Шаги в коридоре разрезали привычную тишину словно раскаты грома. Они отражались от голых кирпичных стен, многократно усиливаясь, и создавалось впечатление, что на этот раз сюда пожаловала целая когорта — не меньше.
Сутки, выделенные Октавием на размышления, истекли. Последняя воображаемая песчинка вылетела из верхнего сосуда песчаных часов и с грохотом упала в нижний, отрезая любые альтернативы и пути к отступлению.
Жребий был брошен. Теперь вся надежда была только на то, что Леарх сдержал свое обещание. Иначе…
Одной мысли было достаточно для того, чтобы внутри все похолодело.
Шаги приближались. Пятеро. Нет, шестеро. Октавий и несколько охранников. Возможно, этот его мордатый молчаливый друг, Марк Агриппа.
Гай резко поднял голову и открыл глаза. Затекшие плечи прошибло жгучей болью, и потребовалось невероятное усилие воли, чтобы сдержать рвущийся наружу стон. Он не собирался предоставлять этому ублюдку ни единого дополнительного предлога для злорадного торжества. Их и так было достаточно.
В дверном проеме показался свет, и спустя несколько мгновений в комнату вошел заросший усатый германец, что держал светильник в вытянутой руке. Гай рефлекторно зажмурился. Непривычно яркий, свет буквально резал по глазам.
Шаги остановились.
— Паршиво выглядишь, — раздался холодный насмешливый голос невидимого Октавия.
Гай моргнул. Потом еще раз. И еще раз. Картинка перед глазами снова обретала очертания. Он не ошибся, фигур действительно было пять. Четверо варваров, — то ли гладиаторов, то ли просто рабов, сложно было определить, — и злорадно ухмыляющийся Октавий.
Ужасная догадка промелькнула в голове, и сердце пропустило несколько ударов. Нет. Леарх не мог его сдать. Не должен был его сдать. Не мог же он ошибиться и в нем тоже?
Надежда на это была всем, что у него осталось.
Его смятение не осталось незамеченным — и ухмылка на лице Октавия стала еще шире.
— Что, ты даже не соизволишь сказать своему единственному сыну пару напутственных слов? — с издевкой спросил он.
Гай молча смотрел на него и не понимал, как ухитрился настолько в нем ошибиться. Между тем мальчишкой, которого он помнил, и этим молодым мужчиной едва ли было хоть что-то общее, кроме черт лица.
— Так и будешь играть в молчанку? Ну, будь по-твоему, — Октавий наигранно пожал плечами и обернулся к варварам, — Чего стоите, дуболомы? — прикрикнул на них он, — Снимите с него кандалы. Или, думаете, он вместе со стеной пойдет?
Связка ключей перекочевала из рук Октавия в руки знакомого здорового варвара со зверской рожей — и очень тяжелым ударом.
— Не передумал? — снова насмешка, резко контрастирующая с не выражающими ничего глазами.
Еще одно имя в бесконечно долгом списке тех, кому он доверился, и кто воткнул в него нож. Как будто для тех еще оставалось свободное место.
Гай не удостоил его ответом.
Замок на кандалах открылся с громким щелчком. Ему пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не застонать при попытке пошевелить занемевшими, но вместе с тем горевшими огнем руками. Деревянные мышцы едва его слушались.
Варвар, что держал ключи, отвесил ему увесистый пинок:
— Подъем! — он ухмыльнулся, обнажая неровные желтые клыки, — Или тебе особое приглашение нужно?
Второго пинка не потребовалось.
Головная боль вместе с шумом в ушах вернулись, стоило Гаю подняться на ноги. С каждым шагом, что он делал по слабоосвещенному коридору навстречу неизбежной развязке, они усиливались, все больше и больше напоминая ауру надвигающегося приступа.
Времени хуже просто нельзя было придумать.
— Быстрее! — замыкающий строй варвар толкнул его в спину, подгоняя.
От неожиданности он запнулся о порог дверного проема, что вел в пыльный подвал, но все же каким-то чудом удержался на ногах.
Потревоженные внезапной встряской мысли вернулись в ставшее привычным за последние сутки русло. У него оставался один-единственный шанс, и для того, чтобы не упустить его, он должен был сделать так, чтобы ему поверили. Поверили массово и безоговорочно. Год, что прошел для него, превратился в четыре для всех окружающих — и все это время его считали мертвым. Для того, чтобы переломить это железное убеждение, ему нужно было найти крайне весомые аргументы.
Или просто снять футболку.
Неуместную улыбку едва удалось сдержать. Предоставить Октавию хоть один повод заподозрить, что у него есть план — значило подписать смертный приговор не только самому себе, но и многим другим, ни в чем не виновным и даже еще не родившимся людям.
Из пыльного подвала наверх вела широкая каменная лестница с высокими ступенями. Октавий, что шел во главе процессии, быстро поднялся по ней и открыл тяжелую дверь. Яркий свет ударил из проема — и Гай прикрыл глаза плохо слушающейся рукой. Это не помогло, и он снова на короткое время ослеп.
На улице их уже ждали. Десять легионеров — молодых, безусых мальчишек явно из нового набора, — обступили их со всех сторон, стоило Октавию подать им знак.
Очередной конвой. Октавий боялся, что он сбежит — не иначе. Пусть он и не мог этого знать, его опасения не были безосновательными — Гай действительно рассматривал такой вариант однажды, однако быстро признал его нежизнеспособным. В его текущем состоянии оторваться от погони не представлялось возможным, а цена провала была слишком высока.
Кольцо легионеров было столь плотным, что из-за их спин едва удавалось разглядеть отштукатуренные стены домов — и Гай едва представлял себе, в какой именно части Города они сейчас находились. Каждый шаг сопровождался взрывом боли в голове, оставляя все меньше и меньше сомнений в том, что его неожиданное недомогание действительно было предвестником скорого приступа. И без того сложная задача становилась все сложнее и сложнее с каждым моментом.
Первое время легионеры-конвоиры вели себя словно в строю перед важным боем — шли нога в ногу, не переговаривались между собой и смотрели строго вперед, в направлении предполагаемого врага, однако надолго их не хватило. Как только дорога под ногами пошла вниз, в строю начались первые, тихие и нерешительные, перешептывания. Шло время — и разговоры становились все увереннее и громче, пока в какой-то момент Гай не почувствовал, что его кто-то беззастенчиво разглядывает.
Он резко обернулся и тут же встретился взглядом с одним из идущих сзади мальчишек. Тот спешно отвел глаза и уставился на брусчатку под ногами, но скрыть неподдельное удивление, что было написано на его лице, ему не удалось.
Узнал, что ли? Или…
Нет. Полагаться на необоснованные надежды не стоило. Должно было быть объяснение попроще. Как минимум, в этой одежде Гай выглядел достаточно необычно для того, чтобы привлечь к себе внимание.
Ободранные кандалами запястья саднило, и он, не задумываясь, потер их. Товарищ поникшего мальчишки вздрогнул, закладывая все больше зерен сомнения.
Спуск закончился и шум людской толпы, пробивающийся сквозь гул в ушах, оповестил о том, что они приближались к пункту назначения. Паллатин. Где бы конкретно его не держали все это время, это место точно было на Паллатине.
Конец пути маячил за углом. Гай нервно сглотнул, — и это не ускользнуло от внимания неведомо как оказавшегося рядом Октавия. Тот ухмыльнулся и их взгляды пересеклись.
— Почему? — вопрос сорвался с губ сам по себе, прежде чем Гай успел не то, что подумать — вообще осознать, что собирается что-то спросить. Корка на так и не заживших губах треснула и рот уже привычно наполнился вкусом крови.
Дурацкий вопрос. Сейчас, когда от былых иллюзий не осталось даже бледной тени, ответ на него был совершенно очевиден. Он был не более, чем помехой. Внезапно появившейся на проложенном пути Октавия к власти помехой. А помехи нужно было устранять.
Пусть очень во многом Октавий и походил на Суллу, конкретно эту черту он словно позаимствовал у Помпея[1].
— Мертвые должны оставаться мертвыми, — спустя бесконечно долгие секунды холодно отрезал Октавий — и Гай встал на месте как вкопанный.
Его ошеломленный невидящий взгляд смотрел одновременно и на Октавия и сквозь него.
Бесполезные возражения застряли в горле. Пусть, задавая вопрос, Гай точно знал, какой услышит ответ, тот все равно стал шоком слишком сильным для того, чтобы его так просто переварить.
Кто-то аккуратно постучал его по плечу — и оно тут же отозвалось острой болью. Шумно вдохнув, Гай пришел в себя и обернулся. Тот же самый мальчишка-легионер умоляющим взглядом смотрел прямо ему в глаза.
— Пойдем, — тихо сказал легионер, — Пожалуйста, — в его голосе не было ни вполне ожидаемой ненависти, ни презрения, ни даже отрешенности. Наоборот — беспокойство.
Неожиданное и непонятное, оно наталкивало на определенные размышления.
— Что вы с ним церемонитесь?! — недовольно прикрикнул на легионеров Октавий.
Легионер переводил взгляд то на Гая, то куда-то ему за спину и, казалось, готов был расплакаться. Сослуживцы его замерли в растерянности, ожидая, что предпримет товарищ.
Гай несколько раз кивнул легионеру, избавляя его от необходимости следовать потенциальному приказу, который он столь явно не хотел выполнять. Обеспокоенность на лице того сменилась облегчением — и они пошли дальше.
Каждый шаг давался с трудом и чем ближе становился шум толпы, тем тяжелее было заставить себя просто продолжать идти. Какая-то часть сознания отчаянно сопротивлялась неизбежному, требуя то ли бить, то ли бежать, главное — прямо сейчас. Слушать ее было нельзя — на кону стояло слишком многое.
Они шли дальше. Над головами легионеров возвышались храмы. Вдалеке виднелась базилика Эмилия и недостроенное здание курии. Прямо перед ней вздымались в небо верхушки ростральных колонн. Голоса невидимых людей притихли.
Пройдя мимо базилики, они остановились перед покрытым строительными лесами зданием курии — и легионеры расступились являя взору ступени, что вели на ростры и хмурящегося мордатого друга Октавия, который стоял прямо перед ними.
Финишная прямая закончилась. Конец маячил на расстоянии вытянутой руки.
Ужасно хотелось курить — и Гай не мог придумать ни одной достаточно веской причины этого не сделать.
Он подошел к Октавию, который раздавал последние команды легионерам и Агриппе, и, заставив того вздрогнуть от неожиданности, хрипло сказал:
— Даже смертникам положено право на последнее желание.
На мгновение растерявшийся, Октавий быстро взял себя в руки и удивленно вздернул бровь. Его друг нахмурился еще сильнее.
— И чего же ты хочешь? — спросил Октавий.
— Твои парни еще после ид, отобрали у меня одну красную картонную пачку, — он жестом показал примерный размер, — И зажигалку. Верни их мне. Курить жутко хочется.
Нахмурившись, Октавий шепотом перебросился парой слов с Агриппой, после чего коротко кивнул и подозвал к себе незнакомого белобрысого раба. Похоже, просьба не вызвала у них подозрений, и они были не против ее удовлетворить.
Стоило рабу исчезнуть из поля зрения, Октавий раздал еще несколько команд присутствующим и под охраной легионеров поднялся наверх, на ростры. Шум народа, столпившегося по ту сторону мраморной конструкции, полностью смолк.
Голос Октавия пронесся по необычайно тихому форуму подобно раскату грома. Гай старался не прислушиваться к его словам, но полностью избежать этого было невозможно — и он скоро сдался, признав бессмысленность этой затеи.
Белобрысый раб обернулся на удивление быстро. Октавий только дошел до того пункта своей речи, который обличал коварного Антония и его не менее коварного пособника, и Гай едва сдерживался, чтобы не рассмеяться самым неприличным образом. Для него, знавшего всю подоплеку событий, версия, которую представлял публике Октавий, выглядела как горячечный бред.
Раб протянул ему мятую пачку сигарет и ошарашенно отшатнулся, как только его взгляд скользнул по неуместной кривой улыбке на его избитом лице.
Повергая раба в еще больший шок, Гай вопросительно поднял брови, вытряс из пачки сигарету и с наслаждением затянулся. Голову резко повело — и он пошатнулся. Агриппа дернулся в его сторону, но остановился сразу же, как только понял, что падать в обморок прямо тут он не собирается.
Раскалывающаяся голова и шум в ушах неизменно напоминали о том, что это ненадолго.
Октавий намеренно растягивал свою речь, словно наслаждаясь триумфом. Каждая секунда тянулась словно маленькая вечность. Огонь уже обжигал пальцы, опасно приближаясь к фитилю — и Гай, не глядя, одним щелчком отправил окурок вниз, на брусчатку.
Толпа за рострами постепенно оживала — и теперь с той стороны слышались недоуменные возгласы и неуверенные аплодисменты, перетекающие в невнятный гул.
Октавий продолжал разглагольствовать, выражаясь непривычно витиевато, так, словно его ночью покусал внезапно оживший Гортензий. Смутная догадка, что он просто тянул время до того, как его разобьет приступ, с каждой секундой казалась Гаю все менее и менее безумной.
Толпа за рострами недовольно загудела, реагируя на слова Октавия — и у того не ушло много времени на то, чтобы отреагировать:
— Я понимаю и разделяю ваши сомнения, уважаемые квириты, — громкий голос Октавия несся над форумом, — Но, как я уже говорил, вам нет никакой нужды принимать мои слова на веру. Провокатор сейчас сам предстанет перед вашим судом — и вы сможете лично убедиться их правдивости.
Неожиданно.
Глядя на него, мордатый Агриппа серьезно кивнул и сухо добавил:
— Иди.
И он пошел.
Дорога на эшафот, — Гай всегда это знал, — должна была занимать колоссальное время. Достаточное для того, чтобы вспомнить всех и вся. Прожить всю свою жизнь еще раз на быстрой перемотке. Вспомнить все то, что забыл и чего даже не знал.
Дорога на эшафот должна была занимать колоссальное время — он знал это всегда, но это знание оказалось полнейшей чушью.
Он не помнил, как поднимался наверх, по высоким, стертым ступеням, требующим реставрации. Не слышал тяжелых шагов Агриппы, что следовал за ним попятам. Не видел довольной ухмылки Октавия, когда тот отошел немного вбок, предоставляя ему трибуну.
Он всего лишь успел моргнуть — и тут же оказался на краю таких родных, — невысоких и расположенных там, где надо, — ростр. Внизу, под ним, оттесненное легионерами, растекалось на ступени базилик такое родное и знакомое людское море. Яркое солнце било в глаза, заставляя прищуриться.
Сейчас. Именно сейчас люди внизу должны были вскинуть головы, и синхронно, словно по команде, с ненавистью воскликнуть такое обжигающее “Ты нас убил!”.
Он видел это во сне сотни раз — и казалось, что иначе просто не могло быть.
В напряженном ожидании, сердце пропустило несколько ударов. Ничего не произошло.
Многие люди действительно, задрав головы, смотрели прямо на него, но той знакомой по снам волны ненависти от них не исходило.
Голова раскалывалась на части. Время истекло. Времени больше не было.
В коротком, практически инстинктивном, жесте, он поднял левую руку, — насколько получилось, мышцы все еще плохо его слушались, — и гул внизу смолк.
— Квириты, — его голос прокатился над затихшим людским морем, — Вы все прекрасно знаете, зачем сегодня здесь собрались. Вы все прекрасно знаете, какие слова ожидаете от меня услышать. Я вынужден вас разочаровать. Этого не будет.
Перед глазами поплыли черные пятна. Короткий волосок, отделяющий его от беспамятства, готов был оборваться в любое мгновение.
— Насилием и бесчестным шантажом меня пытались вынудить оклеветать самого себя. Угрожая лишить жизни мою ни в чем неповинную жену, меня хотели заставить объявить себя тем, кем я не являюсь и ввести вас, квириты, в глубочайшее, опаснейшее заблуждение. Но я не могу этого сделать. Не могу врать вам, квириты, в лицо. Все, что вы ожидали здесь услышать, все, зачем вы сюда пришли — это наглая ложь, не имеющая ничего общего с действительностью.
Толпа с замиранием дыхания внимала каждому его слову. На рострах начиналось какое-то движение, но мир сузился до речи и плывущих перед глазами черных пятен — и ему не было до этого никакого дела.
— Преследуя свои честолюбивые и далекие от блага государства цели, Октавий нагло врал вам в лицо. Но я знаю вас, квириты, знаю так же хорошо, как вы знаете меня. Вам под силу увидеть истину в этой паутине лжи. Вам вряд ли нужно пояснять, зачем я поступил на иды так, как поступил. Я не преследовал никаких скрытых мотивов. Безумие, что устроил Октавий, нужно было остановить — и я это сделал. Цена? — он развел руками, — Цена не имела и не имеет никакого значения.
— Август. Для тебя Император Цезарь Август, — раздался сзади холодный и яростный голос Октавия.
Не отрывая взгляда от толпы, Гай ухмыльнулся:
— Да, спасибо, я уже понял, что твоим амбициям показалось очень тесным твое прежнее имя, — он не планировал этого говорить, но сейчас его просто несло, — Однако, если ты не заметил, я все еще жив. Следовательно. Мое завещание недействительно. Следовательно. Ты не имеешь никакого права использовать и позорить мой когномен. Тебе ясно, Гай Октавий Фурин? — последние три слова он выплюнул с неожиданной даже для самого себя ненавистью.
На мгновение повисла тишина, а затем Октавий крикнул:
— Чего стоите?! Остановите его!
Резкая вспышка в голове поглотила его слова. На короткое мгновение Гай ослеп и схватился за голову в отчаянной попытке хоть как-то унять боль.
Боль отступила так же неожиданно, как и накатила, возвращаясь в выносимые рамки. Он с трудом поднял голову и окинул взглядом молчаливое море людей внизу:
— У меня осталось очень мало времени, — констатировал он. Свет невыносимо резал по глазам и требовалось неимоверное усилие для того, чтобы удержать ускользающее сознание, — Если у вас еще остались какие-то сомнения, квириты, позвольте мне их развеять.
Одним неловким движением непослушных рук он стащил с себя грязную футболку. Толпа внизу замерла в ошеломлении.
Воздуха резко перестало хватать.
Холодный и яростный голос Октавия выплюнул:
— Взять его!
Сердце упало куда-то вниз. Единственный шанс. Последняя, отчаянная попытка — и все коту под хвост. Четыре года были слишком долгим сроком. Народ просто не мог поверить в его слова.
Ожидаемого нападения не последовало, и он оглянулся.
Легионеры Октавия даже не думали шевелиться. Толпа внизу безмолвствовала.
— Взять, я сказал! — еще раз прокричал Октавий, но его никто не услышал.
Ошарашенные взгляды его легионеров были прикованы к чему-то за спиной Гая.
Он резко обернулся назад.
В абсолютной тишине над многолюдной, заполнявшей весь форум, толпой взмывали в воздух два легионных орла и бесчисленные сигны. Сигны с быком шестого и львом тринадцатого.
…
Это…
…
Как они…
…
Неужели, Калавий?..
Воздуха не хватало.
Первые крики были робкими и нерешительными, однако подхваченные другими голосами они крепли и вскоре от былой тишины не осталось и следа.
Люди внизу четко и слаженно скандировали одно-единственное слово.
Его имя.
— Цезарь! Цезарь! Цезарь!
Несколько вооруженных отрядов в лориках, надетых под тоги, выделились из толпы.
И свет перед его глазами померк.
[1] Гней Помпей Магн. Список регалий очень и очень длинный, здесь приводить бессмысленно. Сулланец, перескочивший cursus honorum и сразу приземлившийся на должность консула. В 50ых годах эпизодически состоял в своего рода альянсе с Цезарем и Крассом, который по привычке ошибочно называют первым триумвиратом. Противник Цезаря в гражданской войне.