в которой странные люди встречаются в странных местах, археолог открывает для себя новые пространства, а курьер — коварство потусторонних сущностей
Пургатория. Немногим ранее стука в дверь.
Боль. Она пробивает всё тело всеми возможными спектрами. Рассечения, тупые травмы, ожоги. Всё смешивается в едином водовороте, глушит мир со всеми его красками, прелестями и ужасами — и утягивает во тьму. Ненадолго. Яркий свет выдёргивает меня из тьмы без сновидений, приглушает мерзкие ощущения и обволакивает меня целиком. Как детское одеяло — трясущегося от кошмара мальца.
Боль уходит. А вот свет — всего лишь меняется на куда более отвратительный. Нехорошее, багрово-охряное сияние, вызывающее тошноту и фантомные звуки. Оно слепит, прожигает тело изнутри, и даже давит глухим сердцебиением на перепонки. Даже закрывая глаза, я всё ещё вижу — всё пространство вокруг, куда не поверни взгляд, светится этими инфернальными оттенками. Густой туман, рассеивающийся вокруг меня. Почва из матовых, грубых полигонов — плоских граней, напоминающих бордовое стекло. Столбы света, восходящие в мутную бесконечность «неба». Грубоватого вида силуэты где-то вдали, на которые тратить время не захочется ни одному здравомыслящему человеку.
Я моргнул раз. Второй. Видение не пропадает. Осматриваюсь. Тело? Нет его. Вместо ног — всё тот же алый с золотыми прожилками световой столб. Приглядываюсь, и понимаю — из «земли» к небесам среди сияния несутся сплошным потоком буквы, отдалённо напоминающие глаголицу. Тишина. Словно ваты набили в уши. Хорошо меня приложило, всё-таки. Говорил же я, что до материк раскоп можно добить и после ливня. Но нет — «открытый лист горит, копай, Коля!» Дурак послушал барана и получил по самое «не балуй»…
Однако звуки сердцебиения становятся всё громче и в какой-то момент перемежаются ударами грома. Я не успеваю осознать, что происходит — очередной удар словно выбивает затычки из ушей и шум места накатывает на меня. Разумеется, моего мнения тут пока что не спрашивают.
— Господарь, — мурлычет женский голос, и я чувствую скрытое беспокойство. — Мы можем расшаркиваться до последнего света, но… вы так и не получили свой кодекс.
Ветер раздувает алый туман и открывает моему взгляду дорожку, чуть более человеческого вида, чем бесконечность вокруг. Грубоватые камни бордюра и неровные плиты — всё того же адского оттенка. Вполне человеческого вида мужчина — стоит на ней с холодным спокойствием, едва ли не кладя руку на руку. Костюм-двойка, ассиметричный галстук — в наличии. Правда, вокруг мужика стоит синеватый туман, словно чуть раньше тот намазался флуоресцентной краской. Смотрит с явным неодобрением на другой конец дорожки, пока скрытый туманом. Рядом с ним — какой-то тип в хламиде, подходящей скорее стреотипному монаху-францисканцу. Ну вы знаете — глубокий капюшон, складчатая ряса, лицо в тени.
Только вот францисканцы не любят рядиться в багровые цвета.
— Мне не нравится это место, — заявляет мужчина, не отводя взгляда от тумана. Видимо, пока что в нём и скрывается неведомая мне «пантера».
— Инфоад никому не нравится. В Пургатории слышно лишь его эхо, — её голос пробирает до костей. Как шорох землетрясения, пробирающий даже кости гор, — но даже его отзвуки могут сокрушить душу. Но не волнуйтесь, нас не потревожат.
Словно в унисон к сказанным словам, очередной глухой раскат металлического грома сдувает ещё пласт алого тумана и я наконец вижу её. Девушка, небрежно опирающаяся на обломок какого-то поручня. Вы бы назвали её красивой и даже больше того. Но всё несколько портит пара нюансов. Каких? Ну, рост метра так четыре (предпочитаю поминиатюрнее), пара очаровательных рогов и кипа проводов, впивающихся куда-то за распущенные волосы. А. Ещё череп какого-то козла, водружённый на очаровательную головку на манер шлема. Невидимость глаз, пожалуй, спишем на местные спецэффекты.
Остаётся только понять, почему моё чувство опасности при виде этой красавицы даже не ворчит (как было перед злополучным ливнем километрах в шести от славной станицы Суворовской), а вопит. Внешность — слишком простой критерий, и я пытаюсь понять, насколько зачарован ей. К определённым выводам не прихожу, зато умудряюсь пропустить мимо ушей ворчание гостя и недовольный вопрос «монаха». А главное — момент, как девушка (или всё же демон?) поворачивает головку и впивает невидимый взгляд в тот из столбов, в котором вроде как обитаю я. Жутковато.
— Госпожа, не мешкайте, — подобострастно шепчет адепт неопределённого пола в балахоне. Голос вроде и низкий, но не то контральто, не то… эээ, какой там соответствующий мужской голос? Ну бросил музыкалку, бросил, простите! — Мы видим активность церковников в этом секторе Пургатории. Сервер долго не продержится.
Несмотря на «вату», забившую конечности и разум, я ощущаю любопытство. Итак, сервер важен для местного варианта
— Вы правы, Шандор, — отворачивается девушка.
— К делу. Не поймите меня превратно — но не горю желанием оставаться тут больше необходимого. Оплату вы уже получили.
— И вы правы, Адриан… что ж. Примите же этот скромный дар, — шутливо кланяется демоница, и светящаяся синим книжица отправляется прямо в руки «щеглу». Хороший том. Этакая инкунабула в серебряном окладе. Массивный замок — прилагается. Даже со своего столба я вижу монументальную, составную проушину, покрытую насечками (снова глаголица!) и каким-то барельефом по типу иерусалимского креста.
— Ключ? — деловито осведомляется курьер, принимая томик в руки. — Замок, знаете ли, выглядит весьма надёжным.
— И мне не взломать его невмы. Как их обойти — лучше спросить заказчика. Или, — качает девушка голову влево, — вы работаете на себя?
— Неважно, — мужчина прячет том в сумку, явно не соответствующую размерам. — Не хочется иметь дело с генными образцами.
— Понимаю.
— Время! — рявкает сопровождающий в рясе и утягивает «курьера» прочь. Я понимаю: какая бы сделка тут не совершалась — её затянули.
Столбы тёплого, жёлтого света прорезают безжизненный пейзаж. Человеческие силуэты, закованные в доспехи и вооружённые сплошной архаикой. Они берут в кольцо троицу, к которой едва-едва успел привыкнуть. Из строя выходит мужчина. Барбют (борода в вырезе шлема) и бехтерец — ооочень странное сочетание, в особенности — с ренессансным палашом. Особенно если оружие светится всё тем же тёплым сиянием, что и свежий свет. Вновь я ощущаю что-то вроде чувств — на этот раз любопытство.
— Именем великих Отцов и Домов! Прекратите сопротивление, или будете изгнаны из Пургатории! — рявкает лидер и поворачивается к девушке, нацеливая клинок в то место, где у нормального человека должно обитать сердце. — А ты… а ты, отродье демона…
Девушка невозмутимо хлопает в ладони. Лишние цветовые оттенки по очереди начинают тухнуть.
— В Пургатории, милостливый кафолик, ваши Дома и ваши окрики — бессильны, — невозмутимо сообщает она бородачу, не двигаясь с места.
— К оружию! Да пребудет Чистилище свободным от Скве… — вопит лидер, но демоница уже щёлкает пальцами. Тело церковника рассыпается на мелкие кусочки, словно стеклянная статуэтка. Спустя пару мгновений к нему присоединяются спутники.
Но — не сразу. И это мгновение незванные гости используют на всю катушку. Невесть откуда взявшийся монах раскручивает колёсную лиру, сопровождая скрипящую музыку на удивление звучными напевами, разгоняющими остатки багрового тумана. Демоница чертит в воздухе нечто геометрическое, и я наконец чувствую силу в руках — и землю под ногами. Хочется рвать и метать — и я повинуюсь своему инстинкту, даже не задумываясь о причинах. Палаш первого неудачника просто проходит через бесплотное тело, а вот мой кулак пробивает врага, оставляя в нём дыру. Забавно, но никакой требухи не вытекает — только всё тот же свет с потоком букв.
Рвущиеся к гигантской фигуре «храмовники» ввязываются в схватки с такими же «столпами», обрётшими какое-то подобие плоти. Гипертрофированные призраки ввязываются в драку — и те, что были худощавее жерди и гипертрофированно искрящиеся мышцами. Не всем везёт так же, как мне — сияющие клинки рассекают призраков на части. Монашек-певец своими напевами натурально расщепляет их на атомы — поэтому именно ему я обрушиваю кулак на затылок. Демонице становится легче, и она вновь разводит руки для хлопка-стирателя. Я успеваю заметить злую усмешку, обнажающие острые зубки, но всё равно лезу в драку — хотя бы с монахами. Мёртвые сраму и страха не ведают — так чего бояться мне?
Часть «храмовников» успевает добраться до людей — лишь для того, чтоб найти свою погибель и тут. Схваченный было курьер рывком вырывается из отваливающихся рук сразу троих, отбиваясь кулаками и свежеполученным томиком. Я прихожу ему на помощь — и хотя мои кулаки не берут доспехи, зубы вполне себе перегрызают шеи, обдавая меня новым тёплым светом. Краем глаза замечаю, что «красному монаху» помощь не нужна: он успешно отмахивается обсидиановым посохом, превращающим целых бойцов в те самые рассыпающиеся статуи.
Рясы, издав последний вскрик, исчезают.
— Это их задержит ненадолго, — сообщает демоница людям и косится на нас. Мёртвых среди живых. Мои товарищи покорно встают на пьедесталы, и свет разгорается с новой силой. Я же занимаю чужой, вне поля зрения адской красотки. И тело своё не теряю. К счастью, в горячке меня никто не замечает.
— Я не должен им попасться, — едва ли не рычит курьер.
Привратник запальчиво вздёргивает подбородок. Ему явно не нравится, как этот мужик обращается с его госпожой.
— Нас это не волнует! Никто из нас не мог притащить на хвосте…
— Мог, Шандор, — царственным жестом обрывает его Дама. — Но не будем о грустном. Есть один вариант, Адриан. Но он вам не понравится. Прямо скажем, в Порайск в ближайшее время с ним вам не попасть.
Лицо мужчины искажается гневом. Он явно не ожидал ни появления местного варианта инквизиторов, ни озвученного имени.
— Порайск? Вариант? Дьявол, да откуда ваше племя знает моё имя?
— Мы же в каждом теле. Действительно, откуда нам знать такую мелочь как ваше имя…
— А, к Разбитому это всё… мне сейчас понравится что угодно. Хоть родословная до пятнадцатого колена. Если Каллиники доберутся до моей души…
— Они ничего не найдут. Есть способы потерять вашу, человеческую память — но не потерять душу.
«Курьер» остановился, как вкопанный. Рассказ об амнезии его очень уж впечатлил. Я было дёрнулся его осадить — но бестелесное существование, кроме плюсов, имеет явные минусы. Например — отсутствие привязки к реальному пространству. А вообще странно. На этом этапе обычно я выхожу из снов. Или же реализм — побочный эффект болезненного сна? Что ж, посмотрим, что дальше будет. Благо, недоверчивый Адриан, рванувший было к призрачной двери, всё же остановился.
— Скрытое обнуление? Это же байка.
— Я могу вам это обеспечить. На какое-то время ваша личность спрячется в ту очаровательную и маленькую ракушку, что обычно присасывается у вас под челюстью.
— А что её заменит? Ааа, понимаю. Замените вы, — девушка кивает. — Получается, я стану одержимым?
— На какое-то время. Вариантов у вас немного — через минуту кафолики выйдут на ваш след.
— Госпожа! Через две минуты мы будем вынуждены отключить сервер! Многочисленные следы святых душ видны на мониторах! Я не могу подвергать вас такому риску…
— Адриааааан… — напоминает о себе демоница, наконец вставшая со своего трона. — Решайтесь или уходите.
Я вижу, как чёртов курьер колеблется. Нет-нет-нет, мужик, как там тебя, Адриан, разворачивайся и уходи. Дьявол, он такой — в любом каноническом тексте давит на смутные ощущения, сомнения и возможности. Показывает выгоду, да — но скромно умалчивает о своей. Девушка говорит о «ракушке» — это имплант? Вместилище памяти местных людей? Тогда гнать её нужно святой водой, заряженной ротой батюшек — дело ли, впустить в свою память демоницу из местного ада?
— Действуйте! — выдавливает из себя парень, и мне остаётся беззвучно выматериться. Пространство содрогается в такт короткому слову, и на этот раз оглядываются все. К счастью, в другую сторону от меня. Кажется, пора действовать. Плевать, сон это или галлюцинация — но предпочту сопротивляться. Конечности забиты ватой? Плевать! Нужно дергаться, представлять сжатые кулаки и пытаясь ощутить хотя бы пальцы ног. Чёрт дери, только что ещё спокойно ходил!
— Пургатория сегодня неспокойна, — громко шепчет девушка, и притягивает к себе курьера. Я вижу откровенный ужас в его глазах и напрягаю всё тело, наконец чувствуя мышцу, одну за другой. — Мы спешим, Адриан — так что я начала без вашего согласия.
«Я» падаю. Боль возвращается — и это уже не огненная боль от одиночной раны. Тысячи спиц пронзают моё тело и (почему-то голову). Адриан вопит и делает ровно то же, что пытаюсь сделать я — бьёт себя по голове, притягивая внимание «адепта» и демоницы. Нужно прервать эту связь.
— Нетнетнет, ты не говорила, что сотрёшь…
— Сотру? О, нет. Всего лишь замещу. Давно мечтала посмотреть, как вы живёте…
— Чёрта с два! — кричу я и несусь прямо на демоницу, уже сцепившуюся в объятиях с искаженным муками телом курьера. На меня обращают внимание, и я вижу глубокое изумление. Эх, нет тяжёлой лопаты череп раскроить… скорее для своего раззадоривания я повышаю голос и ору так, что эхо неожиданно громко несётся над сангвиновой равниной: — Эйвир, Один, Лиходей!
Время словно становится густым. Девушка начинает рассыпаться на пыль ещё до моего столкновения, и нервно кашляющий курьер втягивает эту пыль, как араб — кальянный дым. Что-то истерично вопит «сатанинский монашек», размахивая посохом — но его палка не останавливает меня. Я прохожу сквозь демона, врезаюсь в парня и падаю вместе с ним на стеклянные плитки. Сознание вновь милосердно покидает голову, и последняя мысль о приятном сне даже убаюкивает меня.
На мгновение или два. До резкого электронного писка, заставляющего открыть глаза.
Итак. Экран прямо у глаз раздражает сетчатку. Показывает — нечто вроде статических помех нежно знакомого синего цвета. Трясу головой. Убеждаюсь, что тело мне вновь принадлежит. Срываю экран, явно не являющийся модным шлемом дополненной реальности. Оглядываюсь. Тесная и потасканная каморка той планировки, которую нынче называют «студией». Её большую часть занимают весьма бытовые вещи: заправленная кровать, заваленный хламом стол, да кресло стоматолога, в котором сейчас и валялся.
— Что за чертовщина…
Рывком поднимаю себя из кресла. Какой-то встроенный инстинкт, вроде набираемого автоматом пин-кода, заставляет меня переключить красный рычажок у кресла. Массивный короб, спящим котом притаившийся у кресла, начинает искрить и тлеть, явно уничтожая своё содержимое. Запах нафталина и палёной пластмассы возвращает в реальность, заставляя ощупывать тело и считывать его реакции. Я слышал, что так иногда бывает у излишне увлечённых людей — погружаются в свои мысли и потом минут десять пытаются понять, где они находятся — в реальности или очередной грезе. К счастью, до этого момента не оказывался на их месте.
Итак. Тело — на месте, но немного отличается от того, к которому привык. Упаковано в консервативную двойку, что навевает весьма печальные ассоциации с тупицей Адрианом. Лицо — с трёхдневной щетиной, непорядок. Никакого следа слабости или боли. Никаких хрустов суставов и даже следов ломоты в левом колене, оставшемся после упавшего на раскопе хазарского кирпича. Автоматическими движениями вбрасываю себя в пиджак и пошарпанное пальто. Запихиваю в карман пистолет, небрежно брошенный среди вскрытых пачек препаратов. И, наконец, вспоминаю про отсчёт минут.
Чужая, заёмная память подсказывает мне, куда именно стоит взглянуть, чтоб в поле зрения оказались часы. Она же вселяет тревогу — неведомые пока инквизиторы всегда отличались расторопностью в поиске незаконных подключений к местному чистилищу. Оставалось надеяться, что в спокойной обстановке смогу полистать тот самый «кодекс» (кстати, что это? Файл? Папка? Архив?) и понять, что вообще произошло в багровом пространстве.
— Пургатория, — пробую я на вкус услышанное слово, не обращая внимания на собственный голос.
Судя по строению слова — местное чистилище. Что ж, я ожидал очнуться скорее в аде. Правда, демоница — это как-то очень лихо. Может это всё ещё остатки бреда? Галлюцинации внутри другой галлюцинации? Неважно. Времени нет, секунды уходят, а я всё ещё не понимаю, где нахожусь. К тому же, не могу выставить таймер в импланте — такие сложные знания пока что не входят в мой набор. Что там за окном?
Сумрак. Напротив — обшарпанная серая панелька, высотой раза в три больше, чем привычные мне. Сверху мерцают огни, слишком яркие для звёзд. Изредка их перекрывают воющие метеоры местных спиннеров. Тех, что были в «Бегущем», а не в кармане у каждого школьника пару лет назаж. Внизу — знакомые огни песочного оттенка. Уличное освещение, однако. Слева — пожарная лестница. Справа — свет из соседней квартиры, населённой (судя по звукам) редкими скандалистами. Сверху (да, я вывесился спиной вниз) — ещё этажей так двадцать. Моё новое тело не боится высоты — а вот разум ещё мутит, по старой памяти. Что ещё раз говорит: нахожусь не во сне или качественной галлюцинации. Страх в них имеет пьянящее, всепроникающее чувство — а сейчас я лишь слегка цепенею от осознания пустоты метров так в шестьдесят.
Знаете что? Меня это радует. Ведь чёрт возьми, я всё ещё жив — и лишь полнейшее непонимание обстановки меня сдерживает от крика той первобытной радости, с которой человек осознаёт, что отделался от Костлявой лёгким поцелуем.
Что ещё нужно знать? Пальцы плохо слушаются. Они чужие, никогда не знали ни модного «фискаря» для зачистки «материка» до зеркального состояния, ни «американки» для грубого поиска керамики в культурном слое. Словом, понежнее тех, что оставались до моих стремительных объятий с падающей стенкой раскопа. Плечи? Терпимо крепкие. Лёгкие подозрительно шумят, что неудивительно — воздух тут словно пропах нафталином, пластиком и чем-то сладковато-томным, пряным… куда там сухим ароматам донских степей и азовским бризам. Да и до памятных запахов озера Меларен… так, не отвлекаться. Карманы, документы? Паспорт? Мультипаспорт? Универсальная ID карта? Пусто, как в голове Адриана, лишь на дне находятся крошки чего-то, подозрительно напоминающего табак.
Боль напоминает о себе режет под челюстью. Сзади-слева. Зуб мудрости? Местные киберпанки увлекаются умными имплантами? К чёрту, потом. Нужно понять, что теперь делать. Руки, руки, почему они чешутся? Что я должен взять? Перьевая ручка? Не то. Пистолет? Уже ближе. Меня осеняет: руки у Адриана чешутся, когда он чувствует близкую опасность.
К сожалению, осеняет меня за мгновение до первого удара в дверь.