-- Три - два...
Питекантроп вытащил штепсель из розетки.
Экран погас, и веб-сайт исчез, будто его и не было, что в каком-то смысле так и было, потому что Козел-Сочинитель, Питекантроп и госпожа Хохлатка обнаружили себя посреди выжженной солнцем пустыни. Они были так потрясены, что не могли произнести ни слова.
р
Лыжный курорт в горах Нагано,
17 сентября
Эидзи,
Если ты пытался позвонить или написать мне после того, как я сбежала из клиники в Миязаки, это было очень мило с твоей стороны, но я больше не могла там оставаться. Кюсю, как ни кинь, слишком близко к Якусиме, чтобы найти там успокоение. (Если не пытался, я ни минуты тебя не виню. На самом деле, я и не ждала этого.) Возможно, я не совсем еще поправилась, но другие пациенты были так ужасны, что я решила снова попытать счастья в большом скверном мире. (По крайней мере, здесь можно есть ножом и вилкой.) Сожги мое последнее письмо. Пожалуйста, сожги. Я больше никогда ничего у тебя не попрошу. Единственное, чему меня научила доктор Судзуки, это что в нашей жизни есть рубеж, перейдя который, мы уже не можем измениться. Мы такие, каковы есть, хорошо это или плохо, такими и останемся. Я не должна была рассказывать тебе про тот случай на лестнице. Ты наверняка меня ненавидишь. Я бы ненавидела. Иногда я правда ненавижу. Ненавижу себя, я хочу сказать. Не доверяй психоаналитикам, разным специалистам, главным врачам. Они во все суют свой нос и разбирают все по косточкам, не думая, как соединить снова. Сожги письмо. Такие письма не имеют права на существование. (Особенно на Якусиме.) Сожги.
Итак, сейчас я в Нагано. Если бы ты видел закаты и здешних горах! Отель, где я живу, стоит у подножия горы Хакуба, и в моем окне -- эта гора. Чтобы описать ее, приходится каждый раз подбирать новые слова. Тебе обязательно нужно побывать в Нагано. В период --> Эдо[Author:A] все миссионеры из столицы проводили здесь лето, спасаясь от жары. Я думаю, что именно миссионеров мы должны благодарить за то, что эти горы прозвали "японскими Альпами". Почему людям всегда нужно сравнивать свою страну с заграницей? (Например, Кагосима -- японский Неаполь, у меня просто зубы скрипят всякий раз, как я это слышу.) Никто не знает, как местные жители называли эти горы, когда никто еще не ведал, что где-то есть Альпы и вообще Европа. (Неужели это расстраивает только меня?) Я живу бесплатно в маленьком отеле, который принадлежит человеку, которого я знаю давным-давно, еще со времен жизни в Токио, когда я оставила вас с Андзу на попечение бабушки. Он теперь важная персона в гостиничном бизнесе, вполне респектабельный человек, если не считать двух очень дорогих разводов, и я уверена, что он этого заслуживает. (Он успел измениться раньше, чем перешел тот рубеж, после которого все в жизни застывает, как бетон.) Он хочет, чтобы я помогла ему отыскать место для нового отеля, который собирается строить с нуля, но он еще не знает, сколько я пью, или убеждает себя в том, что сможет меня "спасти". Его любимые слова "проект" и "предприятие", что, кажется, значит одно и то же. В конце ноября выпадет снег (осталось всего шесть недель. Еще один год хвост показывает). Если к зиме лимит воспоминаний о добрых старых временах у нас с моим другом иссякнет, я, наверное, подамся туда, где тепло. (Старая китайская пословица: "Гости, как рыба, -- через три дня начинают вонять".) Я слышала, что "зимовать" приятно в Монте-Карло. Я слышала, там даже можно встретить принца Чарльза Уэльского.
Вчера ночью мне приснилась Андзу. Андзу и сибирский тигр, бегущий за мной по подземному переходу (я поняла, что сибирский, по белым полоскам), и игра, в которой ты должен был спрятать в библиотеке костяное яйцо. Андзу не отпускает меня. Я отдала священнику целое состояние на заупокойные обряды, но что толку? Лучше бы я потратила эти деньги на французское вино. Ты мне никогда не снишься -- по правде сказать, я не помню своих снов, кроме тех, что с Андзу. Почему так? Д-р Судзуки, похоже, считает... а, неважно. Просто сожги то письмо, пожалуйста.
р
ОБИТЕЛЬ СКАЗОК
Над сумраком зарослей папоротника носились летучие мыши. Козел-Сочинитель размышлял за старинным бюро, всматриваясь в замшелый лес, пока у него перед глазами не заплясали тени.
-- Я заявляю, я клянусь, что... -- начал Козел-Сочинитель.
Госпожа Хохлатка со щетками на лапках натирала подножку.
-- Только не сквернословьте, как этот Вольный Крыс, у которого что ни слово, то помои, мой господин.
Козел-Сочинитель погладил авторучку Сей Сенагон.
-- Клянусь, что в древесной душе этого леса... в недрах его... я различаю отрывки несказанно сказочной сказки...
Непонятно было, думает он вслух или говорит про себя.
-- Почтенный дилижанс заехал в глубь этого леса, насколько позволила дорога, и стоит здесь уже целую неделю... невероятный случай... я уверен, он пытается этим что-то сказать...
Потянуло вечерней прохладой, и госпожа Хохлатка зябко поежилась.
-- Фокстрот-пудинг на ужин, мой господин. Дайте-ка своим глазам роздыху и побудьте немного слепцом.
Она мечтала, чтобы ночью почтенный дилижанс сдвинулся, наконец, с места, но сильно в этом сомневалась.
На следующее утро Питекантроп раскапывал глубокие скрипучие угольные пласты в поисках бриллиантов. Приближался день рождения госпожи Хохлатки, а несколько ночей назад по дороге мимо почтенного дилижанса пронесся кабриолет, из радиоприемника которого звучала песня о том, что бриллианты -лучшие друзья девушек. Госпожа Хохлатка не была, конечно, девушкой, но Питекантроп надеялся, что упоминание о дружбе послужит ему оправданием. По пути наш древний предок натыкался на всякие вкусности -- гнезда земляных червей, трюфели, личинки, а также на прикольных троллей, кротов, гнилых гадюк и взбудораженных барсуков, снизу до него доносился гул очага Земли, рокочущего в одном ему ведомом ритме. На такой глубине часов не наблюдают, и Питекантроп потерял всякое чувство времени.
-- Эй ты, деревенщина неуклюжая, -- отыскал его невозможно далекий голос. -- Куда ты запропастился?
Госпожа Хохлатка! Питекантроп мощным гребком рванул наверх, преодолел взрыхленную землю и меньше чем через минуту вынырнул на поверхность. Госпожа Хохлатка бегала вокруг, как безголовый цыпленок, хлопала крыльями и размахивала какой-то запиской.
-- Наконец-то! Роешься в грязи, когда у нас горе! Питекантроп замычал.
-- Наш Господин собрался и ушел! Я заметила, что вечером он был сам не свой, а утром я нашла у него на старинном бюро эту записку! -- Она сунула ее под нос Питекантропу.
Тот застонал -- как они любят портить бумагу этими загадочными закорючками! Госпожа Хохлатка вздохнула:
-- У тебя было три миллиона лет, чтобы научиться читать! Здесь сказано, что Господин пошел в этот мерзкий лес! Один! Он написал, что не хочет подвергать нас опасности! Опасности? А если он повстречает домашнего живодера или того хуже -- дикое животное? А если почтенный дилижанс вечером тронется в путь? Мы же навсегда потеряем нашего Господина!
И он забыл свой ингалятор от астмы! -- Госпожа Хохлатка начала всхлипывать, вытирая глаза фартуком, и это зрелище разрывало гигантское сердце Питекантропа. -- Сначала его сказка, потом его ручка, а теперь он и сам потерялся!
Питекантроп умоляюще замычал.
-- Ты... ты уверен? Ты сможешь отыскать следы Господина в этом коварном лесу?
Питекантроп замычал с надеждой.
р
Я слышу -- внизу входит Бунтаро.
-- Сейчас! -- кричу я. -- Спускаюсь!
Пробило два часа -- сегодня последний день моего изгнания. На меня снова навалилась усталость -- прошлой ночью шел дождь, и его толстые пальцы, барабанящие по клавишам крыш, не давали уснуть. Мне не давала покоя мысль, что кто-то где-то пытается разбить окно. Я аккуратно складываю страницы рукописи на старинном бюро, восстанавливая на нем прежний порядок, и осторожно пробираюсь к люку. Кричу вниз:
-- Извини, Бунтаро! Я зачитался!
Прощай, обитель сказок! Спускаюсь в гостиную. Там никого нет, но, обернувшись, я вижу темную фигуру, загородившую дверь у меня за спиной. Сердце комком застревает в горле. Это женщина средних лет, которая без тени страха, с любопытством изучает меня. У нее короткие волосы, просто подстриженные и седые, как у директора школы, который постоянно ждет неприятностей. Одета она неброско и безлико, как модель из почтового каталога. Мимо нее можно пройти раз сто и не заметить. Если только она вдруг не окажется в вашей гостиной. Она очень похожа на сову, и видно, что жизнь оставила на ней свои шрамы. Она смотрит на меня не отрываясь, как будто непрошеный гость -- это я, а она находится здесь по праву и ждет, чтобы я объяснил свое появление.
-- Кто вы такая? -- в конце концов выговариваю я.
-- Вы приглашали меня, Эидзи Миякэ. -- Вот голос ее забыть будет трудно. Надтреснутый, как шорох тростника, сухой, как от жажды. -- И я пришла.
Она сумасшедшая?
-- Но я никого не приглашал.
-- Нет, приглашали. Два дня назад вы выслали приглашение на мой почтовый ящик.
Она?
-- Детектив Морино? Она кивает.
-- Меня зовут Ямая. -- Она обезоруживает меня улыбкой, столь же доброжелательной, как удар кинжала. -- Да, я женщина, а не мужчина в женском платье. Быть невидимой -- главное из тех качеств, которые необходимы в моей работе. Но я здесь не затем, чтобы обсуждать мой modus operand!, так? Вы не предложите мне сесть?
Все это так странно.