Он настойчиво подтолкнул Ованеса к выходу. И тот понял, что от этого человека он больше не услышит ни слова.
Хотя Ованес вернулся к полуночи, в доме Акопа Адамяна гостя ждали. Хозяину, не часто выезжавшему в Тифлис, хотелось подробнее узнать тамошние новости, расспросить о знакомых.
Выражение лица и настроение молодого человека сначала обескуражили его, но потом, сообразив, что свидание, видать, не удалось, он, пряча за лаской насмешку, заговорил с ним как ни в чем не бывало.
Но разговор не клеился. Ованес отвечал сухо и кратко. Светильники догорали. Пора было расходиться ко сну.
- Утомил я тебя болтовней, - сказал Акоп, - а ты еще и устал с дороги.
- Скажите, уважаемый дядя Акоп, - вдруг оживился Ованес. - Что в Эривани говорят про купца Мелик-Самвеляна? Он уехал обратно в Персию?
Вопрос этот повис в воздухе. Акоп Адамян, сложив руки на толстом животе, смотрел куда-то мимо парня. Заметно было, что теперь настроение испортилось у хозяина. Но Ованес терпеливо ждал.
- Э, э-э... - протянул Адамян, - Ованес-джан, кто же тебе насплетничал? Плохая новость, плохая... Ты откуда его знал? Ах да, ты же вместе с русскими сопровождал наших из Персии. Мелик-Самвелян заболел, Ованес-джан. Бог лишил его разума. Чего ему не хватало здесь? Нет, как плохая овца отбился от стада. Решил, что умнее всех. Жаль, жаль....
- Постойте, - Ованес вскочил. - А его дети, он же приехал сюда с сыном и дочерью?
- Бог знает, мой мальчик! - хозяин быстро поднялся, пресекая дальнейшие вопросы, и окликнул слугу: - Эй, Гурген, проводи нашего дорогого гостя в его комнату. - Обращаясь же к Ованесу, добавил. - Там все приготовлено. Утром тебя разбудят.
В полутемной и душной от раскалившейся жаровни комнате Ованес и узнал от испуганного, говорившего с оглядкой и шепотом простодушного Гургена, что произошло с семьей Самвелянов.
Лежа без сна на жаркой перине под шелковым одеялом, Ованес после сбивчивого рассказа слуги медленно восстанавливал в памяти последовательность событий.
Недели через две по возвращении в Тифлис он получил через слуг от Ашхен коротенькую записку, написанную по-персидски. Девушка сообщала, что отец очень торопится с отъездом. Что в дом к ним приезжал епископ Стефан, а сам отец в Эчмиадзин не поехал, зато был в Нахичевани. Там есть армяне, которые тоже хотят вернуться назад. В Нахичевани голод... А еще, писала Ашхен, отец чего-то боится, он даже тайно встречался с каким-то персом.
Ованес предпочел бы, чтобы Ашхен написала больше о своих чувствах к нему, о том, как она переживает разлуку. Получалось же, что девушка смирилась со своей участью.
Теперь Гурген рассказал, будто в середине лета, когда Мелик-Самвелян окончательно собрался в дорогу, в Эривань примчался гонец из Персии, загнавший в пути не одну лошадь, и привез известие, что дом купца в Мараге сгорел в ужасном пожаре, вспыхнувшем ночью. Огонь был такой силы, что охватил и соседей. Жене, остальным детям и родному брату Мелик-Самвеляна спастись не удалось.
Получив это известие, Самвел заперся на своей половине и никого не принимал, хотя к нему пытались попасть высокие духовные лица и местные уважаемые купцы. Не стал разговаривать он и с начальником Эриванской области Чавчавадзе.
Черное облако скорби повисло над усадьбой Мелик-Самвеляна в Эривани. Похоже, это черное облако помутило и его рассудок. Когда через неделю он появился перед своими потрясенными домочадцами, то распорядился отправить сына и дочь к родне в турецкие земли, раздал имущество, распустил слуг и с одним посохом и дорожной сумой покинул город, уйдя по направлению Нахичевани.
Что сталось с ним дальше, слуга не знал... Все попытки русских выяснить у персов причины пожара не достигли цели. Вскоре эта история затихла... Зато в Эривани люди шептались о поджоге...
Ованес выслушал этот страшный рассказ, отпустил Гургена и упал на кровать, обуреваемый множеством догадок и подозрений. Кажется, он знал главное - почему загорелся дом Мелик-Самвеляна. И было неважно, кто именно его поджег. Он знал также и то, что люди вокруг тоже догадывались об этом. Они не хотели говорить с незнакомцем о судьбе купца из-за страха. Но перед кем?.. Неужели?.. Он и не догадывался ранее, какие могущественные силы стоят за всем тем, что сейчас происходило в Закавказье, и что переселение армян из Персии далеко не простой акт... Ованес не испытывал жалости к отцу девушки, тот сам поставил себя вне своего народа. Смущая людей, подбивая их покинуть эти земли, он был предателем в деле возрождения Великой Армении и сам осудил себя на участь изгоя. А я? Юноша задумался... Образ несчастной Ашхен тускнел, уходил куда-то на задний план в захватившем его целиком честолюбивом чувстве причастности к грандиозному замыслу, средоточием которого, несомненно, являлся Эчмиадзин. Он вспомнил Тирана, многое их беседы, слова дяди о собственном будущем... Ему предстояло сделать выбор.
Ованес поднялся и откинул тяжелую занавесь на окне, отодвинул створку. Холодный лик огромной луны смотрел прямо на него. Парню стало не по себе.
"Солнце мертвых" - вспомнил он с кривой усмешкой слова поручика Анненкова.
Так и стоял он в молчании перед раскрытым окном и чувствовал, как умирает его любовь. И если бы кто-то сказал ему сейчас, что из тех черных семян, которые и с его помощью были брошены в землю, какую они называли Великой Арменией, прорастут слезы, насилие и смерть, он бы ответил: "Пусть будет так!"
ГЛАВА 9
Хождение по мукам
Почему Абдуррахман Гусейнов покинул Арафсу в начале 20-х годов и отправился в Нахчиван?
Он повзрослел и возмужал в ночных схватках с дашнаками в 1918-м. Познал близкую смерть и страдания раненых товарищей, увидал коварство и беспощадность врага. От его немногословия веяло основательностью человека, хорошо понимающего цену всему в этом мире. И он не испытывал страха перед неизвестностью. Пути назад не было, он переступил порог отчего дома и должен был идти до конца. Чем он займется в городе - Абдуррахман не предполагал. Помог случай, который свел его с опытным стоматологом, поначалу предложившим помогать ему и заодно присматриваться к его работе. Через несколько месяцев по-крестьянски обстоятельный, сметливый молодой человек освоил ювелирную работу зубного врача.
Однако связи с земляками Абдуррахман не терял, тем более что медицинская помощь в те годы до горных сел практически не доходила. А тут он сам со своим чемоданчиком с инструментами являлся в родные места, и люди выстраивались к нему в очередь. От Арафсы до Джульфы и Ордубада были наслышаны люди о его мастерстве.
Как странствующий дервиш ходил он по селам, забираясь высоко в горы, был в курсе всех новостей. Никогда никому не отказывал в помощи. Зимой 1930 года, в разгар коллективизации, судьба занесла его в Милах.
С тех пор как он женился, два года назад, Абдуррахман чаще наведывался в Арафсу. Все, что происходило в деревне, касалось его напрямую. Брат Шакар, конечно, предупреждал, чтобы они с Аббасом не скупали обратно землю у односельчан. Но его глаза не могли спокойно смотреть на пустующие наделы, на неразбериху и бесхозяйственность в новообразованном колхозе. Руководить там стали те, кто трудолюбием не отличался, зато умел громче всех кричать на собраниях. А земля любит молчаливых, хорошо усвоил эту дедовскую мудрость Абдуррахман. И он сочувствовал крестьянам, становившимся гачагами. Может, и сам бы ушел в леса, но понимал бесперспективность стихийного народного протеста. Оставалось надеяться, что все как-то утрясется, что осознает наконец власть всю глупость своих установок, чуждых большинству земледельцев, даст людям свободно трудиться на родной земле и получать от нее отдачу соразмерно трудам своим.
Абдуррахман видел, посещая больных в разных селах, что зреет бунт, что копится в укромных местах оружие и, как мог, охлаждал буйные головы, предвидел: эта власть не остановится ни перед чем. Сколько жертв было среди азербайджанцев только на его памяти, когда рыскали повсюду головорезы Андраника, прорываясь в Карабах!
- Хватит крови, - убеждал Абдуррахман сельчан. - 1905 год, 1918 год... Разве вас ничему это не научило? Армяне только и ждут, что мы пойдем брат на брата. Тогда они выкосят и тех, и других. Вон их сколько затесалось среди милиции, среди всяких уполномоченных и начальников...
В Милахе той зимой он застрял из-за снегопада. И вся драма развернулась у него на глазах. Сена в колхозе заготовили мало и тогда решили потрясти зажиточных крестьян, хотя те уже свою норму сдали. Председатель здесь был из самых отпетых лентяев, грамотностью не отличался, а власть над людьми придала ему гонору.
Дом, где остановился Абдуррахман, находился на пригорке, и отсюда хорошо просматривался центр колхоза, где уже с утра около правления начали собираться хмурые мужчины, старики и молодежь. Абдуррахман слышал грозный гул голосов, выкрики горячих молодых людей, видел, как торопливо прошел к правлению председатель сквозь нехотя раздвинувшуюся толпу. Сердце заныло, предчувствуя беду, и Абдуррахман быстрыми шагами, утопая в сугробах, устремился к собравшимся людям.
Когда он приблизился, как раз выступал председатель. Глаза его беспомощно метались по лицам односельчан, стеною обступивших его. Он боялся их и не знал, как разрядить обстановку.
- Верни скот... - крикнул кто-то из толпы...
- Ты мою лучшую лошадь погубил...
- Какой ты начальник? - раздался еще голос. - У себя дома порядок не наведешь!
Гулом одобрения отвечала людская масса на это.
- Расходитесь, расходитесь!.. - визгливо завопил председатель.
- И до Мекки дошел, но не стал хаджи осел, - пробасил скороговоркой мужчина в черной папахе, стоявший в первых рядах. Толпа ответила хохотом. А председатель, улучив момент, скрылся в правлении, захлопнув за собой дверь. Лязгнул засов.
- А-а-а-а!.. - угрожающе зарычала площадь.
- Сжечь, сжечь правление! - неслось с разных концов.
- Пусть вернут, что забрали! - вторили другие голоса.
- Люди! Остановитесь! - пытался образумить односельчан старый кербелаи Теймур, - не надо ничего поджигать! Здесь все наше, своими руками строили. И председатель этот дурной не с неба упал. Опомнитесь!
Толпа отхлынула от правления. Некоторые увидели Абдуррахмана и обступили его.
- Что делать, Абдуррахман бек? - послышались вопросы. - Зачем нам этот колхоз? Жили без него... Осенью сено взяли, скот взяли, теперь опять требуют...
Горько было Абдуррахману слушать земляков. Понимал он их обиды, но не надеялся, что власть легко сдаст свои позиции. Однако того, что произошло дальше, он и предположить не мог.
Народ продолжал митинговать, прорвалось все, что накипело за эти годы, а вокруг села незаметно смыкалось кольцо из милиции и военных частей, спешно прибывших из Джульфы. Успел-таки председатель отправить кого-то в город с сообщением, что в Милахе вспыхнул бунт.
Вечерело, и люди уже расходились по домам, как пронеслась весть, что село окружено. Площадь мгновенно опустела. Наступила тревожная тишина ожидания.