Кабак возле Марсова поля, как и подобает в этот час, был забит людьми под завязку. Толпа галдела на сотню разных голосов, разносчики сбивались с ног, пытаясь успеть обслужить всех желающих выпить, а владелец, — Квинт готов был поспорить на что угодно, — воодушевленно подсчитывал прибыль. Заведение располагалось недалеко от того места, где были расквартированы ожидающие распределения земель без-пяти-минут-отставные легионеры, — и чего-чего, а денег у них водилось в достатке. Для Квинта же оно представляло идеальное место для того, чтобы обсудить некоторые вопросы с бывшими сослуживцами.
Стоило ему войти в душное заполненное запахами помещение, на него накатил острый приступ ностальгии — и с прошествием времени, измеряемого уже в количестве выпитого вина, он все равно никак не хотел отступать. Сколько раз он так же кутил, разбрасываясь свежеполученными деньгами, в ожидании очередного триумфа…
Харон, прошло всего-то каких-то пять лет с тех пор, как он был на месте этих парней в последний раз, а казалось, что минула целая вечность.
Сейчас, однако, у него была совершенно другая задача, и приходилось себя контролировать, чтобы волна ностальгии не унесла его в увлекательное путешествие по морю вина, которое обычно заканчивалось в лупанарии.
Сгрудившиеся вокруг него бывшие сослуживцы выглядели не особо воодушевленно. Он ожидал иной реакции на свои слова, однако судьба в этот раз не была к нему благосклонна.
— Нет, на мою поддержку и моих ребят можешь не рассчитывать, — вынес, после продолжительной паузы, свой вердикт его предложению Марк Авит, который заделался центурионом тринадцатого за те три года, что они не виделись.
Добив последнюю амфору вина, он встал из-за стола и, тяжело вздохнув, добавил:
— Мы устали, Квинт. Мы жутко устали от всей этой бесконечной войны. Единственное, чего мы хотим — получить уже нашу землю и осесть. Ты же предлагаешь нам предать человека, который нам эту землю обещал, и ввязаться в какую-то авантюру с непонятными шансами на успех, на основании каких-то там слухов, что ходят по Городу.
— Я сам, собственными глазами его видел, Марк! — взвился задетый за живое Квинт, — Точно так же, как вижу сейчас тебя!
— Люди не возвращаются из мертвых. Ты наверняка просто обознался, — Авит похлопал его по плечу, — Впрочем, могу пообещать, что мы с парнями останемся в стороне от всего этого дела и не будем тебе мешать. По старой дружбе.
Это не было вопросом доверия или недоверия словам Квинта, просто Авит всегда любил стоять в сторонке, выжидая, чья возьмет, для того чтобы в конце присоединиться к побеждающим.
Ничуть не изменился, засранец.
Спина Авита только успела раствориться в пьяной галдящей толпе, как на его место уже упал Луций Ворен. Старый боевой товарищ, успевший дослужиться до примпила тринадцатого — он был одним из тех, кто первым безоговорочно поверил Квинту.
Налив себе вина, Ворен залпом осушил стакан и жизнерадостно заявил:
— А я тебе говорил. Авит как был осторожной ленивой скотиной, так и остался. Он без прямого приказа сейчас даже задницу не почешет.
— Ладно, ладно, твоя взяла, Луций, — развел руками Квинт, подливая себе еще.
Ворен усмехнулся.
— Это была плохая новость. А теперь хорошая. Я все-таки нашел Тита. Где бы ты мог подумать? — не дав Квинту вставить и слова, он сам ответил на свой вопрос, — В лупанарии! — чтобы удержать рвущийся наружу смешок, Квинт приложился к стакану. Действительно, это же так не похоже на Пулло! — Короче, он и его парни с нами. Как было легко взять «на слабо», так и осталось[1], - хохотнул Ворен.
— Итого нас без малого триста человек, — после непродолжительных подсчетов заключил Квинт, — С этим уже можно работать.
Ворен задумчиво посмотрел на него и добавил:
— Только сначала надо убедиться в нейтралитете большей части оставшихся. За наши третью и пятую когорты я могу ручаться, но остальные… Особенно шестой, целиком, второй и третий. Сам понимаешь, если они выступят за Августа, у нас нет ни малейших шансов.
— Насколько мне известно… — Квинт отхлебнул вина, маскируя неудачную паузу, — Впрочем, нет. Не здесь. Слишком много лишних ушей, — он многозначительно оглянулся, — Вот что я тебе скажу — это не настолько большая проблема, как ты думаешь. Давай так. Бери сегодня вечером Пулло и подтягивайтесь к моему патрону. Ну, помнишь, я тебе про него рассказывал? — Ворен нахмурился, явно пытаясь понять, кого имеет в виду Квинт. Через несколько мгновений его лицо просветлело, и он кивнул, — Отлично. Подробности нашего плана я тебе там расскажу.
— Но нам запрещено пересекать померий[2], - начал было Ворен, но Квинт прервал его коротким смешком.
— Ты кому это рассказываешь? Скажи еще, что никогда, вот совсем ни разу этого раньше не делал!
— Не делал! — возмутился Ворен.
— Да ладно! — с притворным удивлением воскликнул Квинт, — А чью тогда, если не твою, тощую задницу мы восемь лет назад, за сутки до триумфа, отбивали у гладиаторов Галлы? Припоминаю я что-то про жадных нищебродов, которые как услугами воспользоваться, так да, а как платить за это — так нет…
— Ничего не помню, — насупился Ворен.
— Ну конечно не помнишь! Ты же совсем в дрова был тогда, — Квинт откровенно веселился.
Крыть такой железный аргумент Ворену было нечем, поэтому ему не оставалось ничего, кроме как прикинуться, что он ничего не слышал.
— Ну что, еще по одной? — спросил он, переводя тему.
Квинт отрицательно покачал головой.
— Да ладно, до вечера еще полно времени! — Ворен ткнул пальцем в песочные часы на стойке, равнодушно сообщавшие любому желающему, что скоро полдень.
— Мы на одной не остановимся, Луций, я нас знаю. А вечером нам позарез нужно быть трезвыми. Так что нет, и даже не уговаривай. Кроме того, мне еще с парой человек нужно успеть встретиться до вечера. Кстати, может хоть ты знаешь, где Целий? — спросил Квинт, поднимаясь из-за стола.
— Утром в лагере его видел, сейчас — понятия не имею, — Ворен развел руками.
— Ладно, начну с лагеря. Спасибо. И не забудь — вечером у моего патрона, — Квинт дождался ответного короткого кивка и только после этого принялся пробивать себе дорогу на выход сквозь пьяную толпу бывших сослуживцев.
Очередной круг переговоров, на удивление, вышел куда более продуктивным, чем все предыдущие три дня вместе взятые. Надо было отдать должное Оппию — свое дело он знал прекрасно, и наслушавшиеся его речей рядовые легионеры, до кучи получившие им подтверждение в виде слов Квинта, выражали поддержку их делу буквально толпами. Командиры их, впрочем, были настроены куда менее решительно, однако уговорить шестой и еще не присоединившиеся к ним части тринадцатого сохранять нейтралитет ему удалось без особого труда.
Однако, это была всего лишь капля в море.
Ворену легко было рассуждать, но соваться ко второму и третьему легионам стало бы самоубийством — или даже хуже. Обязанные всем Августу молодые салаги — и их командиры, лица которых Квинт привык видеть с другой стороны баррикад, — быстрее сдали бы их с потрохами, чем стали бы его слушать.
Соваться ко второму и третьему легионам стало бы самоубийством — и он быстро получил подтверждение этому, о котором никого и никогда не просил.
Подтверждение выглядело как десяток молодчиков форменных туниках. Они появились у него на пути внезапно и, сперва не сообразив, он попытался обойти их и уйти на широкую, забитую людьми улицу, что вела к воротам, но они пресекли все его попытки и взяли его в кольцо.
— Чего вам надо? — прищурившись, спросил Квинт, тихо жалея о том, что меч его остался за много сотен миль, в сонной и спокойной колонии.
— Да так… Слышали тут кое-что… — лидер молодчиков быстро обнаружил себя. Парень, рыжина волос которого выдавала среди его предков галлов, выступил вперед и смерил Квинта нахальным взглядом.
— Что, например? Давай быстрее, у меня мало времени, — Квинт нахмурился.
— Разговоры всякие. Ты на что наших мужиков подбиваешь, ты, крыса гражданская? — с терпением у рыжего было не очень хорошо, и он сорвался на крик за несколько мгновений.
— Ты что, щенок, совсем берега попутал? — контрастируя с ним, Квинт говорил угрожающим шепотом, — Я примпил десятого.
— А, этих предателей и дезертиров? Тогда все понятно, — ехидство сочилось с каждого слова рыжего, — Думаешь что, все все забыли? Не-е-ет.
Это уже был удар ниже пояса. Глаза Квинта быстро наливались кровью, слепая ярость поднималась откуда-то снизу, подступая к горлу и требуя выхода — и он мог выбрать только одно — будет ли этот выход словесным или физическим.
Он выбрал первое.
Из длинной и нецензурной тирады салаги узнавали такие подробности о себе и о своих родственниках до десятого колена, о каких никогда не могли подумать. С каждым словом Квинта они все больше изменялись в лице — и скоро он понял, что сейчас его будут бить.
Однако, задетый за живое, никак не мог остановиться.
— Ах ты… — рыжий, казалось, был готов взорваться. Его сослуживцы в упор смотрели на Квинта, разминая кулаки.
У него оставалось не больше нескольких мгновений в запасе — и если он хотел, чтобы у него появился хоть один шанс, он должен был бить первым.
— Вы дебилы, — усмехнувшись, с угрозой сказал Квинт, — Вы еще не вышли в отставку. Знаете, что вам светит за нападение на безоружного гражданского?
Одной фразы оказалось достаточно для того, чтобы на лицах некоторых из салаг появилась растерянность — а большего ему было и не нужно. Одним молниеносным движением, он сорвал с себя тогу и швырнул ее прямо в них, а затем так же быстро и неожиданно атаковал.
К сожалению, этого оказалось недостаточно. Салагам не понадобилось много времени, чтобы оправиться от первого удара и, перехватив инициативу, повалить его лицом на брусчатку.
— Еще раз я про тебя услышу, пеняй на себя, старый пердун, — рыжий с отвращением плюнул в его сторону.
Собрав в кулак последние оставшиеся силы, Квинт поднялся с земли, мрачно сплюнул кровь на землю, и протяжно выругался. Что-что, а оставлять последнее слово за этими щенками он был не намерен.
— Вали отсюда, дедуля, а то мы ведь можем и не сдержаться, — мрачно заявил рыжий в ответ на его тираду.
Ярость снова поднимала голову, и Квинту понадобилось недюжинное волевое усилие для того, чтобы остановить этот слепой порыв. Нельзя. Не сейчас. Если его забьют насмерть, он провалит весь план — и, вполне вероятно, собственноручно загонит Цезаря в могилу, на этот раз по-настоящему.
Довольные засранцы скрылись за поворотом, пропадая из поля зрения, и неуемное желание заехать по этой наглой рыжей морде медленно отошло на второй план.
Солнце клонилось к закату. Мрачный Квинт, припадая на правую ногу, брел по мощеным, необычайно пустынным улицам. Мимо вывалившихся за стены Города инсул, временных лагерей на Марсовом и театра Помпея, сквозь ворота, за стены. Мимо Капитолия и казначейства, в сторону Субурры.
Ему слишком ясно дали понять, что к набранным мальчишкой из новобранцев и старых помпеянцев легионам лучше было не соваться — и теперь его мысли были далеки от радужных. Салаги составляли половину из собравшихся под Городом сил, и теперь, когда даже о нейтралитете с их стороны речи быть не могло, им с товарищами нужно было действовать поистине молниеносно, иначе их ждало только одно — Туллианум и петля.
Со стороны форума доносился такой привычный, родной и давно позабытый гул толпы, провоцируя очередную порцию ностальгических воспоминаний, и полностью отодвигая на второй план все подозрения. Людское море шумело точно так же, когда он, еще безбородым мальчишкой, заслушивался речами Квинта Гортензия. Точно так же возмущенно галдело, когда Цицерон сулил Городу чудовищные несчастия, если только консулом будет выбран Луций Катилина. Точно так же радостно встречало триумфальную процессию, в которой шел сам Квинт, целых три раза.
Точно так же…
Квинт потряс головой, отгоняя захватившее его наваждение. Времена изменились — и сейчас такой шум вряд ли мог значить хоть что-то хорошее.
Прибавив скорости, он быстро оказался на форуме, на северной окраине которого какой-то молодой начинающий оратор надрывался, выступая перед неожиданно большой толпой. Пробиваясь сквозь неожиданно плотное скопление людей, Квинт сперва не мог понять, о чем идет речь, но, когда паренек произнес имя Оппия, он остановился и навострил уши.
— Сочиняя наглую ложь, он подбивал вас, достопочтенные граждане Рима, к совершению государственной измены! Подумать страшно, что могло произойти, если бы ему сопутствовал успех! — размахивающий руками паренек слишком явно переигрывал.
Весь смысл его слов дошел до Квинта с запозданием, но как только это произошло — он замер на месте. Подбивал? Почему этот парень говорил об Оппии в прошедшем времени?
Его охватило нехорошее предчувствие и, не в силах ему сопротивляться, он поковылял к рострам. С каждым шагом волнение нарастало и достигло своего пика, стоило ему остановиться у висящего прямо на уровне глаз длинного списка имен.
Проскрипционного списка.
Гай Лигарий. Перечеркнуто. Марк Лигарий. Публий Овидий Назон. Перечеркнуто. Гай Саллюстий Крисп.
Боги, а этот-то что мальчишке сделал?! Он же последние несколько лет только книги писал.
Гай Оппий. Перечеркнуто.
Сердце пропустило несколько ударов. Харон.
Гней Домиций Кальвин. Гай Азиний Поллион.
— Эй, смотри, уже за головы консулов деньги дают! — словно сквозь толщу воды донесся до Квинта звонкий, практически мальчишеский голос.
Луций Корнелий Бальб.
Сердце бешено стучало в ушах. Весь мир сузился до этого длинного и зловещего куска папируса.
Квинт Калавий.
Квинт почувствовал, как мир схлопнулся.
На плечо ему легла рука. Замершее было сердце, заколотилось с утроенной силой. Бессознательно зажав в кулаке мешочек с монетами для утяжеления удара, Квинт приготовился дать последний в своей жизни бой.
Люди часто говорили, что непосредственно перед смертью у каждого проносится перед глазами вся его жизнь. Он никогда ничего подобного не испытывал, хотя множество раз ходил по лезвию ножа, и считал все эти россказни не более, чем байками.
До сего дня.
Он зажмурился, готовясь к неизбежному удару — и перед глазами стали мелькать мысленные образы. Мать, отец, по ошибке погибший в сулланских проскрипциях. Квинт родился уже после его смерти, но это не мешало ему всю жизнь иметь четкий образ в голове. Друзья детства. Строгий школьный учитель.
Подготовительный лагерь. Смешавшиеся в одну кучу бесконечные кровавые битвы и не менее бесконечные пьянки. Триумфы. Отставка.
Гелия, держащая на руках маленький сверток с плачущей Калавией. Сердце сжалось — не такой судьбы он для нее хотел. Видел Юпитер — не такой.
Снова кровавые битвы, снова пьянки, снова триумф. Еще одна отставка.
Квинт резко обернулся — и едва успел остановить занесенную для удара руку. Глазами размером по пять ассов, на него в упор смотрел Ворен.
— Квинт, ты чего? — ошарашенно спросил он, уставившись на выброшенный в его сторону кулак, а затем, заметив заляпанную грязью тунику Квинта, наливающийся на его скуле синяк и сбитые в кровь костяшки пальцев, добавил — С кем-то подрался?
— Да чтоб тебя, Луций! Нельзя же так подкрадываться! — с облегчением хохотнул Квинт и только после этого опустил руку.
— Ты уже минут пять стоишь тут как истукан и таращишься на список. Что там?
Квинт сделал шаг в сторону, позволяя Ворену рассмотреть имена получше. Тот быстро пробежал их глазами до самого низа и, не выказывая никаких эмоций, обернулся к нему.
— Возьми себя в руки, и уходим отсюда.
— Не надо. Я все равно уже мертв, — обреченно покачал головой Квинт, — Не подставляйтесь. Бери Тита и идите к моему патрону без меня. Нашему общему другу, — он сделал ударение на последнее слово, — Все еще нужна помощь. Если мы все умрем… Сам понимаешь, что его ждет.
— Квинт, — Ворен схватил его за плечи, — Осмотрись. Ты думаешь, кто-то рискнет нас тронуть?
За его спиной стояли люди. Десяток, два, три. Одеты они были в гражданское, но военная выправка выдавала их с головой. Свои. Боги…
Как они добрались до дома Поллиона, в памяти Квинта не отложилось. Пусть Ворен и Пулло всю дорогу пытались его разговорить, мыслями он был не здесь — и поддержать беседу никак не мог, ограничиваясь односложными ответами невпопад.
Он не понимал, как могло так получиться. Кто мог их всех сдать. Вариантов, к сожалению, было куда больше, чем ему хотелось признавать.
— Квинт, очнись! — Ворен помахал перед его глазами рукой.
Квинт моргнул и перевел взгляд на него. Пришли уже что ли?
— Мы решили — человек двадцать для охраны останутся с твоим патроном, а мы, со всеми остальными, пойдем к нашим, — продолжил Ворен.
— Зачем? — не понял Квинт, — Я только от них.
— Ну ты сам подумай! — вмешался Пулло. Весельчак и балагур, сейчас он выглядел необычайно серьезным. Квинт никогда его таким не видел, — Мальчишка же только что расписался в том, что Оппий все это время говорил правду.
Нестройный хор голосов легионеров подтвердил, что они всецело разделяют мнение своих центурионов.
— В смысле? — голова Квинта никак не хотела начинать работать.
— Тупишь, Квинт, — подхватил Ворен, — Зачем ему затыкать Оппия таким радикальным методом, если он несет какую-то не имеющую ничего общего с реальностью чушь? Совершенно незачем. Даже если ему кто и поверит, достаточно предоставить толпе этого «провокатора Антония», чтобы развеять любые сомнения. Ну что может быть проще? — легионеры одобрительно загудели, — А он как действует? Убивает Оппия, вносит вас всех скопом в проскрипционные списки. И никому, совершенно никому не показывает этого «провокатора», которого его солдаты уволокли на глазах всего Города. Какой еще вывод тут можно сделать? Думаешь, кто-то из наших не поймет?
Да. Да, пожалуй, это имело смысл.
Квинт неуверенно кивнул ожидающему хоть какого-то ответа Ворену.
Их колонна тормозила. Идущий впереди Пулло остановился на очередном перекрестке как вкопанный и, покрутив головой по сторонам, обернулся к Квинту:
— А дальше-то нам куда?
— А? — Квинт все еще не совсем пришел в себя, и реакции его были заторможенными, — Налево. Мы уже почти пришли.
Он первым пошел в указанном направлении, и остальные гуськом потянулись за ним по узкому переулку.
Несколько рабов впереди, услышав их шаги, оглянулись и, с неподдельным страхом на лицах, прижались к стене чьего-то дома. Разминуться на улочках застроенного до предела Паллатина было задачей нетривиальной, и Квинт несколько удивился, когда они ловко избежали столкновения.
Дверь в дом Поллиона оказалась не запертой. Ему стоило насторожиться уже в этот момент, но усталость, — и моральная, и физическая, — брала свое, и он сперва не придал этой мелочи никакого значения. Потом по ушам ударила оглушающая тишина, а взгляд выцепил из полутьмы потеки крови на вымощенном мозаикой полу — и его словно пронзило молнией.
Что, к гарпиям, здесь произошло?
Несмотря на теплый душный вечер, по рукам пробежал холодок. Смутная догадка, сколько он ни гнал ее от себя, никак не хотела исчезать, переходя постепенно в железную уверенность.
— Гай Азиний? — громко крикнул Квинт в тишину и полутьму.
Никто не отозвался. Дорожка крови уходила вглубь дома, в атрий. По левую руку, под мозаикой, изображавшей рождение Афродиты, стояла тренога с закрепленным сверху светильником, которая вполне могла сгодиться за оружие.
Сзади раздался звон мечей, вынимаемых из ножен. А Ворен-то не дурак, сказал своим парням, чтобы были готовы ко всему.
Квинт подхватил треногу, выставил ее вперед себя и, все так же припадая на правую ногу, пошел вперед. За ним тут же раздались шаги десятков человек.
— Гай Азиний, это я, Квинт Калавий. Я солдат привел, — кричал он в темноту, но тишина была ему ответом.
Неужели они нарушили и последнее негласное правило, “никогда не трогай женщин”? Было ли куда дальше падать после этого?
— Квинкция, ты здесь? Это Калавий! — прокричал он вглубь пустынного атрия. Ничего.
Противный внутренний голос очень некстати напоминал, что еще пару недель назад его уверенность в том, что человеческие жертвоприношения — удел зарейнских варваров и галльских друидов, была непоколебимой.
Дорожка крови вела глубже в дом, но больше никаких следов борьбы он не видел. Неужели Поллион сдался без боя?
Не желая заранее афишировать их количество, — эффект неожиданности еще никому не мешал, — Квинт одними жестами показал Ворену с Пулло, что им нужно разделиться и пойти в сад разными путями. Дождавшись ответного кивка, Квинт переложил треногу в левую руку и пошел в правое ответвление коридора, соединявшего атрий с садом, увлекая за собой примерно десяток легионеров.
— Квинкция? — дежурный раз крикнул он в темноту почему-то неосвещенного коридора, совершенно не ожидая услышать ответ.
Однако жизнь снова подкинула ему сюрприз — и спереди раздался тихий, едва различимый всхлип. Он прибавил шагу и спустя пару мгновений вышел в освещенный заходящим солнцем сад.
Крови в саду было намного больше. Становящаяся все шире дорожка заканчивалась…
Боги…
Квинкция действительно была здесь. Она сидела на парапете возле бассейна, и плечи ее сотрясались в беззвучных рыданиях.
На коленях у нее лежал обезглавленный труп в окровавленной тоге.
Где-то слева протяжно, как умели только боевые центурионы, выматерился Ворен.
Опоздали.
[1] Caes. BG, V, 44, 1-14. Копировать было бы слишком много, но эпизод очень прикольный.
[2] Что-то вроде священной границы Города. Не совпадает с географической (географическая намного больше). Примерно проходит, с этой стороны, в районе современной Площади Венеции. Марсово поле находится за померием.