-- Послушай, детка! Я дал тебе банкноту в десять тысяч иен! Не пять! Десять!
-- Господин, я абсолютно уверена... Он буквально встает на дыбы:
-- Ты утверждаешь, что я лгу?
-- Нет, я говорю, что вы ошибаетесь.
-- Ты что, феминистка? Обсчитываешь, потому что фригидна?
Очередь тревожно шевелится, но все молчат. -- Я...
-- Я дал тебе десять тысяч, ты, жертва аборта! Давай сдачу! Быстро!
Она открывает кассу:
-- Здесь даже нет десятитысячной банкноты. Вепрь брызжет слюной и скалит клыки:
-- Ну и что! Ты украла ее из кассы!
То ли я еще не совсем отошел от травки, то ли "Виртуа Сапиенс" притупила чувство реальности, но неожиданно для самого себя я подхожу к этому парню и хлопаю его по плечу. Он оборачивается. Его рот кривит усмешка. Этот вепрь еще здоровее, чем я думал, но отступать поздно, остается атаковать первым, чтобы не потерять преимущество. Выплескиваю кофе ему в лицо и бью головой в нос, очень, очень сильно. В глазах у меня вспыхивают бенгальские огни -- Вепрь отступает с протяжным: "А-а-а-а-а-а-а-а-а". Из носа у него течет кровь. Я возвращаюсь в исходное положение, ища, чем бы замахнуться. От боли в голове мой голос звучит нетвердо:
-- Убирайся сейчас же, не то зубы искрошу, -- смотрю, что у меня в руке, -- этой пепельницей!
Должно быть, я выгляжу достаточно убедительно -- прогундосив что-то насчет полиции и нападения, Вепрь ретируется. Посетители молчат. Лао-Цзы хлопает меня по плечу:
-- Чистая работа, Капитан.
Ослица подходит к своей коллеге, полная участия.
-- С вами все в порядке? Я не поняла, что происходит... Официантка с прекрасной шеей захлопывает кассу и смотрит мне в глаза:
-- Я бы с ним справилась.
-- Я знаю, -- отвечаю я.
Бенгальские огоньки опасно вспыхивают.
-- Но все равно спасибо.
Она одаряет меня сдержанной улыбкой, так что, когда огоньки начинают мелькать с новой силой, у меня есть чем отвлечься от этой боли. Я сажусь на свое место, и на какое-то время боль получает мою голову в свое полное распоряжение.
Интересно, бывала ли моя мать в кафе "Юпитер", когда жила в Токио? Может быть -- после того, как родились мы с Андзу, -- она сидела на этом самом месте, ожидая повестки от Акико Като. Трутни из "Пан-Оптикона" работают даже по воскресеньям. Неиссякающим роем они залетают в здание и вылетают обратно. Прошло почти две недели с той бесполезной засады, а отца я в Токио так и не нашел. Может, он сейчас в каком-нибудь отдаленном пригороде, а может, читает спортивную хронику за соседним столиком. Лао-Цзы сидит через две табуретки от меня, погрузившись в свою идиотскую игру.
-- Привет.
Официантка с самой прекрасной шеей держит в руках кофейник.
-- Налить?
-- Боюсь, у меня больше нет денег.
-- За счет заведения. В качестве оплаты за охранные услуги.
-- Тогда с удовольствием. Спасибо.
Она наливает. Я смотрю. Потом она спрашивает:
-- Как ваша голова?
Опершись на локоть, закрываю рукой горло, чтобы она не увидела засос.
-- Прекрасно.
-- Еще что-нибудь?
-- Что -- что-нибудь?
-- Еще одну булочку? За мой счет.
-- Чего я действительно хочу, если вы, э-э, не против, -- боль придает мне храбрости, о которой я при обычных обстоятельствах и мечтать бы не мог, -- так это узнать, как вас зовут.
Ее сдержанная улыбка на секунду запаздывает.
-- Аи Имадзо.
Какое классное имя.
-- А вас?
-- Эидзи Миякэ.
Не такое классное.
-- Эидзи Миякэ, -- произносит Аи Имадзо, и я чувствую себя намного, намного лучше.
Взглядом она изучает шишку у меня на лбу.
-- Наверное, это ужасно больно, когда бьешь кого-нибудь головой?
-- Нет, если умеешь это делать. Я думаю.
-- Значит, у вас нет привычки каждый день раздавать удары головой направо и налево?
-- Это был мой первый удар головой.
-- Историческое событие.