Несмотря на поздний час, лагерь за тонкими тканевыми стенками палатки претория жужжал как потревоженный улей. Проводились финальные приготовления, последние отставшие легионеры разыскивали свои подразделения.
Они готовились к бою.
На правах избранного консула-суффекта, пусть и лишенного как должности, так и гражданских прав произволом мальчишки, Бальб сидел за столом напротив входа и барабанил по столешнице пальцами. Вокруг стола, склонившись над почерканным подробным планом города, сгрудились центурионы и затесавшийся среди них Гай Матий.
Костяк их сопротивления.
— Хорошо. Итого, — начал Бальб, поднимаясь со стула, — Вторая и седьмая когорты тринадцатого, четвертая и пятая шестого под общим командованием Пулло остаются в резерве, — он провел стилусом по карте, иллюстрируя свои слова, — Наблюдайте за вторым и третьим, если увидите что-то подозрительное — сразу снимайтесь с лагеря и идите на помощь Авиту. В открытом поле против двух легионов у вас шансов нет, но ворота вам удержать под силу, я в вас не сомневаюсь.
— Понял, — отозвался необычайно серьезный Пулло, что стоял напротив Бальба.
— Дальше. Целий, — Бальб обернулся к кучерявому центуриону, — Ты с шестой и восьмой тринадцатого окружаешь форум. Ваша цель — наблюдение, в бой без особой необходимости не лезьте. Постарайтесь рассредоточиться и не вызывать подозрения. Если что заметите — присылайте гонцов ко мне, Калавию или Ворену.
— Ясно, — пробасил Целий.
— Теперь вы, Элий, Целер, — два старых афраниевских[1] центуриона-ветерана, знакомых Квинту еще с Испании, встрепенулись, — Вы со своими занимаете возможные пути отхода. На Капитолий, Квиринал и к Капенским воротам.
— А Палатин? — обеспокоенно переспросил теребящий ворот туники Луций Целер.
Нервозная атмосфера в палатке нарастала с каждым проходившим часом. Всем, кроме Квинта с Бальбом, еще оставалось что терять — и смелости для того, чтобы не свернуть с обозначенного пути, от них тоже требовалось на порядок больше.
Квинту сложно было представить, каково им. Со своим незавидным положением проскрибированного он уже успел смириться, и теперь только тихо радовался, что его мать не дожила до этого дня. Потерять и мужа и сына по одной и той же причине стало бы для нее слишком сильным ударом.
— Палатин держат Руф и Котта, — отозвался Бальб, — Их клиентов вполне хватит. Мальчишка не станет бросать туда больше нескольких когорт, в этом нет никакого смысла.
— Руф и Котта? — Квинт оторвал руки от стола, сложил их на груди и с подозрением посмотрел на Бальба, — Ты всему сенату что ли разболтал о наших планах?
— Калавий, угомонись, — отрезал Бальб, — Котта — дядя Цезаря. Руфу Октавиан поперек горла давно стоит. Я им полностью доверяю.
Слова его звучали неубедительно. Квинт уже слышал такое и не раз, и тогда все закончилось очередным витком кровопролитных братоубийственных войн.
Даже забавно. Каждая попытка остановить это безумие только закручивала кроваво-красную спираль еще сильнее.
— Еще вопросы? — Бальб окинул собравшихся взглядом.
Вопросов больше не было.
— Замечательно, — констатировал Бальб и снова вернулся к карте, — Последнее. Мы с Калавием и Вореном берем всех остальных и занимаем форум, — он обвел площадь перед рострами стилусом, — Всем все ясно? Вопросы? Предложения? Другого шанса у вас не будет, если есть что сказать — говорите сейчас.
Над палаткой повисла тишина, нарушаемая только шумом лагеря за стенками. Каждый из них напряженно пытался проиграть в голове все возможные варианты развития событий, найти изъяны в их коллективно проработанном плане и придумать возможные решения.
Первым молчание нарушил Квинт:
— Мы не можем вот так просто взять и все сняться с лагеря. Это не останется незамеченным.
Сбоку от него в знак согласия энергично кивнул Пулло, и, не дав ему завершить мысль, добавил:
— Бальб, ты же понимаешь, как только нас заметят, а нас заметят, если мы пойдем все вместе, — пиши пропало. Октавиан сразу все переиграет. Не знаю как, но зуб даю, что переиграет — и нам это не понравится.
— Да что там думать, как? Отменит сходку — и дело с концом, — подключился к дискуссии всегда рассудительный Ворен, — И что мы дальше будем делать? Брать Город и переворачивать его вверх дном? Ну вы же все понимаете, что это мало того, что невозможно — так еще и будет совершенно бесполезно. Или у кого-то есть сомнения, что Цезаря тут же убьют, как только станет известно о непонятных передвижениях толп отставников?
Если его еще не убили. Кто сказал, что им днем не подсунут актера?
— А может быть наоборот, — сорвалось с губ Квинта, но, быстрее, чем кто-нибудь успел вставить слово, он опомнился и уже громче добавил, — В любом случае, не важно. Одновременно сниматься с лагеря всем — это слишком большой риск.
— Очевидно, — Бальб так пристально сверлил взглядом план Города, что, казалось, прожег бы в нем дыру, если бы это вообще можно было сделать одним только взглядом, — Значит, мы должны выходить малыми группами. Центуриями.
— Декуриями лучше, — перебил его Квинт.
— Декуриями не успеем, — не остался в долгу Бальб, — У нас всего два часа до рассвета.
Как бы Квинту ни не хотелось этого признавать, Бальб был прав.
— Хорошо. Центуриями — так центуриями, — скрепя сердце, согласился он.
— И разными маршрутами, — после недолгих раздумий, добавил Бальб, — Думаю, мне нет никакой нужды напоминать вам, что все должны быть в гражданском. Максимум — с лориками под тогами. Не нужно еще сильнее выделяться из толпы, нас и так слишком легко будет заметить. Так… Что еще? — убрав стилус с карты, он теперь крутил его между пальцев, — А, точно. Условный сигнал.
Ворен, крепко задумавшись о чем-то своем, смотрел поверх их голов, но после слов Бальба на его лицо вернулось осмысленное выражение:
— Что? — переспросил он.
— Условный сигнал к атаке, — повторил Бальб с нотками раздражения в голосе, — Нам нужно что-то такое, что даст всем понять, когда начинать.
— А чего тут думать? — удивился Ворен, — В рог подуть — и дело с концом.
— Не, так не пройдет, — отрицательно помахал головой Бальб, — Слишком неочевидно. Нам нужно что-то уникальное. Что-то, что люди мальчишки не смогли бы интерпретировать как команду им. Кроме того. Вы представляете, в каком состоянии сейчас Цезарь? Нужно сразу дать ему понять, что мы свои, мы на его стороне.
Стало как-то не по себе.
Квинт переглянулся с остальными — и на их лицах тоже читалось ошеломление. Никто из них просто не рассматривал ситуацию в таком ключе.
Через несколько бесконечно долгих мгновений молчания, Ворен поднял руки в примирительном жесте:
— Ладно-ладно, сдаюсь, ты прав. Но что тогда? Нам нужно что-то заметное издалека.
— Хм, — Бальб крепко задумался, лоб его прочертили глубокие морщины, — Может, орлы? Легионные орлы?
Споры не затянулись надолго — времени у них действительно было в обрез, — и в итоге они, придя к выводу, что варианта лучше им так быстро не выдумать, остановились на предложении Бальба.
Решение было принято. Обсуждать было больше нечего — и все начали расходиться из палатки претория, чтобы приступить к своим задачам. Все, кроме Квинта.
План с орлами, конечно, вышел замечательным, но он не был бы собой, если бы не обнаружил в нем одно малозначительное в целом, но очень веское в частности “но”.
— Что-то еще? — Бальб поднял голову на него, — Я хотел подремать хотя бы час-другой, — словно в подтверждение своих слов, он во весь рот зевнул.
Квинт кивнул:
— В моих когортах не хватает одного знаменосца.
— Как так? — вопросительно посмотрел на него Бальб.
— Вот так, — развел руками Квинт, — Думаешь, я успел разобраться за эти пару часов? Нет, и все тут. Мне нужен еще один человек.
Со стороны входа в палатку раздался голос, заставляя их с Бальбом обернуться:
— Я могу.
Матий стоял прямо в проеме и на лице его читалась мрачная решимость. Хорошо, но недостаточно. Квинт с подозрением прищурился:
— Ты хоть с какой стороны держаться за меч знаешь-то?
Матий производил впечатление совершенно гражданского человека, и сомнения были вполне обоснованными.
— Обижаешь, — отозвался Матий.
Квинт прищурился еще сильнее, но в итоге сдался и махнул рукой. Времени оставалось слишком мало — и перебирать кандидатами не приходилось.
Не прошло и тридцати минут, как первые центурии, в строгом соответствии с планом, вышли из лагеря в условиях полной светомаскировки. Знаменосцы, что были среди них, все до одного, сжимали в руках длинные свертки, по которым, если только точно не знать, никак нельзя было сказать, что это замотанные в плотную ткань сигны и легионные орлы.
Выждав некоторое время, за ними последовали следующие. И следующие.
К рассвету лагерь практически полностью опустел. Когорты Тита и легионная обслуга, распределенные примерно по половине в лагеря тринадцатого и шестого, как и было условлено, изображали повседневный, ничем не примечательный быт. Эта уловка могла сработать только на расстоянии, но лучше уж так, чем совсем ничего не делать и надеяться, что пронесет.
В первых лучах восходящего солнца выжатый как лимон Квинт брел по пустынному лагерю по направлению к палатке претория. Последняя центурия уже стояла наготове у ворот. Ему оставалось только забрать с собой удалившегося подремать Бальба — и можно было выдвигаться. Второй и третий легионы спали беспробудным сном и не подавали признаков жизни. Одним поводом для беспокойства меньше.
Он подошел к палатке претория и остановился, настороженно прислушиваясь. Изнутри доносились отчетливые звуки перебранки, слабо приглушаемые тонкими тканевыми стенками. Что там еще случилось?
— …И все-таки ты объяснишь мне, почему я узнаю о том, что вы задумали переворот, от Руфа, а о том, что мой зять, оказывается, жив — так и вовсе от какого-то раба! — разъяренно надрывался незнакомый мужчина.
Квинт удивленно глянул на стоявшего у входа в палатку легионера, но тот только недоуменно пожал плечами.
В ответ Бальб обложил Руфа последними словами, — весь смысл его длинной и красноречивой тирады вкратце сводился к тому, какое тот трепло и как он чуть было не поставил на грань раскрытия всю их операцию, — и, после того, как выговорился, переспросил:
— Погоди, какой раб?
Так, все, хватит.
Резким движением Квинт отодвинул занавеску, скрывавшую от него вход в палатку, и решительной поступью вошел. Разговоры разом стихли, все присутствующие уставились на него — и вся уверенность тут же куда-то испарилась.
Людей в палатке оказалось намного больше, чем он ожидал. Кроме смертельно уставшего Бальба, которому, похоже, так и не удалось хоть немного передохнуть, и его собеседника — немолодого мужчины с резкими чертами лица, в сенаторской тоге, — там обнаружились зевающая во весь рот Мария и больше похожая сейчас на фурию, чем на матрону, Квинкция. Однако, если их появления Квинт еще хоть как-то мог ожидать, то как здесь очутилась жена Цезаря, оставалось где-то за гранью его понимания.
Молчание затягивалось. Квинт сглотнул, и чтобы как-то разрядить обстановку, сказал:
— Бальб, все готово. Нам пора выходить. Скоро побудка у второго и третьего, мы же не хотим попасться им на глаза?
Бальб отмер и пробурчал себе под нос:
— Да-да, сейчас. Так что за раб, Луций Кальпурний? — внимание его мгновенно переключилось с Квинта на собеседника, которого он недавно обложил матом.
За него ответила Кальпурния:
— Он вчера вечером пришел к нам с отцом и сказал, что мне нужно срочно покинуть Город. Якобы, мне грозит какая-то опасность.
— И? — удивленно вздернул бровь Бальб.
— Нам долго не удавалось его разговорить, — подключился названный Луцием Кальпурнием, — Он жутко боялся, что нас могут подслушивать и, рассказав все, он сделает только хуже. Но, в конце концов, сознался, что его подослал Цезарь.
Бальб присвистнул:
— А вот с этого момента поподробнее.
Луций Кальпурний замялся, похоже, не зная, с чего именно начать.
— Как я понял, Октавиан пытается шантажом вынудить его оговорить себя и подтвердить наличие заговора. Угрожает убить мою дочь у него на глазах, если он этого не сделает. А он не хочет ему потакать и нашел лазейку, чтобы ее предупредить.
Гора свалилась с плеч. Еще одного рокового опоздания Квинт себе бы не простил.
— Мда, ситуация… — протянул Бальб, — Одно хорошо — мы теперь точно знаем, что он все еще жив.
Луций Кальпурний неуверенно хмыкнул и потер шею:
— Не знаю, Бальб, у меня до сих пор в голове не укладывается.
— Не только у тебя, Пизон, не только у тебя, — усмехнулся Бальб.
Не сдержавшись, Квинт тоже усмехнулся.
— Так, ладно, — Бальб поднялся со стула с видимым усилием, — Калавий дело говорит — у нас нет больше времени тут рассиживаться. Пизон, ты как, с нами?
— Шутишь? — Луций Кальпурний оттянул рукой тогу и продемонстрировал всем висящий на поясе меч.
— Отлично. У меня как раз недокомплект, — сказал Бальб, после чего резко вышел из-за стола и пошел к выходу. Немного замешкавшийся Пизон последовал его примеру.
Квинт толком не успел понять, кто их покусал, как ответ сам его настиг.
— Куда это вы намылились? — в голосе Квинкции звучали нотки металла, — Мы идем с вами.
— Я уже сказал — нет! Это вам не пойти прогуляться утром по базилике! — резко обернувшись, выпалил Бальб. Похоже, этот разговор происходил не в первый раз, — Там будет опасно, вас там могут убить!
Нахмурившись, Пизон поддакнул и принялся сверлить взглядом свою дочь. Та не оставалась у него в долгу. К счастью, взглядом нельзя было не только ничего поджечь, но и никого убить, иначе сейчас они оба уже валялись бы на полу без признаков жизни.
— Я лично выцарапаю этому малолетнему подонку его рыбьи глазенки, я тебе сказала! И если ты думаешь, что мне нужно твое разрешение, чтобы это сделать, Бальб, ты глубоко ошибаешься! — Квинкция не сбавляла обороты и с каждым словом ее сходство с фурией росло, — Хочешь ты того или нет — мы идем с вами.
Мария вместе с Кальпурнией энергично кивнули, на лицах их читалась мрачная решимость.
Женщины… И чего им неймется-то?
Пауза затягивалась.
— Ладно, Харон с вами! — в конце концов махнул рукой Бальб, — Вы же все равно плевать хотели на то, что я скажу, и в любом случае пойдете, хоть с нами хоть без нас. Идемте. Только прошу — постарайтесь не лезть на мечи! И если станет совсем жарко — бегите. Хорошо?
— Хорошо, — нехотя согласилась Квинкция. В голосе ее звенела сталь.
Палатка претория опустела. Последняя когорта в лучах рассветного Солнца выдвинулась из лагеря в сторону форума. Теперь у них оставалось всего два пути. Или они вернутся победителями — или не вернутся вообще.
Как ни странно, на форуме они оказались не самыми первыми. Несмотря на ранний час, перед рострами уже топталась кучка людей, вызывая у Квинта приступ настороженности. Люди недоуменно косились на них, но не предпринимали ничего. Не соблюдая никакого строя и разбившись на маленькие группки, они с Бальбом заняли свои позиции и принялись ждать, косо поглядывая на остальных. С каждым часом толпа все росла и росла — и скоро всякая нужда скрываться отпала.
До полудня оставалось еще несколько часов. Делать было совершенно нечего. Сперва Квинт отправил двоих посыльных к Бальбу и Пулло, а потом больше от скуки, нежели от чего другого, поддержал возмущение каких-то провинциалов по поводу возросших из-за войны цен. Неожиданно, это так его засосало, что разгорающийся в полноценный пожар протест удалось прервать только вернувшимся посыльным. Говорить с ними прямо перед его новыми знакомыми было бы весьма опрометчиво, поэтому Квинт как можно быстрее свернул дискуссию и, пока никто ничего не понял, вместе с посыльными растворился в толпе.
Их доклады вызвали у Квинта смешанные чувства — с одной стороны, все стратегические позиции уже были под уверенным контролем их соратников, но с другой — записка Пулло сообщала, что почти весь второй утром снялся с лагеря и отправился в сторону Города. Сопротивления планировалось больше, чем они ожидали.
Неудовлетворенно цокнув языком, Квинт быстро нацарапал записку Бальбу. Возможно, доверить координацию действий ему и было не самой лучшей идеей, но иначе их бунт скончался бы в зародыше из-за того, что кучка центурионов не смогла решить, кто же из них будет за главного.
Пусть и численное преимущество, и больший боевой опыт все еще были на их стороне, их силы были слишком рассредоточены для того, чтобы позволить всему течь своим чередом без какой-либо координации.
Ожидание. Больше всего в жизни Квинт ненавидел это ожидание перед самым началом боя. Когда ты стоишь в строю и напряженно вглядываешься вдаль, ожидая появления врага и гадая, удастся ли тебе сегодня выжить и, если да, то скольких старых товарищей потом придется похоронить.
На рострах постепенно собирались магистраты. С нарастающим внутренним беспокойством, он наблюдал за ними, но ни мальчишки, ни его главного прихлебателя — мордатого Агриппы, — среди них не видел.
Нервы были натянуты как канат. Сердце отбивало неровный ритм в ушах.
Толпа пришла в движение, постепенно отступая назад — и время схлопнулось. Только поднявшись на цыпочки, Квинт смог разглядеть, что стало тому причиной. Легионеры медленно, но верно оттесняли их от ростр. Мальчишка боялся реакции толпы на свое представление. Не зря.
Посыльный от Бальба с сообщением о том, что люди Котты зафиксировали какие-то передвижения легионеров у дома мальчишки, прибежал всего за несколько минут до того, как сам мальчишка вынырнул на ростры. Повисла гробовая тишина — и только выдержав театральную паузу, мальчишка принялся вещать.
Квинт его не слушал. Уже нисколько не скрываясь, под недоуменными взглядами ничего не подозревающих зевак, он раздавал своим парням последние команды. Им предстояло оказаться на самом острие атаки. Первыми столкнуться с легионерами мальчишки. Отвлечь их от обходного маневра когорт Бальба, дать ему время добраться до Цезаря. Сколько легионеров столпилось у ростр он не видел — и эта выборочная слепота нервировала еще больше.
Бальбу нужно было действовать молниеносно — а значит и Квинту никак нельзя было медлить.
Толпа вокруг них безмолвствовала. Кто-то внимал каждому слову в речи мальчишки, кто-то, из тех, что находились поближе, напряженно прислушивался к Квинту, видимо, пытаясь на глаз оценить опасность ситуации. Нужно было обозначить свою позицию — и сделать это как можно скорее.
Закончив с приказами своим парням, Квинт нарочно громко добавил:
— И помните — гражданских не трогать! Ни при каких раскладах.
По толпе прокатился облегченный вздох. Сработало.
Очередной посыльный от Бальба передал Квинту, что он занял позицию между правым краем ростр и базиликой Эмилия и что сигнала нужно ждать именно с той стороны.
— …как я уже говорил, вам нет никакой нужды принимать мои слова на веру. Провокатор сейчас сам предстанет перед вашим судом — и вы сможете лично убедиться их правдивости, — объявил мальчишка, и Квинт напряженно оглянулся.
Возле правого края ростр не происходило решительно ничего.
— По-моему уже пора, — обеспокоенно шепнул ему на ухо Матий. В руках он уже не скрываясь сжимал древко легионного орла шестого.
— Команды еще не было, — отрезал Квинт, — Не пойму, чего Бальб ждет.
Со стороны ростр раздалось хриплое «квириты» и разговор их сам собой сошел на нет.
Живой. Им не подсунули актера.
Квинт резко обернулся и, уставившись на выступавшего с ростр человека, с ужасом понял, что если бы не прослужил с ним столько лет бок о бок, если бы он сейчас начал сознаваться во всех прегрешениях, приписываемых ему мальчишкой, — ему действительно не удалось бы признать в этом заросшем бородой, измученном мужике Цезаря.
Да как этот наглый сопляк вообще посмел…
Где-то в груди поднималась ярость.
— …если ты не заметил, я все еще жив. Следовательно. Мое завещание недействительно. Следовательно. Ты не имеешь никакого права использовать и позорить мой когномен. Тебе ясно, Гай Октавий Фурин? — в голосе Цезаря звучала ярость.
— Так его! — одобрительно крикнул Квинт и только потом осознал, что сказал это вслух, хоть и не собирался.
Легионеры за его спиной хранили молчание, не осмеливаясь поверить своим глазам и ушам.
— Чего смотрите?! Остановите его! — рявкнул мальчишка.
На рострах Цезарь резко схватился за голову. Квинт внезапно отмер и перевел взгляд вправо. Если Бальб и сейчас не поднимет сигны, то он начнет сам, без команды. Дальше тянуть было уже некуда.
Между базиликой Эмилия и рострами в небо поднимались сигны двух когорт и легионный орел шестого.
Сердце пропустило удар.
— Давай! — рявкнул Квинт на Матия, который с открытым ртом таращился поверх голов впереди стоящих. Тот мотнул головой, приходя в себя — и спустя секунду легионный орел тринадцатого тоже взмыл в небо.
Крик Квинта «вперед!» утонул среди голосов многотысячной толпы, что скандировала имя их императора[2], но его рука с зажатым мечом взмыла в небо, отдавая когортам приказ к атаке. Приказ, которому он последовал самым первым.
— Цезарь! Цезарь! — доносилось отовсюду, люди расступались перед ними, освобождая дорогу к рострам.
Квинт сосредоточенно всматривался вперед. Так. Сейчас они должны были выйти на свободную площадку. Развернуться там было довольно сложно, но и этого должно было хватить.
В конце концов и он командовал далеко не легионом — и мальчишка выставил перед рострами пару-тройку когорт, не больше.
Перестроившись в боевой порядок, они уже были на расстоянии броска пилума от врага, когда оставшаяся за спиной толпа громогласно охнула. Словно по наитию, Квинт вскинул голову. Только для того, чтобы увидеть, что там, наверху, Гай Юлий, потеряв сознание, повалился на ростры, и тело его прошибло судорогой.
Спустя короткое мгновение его первый ряд столкнулся с легионерами мальчишки. Все остальные мысли тут же отошли на второй план.
Им удалось застать врага врасплох и сходу перехватить инициативу в свои руки. По старой привычке орудующий мечом на самом острие атаки, Квинт прекрасно видел растерянность и ошеломление на лицах вражеских легионеров. Однако, это не мешало им довольно резко отбиваться.
— С фланга, заходите с фланга! — он пытался подкорректировать тактику на ходу, но его голос неизменно тонул в звоне оружия и криках людей.
Что-то мелькнуло слева. Повинуясь вбитой намертво привычке, Квинт поднял вверх левую руку, в которой должен был быть щит. Что-то полоснуло по предплечью — и на толстой ткани тоги проступило кровавое пятно. Удар прошел по касательной. Ерунда.
Их давление не ослабевало ни на мгновение, а запал легионеров мальчишки, наоборот, таял на глазах. Осознав, что подмоги нет и не будет, они принялись отступать вбок от ростр. Сперва они двигались слаженно, но затем на них сзади навалилась разъяренная толпа городского плебса — и мужество изменило им. Теряя мечи и знамена, молодые салаги побежали в разные стороны, не разбирая дороги перед собой.
Воодушевленные победой, его парни чуть было не пустились в преследование, но Квинт быстро их осадил:
— Бегущих и сдающихся не трогать! Пусть они и поддались обману Октавиана, они все равно наши соратники и мы не будем их убивать без особой нужды. Я сказал!
Колено горело огнем, но он не обращал на это никакого внимания.
Несколько человек все-таки предприняли попытку преследовать легионеров мальчишки, но, не получив поддержки от своих сослуживцев, они быстро остановились.
Мраморная конструкция ростр со все еще висящим на ней проскрипционным списком была у Квинта прямо перед носом. Повинуясь какому-то мимолетному порыву, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому конкретно, он прокричал:
— Поднимите меня!
И несколько пар рук тут же подхватили его, поднимая наверх. Дотянувшись до края ростр, Квинт с трудом подтянулся — на белом мраморе остались красные разводы его крови, — и, поднявшись с колен, посмотрел вниз.
На форуме творилось форменное безумие.
Люди, что еще недавно скандировали имя их императора, сейчас кого-то били, кричали, бежали кто куда и в их передвижениях не было никакого подобия цели. Легионеры мальчишки, — рассеянные серебристо-бежевые пятна[3], - по одиночке улепетывали куда подальше. Окружавшие форум когорты отступали назад, даже не вступив в бой.
Складывалось такое ощущение, что они потеряли командование и теперь не знали, что и делать.
В отличие от форума внизу, на рострах не было почти никого. Куда-то подевались магистраты, пропали легионеры, которых нагнал мальчишка, и только один молодой парень испуганно смотрел прямо на Квинта.
Под ногами его лежало тело.
На его знакомом лице посмертной маской застыло удивление, взгляд пустых глаз смотрел в небо, а на груди расплывалось кровавое пятно.
Октавиан был совершенно, абсолютно мертв.
— Это ты сделал? — переводя взгляд с молодого легионера на тело и обратно, спросил Квинт.
Парень сглотнул и неуверенно кивнул в ответ.
— Тогда беги, парень, — ухмыльнулся Квинт, — Иначе Квинкция тебе вместо него глаза выцарапает.
Глаза парня расширились в ужасе, но он не стал ничего пояснять. Не маленький, сам разберется.
На другом краю ростр толпились люди — и именно туда ему и нужно было.
Клокочущая в крови ярость постепенно утихала и совсем сошла на нет, стоило ему завидеть спину Бальба.
— Бальб! — радостно крикнул он, привлекая к себе внимание, — Бальб, мы их сделали! — он пересек разделявшее их расстояние буквально в два шага, — Только, ради всех богов, не пускай сюда Квинкцию. Там какой-то парень грохнул мальчишку, боюсь, она его за это прибьет, — хохотнул Квинт.
Хриплый, но такой знакомый голос отозвался из-за спины Бальба:
— Грохнул мальчишку?
Бальб резко обернулся в сторону Квинта, являя его взору того, из-за кого они в общем-то все это и затеяли.
Пизон, на лице которого гуляла широченная улыбка, поддерживал Гая Юлия под руку. Вблизи тот выглядел еще хуже, чем издалека, но Квинт все равно поймал себя на том, что сейчас улыбается как полнейший идиот, и, что самое главное, совершенно ничего не хочет с этим делать.
— Калавий, что значит — грохнул мальчишку? — переспросил Цезарь, так и не дождавшись от него ответа.
— То и значит. Грохнул. Совсем. Насмерть. Вон он лежит, — Квинт махнул в нужном направлении рукой, — Не веришь мне — сам пойди посмотри.
На мгновение над рострами повисла неловкая тишина, а затем Цезарь сокрушенно спросил:
— Боги… Но зачем?
Нет, Квинту все-таки никогда его не понять!
На Город уже опускались сумерки, но возбуждение, бурлившее в крови, несмотря на всю навалившуюся усталость, никак не давало Квинту уснуть. Это же самое возбуждение мешало ему сконцентрировать внимание, поэтому он не мог ни на что отвлечься и просто продолжал мерить шагами атрий дома Пизона.
Поговорить было не с кем. Смертельно уставший Бальб дрых без задних ног, храпя в процессе настолько громко, что Квинту каждый раз казалось, что начинается гроза. Цезарь тоже отрубился, стоило его голове коснуться подушки, и спал до сих пор, хоть и говорил, что завел себе какой-то «будильник» и что встанет через пару часов. Подходить к Квинкции Квинт и вовсе боялся — она все еще была в ярости за то, что ей не дали выцарапать мальчишке глаза, и попадаться ей под горячую руку не хотелось. Пизон удалился в свой таблинум, явно намереваясь написать пару писем, а о чем можно было поговорить с его дочерью — Квинт даже и не знал.
Хм. Написать пару писем. Пожалуй, это было не такой уж и плохой идеей.
Раб, которого он послал за папирусом и письменными принадлежностями, обернулся быстро.
Ни на мгновение не задумавшись, Квинт, без предисловий, заголовков и прочих вежливостей, вывел на папирусе короткое:
Мы победили.
[1] Луций Афраний. Легат Помпея в Испании. Одно из ключевых лиц первого витка гражданской войны.
[2] Все еще в значении «победоносный полководец», современное значение этого слова в описываемое время еще не существует.
[3] Туники рядовых легионеров по цвету где-то между бежевым и коричневым.