…
Поднялись, загрузились с полным боекомплектом, на всякий случай «дегтярев» прихватили. Пока до места доехали, практически стемнело. Потом командной группой лезли по крапивным зарослям, шепотом ругались, «смершевец» показывал:
— Скорее всего, вон туда они будут уходить. Оцепите вдоль околицы с поворотом к оврагу. Главное, в овраг не дать уйти, там заросли густые. Шустрые сволочи, в Хорошево их взять пытались, так одного только подстрелили, остальные сдернули. Сейчас приказ однозначный – хотя бы двоих непременно живьем взять, должны языки развязать.
— Ясно. А сколько их там вообще может быть?
— Трое, может четверо. Если учуют, на вас побегут, прижмете огнем, мы скрутим. Только не подстрелите гадов раньше времени. И нас, кстати, тоже не побейте. Товарищ капитан, я тебя убедительно прошу. Поясни бойцам вдумчиво. Я сам воевал, знаю, как оно в пехоте – вали всех, кто на тебя бежит.
— Мы не пехота, мы штурмовые войска. Имеем соображение, будь спокоен, товарищ контрразведчик…
Серега еще раз прошел с взводными по позициям оцепления – бойцы лежали в траве, тихо, бдительно и сознательно. Из неприятностей пока имелась обильная роса – мокровато в траве.
Капитан Васюк вернулся к резерву, оставленному у машин. Уточнили план дополнительных действий, сигналов и маневров.
— Связь-то есть? – поинтересовался Васюк у сидящих у рации связистов.
— Есть, товарищ капитан, – радист тяжко вздохнул, – связь есть, но не безупречная.
Серега хмыкнул, отошел к машине. Янис сидел в открытой двери, автомат на коленях.
— Ты с этим-то не очень, – капитан Васюк постучал пальцем по автоматному диску. – Вообще не твое дело.
— Просто проверил оружие. А машины наготове, сразу подкатим, если что.
— Хорошо. Не особо нравятся мне настроения наших связистов. Нет в них уверенности, оттого и путаются.
— Так-то парни вроде ничего. Подобрать бы им опытного спеца, подучить.
— Золотые слова. Да где его взять-то, спеца? Я вон и снайперов не могу найти.
— Не все сразу. Не нервничай, товарищ капитан.
— Легко сказать. Прошлый раз, когда приказали «только живем брать!», мне чуть ноги не пообрывало.
— Э, выводы-то сделаны? Ты, кстати, комроты, навстречу минам и пальбе бежать – откровенно не твое дело.
— Вот умно сказал, Ян. Так внезапно и даже парадоксально. Как будто я не знаю, – Серега глянул на часы. – Сейчас начнут. Вот смершевец мне понравился. Из наших, фронтовик. Ладно, пойду.
Со связным успели дойти до оврага – отсюда до места действия было подальше, зато пустырь проглядывался как на ладони.
Луна светила «вполнакала», капитан Васюк обозревал в бинокль кусты и крапивные заросли. Наверное, строения когда-то стояли, развалились или выгорели, разрослось над ними, прямо джунгли какие-то амазонские, хорошо, что относительно низкорослые. Впрочем, если злодеи вздумают уходить ползком, фиг их рассмотришь, пока сами к тебе не выползут.
…Донесся едва слышный пистолетный выстрел, неясный крик… крику ответили лихорадочной пальбой – кто-то подряд пистолетный магазин высадил-опустошил.
Напряглись лежащие цепочкой автоматчики штурмового взвода:
— Спокойней, хлопцы, спокойнее, – негромко сказал капитан Васюк. – Не факт, что напрямую к нам выбегут. Наблюдаем…
Еще несколько пистолетных выстрелов. Луна как по заказу проглянула ярче. Э, да вот они, голубчики, драпают со всех ног…
Выглядело всё как на старинной гравюре. В смысле: сплошь черно-белое, и в мелких деталях не совсем понятное. Бежали через заросли четверо. Один явно отставал, трое – прям физкультурники. Но явно не фронтовые – рассыпаться даже не думают. Напрямую рвутся – к старому сараю, что ближе к проселку. Видимо, на скорость надеются, и на то, что контрразведка пришла их брать не особо большим числом.
Предпоследний бегущий обернулся – сверкнул огонек в руке, тут же в другой… шесть выстрелов. Ого, с двух рук бьет, прям ковбой какой-то книжно-киношный. Отставшего дружка прикрывает? Не, трое физкультурников дернули дальше не оглядываясь, плевать им на подельника. Наверное, последний хорек у них малознающий, «шестерка» какая-то.
Кого из гадов нужнее брать, смершевец, понятно не пояснил. У контрразведки и раньше привычка темнить имелась, а теперь «СМЕРТЬ ШПИОНАМ» – это же вообще сплошная тайна и многозначительность. Ладно, не наше дело.
Вон они – любители молчаливой таинственности – преследуют по зарослям, россыпью, как положено, все пятеро. Искры пистолетных выстрелов – это поверх голов, подгоняют беглецов, не дают опомниться. Это правильно. Снова хлопнуло: над пустырем взмыла ракета… Желтая. А вот это уже настораживает.
Серега подпрыгнул:
— Связной! Передать второму взводу: противник уходит группами!
Капитан Васюк дернулся бежать, лично руководить и командовать, но взял себя в руки. Не-не, прошло то время личной беготни. За всю роту отвечаем, наблюдаем, анализируем и делаем выводы.
Залегшие цепью у сарая штурмовики открыли огонь строго по сигналу. Внезапные очереди десятков автоматов, пулемет порядком оглушили. На пустыре мгновенно все попадали-попрятались – смершевцы тоже. Оно и понятно, огонь плотный. На миг стихло – донесся грозный, не особо разборчивый издали крик – это взводный лейтенант Рахимов орет, глотка у него луженая. Снова застучали несколько автоматов, пулемет вновь задолбил трассирующими – верно, попугиваем, убеждаем, верхушки крапивы не жалеем. Малопригодное в хозяйственном смысле растение…
Очереди стихли. На пустыре жалостливо закричали… подранили кого или просто под огнем обосрались?
…Вставали из крапивы фигуры, тянули вверх руки. Подбегали к ним смершевцы…
— Не расслабляться, наблюдать! – шепотом призвал капитан Васюк.
Новая стрельба вспыхнула мгновенно – теперь уже у самого склона оврага, шагах в двухстах. Но стихла тут же, только кто-то орал, хрипел, громким матом в кусты плевался. Метнулся к месту стычки капитан со связным…
Сидели бойцы на двоих лежащих гадах, руки с чувством выкручивали.
— Чуть бережнее! – призвал Серега. – Им еще лапы понадобятся, всякие там показания подписывать и прочее. Щукин, ты как? Ранен?
Боец, сидевший на траве, держался за шею и ошеломленно крутил головой:
— Нет, товарищ капитан, кажется, не ранен. Ушибло крепко. Они, суки, подобрались и как из-под земли сиганут, как бросятся. Не слышно же было ничего, наши палят вовсю. А тут эти как прыгнут! Я очередь поверх голов, а вот тот прямо в меня из нагана. В голову засадил, в грудь. Каска и железо спасло. Но я думал, башку оторвет. Хорошо, Егор на них прыгнул, а то бы точно ушли, суки этакие…
— И в овраге бы не ушли, – заверил капитан Васюк. – От нас не уйдешь! Но так оно проще, чего нам по тем крапивам бегать. Молодцы! Санитар наш где?
— Здесь я, товарищ капитан. Только Щукин не дает под кирасу залезть. Болезненно ему, – пояснил разглядывающий пленных санитар.
— Что значит «болезненно»?! Щукин, ты герой или куда? Теперь и спать в кирасе будешь? Снимай доспех, нужно осмотреть, может, у тебя ребра повреждены.
Повезло тогда роте, да и смершевцам – из потерь один слегка ошалевший Щукин, да и тот быстро в себя пришел. Контрразведчики намекали, что встречный огонь можно было вести и не столь плотный, но в целом были довольны. В общем, ничего так получилось, хотя еще дорабатывать и дорабатывать. Вот хотя бы с личной защитой…
Стальные кирасы, или официально – нагрудник СН-42. Новое вооружение, пусть и сугубо оборонительное, кого-то восхищавшее, кого-то раздражавшее. Как обычно, имелось в новой амуниции и положительное, и отрицательное. Немедля по получению тайком испытали – автоматную пулю с близкого расстояния нагрудник держал ограниченно – его бы толком проверить, со всех сторон, под углами обстрелять, настоящие испытания провести, но кто же позволит? Вмятины от пуль выправили, пробоину зашпаклевали и закрасили. В принципе, от части пуль и осколков нагрудник определенно прикроет. В остальном инженеры по доспехам многое не додумали. Во-первых, только три выпускаемых размера – это мало, подогнать кирасу по росту сложновато. Во-вторых, и в главных, – тяжелый, мешает движенью и натирает. Особенно на плечах, они прямо как нарочно жесткие, пыточные. В-третьих – лямки и крючки, и перетираются, и опять же неудобные в застегивании. В-четвертых, когда ползешь, загнутый край не дает полноценно вертеть головой, да еще землю норовит загрести – получается не стремительный штурмовой пластун, а черепаха какая-то, неуклюжая, кособокая, да еще со спины открытая. С частью проблем справились своими силами: заменили полотняные лямки кожаными ремнями, а вместо крючков поставили защелкивающиеся карабины – Янис у местной милиции по случаю выменял, у тех с довоенных времен имелся целый ящик карабинчиков. Но было понятно, что с кирасами еще много возни предстоит, да и вряд ли удастся довести доспех до идеала. С другой стороны, защищают же людей СН-42 – вот имелся в роте показательный пример, пусть и не фронтового размаха.
Боец ШИСБР
…Проплыли платформы с потрепанными грузовиками и повозками, с неким мятым таинственным оборудованием на разнообразных прицепах, с торчащими под выгоревшим брезентом баками и трубами – постирочно-санобрабатывающее вооружение следует. Эшелон встал, паровоз дал предупреждающий гудок. Из открытых дверей теплушек выглядывали засидевшиеся военнослужащие. О!
— Товарищ капитан, что за станция такая, Дибуны или Ямская? – бархатисто и с откровенной театральной томностью вопросили из теплушки.
— Что за станция, не знаю – засекречено тут всё,
Но уж точно мы на нашей, на советской стороне, – не замедлил со стихотворным ответом талантливый капитан Васюк.
Засмеялись. Девушки в вагоне были разные: пухленькие, щупленькие, симпатичненькие и средненькие, молодые и не очень. Но глянуть на них все равно было приятно.
— Ой, точно еще Союз? Намекали, что в Африку перебрасывают, союзников отстирывать, – приоткрыла завесу стратегических планов главного командования бойкая кудрявая красавица.
— Как в Африку?! А мы как же без вас?! – ужаснулся Серега.
— Так, это кто тут глупости болтает? Вальцова, у тебя отделение или клубная радиоточка? – осведомилась идущая вдоль состава майор.
Майор тоже была ничего себе. Конечно, уже серьезного майорского возраста, но этакая вся ладная, стройная, туго перехваченная ремнем с револьверной кобурой. Стрижена под мальчика, пилотка лихо сидит.
Капитан Васюк козырнул:
— Виноват, товарищ майор. Это я тут торчу, отвлекаю.
— А вы зачем торчите? Нас встречаете или всех подряд? – без особой агрессии, но с намеком уточнила майорша.
— От железнодорожного начальства следую. Загрузились, ждем локомотив. Начальник станции утверждает, что только после вас выпустит, после первоочередных, – грустно вздохнул, чуть-чуть долив в тон легкой зависти и восхищения, товарищ Васюк.
Майор усмехнулась, глянула на награды, меченую щеку и нашивки за ранения:
— Быстрый капитан, напористый. Разведка?
— Почти. Но чуть серьезнее род войск.
— О, серьезность сразу видна.
Серега улыбнулся:
— Маскируемся. В нужный момент, ого! Серьезнее нас никого нет.
Медленно шли вдоль состава, майор полезла за папиросами, гвардии капитан Васюк угостил из своего портсигара – битого, но залатанного.
Банно-прачечная командирша покачала головой:
— Твой? Карманный?
— Мой. Повезло. Ношу на счастье, дымить бросил, папиросы для хороших людей храню.
— Господи, капитан, тебе сколько лет? Ну что ты меня охмуряешь? Я же тебе практически в бабки гожусь.
— Вот чуть обижаете, – печально молвил Васюк. – Я ваш вид войск искренне уважаю. Сколько раз выручали - выходишь от вас свежий, чистый, хоть опять сразу в бой. Да как без вас? Ну никак. И какая же из вас бабка? Приятно с красивой дамой поговорить, и это без всяких задних мыслей. Ладно, понял, следовали, устали, личный состав изнывает. Пойду, не буду мешать.
Козырнул и четко повернулся через левое плечо.
— Ну вот, обиделся. Ладно, за папироску все равно спасибо, – сказали в спину.
— На здоровье. Бросали бы курить, товарищ майор. Табакокурение для любого возраста вредно, даже для цветущего, – не оглядываясь, сказал Серега.
Шагал по путям, улыбался выглядывающим из вагонов глазастым бойцам «чистового фронта». Нет, не обиделся на слова суровой майорши. С одной стороны, права она – у нее личный состав характерный, тут слабости допускать нельзя, звание обязывает, да и тот же возраст... С другой стороны… зачем боевому офицеру его возрастом в нос тыкать? Между прочим, возраст делу не помеха. Тем более, просто так беседовали, без игривостей. Но хороша майор. Это же в таких годах, а…
Тут Серега сбился с ноги – наблюдательницы в ближайшем вагоне засмеялись, но гвардии капитан замер на месте. Вспомнил. Вспомнил, где видел очень схожий идеальный овал лица, изгиб бровей и губ. Да, на фото люди чуть иные, искажает фотообъектив реальность. Но у товарища Васюка глаз-алмаз.
Круто развернулся, скорым шагом рванул назад. Майорша стояла у штабного вагона, разговаривала с какой-то крупнотелой блондинкой, смотрела на возвращающегося случайного знакомого с большим сомнением.
— Товарищ майор! Сугубо важное! На два слова! – заорал издали капитан Васюк.
Майор совершенно по-девчачьи дернула капризными губами, приподняла великолепную бровь. Но сделала шаг от вагона.
— Мне что, извиниться нужно, что ли? – спросила негромко.
— Да ну, фигня. Это, как бы сказать… – Серега еще раз глянул в лицо – нет, определенно такие же запоминающиеся глаза, необычайное сходство. – Э, извините за прямоту, товарищ майор. А вы ведь действительно бабуля?
У красавицы-майорши широко раскрылись глаза. Курад свидетель, некоторым такое большеглазие очень идет. Даже когда возмущаются.
…— Я в прямом, очень хорошем смысле, – поспешил уточнить Серега. – Внук Павел, известен как Пых, проживает с мамой в поселке Тыхау…
— А как это… – майор смерила наглеца изумленным взглядом, прямо с головы до пилотки оценила.
— Не-не, рост другой, человек тоже другой, – засмеялся очень довольный Васюк. – Я вашу дочь только на фото видел. Восхищался, но чисто по-товарищески, не подумайте чего лишнего. Янис – мой лучший друг.
— Ты Сергей, что ли? – недоверчиво уточнила майор. – Да как ты меня узнать-то мог?
— Ха, мы же в лиепайской спецсвязи начинали, глаз у меня верный. Вы же с Кирой – просто одно лицо. А вы, значит, про меня тоже слыхали?
— Как же, писала Кирка. Слушай, а получается, Янис тоже здесь?
— А как же! В моей же роте. Сейчас крепеж машин на платформе проверяет. Мигом приведу!
Серега рванул вдоль эшелона, ноги немедля напомнили, что они уже не те, не школьные, а поработавшие, битые. Но притормаживать было никак нельзя. Это же такой удивительный случай! Но война приучает человека к любым случайностям, пусть и к самым необыкновенным.
Вылетел гвардии капитан Васюк к своему эшелону, сходу заорал командное:
— Выру сюда! Срочно! Бегом!
Закричали, передавая, вдоль вагонов. Спрыгнул с платформы Янис, встревоженно вытирая ветошью руки. Серега яростно замахал рукой. Ну, Янис догадливый, живо побежал навстречу.
— Давай-давай-давай! Не боись, счастливый случай!
— Э, что такое?
— Теща твоя. На соседнем пути. Со своим воинством. Но сейчас их отправят.
— Ой! – Янис споткнулся. – Она?!
— Да шикарная тетенька, что ты трусишь? Живей, уйдет.
Предупреждающе загудел паровоз на соседних путях.
Едва проскочили до конца своего эшелона, как лязгнул, тронулся банно-прачечный.
— Ничего, хоть издали глянете, – Серый поспешно поправил на друге пилотку, одернул ремень, отягощенный инструментальным подсумком.
…Постукивая колесами, набирал скорость банно-прачечный, улыбались, махали девчонки из вагонов, выглядывали головы из штабного.
— Честь отдай, честь! – зашипел Серега.
Вскинули ладони к головным уборам, резко и изящно, как учил когда-то командир Василек.
Проследовало санитарное и семейное начальство. Серега улыбался, а незнакомые родичи глянули друг на друга с некоторым ужасом и любопытством – уж очень внезапно все получилось, тут можно понять. Уже проехал вагон, как высунулась-свесилась майор еще дальше, погрозила пальцем и прокричала:
— Чтоб живы были!
— Так точно! – немедленно завопил Серега.
Уходил эшелон, прокатили платформы со смертельным для грязи и педикулеза вооружением, помахала с последней платформы часовая с здоровенной, совсем не по росту винтовкой.
— Вот! Познакомились. Удачный, своевременный случай. А ты все «как оно после войны будет, мама там сурова». Вот так оно и будет. В смысле, уже и есть, – засмеялся Серега.
— Уф! – Янис присел на корточки, вытер лицо пилоткой. – Нельзя же так сразу.
— Вот-вот, и она сейчас едет, глаза закатывает, и думает «нельзя же было так сразу». А современная жизнь, она такая – стремительная. Кругом техника, машины, поезда, самолеты, мгновенно всё. Между прочим, твоя теща вообразила, что я к ней куртуазно подкатываю. Но я сразу почуял – не тот случай. У меня на такие вещи чутье!
— Э, Серый, ну какое у тебя чутье на тёщ? У тебя по этой части само идет.
— Я про чутье на удивительные случаи говорю. Так-то чего мне жаловаться. Мне тетя Эльзе с первого взгляда понравилась. И готовит она, помнится, вкусно. Отец у Анитки тоже хороший был мужик, эх… – Серега сел на теплый рельс. – А ведь теперь нам непременно нужно живыми остаться. Слышь, Ян? Если что, твоя теща и на том свете найдет, душу вытрясет. Я ее партийный характер понимаю.
— Что теща… вот Кира. Там характер. Кстати, Анитка тоже не особо восковая, мягкая.
— Да к чему нам восковые и кружевные? Мы и сами уже крепкие, легированные. Ладно, пошли к роте.
Выгрузилась бригада, поступила в распоряжение начальника инженерных войск Юго-Западного фронта. Придали батальоны и роты ШИСБр гвардейским армиям[2] – что было очень знакомо капитану Васюку. А местность была знакома сержанту Выру – почти здесь из окружения выходил.
Обеспечивали штурмовые саперы наступление гвардейцев на правый берег знаменитой реки Северский Донец. Где-то чуть севернее имелся ориентиром город Изюм, а впереди были Красный Оскол и Лобаневка, инженерные разведки, разграждение минных полей, форсирование водных преград, уничтожение дотов и дзотов, все под огнем поганого и упорного противника.
***
Высота глаз не радовала: хотя и пологая, но с неприятным, уходящим в болотистую долинку «языком». У подножья высоты противотанковый ров и первая линия немецкой траншеи. Выше недурно обустроенные и замаскированные ходы сообщения. По левому скату наша артиллерия лупила точнее: фортификацию частично вскрыли и разрушили, торчат бревна-жерди, «колючку» на кольях порвало. Понятно, что фрицы на обратном скате зарылись куда солиднее, но снимки авиафоторазведки так себе – истолкованы и расчерчены в штабах довольно тщательно, но частью наугад, а на карту всё перенесено уже почти условно..
Гвардии капитан Васюк отошел от стереотрубы и глянул невооруженным глазом – панорама стала шире, очевиднее.
— Ну что, капитан? Задача ясна? – спросил, нетерпеливо морщась, комполка.
— Минуту, товарищ, подполковник. Сейчас проверим. Мы же саперы, у нас все цифры в голове не удержишь, – Васюк открыл блокнот, принялся водить карандашом по столбцам цифр в табличках. Показуха чистой воды. А что делать? Про немцев далеко не все понятно, там только бой покажет, поскольку разведка уже сделала все, что могла. Про план атаки, выстроенный комполка, куда понятнее – приданную роту штурмовиков на острие удара, недаром же их полку придали, за саперами и оба батальона атакуют, один высоту, другой по флангу. Ну, потери, как без них…
— Готов. Слушаю, товарищ подполковник…
Предсказуемо, да иначе и быть не могло.
…— Атакуете по левому скату, за вами второй батальон. Как зацепитесь, первый батальон подтягивается по правому флангу. Танки перейдут ров, поддержат огнем.
Танки вряд ли сходу перейдут ров – полковые саперы малочисленны и слабоваты, быстро проходы-проезды не создадут. Был бы здесь полноценный саперно-штурмовой батальон, мгновенно бы ров похерили, технику пропустили. Но здесь только одна штурмовая рота, да и та с иным упором.
…— Все ясно, капитан? Вот комбат-два, он сразу за вами поднимается, поддерживает.
Комбат как комбат – имеет орден, имеет спокойствие. Постарше Сереги, но товарищ Васюк вполне мог бы быть на его месте. И логика комбата понята – свои бойцы ему дороже, что тут скажешь, дело естественное.
— Задача ясна, товарищ подполковник. Выполним, вопросов нет. Есть одно предложение. Тактическое, но оно может иметь смысл. После занятия первой траншеи, стрелковый батальон поднимается первым.
Товарищи офицеры разом челюстями задвигали, сейчас дело на ор пойдет.
— А вы, этакие панцирные и штурмовые, значит, вторым эшелоном пойдете? – начал нагнетать комполка.
— Мы штурмовые, мы идем первыми. Батальон поднимается, имитирует атаку, но как только немцы переносят минометный огонь на левый скат, батальон ложится. Штурмовая рота идет в лоб. С задачей успеть до обратного переноса огня.
Молчат.
Потом комбат-три – они остаются в резерве – уточняет:
— Что, так прямо и в лоб?
— Это короче. И мы панцирные, тяжелые, – объясняет капитан Васюк.
— Капитан, твои не встанут, это прямо на пулеметы, – бормочет начальник штаба.
— Встанут, я ручаюсь. Главное, иметь отвлекающий маневр, – Серега смотрит на комбата-два: — А твои как? Им дважды вставать придется. Первый раз на пробу, а второй-то всерьез. И второй всегда сложнее. Но на высоте нам без своевременной поддержки хреново придется.
Комбат-два пожимает плечами:
— Поддержим в срок. Но кто у тебя останется, чтобы за вершину цепляться?
— Останутся. Мои смогут, – заверяет капитан Васюк.
Промелькнувшее выражение на остролицем лице комбата-«два» говорит о многом – тяжело его стрелки встают. Серега и сам видел: рыхловаты пехотные роты, даже не числом – пополнили их недавно, но именно что недавно, еще нет опыта и лично-коллективного понимания. Ну тут уж ничего не поделаешь. Всё «по возможности», как говорят штабные, неглупые люди.
Исходные позиции заняты, летняя ночь коротка, и 9:00 утра кажутся уже глубоким днем. И артподготовка – уже третья – тоже коротка. И сигнальная ракета на солнце едва заметна.
— Пошли. Бодрей!
Танков, как и артиллерийской поддержки, не особо много, но они есть. «Тридцатьчетверки», пехота следом, штурмовики даже на взгляд заметно отличаются – в кирасах лишь треть бойцов, но все нагружены-навьючены поплотнее.
Бежит товарищ Васюк по негустой траве, оценивает спины своих – ничего так, пока уверенно идут, а что скорость средненькая, то понятно, то простительно…
Немецкий минометный огонь пока терпим. Рвутся мины, но сопротивление первой немецкой траншеи невысоко – драпает фрицевское боевое охранение, угадывается движение в ходах сообщения…
Прыгают бойцы в траншею. Финиш… но промежуточный.
— Шире! Разошлись, разобрались!
И все же немецкие траншеи пахнут как-то иначе. Сравнить трудно, но есть такое дело. Чуждо пахнут.
Траншея пуста, даже хлама не очень много. Никаких трупов. Предсказуемо. Удрали своевременно. А вот высота впереди – отсюда – от подножья – прямо гора какая-то. Не Эльбрус, конечно, но смотреть страшновато.
Капитан Васюк идет по траншее, громко оповещая:
— Вот, товарищи, перед нами гора Эльбрус, одна из знаменитейших и красивейших вершин Советского Союза! Чудное место! Воздух, чуете какой? А пейзажи?! Сейчас забежим на верхушку: налево будут альпийские луга. Коровки недоенные, бубенчики, и эти… девушки-пастушки в шляпочках. Направо – пляж. Там без шляпочек, но тоже недоенные. И кипарисы у тропинок, кипарисы… Кто не знает, кипарисы – это елки такие, неколючие, уютные…
Бойцы ржут, утирают пот. По солнцу и распаренности впереди скорее Крым, там, кстати, и кипарисы. Или нет там кипарисов? Но то и не принципиально.
— А что со связью? – без особой надежды интересуется комроты.
— Есть пока. Устойчивая, – рапортует радист, но в голосе его нехорошее предчувствие.
Наша артиллерия повторяет огневой налет. Это по плану. От немцев постреливают пулеметы, но то так… примеряются. Капитан Васюк в последний раз уточняет направление атаки со взводными, отсылает к взводам. Пока потерь нет. Но будут.
Бинокль приближает склон. Воронка, бруствер, травка на нем напихана слишком равномерно, но прижилась, растет маскировка.
— Что думаешь, Тарасов, имеет ботаническая растительность, которая кустики-деревья-травка, личную сознательность или совсем аполитична? – спрашивает Сергей, не отрываясь от бинокля.
Ротный резерв перекуривает, расположившись рядом с КП.
— Полагаю, от типа ботаники зависит, – вдумчиво говорит сержант Тарасов. – Вот клен определенно сознателен, или например – крапива, та вообще хитроумна. Пырей – туповат, ива – слабовольна, она кому угодно тенек даст. Сознательнее всего – дуб. Мы в отряде как-то эсесмана вешали, так дуб ветвь так и подставлял. Хоть на том суку, хоть на этом. Ненавидит фрицев.
Рассудителен Тарасов, успел в партизанах повоевать. Староват для штурмовой роты, но как без таких опытных людей?
Серега все чаще поглядывает на левый фланг, старается думать об отвлеченном. Был бы жив отец, наверное, тоже в звании был бы. Возраст как у Тарасова, но имел образование, ушел бы в 41-м командиром, как же иначе. Майором был бы уже. Определенно, майором. И какие-нибудь горно-стрелковые части, они по его профессии…
Вот же… ну что они возятся?! Артналет уже кончился, бойцы остынут.
Пехота зашевелилась, неравномерно полезла из траншеи, крик жиденький: то ли «ура», то ли «банзай!» или вообще нехорошее «про маму» – и со ста метров толком не расслышишь.
Немцы немедля огонь открыли, засвистели мины… но тоже так… вполсилы, словно знают, что обман с атакой. Но все же бьют. И ждать больше нечего.
— Давай дымы! – кричит комроты.
Летят из траншеи дымовые шашки, начинает клубиться дым.
— Ро-ооо-та! В атаку! Вперед! – рвет глотку капитан Васюк.
Вот он – момент пехотно-саперно-штурмовой истины. По сути, от того, как встанут, как начнут, зависит почти все.
Выбирается в пелену дымовой завесы саперно-штурмовая, остающаяся резервная группа помогает товарищам: даже по довольно аккуратным немецким ступенькам выбраться наверх в массивном нагруднике, с навешанным снаряжением и боеприпасами не так легко.
И усидеть в траншее легкому, злящемуся капитану Васюку очень сложно. Кираса, автомат, запасной диск, пара гранат и пистолет – вот и все. И ноги не болят, кажется, взлететь на бруствер одним вздохом способен. Но нельзя, нельзя, гвардии ротный не штурмовик…
А хорошо идут бойцы сквозь прорывы дымов – тяжести на плечах будто нет, колебаний нет, не люди – танки двуногие, неяркие, смутные, с лопатами, «кошками», ящиками и мешками за спиной, но ведь прямо танки. Кажется, даже дымная пелена перед ними расступается.
Не цепью, рассредоточенными группами, швыряя вперед новые дымы, но угадывается кто с кем, и узнает их всех ротный даже по навьюченным спинам, даже в химическом тумане фамилию каждого назовет. Хорошо идут, уверенно! И ведь как заговоренные…
Падает кто-то. Немецкий огонь становится плотнее. Но должны успеть штурмовики. Все ж как-то подрастеряны фрицы. На ходу одновременно взмахивают руками – это Эшвин и Хатубов из его группы, бойцы падают – рвутся гранаты в ходе сообщения – и вскакивают штурмовики. Верно – только вперед, каждая секунда важна…
Лупит пулемет с фланга – нервно, но длинно, скороговоркой. Дзот отсечный, не разглядели, прошляпили.
— Тарасов, дзот видишь?!
— Сделаем.
Группа без лишних слов лезет из траншеи. Им помогают остающиеся, комроты и сам упирается каской в зад бойца – подсаживает-выпихивает вверх.
Бегут в оседающий дым не оглядываясь. Верно, чуть правее, во фланг гаду заходить.
Опаздывает Тарасов. С дзотом уже кончили – две группы сразу повернули к пулемету, одна так и вообще удачно, сразу почти с тыла оказалась. До подрывных зарядов дело не дошло, характерные удары – противотанковыми гранатами кончили.
А впереди уже заходились автоматы – уже на вершине наши, за траншею бьются, на обратный склон уходят. Хорош ждать.
— Вперед, братва!
Угол срезали поверху, а дальше по ходу сообщения – он уже проверен – группа Нурина должна на мины проход проверить.
Развеивается наверху дым, но еще дерет горло. Пробегая по ходу сообщения – хорошему, обшитому досками, с частыми зигзагами – Серега мельком глядит на часы. Встали, что ли? Не может быть, чтобы так быстро. А, хрен с ним, потом время пересчитаем.
Дохлый фриц, пулеметная площадка, блиндажи, ефрейтор Харин разглядывает трофейный фонарь.
— Никола, да ты нашел время! – рычит капитан Васюк.
— Так оставили меня. Тут, говорят, стой, страхуй…
— Так чего именно на последний слог напираешь? Не это самое, а наблюдай…
…Немецкое «эн-пэ», стереотруба, хорошо, ценность… дальше… Ой-ой, сколько понакопано…
Обратный склон густо изрыт: блиндажи, пулеметные гнезда, минометные позиции, и ходы, ходы, ходы… словно головоломка какая-то. Но то на первый взгляд, а так ясненько… На аэрофотоснимках все совершенно иначе выглядело, фигня, а не снимок, нужно будет доложить. Но потом…
Серега бежит по ходу сообщения, придерживая на груди автомат. Связные следом, автоматными стволами в разные стороны – всяко может быть, и сюрпризы тоже. Ага, фрицев здесь погуще, перескакивать приходится, попали под огонь, когда тикали...
— Севрюк, где второй взвод?
— Тама, тама…
— Федя, ты штурмовой сапер или свинопас? Тебе же за такой рапорт медаль вообще не дадут. Что за смутное «тама-тама»?
— Ох, подзадохся, малость, тваркапитан.
— Так вздохни поглубже, и соберись с мыслями. Вон ленту подними, положи наверх – пригодится нам.
Лента точно пригодится – взяты исправные немецкие пулеметы. Захвачены легкие минометы и двое пленных. Второй взвод не слишком увлекся, не зарвался, вовремя остановились, притормозили. Хорошо, пока хорошо.
Рота, только что плотно атаковавшая, единая даже в группах, даже многочисленная, словно растворилась на немецкой позиции. Сколько же фрицев здесь сидело? Ладно, эти подсчеты тоже потом. Уже постреливают пулеметы издали – пытается опомниться противник, и артобстрел нарастает. Саперы-штурмовики осваивают траншеи и пулеметные гнезда, капитан Васюк не столько командует, сколько пытается собрать воедино, осмыслить новое, и внезапное, и ожидаемое.
Стрелкового батальона до сих пор нет. Не подошел. Немецкие снаряды ложатся на левом скате, это по нашей пехоте, но не то чтобы густо. Что там пройти-то? Плохо.
Взводные определились – потери: один убитый, трое раненых, двое пропавших без вести. Тоже плохо. Потери небольшие, все же это высота – пусть не Эверест, но приличная, фрицы на нее надеялись. Но есть у нас пропавшие без вести.
— Как же так, Тема?
Взводный-один, крепкий, но нескладный лейтенант, разводит руками:
— Шли, вроде, и вот… Они же даже не на фланге были. Не найдем.
— Это так себе, товарищи. Недосматриваем мы. Ладно, закрепляемся. КП – там будет.
Радиосвязь есть, но почему-то только со штабом родной бригады. Те имеют связь с полком, а напрямую – фигушки. Но пехота все-таки подтянулась. Стрелковый комбат-два ранен, его заменил юный лейтенант.
— Что, не вставали ваши? – спрашивает капитан Васюк.
— Бил немец прямо перед нами, пришлось перегруппировываться, – уклончиво поясняет лейтенант.
Молодец, далеко пойдет, если жив будет.
— Честь мундира и родного батальона, да, товарищ лейтенант? Понимаю. Занимайте позиции, фрицы долгой передышки не дают.
Появляется прямая связь – телефонная. Протянули провод, связисты у них ничего так, шустрые. Комполка на проводе:
— Молодцы твои, Васюк! Прямо на загляденье шли. Быстрые, черти! Не ожидал. Доложу в дивизию, непременно доложу.
— Спасибо. А где «коробочки»? Немцы контратаковать готовятся.
— Ров же. Не прошли к вам, в резерве будут.
— Ясно. А артиллерия? У меня же из ПТО только гранаты.
— Будет ПТО. По мере возможности сразу направим. И всецело поддержим артдивизионом. Ты это, Васюк… опытный. Там у меня батальон лейтенант принял, он толковый, но если что, помоги советом. Ты же воевать умеешь…
Вслух материться командир отдельной специальной саперно-штурмовой роты не имеет права. Даже когда очень хочется. В бою – иное дело. Да, придется подождать.
Гвардии капитан Васюк в сердцах плюет в угол блиндажа – в лучших замоскворецких традициях попадает прямо в середку немецкой каски. Взводные, стрелковый комбат-мальчишка, телефонисты смотрят с большим уважением.
— Значит, так. Всемерная поддержка нам будет оказана, но попозже. Сейчас на собственные силы опираемся. Комбат, у тебя бронебойщиков сколько?
Силы есть. Стрелки, обжившись в траншеях, чувствуют себя поувереннее, у них и ПТР, и штатные станковые пулеметы. Вот минометов мало. Но штурмовики-саперы уже повозились перед позицией – установлены мины. В минном деле товарищ Васюк разбирается поверхностно, но в роте по этому делу специалистов изрядно. Собственно, именно мины и саперные работы – основной профиль штурмовых саперов, отдельная рота насчет этого слегка «недоношенная». Впрочем, Серега над этим уже размышлял, курад с ней, со штатной организацией, на войне идеала не бывает.
Немцы вошкаются долго, и контратака начинается только во второй половине дня. Подготовлена так себе. Наш артдивизион довольно прилично ведет заградительный огонь, по правому флангу фрицы лезут упорнее, но пулеметный огонь с высоты плотен – отходит враг.
— Отводи из траншей лишних, – советует капитан Васюк. – Долбить артиллерией начнут. Только чтоб и вернуться твои скоро могли, не путались.
— А если немцы сходу атакуют? – сомневается комбат.
— Успеем вернуть бойцов. Ну, мои точно успеют. А ты думай, объясняй.
Начинается обстрел. Нудный, изматывающий, на башку действующий. Атаковать, видимо, уже в темноте начнут.
Блиндаж, вполне добротный, вздрагивает, сыпется пыль, скромную жратву приходится накрыть немецкой газеткой.
— Фюрер самоотверженно прикрывает пайку Красной Армии собственным арийским задом, – Серега указывает на фото. – Но это ему ничуть не поможет. Дождется нас, гадина. Кстати, что там нынче в училищах? План штурма Берлина еще не изучают?
— Нам по Берлину не давали, – признается стрелковый комбат.
— Вот напрасно. Что тут осталось-то до Берлина? Изучить улицы, проверить план метро, фонтаны-театры. А чего мы сейчас ждем-то? С чем консерва?
Салфетку-газетку снимают: консервы в основном «местные», трофейные, среди них гордо возвышается изрядная банка отечественной тушенки. Хлеба маловато. Зато есть бутылка чего-то спиртного, видимо, вина, но наклейку никто прочитать не может – не немецкий, а вообще непонятно что за язык-диалект. На офицерский нос напитка получается «по наперстку».
— Годно – комментирует капитан Васюк. – Наверное, венгерское, полусухое.
— И откуда ты, товарищ ротный, все знаешь? – удивляется взводный-один. – Я вот только горилку и медовуху четко определяю.
— Товарища капитана дурным привычкам невеста учит. Ой! – едва не падает от пинка с табурета взводный-два.
— Сёма, ты меня знаешь, я всегда дотянусь, – напоминает гвардии капитан. – Не трожь мою Анитку, у нее на глупости времени нет, она практически отличница.
Немцы все кладут снаряды, давят на психику. Но несмотря на обстрел, по наступлению темноты прибывает ротный ужин. Всё горячее, отличные новые термоса – гордость отдельной роты.
…— Рад тебя видеть, но какого курада? – ворчит капитан. – Ты что, старшина, чтоб каши таскать?
— Кто-то же должен идти с харчем.
— Кто-то должен за транспортом приглядывать. Как, между прочим, было приказано, – намекает товарищ капитан.
— Вернемся, куда они, автомобили, денутся, Мишка присмотрит, он подраненный. Есть что по моей части?
Янис, склонившись под лампой, ковыряется с бастующим трофейным пулеметом, а командир роты пихает в себя кашу с салом и невнятно ворчит. Ухают и ухают по высоте немецкие 105-миллиметровые, ветерок с Донца меланхолично уносит дым…
Тогда отбились. Контратаки шли одна за другой, но противник заботливо приготовил высоту к круговой обороне, и это было удачное обстоятельство. Поначалу нервничали стрелки, на тыл поглядывали, но удерживал их лейтенант-комбат, ободрял, прогуливаясь по траншеям, разговорчивый штурмовой капитан Васюк, цементировали оборону стойкие саперы-автоматчики. Лез и снова отходил немец. Со второй половины дня поактивнее начали помогать наши танки, взобрались на высоту и закопались «сорокапятки». В общем, прилично повоевали.
И потом прилично воевали. Все перебрасывали и перебрасывали бригаду по фронтам, южнее оказались[3].
Город, полный садов, штурм, бесконечная невысокая застройка, дворы и сады, полные голых октябрьских персиков и черешен, контратаки немецкой пехоты и танков. Саперы перебрасывали-переставляли мины с улочки на улочку, создавали очередные заслоны, заворачивали противника. Змеились сквозь дворики и курятники траншеи, в изобилии накопанные немцами, пробивались по ним штурмовые саперы. Ухал совсем рядом фрицевский танк, кидали в него через дом бутылки КС и термитные шары, все попасть не могли. Горели и дымили бесчисленные сарайчики, чинились под рокот пулеметных очередей «тридцатьчетверки» поддержки, хлопал миномет, а саперы проламывали очередной забор. Вот сколько заборов и оград в том городе было – это же просто уму недостижимо.
И дальше перебрасывались и тасовались батальоны и роты ШИСБр, теряли штаб, находили, собирались и вновь переезжали, передыхая от боев, но не от боевой работы. Нет штурма – есть мосты, дороги, снятие вражеских минных полей и постановка своих – всё это ваше. Батальоны рыли, ровняли, копали-пилили, сколачивали, переправляли войска. Ну, отдельная рота капитана Васюка, под те нужные работы не очень подходящая, занималась охраной и прикрытием. Ну и иные случались задачи, узкие, чаще негромкие и без стрельбы, но нуждающиеся в надежной страховке автоматом и зорким саперно-штурмовым глазом. Если имелась рядом отдельная рота ШИСБр, контрразведка привлекала без колебаний – всегда исправный транспорт, проверенные люди, ответственный и умный командир.
Опять зима на исходе, и другой фланг огромного фронта. Участвовали в прорыве, понесли чувствительные потери, встали на отдых и пополнение. «Пробил» товарищ Васюк начальство – уже и официально включили в штат два немецких полугусеничных бронетранспортера, три трофейные машины, мотоциклы – пробивать пришлось на самом высоком уровне – через начальника инженерных войск фронта, но и там рота имела определенную репутацию, да и тихое, но веское слово поддержки СМЕРШа кое-что значило. Все чаще привлекалась рота к отдельным специфическим заданиям – мобильность позволяла, подбор личного состава тоже. Чего греха таить, ждал товарищ Васюк смены звездочек на погонах – пора, определенно пора красивое, но мелковатое созвездие сменить на скромную, единственную, но крупненькую майорскую звездочку.
Не, пока не давали звание. Ну и хрен с ним, иные награды нашли героев – это про всю роту, конечно. В отношении медалей-орденов стало начальство куда пощедрее. Яниса догнала медаль «За оборону Сталинграда»[4], а за Мелитополь получил «За отвагу» и звание «старший сержант». Не имевший привычки выпячивать личные заслуги, но цену себе знающий, капитан Васюк заимел достойный орден «Красного знамени». Э, тут вообще тот редкий случай, когда спросили, что капитан предпочитает: две награды пожиже, или одну серьезную? Чего там выбирать – уж давно был Сергей Аркадьевич человеком серьезным, научившимся с начальством правильно разговаривать и в лоб не переть, идя глубоким обходным маневром. Прав был первый командир «Линды-2» – наличие правильно составленной бумаги и точных устных формулировок берет почти любые твердыни, весьма экономя взрывчатку и нервы. И – что и намного важнее – потери личного состава в таком маневрировании оказываются куда поменьше.
Окно связные протерли – пусть и посередке, но белый свет виден. Брился капитан Васюк, вспоминал былое и личное, поглядывал в окно. На сером подтаявшем снегу стояла такая же бело-серая, в пообтертой зимней краске техника, наводили порядок бойцы. Скоро перекрашивать нужно будет. Ротный зампотех и Янис уже озадачились, изыскивают хорошие кисти, трафареты заготавливают. Дело не такое простое: во-первых, трофейную технику нужно обозначать широкими и заметными звездами – иной раз так и норовят всякие заполошенные личности с воплем «Немцы! Немцы!» огонь открыть. Угу, то бдительность… Во-вторых, есть в роте традиции.
Белая буква «Л» на замурзанном борту бронетранспортера выглядела частью камуфляжа, хотя крупную литеру заботливо обвели по контуру. Да, не парадный вид, ну, так и миновали праздники, отмечен день Красной Армии, вот они, будни ближнего тыла…
Тщательно скобля бритвой подбородок, товарищ Васюк решил подумать о насущных воинских делах чуть попозже. Лучше пока о приятном. В декабре были в штабе корпуса, удачно подвернулся фотограф, снялись вдвоем с Янисом. Отлично получились. Ян еще цеплять кобуру с «парабеллумом» не хотел, чудак-человек. «Чужой пистолет, это ж не театр», э, чужих «парабеллов» в природе не бывает, бывают еще не затрофеенные. Нужно будет ему, кстати, что-то приличное на пояс повесить, отдельная рота и вдруг с «наганом» – немножко позорит.
Отослали фото в отдаленные, но родные уголки Родины. Очень скоро Москва нанесла ответный удар – с оказией передали пятизвездочную бутылочку и семейное фото. Вот тут пробило товарища Васюка, прямо навылет, бронебойно-зажигательной с трассером. Даже двумя.
Сидели нижним ярусом Дайна и Анна. Одна с чинным бантом, другая в грозно нахлобученной буденовке – давно изучен фамильный комод Васюков, изыскан отцовский замечательный армейский головной убор. Это верно, такие вещи должны состоять на службе, а не кормить моль в бельевых ящиках. А ведь какими разными сестрицы растут, вот даже интересно, как оно дальше пойдет.
Стояла за стульями, обнимая старших женщин, Анитка. Смотрела в объектив с некоторым вызовом – вот такая я, почти совсем взрослая. Э, и возразить на это почти и нечего.
Сидела тетя Ира в форме, без знаков различия, зато подогнанной и отглаженной. Улыбалась тетя Эльзе – принаряженная и веселая. И мама… Мама, вырвавшаяся, не очень официально, на сутки в Москву…
Капитан Васюк опустил бритву и поразглядывал грузовик. Разбитую фару «мерседесу» поменяли, впихнули от чего-то другого – казалось, подмигивает разноглазая машина. Не особо весело, но с пониманием.
Вот нет ничего веселого в течении времени. Помнилась мама совсем другой, довоенной, и до… гм… московской она помнилась. Эх, жизнь. Много в ней всего сложного и трудного. Но улыбается и жизнь, и мама, хотя впереди еще ого, сколько всего непростого до Победы, да и после.
«Я бы тебя, Серый, точно не узнала. Откуда вдруг командир? Мальчишкой помню, почему-то даже больше как дошколенка…»
Узнала бы, конечно. Своих всегда узнают.
Капитан Васюк вздохнул, осмотрел бритву, подмылил харю и занялся сложным бритьем подносья. Но пришлось снова притормозить, поскольку резаться абсолютно не хотелось, а мысли мешали точности.
Анитка, да… Нет, видимо, уже Анита.
…— Симпатичная стала какая, – сказал Янис, разглядывая фотографию. – И когда успела? Уведут ее у тебя, Серый.
— Это кто?! И как?!
— Не ори. Я не про сейчас, а про какое-то потом. Про послевоенное. Личная жизнь, это же не только письма и поцелуи. Это ведь каждый день. Вы еще не пробовали. А ты дубоватым бываешь. Э, не то что бываешь, но порой склонен.
— Где это я склонен? Нет, склонен, конечно, я не спорю. Но где мне тонкости чувств было учиться? В школьное время одно баловство, потом вот вы вокруг – сплошь в портянках и лопатах.
— Понятное дело. Я и говорю – сложно. Девушка, она как граната – если ты взвел – то или держи нежно и крепко, или бросай. Там чеку на место вставить практически невозможно.
Серега фыркнул:
— Я не собираюсь Анитку куда-то зашвыривать. Девушки – не гранаты. Упрощаешь ты, Ян.
— Это для наглядности. И для наглядной демонстрации серьезности ситуации. Ты бы ей написал что-то этакое… личное. А то я знаю, как ты пишешь…
— Откуда ты знаешь? Ты чуткий, в письма не заглядываешь.
— Куда там заглядывать? У тебя там «живы-здоровы», тонкий топографический намек где воюем, и что-то смешное. Не так?
— Ну… Так. Я не умею про личное писать, да еще когда кто-то посторонний это может прочитать.
— Анитка же умеет. У нее здорово получается, – напомнил Ян.
— Сравнил тоже. У нее литературный талант. А у меня – вон, – казенно-солдатские формулировки, – Серега кивнул на «тактические» блокноты и ротные рапорты.
— Э… – друг махнул рукой. – Кого дуришь? Всё ты можешь. Боишься чуть, вот и всё.
Поразмыслил товарищ капитан, и написал кратко, но как есть: про ошеломляющую симпатичность на фото, и про своё «немножко страшно». Отправил, и сразу начал мучиться – не слишком ли коротко и сухо вышло? Все-таки нужно как-то поэтичнее, глубже, продуманнее о таком писать. Ну, особенно мучиться было некогда – сдернули бригаду, кинули в дело.
Ответное письмо догнало нескоро – другому фронту ШИСБр придали, снова стучали колесами эшелоны, теперь на север, разгрузка, марш, да потом отдельная ротная операция с рывком еще на сотню с гаком километров.
Писала Анитка про московские новости, про то, как в клуб «Красный текстильщик» с сестричками ходила, а в конце краткое и ясное: «дурак!». И этак эффектно, проникновенно, с таким чувством и наклоном почерка та резолюция была выведена, что Серега не выдержал, пошел, вытащил старшего сержанта Выру из-под машины и показал письмо.
— Судя по всему, у вас полное взаимопонимание, – констатировал Янис, согревая ладони у печки. – Улыбаешься, вот точно, как она и написала.
Капитан Васюк глянул в стоящее на подоконнике зеркальце. А ведь прав был Ян – улыбка насквозь дурацкая. Вот еще увидит кто-то ненужный.
Добриться все ж успел, в дверь стукнули. Сунулся связист:
— В штаб бригады, товарищ капитан. Приказано выехать срочно.
— Срочно так срочно. Сейчас лицо ополосну и лечу. Скажи, чтоб машину заводили.
— Там это еще…
— Ну, давай-давай, Миха, рожай. Что еще?
— Слухи, товарищ капитан. Говорят, выведут нашу роту из штата бригады. Передадут куда-то. Вот ведь будет фокус…
[1] шисбр - штурмовая инженерно-саперная бригада.
[2] В указанный район прибыла 11-я ШИСБр. Но товарищи Васюк и Выру воюют в бригаде с неопределенно-засекреченной нумерацией. Это очень отдельная, собирательная бригада и отдельная собирательная рота. Читателям, желающим узнать точные боевые пути штурмовых инженерно-саперных бригад, имеет смысл обратиться к специальной литературе, там очень много интересного.
[3] В штурме Мелитополя принимала активное участие 12-я ШИСБр.
[4] Оборонявшая Астрахань 28-я армия входила в состав Сталинградского фронта.