А пара «худых», как мы называли истребителей Ме-109, кружится над нами. Почему же она, используя высоту и скорость, не атакует? Через одну-две минуты блеснули еще четыре самолета. Прикрываясь лучами солнца и стараясь держаться незаметно, они тоже чего-то выжидают. Только я хотел предупредить Купина, как первая пара «мессеров» стремительно, точно ястребы с высоты, бросилась на нас. Дмитрий Иванович круто развернулся на атакующих. А четверка со стороны солнца? Она тоже резко перешла в пикирование, нацелившись на «илов».
Теперь стал понятен замысел врага: пара отвлекает на себя нас, а четверка тем временем нападает на штурмовиков. Разгадал ли эту хитрость Купин? Нужно сейчас же сорвать атаку четверки противника! А как? Медлить с защитой штурмовиков нельзя. Оставить своего ведущего? Ну что ж! Этого требует бой! И я резко крутанул свою машину на «мессершмиттов», атакующих штурмовиков. Но, оказывается, летевшие сзади наши истребители уже чуточку опередили меня. Значит, тоже заметили врага, и может быть, даже раньше. А Купин? Его нет. Сбили?
Мысли, опережая одна другую, завихрились в голове. Чувство непоправимой вины опалило меня. Однако сожалеть и раскаиваться поздно: идет бой. Немедленно беру в прицел одного фашиста и пускаю в него залп из четырех реактивных снарядов.
Впереди вспыхнуло еще не меньше десятка черных бутонов — стреляли и другие летчики. Ни один разрыв не накрыл, к сожалению, цель, но страху мы нагнали. «Мессеры» ушли ввысь. На их крыльях с будто обрубленными концами зловеще раскинулись жирные черные кресты. Впервые так близко я увидел фашистских истребителей. Длинные, тонкие, как бы лоснящиеся фюзеляжи, отливающие желтизной в лучах солнца животы и маленькие, короткие носы — все это напоминало мне гадюк.
Пока немцы занимали исходное положение для новой атаки, возникла короткая пауза. Смотрю и не верю своим глазам: Дмитрий Иванович Купин рядом. Очевидно, я его проглядел.
«Илы», образовав «круг», спокойно делали свое дело. Защищая их от «мессеров», мы тоже встали в «круг». О нападении на вражеские истребители, имевшие скорость километров на сто больше наших, нечего было и думать. Мы могли только обороняться.
Кажется, всё на стороне противника: и скорость, и высота, и инициатива. На И-16 ни догнать, ни уйти от них. Единственное наше преимущество — вираж. Но при малой скорости он хорош только для самозащиты. И плохо будет нам, если немцы сумеют разорвать наш круг. Наша сила против «мессершмиттов» — в единстве группы!
«Илы» бомбами, снарядами и нулями старательно обрабатывали немецкую оборону. «Мессеры» не проявляли особой активности. Они, словно для отвода глаз — мол, мы тоже не бездействуем, — лишь несколько раз попытались разорвать наше кольцо. Видимо, фашистские летчики убеждены: пока идет штурмовка, мы их не допустим к «илам», — выжидают удобного случая. Более удачной обороны, чем «круг», для И-16 вряд ли можно и придумать.
Наш боевой порядок походил на быстро вращающуюся дисковую пилу: куда ни сунься — не возьмешь, . Самолеты, меняя положение, вытягивались в нужную сторону, струями разбрызгивали пулеметный огонь, а то метали и реактивные снаряды. «Мессеры», как хищные щуки, носились на больших скоростях и при подходе к нам всякий раз, натыкаясь на острые зубы пилы, отскакивали.
Но как же мы выберемся отсюда? Нельзя же до бесконечности висеть над территорией противника! Что будет, когда наше кольцо разорвется?
Штурмовики закончили свою работу и взяли курс домой. Купин резким движением развернулся за ними. Боевой порядок наших истребителей на какое-то мгновение принял форму вопросительного знака, направленного хвостом к штурмовикам. Мой самолет оказался замыкающим в конце разрыва и приотстал. «Мессершмитты» только этого и ждали. Две пары с разных направлений ринулись на меня. Защищаясь, я круто метнул самолет навстречу нападающим, загораживаясь от них широким лбом своей машины.
Встречные атаки не опасны. Вражеские очереди прошли мимо. Но теперь я остался один, легкая добыча для «мессершмиттов». Скорее к своим! Новый рывок. Стоп! Поздно.
Третья пара уже атакует меня. Да и первые две пары снова занимают позицию для нападения.
На какие-то секунды я оказался зажатым и слева и справа. Опять инстинкт диктовал отвернуться в свободную сторону, но я понимал, что этим только дальше оторвусь от своих и поставлю себя в еще худшие условия.
Попал как кур во щи. Одиночный самолет с неубранными шасси — заманчивая мишень. Вот почему «мессеры», опережая друг друга, кинулись на меня. И помощи пока я не мог ждать: наши сейчас не оставят штурмовики на съедение вражеским истребителям.
В воздушных боях бывают такие моменты, когда бьют, а находящиеся рядом товарищи не могут помочь. Значит, надо выкручиваться самому.
Увертываясь от вражеского огня, швыряя самолет из стороны в сторону, я пошел за своими. Пули и снаряды струились вокруг. Но иного выхода не было. Спасение только в маневре. И я летел, не ожидая помощи. К моему удивлению, наши истребители вдруг разом развернулись мне навстречу. «Мессершмитты» тут же, словно ждали этого момента, бросились на «илов». Я сразу понял всю глубину нашей оплошности. Купин, выручая меня, оставил штурмовиков. Зачем он это сделал? Лучше уж пострадать одному, чем рисковать «илами», которые мы обязаны беречь больше собственной жизни.
К счастью, все произошло как нельзя лучше. Пятерка И-16, прихватив меня, опять развернулась, и «мессеры», не успев атаковать штурмовиков, сами оказались перед нашими носами. Немцы отпрянули. Одного мы даже подбили, и он куда-то скрылся.
На маршруте «Мессершмитты» долго клевали нас сзади, но ничего сделать не смогли. Небольшими отворотами, применяя своеобразные воздушные ножницы, знакомые еще по Халхин-Голу, мы отбили все атаки. Оказывается, при умении можно удачно вести оборонительные воздушные бои и на наших стареньких И-16 против таких современных «метеоров», как Ме-109.
В бою не до самоанализа. Что главное, что второстепенное в действиях, порой не уловишь. На земле же все раскладывается по полочкам. Теперь я отчетливо понял, что мой инстинктивный разворот для самозащиты не что иное, как растерянность, паника. Вместо того чтобы резким, но коротким рывком самолета увернуться от удара немцев, не нарушая строя (так сделали все), я ушел от товарищей.
Оступился. Какой позор! Почему так получилось? Неужели самосохранение взяло верх над сознанием? Да, выходит так. Когда что-нибудь неожиданно падает на тебя, инстинктивно загораживаешься от опасности рукой и отскакиваешь в сторону. Так поступил и я. Меня атаковали сзади, и я отскочил от огня… А почему, собственно, развернулся на сто восемьдесят градусов навстречу врагу, а не просто уклонился в сторону, как сделали другие? Ведь мой маневр был сложнее и опаснее, чем товарищей. Получается, я сам бросился в наступление, пошел в лобовую атаку.
В воздушном бою при нападении сзади маневр — единственный способ самозащиты. Формы же маневра разнообразны и применяются с учетом обстановки. На Халхин-Голе мы в таких случаях подставляли широкие носы своих самолетов и шли в лобовую. Значит, сегодня я по привычке поступил так же, хотя условия борьбы диктовали другой маневр. Я действовал, как и в Монголии, хотя тактика кое в чем изменилась. Изменилась и организация. Раньше звено состояло из трех самолетов, теперь из четырех. Наименьшая тактическая единица — пара, раньше было звено — тройка.
Какие бы ни возникали в отяжелевшей голове доводы, какие бы ни находил себе оправдания, а объяснения с капитаном Купиным не избежать. Да и с товарищами тоже. Особенно досадно, что неприятность получилась при первом же боевом знакомстве. А первое впечатление о человеке надолго сохраняется в памяти, и не так-то просто его изменить. А надо. Мужество — не природный дар. Кто хочет его приобрести, тому надо наступать на горло самолюбию. А как это тяжело!
Понуро побрел на доклад. Проклятое шасси! Перед глазами снова возник громадный кулак Купина. Зря полетел. Нужно было бы возвратиться. Для этого имел законное право.
Дмитрий Иванович, к моему удивлению, сам шел навстречу.
— Ловко ты принял на себя «мессеров» и отвлек от нас! — сказал он с улыбкой. — За это время мы ушли с территории противника и перестроились из «круга». Поздравляю с третьим боевым крещением! — Купин хотел пожать мне руку, но, заметив что-то неладное, спросил: — Уж не заболел ли?
Человеку, очевидно, свойственно скрывать свои слабости. И я, чтобы не выдать волнения и собраться с мыслями, решил схитрить:
— Без привычки в ушах заложило. Не понял — что вы сказали?
— Продуй! — громко посоветовал Дмитрий Иванович н показал, как это делается.
По-разному можно оценивать отдельные моменты воздушного боя. Со стороны мои действия и были таковыми, как о них отозвался Дмитрий Иванович, но я-то знал, что все получилось случайно, помимо моего желания. Ладно уж, не стоит разочаровывать других, достаточно и того, что сам себя осудил. Впереди еще много боев, и более трудных, чем этот. А мне сейчас нужно доверие товарищей. Без него нельзя успешно воевать.
— А видел сбитого «месса»? Он врезался в землю, — перебивая мой доклад, спросил Купин.
— Ну-у, — вырвалось у меня. «Как же я проглядел?»
— А знаешь, Лазарева пощипал «мессер»! Пойдем посмотрим. Могло бы кончиться и хуже, если бы я опоздал хоть на секунду, — продолжал Дмитрий Иванович.
Только теперь стало ясно, почему в бою я некоторое время не видел Купина, и уже хотел было пояснить, как случилось, что оторвался от него, но он опередил:
— Ты раньше меня заметил атаку по «илам» четверки «мессершмиттов». И правильно сделал, что пошел на них. Ведь я в этот момент выручал Лазарева.
Лазарев, размахивая руками, увлеченно рассказывал собравшимся на стоянке техникам о вылете. Заметив Купина, он быстро направился к нему и с радостной возбужденностью лихо доложил:
— Товарищ капитан, старший сержант Лазарев боевое задание выполнил. После воздушного боя привез четыре пробоины.
— Наверно, увлекся боем и не заметил «месса»? — спросил Купин, рассматривая пулевые дырки в правом крыле самолета.
— Никак нет, товарищ капитан, я его видел, но думал — под таким большим углом не попадет.
— Нельзя так рисковать.
— Когда ни умирать, а день все равно терять, — разудало ответил летчик, словно ему в этом вылете ничто не угрожало, а пробоины в его самолете — отметки за доблесть.
Завтрак кажется необыкновенно вкусным. Давно я уже не ел с таким аппетитом. Летчики, с которыми летал, вдруг стали для меня самыми близкими товарищами, словно знаю их давным-давно. Бой не только сближает, но и роднит людей. Сырая, заплесневелая землянка сейчас выглядела уютной, чуть ли не домашней, желанной комнатой. Не зря так любовно, даже трогательно, вспоминается нам фронтовая жизнь.
От печки, сделанной из железной бочки, в землянке жарко. Бодро потрескивают сухие дрова. Мы сидим за двумя маленькими, из некрашеных досок столиками и ведем оживленный разговор. На первый взгляд может показаться, что тут находятся только обстрелянные, опытные бойцы, уже давно знающие друг друга. Однако, если присмотреться пристальнее, быстро увидишь, что это далеко не так. Ветераны полка все же выделяются. Они разговаривают между собой без деланной позы, спокойно, понимают друг друга с полуслова. Даже в движениях, по-деловому, будничных, собранных, угадывается внутренняя сила, так свойственная закаленным в боях людям.
А вот трое молодых. Они еще по-настоящему не вросли в боевую жизнь и даже не сформировались как летчики. Среди них выделяется Сергей Лазарев.
На его колени из печки выскочил красный уголек. Сергей ловко его подхватил и с нарочитой серьезностью пояснил:
— Как «мессершмитт», атакует. Тебе место в аду. — И, кинув «агрессора» в печку, стал рассказывать о своем последнем воздушном бое, в котором пытался отправить вражеский истребитель на тот свет..
Ветераны полка слушали его внимательно, и по всему было видно, что Лазареву это приятно.
Сергей, видимо, считал, что сделанные им первые боевые вылеты уже дали ему право держать себя на равных с более обстрелянными товарищами. Он старался вести себя непринужденно, подчеркнуто самостоятельно, подражая бывалым людям. Что поделаешь, в девятнадцать лет многим хочется казаться зрелыми. Сергей после первого рассказа о бое тут же начал второй, акцентируя внимание на смешных сторонах, как это иногда делают опытные летчики. Но Купив, как бы между прочим, заметил:
— У связистов есть правило — поработал на передачу, переходи на прием.