в которой курьер узнаёт немного о высокой кухне улья, храмовники просвещают население, а скоморохи дают неожиданное выступление.
Стопы улья Каллиник. Окрестности Птичьего рынка
Рыночек навевает ностальгию. В нём кое-что от провинциальных торговых рядов начала нулевых — и многое от восточных базаров. Крикливые продавцы, явно склонные поторговаться. Пряности в коробках россыпью, щекочущие нос. И, потенциально — глушащие обоняние ищеек, если таковые тут в наличии. Я скольжу меж людьми. Иногда останавливаюсь прицениться, только чтоб узнать, что пакет свежих трав стоит четыре фоллиса, а свежая тушка какой-то птицы («Только сегодня с ферм Подёнщины!») — четыре кератия или восемнадцать фоллисов.
Временами предлагают что-то за солиды. Вроде лаунданума, или «левого» продукта мануфакторий. Но тут я даже осведомляться не стал. Любой добропорядочный гражданин бы шарахался от дилеров. Вот и я вежливо отстраняюсь и стараюсь уйти подальше. Как чёрт от ладана — или как дикий даймон от невидимых стен Пургатории. Внутренний карман отягощал кошель, позвякивающий металлом. Правда, сейчас весьма неудачное время для осваивания рынка.
Солиды, если мне правильно подсказывает пятёрка по «Истории восточной Римской Империи» — монеты золотые. Логично, самые эксклюзивные услуги — одновременно и самые дорогие. Если правильно понимал, то фоллисы — медные монеты, а кератии — серебряные. Когда выберусь — нужно обязательно выяснить их соотношение. Но для начала — выбраться из рыночка. Нужно не выделяться из толпы. Не отворачиваться резко, когда увижу церковника. Не бежать. Но и не мешкать — рано или поздно кольцо замкнётся и мне будет крышка.
Я почти поймал темп толпы. Мне удаётся проскальзывать между снующих лоточников, не вызывать раздражение татуированных амбалов и даже (о, чудо!) не привлекать внимание лавочников. Последний церковник мелькал где-то на краю обзора уже давно. Словно не смирившись со своим положением, Ада начинает шептать мне прямо в голову. Тихо, распевно и явно умудряясь не привлечь внимание церковников. Но все равно — раздражающе.
— Адриаааан… ну Адриан!
— Чего тебе? — негромко ворчу я и останавливаюсь у очередной лавки. Что бы тут не продавалось — запах отобьёт и вонь пожара, и весьма специфически ароматы продающейся вокруг снеди. Подавляю в очередной раз вспыхнувшую злость. Странно, раньше считал себя более общительным и хладнокровным. Может — те самые остатки Адриановой памяти сопротивляются и вызывают раздражение?
— Скоро кольцо ищеек замкнётся даже не снаружи, а внутри рынка. У тебя точно есть план на этот счёт?
Я киваю и со смущением понимаю, что согласился купить какую-то мелочёвку. В голове раздаётся звонкий хохот демоницы.
— Сколько с меня в итоге?
— Четыре кератия.
Во мне поднимается раздражение и я останавливаю руку, тянущуюся во внутренний карман к кошелю. Чтоб дешевая ладанка стоила четыре серебряных? Да щщщас! К счастью, потешающаяся Ада как-то резко становится тише. Словно ей на голову опускают мешок. Влияние благовоний? Очень интересно — и пригодится для построения нашего с ней дальнейшего конструктивного диалога.
— Не больше двух, — отрицательно киваю. Ладанка мне, может, и пригодится, но сейчас даже будь я увешан святыми глифами пополам с каллиграфией — с демоном внутри меня один бес ждёт костёр. Небось, как в лучших испанских традициях — с отдуванием дыма подальше, чтоб еретик, не дай бог, не задохнулся раньше времени.
— Двух? Упаси меня Первосоздатель! Она только на закупке стоит две с осьмушкой!
— Вот и ищи покупателя за две с осьмушкой, — огрызаюсь я и ухожу, слыша вслед:
— Жлоб!
Жму плечами и ухожу подальше, особенно не оглядываясь на продавца. Возможно, я совершаю серьёзный прокол, но, чёрт возьми, четыре полновесных серебряных монеты! Я не с верхушки шпиля спустился, чтоб тратить такие деньги на чушь! Прокрадывается коварная мысль: «а откуда спустился вообще?», но мгновенно отсекается. Размышлять буду, когда отстанут церковники и их гончие. И обязательно — обложившись освящённым ладаном, десятком оберегов и полным набором гальдраставов. Нечего демонице глазеть на мои мысли. Пусть лучше пытается отгадать, что ищу в толпе.
Благо, есть кого поразглядывать: ведь мимо меня течёт самый разномастный люд — техники в грубоватых робах, скорее напоминающих монашеские, ищущие «диковинку» гости со Шпиля (все как один с солидной охраной), бойкие лоточники и скоморохи, показательно игнорирующие неписанные неяркие цвета. Да ещё и с настоящим медведем, пляшущем на дудке! Ан нет, не настоящим. Провода и трубки намекают мне, что внутренности у этого косолапого давно заменены на механизмы. Память Адриана подсказывает, что нехитрый разум тоже заменён на пленённого беса (кто б это не был).
— Ключ к своему архиву ты тут не найдешь, — комментирует мои поиски Ада. — Хранилище данных заперто на генный ключ, и…
— Знаю.
— Точно ли? Мне кажется, ты слегка растерян. Твоя невма, может, и закрыла содержание мыслей, но их хаотичность меня… удручает. Ты растерян, а ведь твой расписной список весьма… обширен.
Она может говорить без этих придыханий вообще?
— Ни грамма. Дойду до выхода и сразу рвану в лёжку в один из шпилей.
— Какой?
— Естественно Вакх, — фыркаю я и прикусываю язык. Это было лишним.
— Ваакх… интересно. Там много почитателей моих братьев и сестёр, хотя и меньше, чем в Лаодикии.
— Ты серьёзно надеешься задержаться в моём импланте?
— Я уже в твоей нейронной плоти, и для моего изгнания нужно что-то посерьёзнее, чем вырывание ракушки.
— И что же?
— Например, мирской дознатель и обряд экзорцизма. Будешь чаще болтать с собой на глазах херувимов — быстрее к ним попадёшь.
Я опускаю голову. Глупость, но движения губ будут чуть менее заметными.
— Пусть думают, что общаюсь по связи со знакомым.
— С отключённым блоком порайской связи? Нет. Не пытайся включить, ни в коем случае. Мнемоники мгновенно засекут тебя, сдадут коллегам из духовной ветки, а те сожгут, не успеешь ты сказать «Я не читал отреченных книг».
— И не подумаю.
— Молчи. Отвернись.
— Зачем?
— Затем, идиот, что к тебе плывёт херувим. Он чувствует моё присутствие и обязательно натравит гончих. Выберись к месту, где больше сети и кукол — и смогу помочь.
Остаётся только кивать и постараться убраться с аллейки. Пару раз я видел то, что имела в виду Ада. «Куклы» — бледные создания, но излишне атлетичные с угасшим взглядом, передвигающие тяжести. Клейма покрывали каждую их конечность и даже лоб — не то обозначая марку, не то принадлежность. Возможно, их и называют тут «биомехами». Пухленькие «купидоны», держащие вместо рук большие камеры. Только вот крылья — стимпанковские, сплошь из металла и проводов. Как они только держатся в воздухе? А, ну да. Техноволя и контур гравитации. Наблюдая за очередным полётом странного создания, я едва успеваю притормозить, услышав за углом любопытный разговор.
— Эй, девица. Мужчину незнакомого не видела?
— Их тут полное торжище, красавчик. Зачем тебе мужчина, когда есть я? Всегда готова ублагоествить того, кто живот и члены свои может положить за нас тут, в Стопах…
— Не сметь искушать! — и чуть пониже голосом: — Во всяком случае, пока я на службе. Беляш, бежевый плащ, может болтать сам с собой или зависнуть в одну точку.
— Не видела. Ангелочкам скорми, зря что ли вьются?
— Толку с них…
Чуть не попался! Ускоряю шаг, срезая прямо через торговые ряды. Продавцы удивлённо оглядываются, но не препятствуют — я держу руки в карманах и явно не похож на мальца, желающего спереть дыню. В подулье одно из первых правил — не интересоваться происходящим. Вредно для здоровья. Песель, сидящий на краю одного из рядов, не сдвинулся с места, спокойно глядя, как я несусь по кулисам рядов. Словно понимал, что я ему не причиню вреда.
— Эй, сгинь!
Дворняга запрокинула голову и умудрилась прищурить глаза. Как-то слишком по-человечески.
— Свали, кому неясно!
В ответ она (или он?) запрокинула голову влево и тут я увидел очень характерный ошейник. Золотой, с монограммами, ладанками и овальными амулетами от сглаза. Ошейник поисковой ищейки святых орденов. Я видел его раньше, в этой жизни. Обломочные эмоции Адриана во мне, нервные и трусоватые, распознали только половину знаков, но и этого хватило для лёгкой паники. Конструкт передо мной был не вполне псом. Скорее генетическим монстром с филактерией раскаявшегося грешника, спущенным впереди загонной команды. Нарастающий вой выводить меня из оцепенения. Я отталкиваюсь и просто прыгаю вперёд. Натуральная гончая бы отреагировала мгновенно, но вот только преступник внутри неё не обладает по-настоящему собачьими инстинктами и просто заваливается на задних лапах.
Впрочем, хватило и воя, чтобы меня заметили. Прикрываюсь каким-то нелепо шагающим холодильником на ножках, и гончая врезается в него. Замечаю буквально на расстоянии вытянутой руки достаточно широкий проём, чтобы разогнаться до предела мышц. Плюю на конспирацию и бегу к нему, расталкивая людей, сероватых «кукол» и откровенно жутких биомеханических созданий. Попадаю в толпу и осознаю, что ей отчаянно плевать на какого-то бегущего мужика. Достаю ствол — и безо всяких невм люди шарахаются в сторону. Крики волнами расходятся от меня, но осознание сделанной глупости приходит чуть позже. Когда меня всё-таки берут в клещи.
— Это он?
Две пары служак с двух концов аллеи. Обе — синхронно наводятся на вашего покорного слугу. Как батарея зениток, или — как головы толпы, которой объявили виновного в страшном преступлении. Когда-то уже видел, что бывает в таких случаях. Именно поэтому я дожидаюсь реакции окружающих, а даю дёру в сторону, отпихнув в сторону очередного херувима, пытающегося протаранить мне лицо.
— Ты хотела роботов? Так вот они!
— Хочешь, чтобы я отвлекла…ну, эти милые куколки?
— Если и память им сотрёшь — всерьёз подумаю над тем, чтобы общаться поближе с тобой!
Толпа, оказывается, вполне способна ответить. Меня отпихивают обратно в свободное пространство, где уже ждут трое храмовников. Четвёртый колеблется. Его нерешительность здорово отвлекает и мешает сосредоточиться, но краем глаза всё же вижу движение. На меня замахивается какой-то дубинкой церковник в отполированной кирасе. Я разочаровываю его и ухожу в сторону от удара, заодно делая тычок кулаком в ухо. Получаю один удар, второй, третий. Тупая боль начинает перебивать адреналин схватки, но первобытную ярость мне уже не сдержать. Никогда не был хорошим кулачным бойцом — но именно амок, боевое безумие спасало меня и в разборках с любителями пограбить экспедиции — и с «чёрными копателями», и с излишне самоуверенными селянами.
Какая там рука с нечеловеческой силой? Правая? Левая! Хватаю ей подвернувшегося под руку храмовника и бросаю в подбегающую троицу его братьев. Мечник в полном доспехе и шлеме с личиной? Удар прямо по шлему! Хруст костей меня ободряет, даже несмотря на повисших на плечах воинах, каждый весом с центнер. Отталкиваюсь ногами, и потерявшие опору бойцы, вопя, горохом сыпятся на землю. Пора валить? Нет, прибыла новая троица — да ещё и наводит стволы.
Делаю рывок к толпе и вырываю явного продавца дурью (бегающий взгляд, капли пота, прижатая к животу сумка), нервно ожидающего конца схватки. Отпинываю его к поспевающему патрулю — только чтоб заметить, как подоспевший субчик в сутане начинает явный горловой распев. Победный гимн? Уже? Я замахиваюсь отобранной дубинкой и слышу очень характерный лязг помпового дробовика прямо у меня над ухом. Боец с раздвоенной бородкой наводит на меня ствол. И очень знакомым голосом (тот самый, что осведомлялся о скидках у шлюхи), сочувственно советует:
— Брось, парень.
— Ада! — рявкаю я. Демоница всю схватку только мурлыкала что-то на ухо, вот только её кошачий концерт мне не особенно помог в схватке.
— Тридцать секунд, милый, — ободряет она. — Постарайся отвлечь певника. Его молитвы отрежут меня от Пургатории.
— Певника? Кого?
Мужик в сутане, словно чувствуя наш разговор, вздыхает и начинает распев, что называется, «трубным басом». Воздух очищается от смрада схватки и рынка только для того, чтобы забить мне ноздри озоном. Голос певца не дрожит и не затихает, даже когда подоспевшие херувимы встают в хоровод вокруг его головы. Его напевы, сливающиеся в речитатив, пробирают не только меня — патруль, как заворожённый, перестаёт стонать и по очереди начинает пытаться встать по струнке. Жутковатое зрелище, но сдаться четырём роботам и басистому мужику? Чёрта с два! Пользуясь тем, что большая часть стражей поднимает товарищей, отворачиваюсь от певца (видимо, он тут за боевого жреца) и выбираю в интерфейсе знакомую иконку с ключом. Коротко перебираю список знакомых мне магических знаков — и черчу взглядом «Оуттастафур». Несложный и изящный гальдрастав, вроде как вызывающий страх.
Секунду, две не творится ровным счётом ничего особенного и я начинаю подозревать, что просчитался — ровно до первых криков. Зеваки, словно завидев орду призраков, мгновенно теряют остатки здравомыслия и ломятся кто куда, одинаково мешая и мне, и преследователям. На мостовую падают корзины с зеленью, торбы, лотки и коробки. Краем глаза замечаю, как женщина уверенно и с азартом бьёт обезумевшего вора, пытающегося в бегстве стянуть простенькую шейную гривну прямо с владелицы. Хрустящие дыни бьются, отвлекают стрелков — и один получает камерой ангелочка, пока второй с какой-то непонятной мне паникой расстреливает магазин прямо в чрево алого холодильника, неторопливо шагающего ему навстречу.
Вилобородый не остаётся в стороне и стреляет мне куда-то в бедро, но подскользнувшийся скоморох принимает на себя весь заряд дроби. Его дружки по ватаге, только что стремящиеся покинуть поле брани, разворачиваются и остервенело прут прямо сквозь торговые ряды, отмахиваясь цепами от всех, попадающихся под руки. Их биомеханический медведь ломает прилавки и одним ударом лапы (слишком уж точным) сминает бородача с дробовиком. Я получаю удар от его поводыря и кое-как ухожу от схватки с ещё одной парой церковников. Искренне надеясь, что выигрываю потусторонней красотке те самые пятнадцать секунд.
И Ада меня не разочаровывает.
Первый херувим камнем обрушивается на голову певца, сбивая его с ног и заставляя его заткнуться. Оставшиеся два начинают носиться кругами, и в их глазах больше нет нежно-золотого света. Только багряный огонь. Ставшие неинтересными камеры бесполезным грузом свисают с их поясков, зато пухлые руки начинают творить хаос. Они рвут усы и бороды. Задирают юбки замешкавшимся девушкам, решившим спрятаться поблизости. Парой поднимают нечто, подозрительно напоминающее мангал, и рассыпают на строгие рясы уже поверженных бойцов. Но они не одиноки. Холодильник действительно взбесился и пошёл в ближний бой. Хлопки его створок не наносят много урона, но вызывают необъяснимую панику бойцов, явно опасающихся простого красного ящика.
Схватка становится проще. Излишне ретивый служака получает подвернувшимся под руку деревянным ведром и оседает. Бешеная гончая, разогнавшись, стремится впиться мне в мошонку, но в последний момент останавливается, словно врезается в невидимую стену. Сработал «шлем ужаса»? Неважно! Хватаю скулящую псину за лапы и, наскребав милосердия к бедному животному и отчаявшемуся грешнику, швыряю биоконструкт подальше от схватки.
Мимо меня проносится, громыхая, нечто с ножами в конечностях и при поварском колпаке. Я даже оглядываюсь: действительно, повар, у которого прямо на ходу рвётся «китель», обнажая дополнительные конечности. Острые ножи, конечно, сделают отбивную из кого угодно, поперчат даже… но как он будет убивать венчиком и механизированной перечницой? Оказывается — весьма эффективно, ведь пряности мешают петь и просто дышать, а венчик может вращаться, как бешеная циркулярная пила, отрывая куски ткани, металла и плоти, а главное — вызывая панику.
Которую я с удовольствием оставляю позади. По лбу течёт какая-то ледяная жижа, и только пытаясь её смахнуть, понимаю — всё-таки меня зацепили. К счастью, ноги-руки отзываются вполне нормально. Интерфейс мигает, как новогодняя ёлка, но Хаос и благородная схватка — отличный повод ретироваться в целости. В творящемся аду мужчина с рассечением, судорожно оглядывающийся назад — обычное и даже привычное зрелище.
Не то что десяток сошедших с ума конструктов.