-- Отличное совпадение, Миякэ. Ты стал свидетелем того, как я объявляю войну. Садись.
Мой голос дрожит:
-- Этот человек...
-- Какой человек?
-- Человек, которого они выкинули из окна. Морино изучает деревянную коробочку.
-- Озаки? И что?
-- Ему, наверное, понадобится... -- я сглатываю, -- "скорая"?
Морино раскрывает коробочку. В ней сигары.
-- Полагаю, что так.
-- А вы не собираетесь ее вызвать?
-- Великолепно! "Монте-Кристо". Вызвать "скорую"? Если Озаки хотел, чтобы ему вызывали "скорую", он должен был подумать о последствиях, прежде чем мочиться на туфли Риютаро Морино.
-- Сюда приедет полиция.
Морино водит сигарой у себя под носом.
-- Полицейские? -- Франкенштейн смотрит, как людской шквал вырывается из патинко "Плутон" наружу. -- Полицейские живут в твоем мире. В нашем мире мы сами себе полиция.
Он кивает Ящерице, и они уходят. Меня все еще мутит. Позвякивают спицы Мамы-сан. Трубачи взяли паузу.
Морино наконец разворачивает сигару.
-- Что ты понимаешь в сигарах? Ничего. Так слушай. Запоминай. Марка "Монте-Кристо" для сигар -- то же, что бриллиантовая диадема от "Тиффани". Всем известное совершенство. Все только кубинское -- наполнитель, обертка, клеящее вещество. Для такого хрена крысиного, как Озаки, даже смотреть на "Монте-Кристо" -- богохульство. Я приказал тебе сесть.
Я молча повинуюсь.
-- Ты здесь, потому что хочешь кое-что узнать. Я прав?
-- Да.
-- Знаю. Эти сведения стоили мне больших денег. Как ты намерен платить?
Я изо всех сил пытаюсь не обращать внимания на го, что этот человек только что приказал выбросить кого-то из окна, и сосредоточиться на себе.
-- Я был бы благодарен, если... -- Я замираю на полуслове.
Морино пробует сигару кончиком языка.
-- Я не сомневаюсь, что твоя благодарность -- это благодарность высшего класса. Но жизнь в столице стоит дорого. Твоя благодарность мне, что блошиный помет. Попробуй еще раз.
-- Сколько?
Морино берет со стола специальное приспособление и обрезает сигару.
-- Ну почему у современной молодежи на уме только деньги, деньги и деньги? Наша чудесная маленькая Япония превращается в кладбище моральных и духовных ценностей. Нет, Миякэ. Мне не нужны твои деньги. Кроме того, мы оба знаем, что даже у большинства голубей доход куда более существенный, чем у тебя. Нет. Я предлагаю вот что. Я предлагаю тебе расплатиться своей преданностью.
-- Преданностью?
-- Это эхо или мне послышалось?
-- Что будет означать моя преданность?
-- Ты так похож на своего старика. Такая же мелочность. Твоя преданность? Дай подумать. Я считаю, мы могли бы провести вместе остаток этого дня. Поиграем в боулинг. Прогуляемся на выставку собак. Перекусим, а потом повидаемся кое с кем из старых друзей. Когда наступит полночь, подбросим тебя домой.
-- А в обмен...
-- Ты получишь... -- Он щелкает пальцами, и один из трубачей подает ему еще одну папку для документов. Морино просматривает содержимое. -- Своего отца. Имя, адрес, род занятий, резюме, личные сведения, фото из газет и журналов -- цветные и черно-белые, -- подробные телефонные счета, банковские счета, любимый гель для бритья. -- Морино закрывает папку и улыбается. -- Ты подаришь мне и моей семье несколько часов своего времени, и твои исторические поиски увенчаются триумфальным успехом. Что скажешь?
С пола опустевшего патинко внизу доносится хруст стекла и звук опускаемых электрических ставней. Мне приходит в голову, что, принимая во внимание все, свидетелем чего я стал, мое "нет" повлечет за собой последствия намного худшие, чем просто отказ отдать мне папку с документами.
-- Да.
Влажное касание, и в мою левую руку, прямо над локтем, вонзается игла. Я взвизгиваю. Второй трубач крепко держит меня. Приближая свое лицо к моему, он широко раскрывает рот, как будто хочет откусить мне нос. Затхлое дыхание. Прежде, чем мне удается отвернуться, я вижу его пасть крупным планом. Вместо языка у него обрубок. Отвратительный смешок. Трубачи -- немые. Шприц наполняется моей кровью. Смотрю на Морино: шприц, торчащий из его руки, тоже наполняется кровью. Кажется, его удивляет мое удивление.
-- Нам нужны чернила.
-- Чернила?
-- Чтобы подписать договор. Я доверяю лишь тому, что написано на бумаге.
Шприцы наполнены, моя рука освобождена. Морино выпускает оба шприца в чашку и смешивает кровь чайной ложечкой. Один из трубачей кладет перед Морино лист бумаги и подает кисть для письма. Морино обмакивает кисть в чашку, глубоко вздыхает и изящными штрихами рисует иероглифы, означающие Преданность, Долг и Повиновение. Мори. Но. Потом разворачивает лист в мою сторону.
-- Быстро, -- приказывает он, и кажется, что его взгляд обрел дар речи. -- Пока кровь не свернулась.
Я беру кисть, макаю ее в чашку и пишу Ми и Якэ. Красный уже сгустился до цвета дерьма. Морино критически наблюдает.
-- Каллиграфия. Умирающее искусство.
-- В школе, где я учился, мы практиковались чернилами.
Морино дует на бумагу и скручивает ее в рулон. Такое впечатление, что все было подготовлено заранее. Мама-сан откладывает спицы и прячет рулон в сумочку.
-- Может быть, теперь, Отец, -- говорит она, -- мы займемся серьезными делами?
Морино отставляет чашку из-под крови и вытирает рот.
-- Боулинг.