— Тут разве есть чего-нибудь такое, что надо скрыть?
— Не просто скрыть, тут есть такое, в чём тайна. Тайна тут!
— Так расскажи. Историю появления тайны.
— Нет, не могу, и не проси.
— А если заплатить тебе, да щедро, а?
— Если заплатить, тогда подумать надо. Там, где деньги, всегда спешить не стоит, ведь деньги — деньги с тех самых пор, как их придумал Мефистофель.
— Красиво как звучит «придумал Мефистофель».
— Так как ты полагаешь, за сколько продаю я тайну всех людей?
— Если продаёшь, то у кого-то денег хватит. Может, купят. Но что-то мне не хочется платить за это знание. Мне кажется, что эта тайна — для других. Воспользоваться ею не смогу. Но выведать о том, что ты скрываешь от людей, всё ж хочется.
— Да я особо и не скрываю.
— Так да иль нет? Ты что-то здесь темнишь.
— Да как же можно скрыть — что скрыть нельзя?!
— Так продаёшь, или бесплатно отдаёшь? А деньги просишь-то зачем?
— Про деньги я не говорил. Я говорил, подумать надо. Про деньги я не рассуждал как будто. А говорил тебе всё общие места. Ни капли мысли не вложил я в это рассуждение, ни капли страсти.
— Так скажи про тайну!
— Да разве ты не видишь сам её?
— Не вижу, не догадываюсь и боюсь подумать.
— Не догадываешься? Может, Римского позвать?
— Которого из них?
— Да друга моего, профессора.
— Он уже профессор?!
— Так папа у него ж профессор.
— Что творится! Я думал, ты говоришь о Римском из «Варьете».
— Да я вообще не думаю. А говорю я те слова, что подвернутся первыми. Чтоб в рифму не промазать.
— Ты как с луны свалился. Стал другим. Как будто не понимаешь ни черта. Ни в душевных треволнениях, ни в простейших переживаниях, ни даже в том, что на хлеб надо заработать; как будто ты совсем забыл, что значит разочароваться или даже отчаяться, когда уже ничего не хочется, и кажется, ещё чуть-чуть — и всё, тебе конец, тебя больше нет. И незачем держаться за ничто.
— Молодец, ты догадался правильно.
— И что ты меня сбиваешь всё время на этот полустих, который так и привязывается, как репейник. Как зараза какая.
— А мне так легче. Так трудней меня разоблачить.
— В чём же?
— В том, кем стал я. Да и тебе, как вижу, некуда деваться.
— Конечно, некуда деваться. Я ищу. Так скажешь тайну или нет?
— Да нету тайны никакой!
— Да как же нету, тебя не стало вовсе, вот был ты человеком, был поэтом, а сейчас — пустое место.
— Что значит пустое, никакое не пустое. Ну ты и скажешь такое. Подумай, что говоришь. Посмотри, какой у меня пиджак!
— Так в чём же эта дурацкая тайна?
— Это не тайна, это — загадка.
— Теперь загадка?!
— И разгадать её я не могу.
— Так, может, я б тебе помог. Недаром я физтех закончил и множество задачек порешал. Или, по-твоему, даром?
— Да ты мне не поможешь!
— Почему?
— Да потому что мне особенно-то и не надо это. Совсем не надо. Ворошить старое, вспоминать то, чего бы мне не хотелось, ну и вообще, лучше бы всё, что было, забыть насовсем, а не вытаскивать на свет божий. Или белый, как хочешь.
— Так значит, я ничего и не узнаю?
— Конечно, не узнаешь. Как ты можешь узнать обо мне тайну, если я сам её не знаю.
— А если решить это, как задачку.
— Это что, задачка по арифметике, по-твоему?
— Ну, что-то вроде этого.
— Ну, так вперёд, решай.
— А ты мне не поможешь?