– Не знаю, не слыхала. Разве мне ее взять белье стирать?
– Все равно, Анна Петровна, возьмите, пожалуйста; она бабенка работящая, будете довольны ею.
– Хорошо, пусть приходит завтра утром.
Ушла прачка, и говорит Мавра племяннице:
– Ну, вот, Агафьюшка, и место тебе. Как скажешь, ничего?
– Ничего, тетушка, спасибо за хлопоты.
– Ну, слава богу, Устроишься и живи,- работай, не ленись, не балуйся, все по-хорошему и будет.
На другой день утром свела Мавра Агафью на место, определила ее.
Стала Агафья к новой жизни привыкать да присматриваться. Прачечная была в подвале; баб рабочих было семь: три – стирали, а остальные – гладили; стирали бабы деревенские, а гладили – городские. Сначала не нравилась Агафье новая жизнь: работа не тяжелая и харчи хорошие, да не по душе ей были порядки московские – прачки все молодые да бойкие, в разговорах такие слова говорят, что и мужчине за стыд сказать; весь день песни горланят, да и песни-то нехорошие; за обедом водку пьют, между делом папиросы курят.
" Экая срамота-то, прости господи! – думала Агафья.ґ На что похоже! И что это за народ отчаянный собран, где он берется?"
И в первый же праздник Агафья отправилась к тетке и написала там мужу письмо. Она писала, что вот она теперь живет в Москве и что тут нехорошо жить и как ей без него скучно. С каким нетерпением она будет ждать того времени, когда он вернется к ней! Отправила Агафья письмо и стала ждать ответа. Ответ недели через две пришел, но не такой, какой ждала Агафья.
Ей думалось, что Егор напишет ей ласковое письмо, станет утешать ее, увещевать подождать, как пройдет время,- а наместо этого пришло сердитое письмо. Писал Егор, что ему теперь ни до кого нет дела, а только самому до себя. Что он должен привыкать и к службе и к чужой стороне, думать о чем-нибудь ему теперь и времени нет.
Обиделась Агафья и ничего не написала на это письмо; стала она помаленьку втягиваться в свою жизнь, кое-как привыкать ко всему. К концу зимы Егор прислал другое письмо. В этом он уже ругал Агафью, зачем она из дому ушла. Видно, мать как-нибудь очернила перед ним Агафью, и он считал ее виноватой в уходе. Это письмо больше обидело молодуху, и она написала ему тоже не ласково и затаила обиду на мужа в сердце у себя. Прожила Агафья до весны, вела она себя по-хорошему. Товарки ее "степенной" прозвали, потому, что она не якшалась с ними; те, бывало, как праздник, так либо по трактирам, либо по пивным шляются, а она, кроме тетки, никуда не ходила. Из всех прачек ей только одна и пришлась по сердцу, Аришей звали.
Девушка она была молоденькая, веселая, песенница и плясунья, но с товарками она не водилась, а держалась поодаль. Говорили, что у ней любовник был. Спала Агафья с ней на одной постели, а иногда вместе и прогуляться ходила. Пришла пасха. Собрались прачки на гулянье под Девичий, стали и наших подруг звать, Ариша согласилась, а Агафья отнекиваться стала.
– Ну, чего ты ломаешься, Агаша?- сказала ей Ариша.- Пойдем!
– Не к чему, кажется.
– Ну вот, не к чему! Дело праздничное, не все же в конуре сидеть! Пойдем!
Уломала она Агафью; согласилась та. Оделись и пошли.
Под Девичьим народу было видимо-невидимо. Были тут настроены балаганы и торговали сластями. У Агафьи глаза разбежались.
– Вот так славно! – говорила она.
– А ты упрямилась! Гляди, какое раздолье! – Сказала Ариша.
Проходили они весь , день, были в балаганах, смотрели Петрушку, как паяцы ломаются, песенников слушали, сластей покупали, у Агафьи даже голова закружилась. Было уже поздно, и устали-то они порядочно и проголодались, и пошли они домой вдвоем с Аришей, потому что товарки их отбились дорогой. И говорит Ариша:
– Зайдем, Агаша, чаю напиться да закусить, а то живот подвело.
– Куда же?
– А в трактир.
– Пойдем, пожалуй.
Забежала Ариша в булочную, взяла белых хлебов, и пошли они в трактир.
Агафье неловко стало: ей казалось, что все смотрят на нее. Забрались они в уголок и спросили себе чаю. Выпили по чашке, вдруг слышит Агафья, музыка заиграла. Удивилась баба, хорошо показалось.
– Ариша, чтой-то? – Спрашивает.
3асмеялась Ариша.
– Разве ты никогда,- говорит,- не слыхала?
– Нет.
– Это машина.
– Ловко как
– Поживи-ка подольше в Москве-то, еще не то увидишь.
И стало с тех пор Агафью на гулянье потягивать. Понравилось ей веселье московское, стала она пореже к тетке ходить; за работой задумывается, ждет, как бы праздник поскорее. Стали они с Аришей по бульварам да по садам гулять. Случалось, что в праздники и одна Ариша уходила, а куда – Агафья не знала; и в такой день, бывало, скучно бабе было; насилу она дождется подруги своей.
– Где ты пропадала? – спросила Агафья, когда вернулась Ариша.
– Где была, там чай пила, баранки ела, а с кем,- не твое дело, – скажет Ариша.
Пришел май месяц. Открылось гулянье в Сокольниках.
Собрались раз подруги и пошли туда. Долго они ходили, все пересмотрели, музыку послушали и собрались домой только к вечеру. Идут они, а навстречу им два молодца, на вид ребята хорошие и одеты чисто, из мастеровых, видно. Подошел один из них к Арише и говорит:
– Здравствуйте, Арина Ивановна!
– Здравствуйте, Петр Васильевич! – сказала Ариша.- Как поживаете?
– Помаленьку. Как вы? Погулять вышли?
– Да, проветриться захотелось.
– Хорошее дело. А это подруга ваша?
– Подруга, Агафья Алексеевна.
– Очень приятно! Не угодно ли чайку вместе попить?
– Благодарим, нам домой пора.
– Вот пустяки-то! Домой-то успеете, это сюда опять не скоро попадете. Пойдемте, посидим, поболтаем, вот с товарищем моим познакомитесь, с Алексеем Павловичем.