Ушла Ариша и вернулась только утром. Пришла она рано, прачки еще не вставали. Подсела она к Агафье и говорит ей потихоньку:
– Ну, Агаша, засушила ты парня.
– Будет смеяться-то!
– Ей-богу, правда! Сам не свой стал. Как пришла я, узнал и бежит про тебя спрашивать. "Как,- говорит,- она поживает?" – "Ничего",- говорю. "Поклона не прислала?" – "Нет".- "Экая,- говорит,- бесчувственная-то, а я от нее поклона ждал. – " На что он тебе? – говорю я и смеюсь.- Шубу, что ли, шить? – "Какое,- говорит,ґ шубу, тут и пиджак-то хотя скидавай: все сердце себе растравил, об ней думавши". А я говорю: "Ты брось об ней думать-то, у ней муж в солдатах служит".- "Мало что,ґ говорит, – И у меня жена в деревне". Поговорили мы так, стал он выспрашивать, чья ты, откуда, давно ли в Москве, обещал прийти в воскресенье.
– Опять в Сокольники?
– Нет, в трактир наш, туда и вызовут.
Встала Агафья, принялась за работу. Не клеится у ней дело против прежнего, нет-нет да и задумается она об Алексее; не чаяла она, как и праздника дождаться.
Пришло воскресенье. Сидят прачки и сговариваются, кому куда идти; вдруг входит мальчик из трактира и спрашивает Аришу.
– Велели,- говорит,- с подругой в трактир приходить.
Забилось сердце у Агафьи: поняла, кто их спрашивает. Трактир был с садом; в самом углу, в кустах, сидел Петр с Алексеем; на столе перед ними все было приготовлено: и водка, и закуска, и чай. Поздоровались прачки с приятелями, подсели к столу; стали угощать их молодцы. Агафья пила водку без отказа, и под конец в голове у ней зашумело, в глазах помутилось; слышала она только шум какой-то и не понимала, что говорили вокруг нее. Немного погодя Петр с Аришей поднялись идти. Агафья осталась с глазу на глаз с Алексеем. Алексей тоже был порядочно выпивши, пододвинулся к Агафье и обнял ее одной рукой.
– Знаешь, как я тебя люблю? – сказал он.
– Почем я знаю,- проговорила Агафья и улыбнулась.
На другой день проснулась Агафья рано. Товарки ее все спали, Ариши не было дома. Голова у Агафьи сильно болела, точно по ней молотком стучали, и тошнило.
Поднялась она было с постели да опять повалилась. Захотелось ой освежиться: кое-как добралась она до кадки с водой и напилась, стало ей немного полегче; вернулась она на постель, уткнулась в подушку, стала вспоминать про вчерашний день. Вспомнила, как, напилась пьяная, как Алексей повез к себе на квартиру, а что было после, она и вспомнить не могла: спуталось у ней в голове все; даже не могла она вспомнить, как домой попала. Чувствовала она только, что сделала что-то скверное.
Защемило сердце у Агафьи, точно камень на грудь навалился; хотелось ей плакать, да слез не было. "Господи, что я наделала-то! .. Ну, как, Егор узнает", И разобрало ее зло и на себя за свою слабость, и на тех людей, по чьей милости в эту жизнь попала; стиснула она зубами подушку и долго так, лежала.
Пришла Ариша, у Агафьи и на нее глаза не глядят; увидала, что Агафья ничком лежит, подумала, что спит она. Толкнула, не шевельнется. Толкнула еще раз, подняла голову Агафья, вскинула покрасневшими глазами на Аришу и опять уткнулась в подушку.
– Аль голова трещит?
– Смерть моя … Мочи нет.
– Вставай, давай похмелимся, у меня тоже голова болит; вот я принесла.
Вытащила Ариша из кармана бутылку с водкой да два яйца печеных; Встала Агафья, выпили подруги. Стало Агафье полегче. После чая и совсем развеселилась баба.
"Что ж,- думает,- не велика беда, что согрешила! Муж-то тоже, чай, не зевает там. Гуляй, пока гуляется; остепениться время всегда будет"
С тех пор Агафья стала с Алексеем часто видеться: праздники по целому дню проводила с ним и на буднях кое-когда ходила к нему. И весело она провела все лето. Под конец лета стала Агафья в Алексее перемену замечать: сделался он грубый да суровый, совсем не такой ласковый, какой был раньше. Раз в трактире спросила она У него:
– Ты что такой угрюмый стал? Иль не любо, что со мной сидишь: знать опротивела?
Помолчал немного Алексей и говорит:
– Надо нам с тобой, Агаша, разойтись … на время только, на месяц, что ли.
Екнуло сердце у Агафьи, побледнела она.
– Что так?
– Да ко мне на побывку жена из деревни приедет, так сама знаешь … неловко …
Ничего не сказала Агафья, опустила голову и задумалась. Поняла баба, что все-таки она Алексею чужая, все-таки у него жена есть; может, он жену-то и любит, а на нее-то, глядит как на забаву. Похолодело сердце у Агафьи, и заплакала она.
– Так ты и потешайся … с женой своей,- чуть не крикнула Агафья,- а обо мне уж позабудь, потешился – и будет! .. Бог с тобой, смутил ты меня, навел на грех.
Зарыдала Агафья и повалилась на стол. Испугался Алексей, стал уговаривать ее, за руки взял. Отмахнулась от него Агафья, встала из-за стола и сказала:
– Оставь, не твоя больше! – и вышла из трактира.
Удивился Алексей ее прыти, однако не стал останавливать, а только посмотрел ей вслед. Вечером сидела Агафья в грязной полпивной, перед ней стояла бутылка пива. Она была пьяна и выводила охрипшим голосом песню.
– Что за песенница! – смеялись над ней сидевшие в полпивной .- Нельзя ли с вами познакомиться?
– Нельзя,- прохрипела Агафья,- Я не какая-нибудь … Я честная!
– Честная? Ну, голубушка, знаем вашу сестру … Дешева ваша честь! – сказал кто-то и грубо захохотал.
Ночевала Агафья в участке: она валялась без чувств на улице, и ее подобрал городовой. Утром ее привели к хозяйке. Лицо у ней опухло, под глазом фонарь, голос охрип, еле говорит. Ахнула хозяйка, как увидела ее такой, стала расспрашивать. Рассказала ей все Агафья, покаялась и стала прощенья просить.
– Ну, первый раз я тебя прощаю,- сказала хозяйка,- а если еще такой явишься – разочту.
Побожилась Агафья, что в первый и последний раз так сделала, и принялась за работу. Стала она такая тихая да молчаливая, с товарками почти не говорила, не смеялась, на их смешки не отвечала. Вспомнила она свою жизнь: как в девках жила, как замуж выходила, как ее муж любил и что наказывал ей, как, в солдаты шел. И стыдно ей становилось и разбирало ее зло на себя, что мужа забыла; думала было она написать ему про спой грех, покаяться, а как представит себе, как это огорчит Егора,- духу не хватает.
"Подожду до него,- думает,- может быть, скрою, а не скрою, – пусть его воля будет надо мной". И начнет она высчитывать, сколько мужу служить остается; сочтет и подумает: "Долго еще. Ну, да все равно, терпеть буду, побаловалась, и будет; теперь, кажись, не соглашусь.
Но хотя и твердо решилась Агафья соблазнам не поддаваться, а все-таки спокойна не была. Часто ее и совесть мучила, и тоска разбирала. Раз, в сентябре уже, когда дни короче стали и прачкам приходилось работать с огнем, устроили они засидки. Хозяйка дала им от себя на пропой пять рублей. Собрались все в трактир и пошли. Пошла и Агафья. Три недели она никуда не ходила: гулять не хотелось, а она боялась и глаза показать, и решила хоть размяться маленько. Пришли они в трактир, заказали водки, чаю. Прачки были все веселые и задорные; три дня им гулять приходилось, поэтому резвились они, зубоскальничали с половыми и с посетителями речами перекидывались.
Одна Агафья сидела как пришибленная и грустно поглядывала кругом себя – не забирало ее и веселье товарок. Принялись за водку прачки, поднесли и Агафье; замотала она головой и говорит:
– Нет, я не буду.
– Что там – не буду! Пей, лучше разгуляешься, а то, вишь, нос повесила! – Сказала ей одна прачка.
– Нет, не буду!
– Будет ломаться-то, дура! Ничего не понимаешь и отказываешься. Ты попробуй-ка маленько, сразу повеселеешь.
"И то разве выпить, – подумала Агафья, – может, и вправду полегче будет".
– Ну, давай, – сказала.
– Вот давно бы так! На-ко глотни да скажи: здравствуй, рюмочка! Прощай, винцо!