-- Я платил всю свою жизнь.
-- Ах, Козел-Сочинитель. Ты еще не расплатился сполна.
-- Помилуйте, чем же еще я могу заплатить? Качели упали на землю, на них никого не было. Когда Козел-Сочинитель подошел к священному озеру, он снял очки, чтобы стереть с них водяную пыль, и, к удивлению своему, обнаружил, что без них видит лучше. Поэтому он оставил очки на мраморной скале и задумчиво уставился в озеро. Как необычно. Во-первых, водопад был бесшумным. Во-вторых, вода не падала с высокого обрыва над озером, а стремилась вверх головокружительным, кренящимся, пенным -- и беззвучным -потоком. Козел-Сочинитель не обнаружил никакой тропинки, которая вела бы наверх. Он заговорил сам с собой, не произнеся при этом ни звука:
-- Я уже не козленок. Я слишком стар для символических странствий.
Даже в самую последнюю минуту он подумывал, не повернуть ли назад. Госпожа Хохлатка сойдет с ума от горя, если он не вернется, но у нее есть Питекантроп, чтобы о нем заботиться, а тот позаботится о ней. Писатель в теле животного вздохнул. Потом он подумал о своей несказанно сказочной сказке и спрыгнул с мраморной скалы. Озеро оказалось холодным и внезапным, как сама смерть.
р
Среда, 20 сентября
Токио
Дорогой Эидзи Миякэ,
Надеюсь, вы простите непродуманный, необычный и, возможно, навязчивый тон моего письма. Более того, вполне возможно, что вы и тот, кому оно адресовано, -- совершенно разные люди, и это может привести к немалой неловкости. Однако я решился на этот риск. Позвольте объясниться.
Я пишу в ответ на сообщение, напечатанное в колонке частных объявлений в "Токио ивнинг мэйл" за 14 сентября. Я узнал о нем только сегодня от одного знакомого, который зашел меня навестить. Вероятно, мне следует объяснить, что сейчас я восстанавливаюсь после операции на сердечном клапане. Вы просили откликнуться родственников Эидзи Миякэ. Возможно, я ваш дед со стороны отца.
Двадцать лет назад у моего сына родились -- внебрачно -- близнецы, мальчик и девочка. Он порвал отношения с их матерью, женщиной недостойной профессии, и, насколько мне известно, никогда больше не видел своих детей. Я не знаю, где они воспитывались, надо полагать, у родственников своей матери. Девочка, очевидно, утонула, когда ей было одиннадцать лет, но мальчик жив, и сейчас ему должно быть уже двадцать. Я не знаю, как зовут их мать, и не видел ни одной фотографии моих незаконных внуков. Мои отношения с сыном никогда не были такими сердечными, как хотелось бы, а с тех пор, как он женился, мы общаемся еще меньше. Тем не менее мне удалось выяснить, как назвали детей, отцом которых он стал, поэтому я и пишу это письмо. Девочку звали Андзу, а мальчика зовут Эидзи, и его имя пишется не так, как это обычно принято (два иероглифа: "умный" и "два", или "править"), а очень редкими иероглифами, означающими "волшебный" и "мир". Как в вашем случае.
Я буду краток, так как "свидетельства" иероглифов недостаточно для полной уверенности. Я думаю, что личная встреча поможет прояснить эту неопределенность: если мы связаны кровными узами, уверен, что между нами будет и физическое сходство. Я буду в чайном зале "Амадеус" на девятом этаже отеля "Ригха Ройял" (напротив вокзала Харадзюку) в понедельник, 25 сентября, за столиком, который будет заказан на мое имя. Прошу вас прийти к десяти утра с любым достоверным доказательством своего происхождения, какое у вас есть.
Я надеюсь, вы понимаете всю щекотливость этого дела и простите мне нежелание предоставить вам какие-либо личные сведения в этот раз. Если окажется, что вы -- другой Эидзи Миякэ, чье имя пишется теми же иероглифами, пожалуйста, примите мои самые искренние извинения за то, что пробудил в вас беспочвенные надежды. Если же вы тот самый Эидзи Миякэ, на что я искренне надеюсь, нам нужно будет многое обсудить.
С почтением,
Такара Цукияма.
Впервые с момента своего приезда в Токио я чувствую себя абсолютно счастливым человеком. Мне написал письмо мой дед. Подумать только, я встречусь и со своим отцом, и с дедом. "Нам нужно будет многое обсудить!" Вот, я падал духом оттого, что это невозможно, а на самом деле установить связь с отцом оказалось проще простого, как я и мечтал. До понедельника всего два дня! Судя по письму, мой дед -- человек с хорошим образованием, наверняка в семье он имеет больший вес, чем моя страдающая паранойей мачеха. Завариваю зеленый чай и иду в сад, чтобы выкурить сигарету -- на сей раз Бунтаро привез "Кент", а мои "Мальборо" закончились. Цукияма -- классное имя! -- пишется иероглифами "луна" и "гора". Сад кипит красотой, гармонией, жизнью. Я хочу, чтобы понедельник наступил через пятнадцать минут. А который теперь час? Возвращаюсь в дом и смотрю на часы, которые госпожа Сасаки принесла мне на этой неделе. До приезда Бунтаро по-прежнему три часа. Отсутствующая хозяйка ловит мой взгляд из своей ракушечной рамки.
-- Вот наконец и тебе улыбнулась удача. Позвони Аи. Это ведь она придумала послать объявление, помнишь? Давай. Поначалу застенчивость может быть притягательна, но, сидя в этой скорлупе, добра не наживешь себе.
-- Рифма была задумана или это вышло случайно?
-- Не переводи разговор на другую тему! Выйди на улицу, найди телефон и позвони.
Улица с супермаркетом ничуть не изменилась с тех пор, как я был здесь в последний раз, но я изменился. Посмотрите на все эти машины -- проезжают себе мимо и никогда не сталкиваются. Порядок трудно разглядеть, но он есть, скрывается под видимым хаосом. Итак, я провел двенадцать часов в аду -- ну и что? Некоторые живут в аду по двенадцать лет, а потом всю жизнь про это рассказывают. Жизнь продолжается. К счастью для нас. Нахожу телефонную будку под пожарной лестницей в магазинчике "Юникло". Как только мобильные телефоны захватят весь мир, эти штуки станут такой же редкостью, как газовые фонари. Снимаю трубку и замираю. Трус! Сначала надо подстричься, решаю я, -- ты бесхребетный червяк, Миякэ, -- и поднимаюсь по ступенькам в заведение с вывеской "Гендзи. Парикмахерские услуги". Перед ней стоит шест с красными, белыми и синими полосками -- в свое время Андзу отчаялась втолковать мне, откуда полоски начинаются и где кончаются. Для нее это было яснее ясного. "Гендзи" -- убогое место с навевающим зимнюю стужу кондиционером -- я здесь единственный клиент, -- и в последний раз его красили, когда Япония капитулировала. Немой телевизор показывает скачки. Воздух так насыщен парами лака для волос и других фиксаторов, что, если зажечь спичку, все здание взлетит на воздух. Сам Гендзи, пожилой человек с торчащими из носа волосками, держит в трясущихся руках щетку и подметает пол.
-- Заходи, сынок, заходи.
Он указывает на пустое кресло. Я сажусь, и он драпирует мне плечи скатертью. В зеркале моя голова выглядит отделенной от остального тела. Вспоминаю кегельбан в "Валгалле" и вздрагиваю.
-- Почему такой постный вид, сынок? -- спрашивает Гендзи и роняет ножницы на пол. -- Что бы у тебя ни случилось, твоя жизнь никогда не будет такой неудачной, как у моего последнего клиента. Предприниматель, дела, судя по костюму, идут неплохо, но такого несчастного парня я в жизни не встречал! -- Гендзи роняет расческу. -- Я ему говорю: "Простите, если я не ко времени, господин, но, кажется, вас что-то беспокоит?" Клиент вздыхает и наконец изрекает: "На прошлой неделе умерла Чинтзиву". "А кто это, Чинтзиву. -- ваш пудель?" -- Гендзи щелкает ножницами. -- "Нет, -- отвечает клиент. -- Моя жена". -- Гендзи прерывает свой рассказ и открывает бутылку сакэ. Залпом выпивает полбутылки и пристраивает ее на полочку под зеркалом. -- "Как печально, господин, -- говорю я. -- Надеюсь, вы найдете утешение в работе". "Меня вчера уволили", -- говорит клиент. "Какой ужас, господин, -- говорю я. -- Вас уволили, э-э, из-за уныния, в которое вас ввергла тяжелая утрата?" -"Не совсем, -- вздыхает он. -- Меня уволили из-за моей шпионской деятельности". -- Гендзи останавливается, чтобы допить сакэ. Не глядя, он берет флакон фиксатора для волос и выпивает его почти весь, не заметив ошибки. -- Вот это уж точно застало меня врасплох, доложу я вам! "Шпионаж? Я еще никогда не стриг шпионов. На кого вы работаете? Китай? Россия? Северная Корея?" -- "Нет, -- признается он с некоторой гордостью. -- На самое могущественное государство на карте мира. Королевство Тонга". -- Гендзи включает машинку для стрижки, но ничего не Происходит; он крутит шнур и с силой бьет ею по стону. Машинка оживает. -- Я говорю: "Королевство Тонга? Я и не думал, что у них есть, ну, знаете, секретные службы". -- "Никто об этом и не знает. Здорово, правда?" -- "Ну, господин, я полагаю, вы у них вроде национального героя. Почему вы не переселитесь туда? Они примут вас с распростертыми объятиями". -- Гендзи бреет у меня за ушами. -- Клиент хмурится. "Три дня назад там случился дворцовый переворот. Власть захватили милитаристы, меня объявили двойным агентом, и вчера я был приговорен к смерти через повешение". -- "Что ж, господин, по крайней мере, вы все еще в добром здравии". -- Гендзи вешает бритву на крючок и снова берет ножницы. -И вот в эту самую минуту мой клиент заходится надрывным кашлем, и мне приходится стирать с зеркала кровь. "Гм. Может быть, вам стоит вернуться туда, где вы работали до того, как стали шпионом, знаете". Тут он в первый раз улыбается. "Я был пилотом", -- говорит он. "Вот и хорошо, почему бы вам не устроиться в авиакомпанию", -- предлагаю я. Он чихает, и, клянусь, сынок, у него вываливается правый глаз! И катится через всю комнату, правду говорю! "Вот наказание! -- говорит он. -- Это был самый лучший из всех, что у меня есть!" Я в полном отчаянии, можешь себе представить. "Как насчет того, чтобы написать свою автобиографию, сэр? Ваша жизнь заслуживает "Оскара", и не одного". -- Гендзи щелкает ножницами раз, другой третий. -- "Фильм, который про меня сняли, завоевал три "Оскара". "Как чудесно, сэр! Я знал, что вас ждет свет в конце тоннеля!" -- "Он завоевал три "Оскара" через полтора года после того, как мой агент сбежал, прихватив с собой мой сценарий. Из него вышел хит на миллионы долларов, а я не получил ни иены. И что хуже всего, кого, как вы думаете, они наняли меня играть? С Джонни Деппом я бы еще смирился, но Брюс Уиллис?" Тебе покороче, сынок?
р
А тем временем в замшелом лесу госпожа Хохлатка с Питекантропом оказались в ловушке между скалой, полоской твердого грунта и стеной из листвы. Питекантроп поскреб в затылке и замычал. Следы Козла-Сочинителя давно перепутались со следами священных коров и белых слонов, но Питекантроп ничего не сказал из страха лишить госпожу Хохлатку надежды. Госпожа Хохлатка уселась на заросший грибами пень.
-- Сейчас Господину как раз пора бы съесть второй завтрак... Предупреди он меня, что собирается пойти побродить, я бы заранее что-нибудь приготовила...
Какой-то человек с треском вывалился из непроходимых зарослей и растянулся перед ними. От неожиданности госпожа Хохлатка пронзительно вскрикнула и отлетела на несколько шагов вверх по тропинке, а Питекантроп прыжком оказался между ней и лежащим на земле незнакомцем. С виду тот не представлял угрозы; он поднялся на ноги, смахнул гнилые листья с твидового пиджака с кожаными накладками на локтях и поправил на носу обмотанные пластырем роговые очки. Он ничуть не удивился тому, что повстречал в этом девственном лесу курицу с высокоразвитым интеллектом и давно вымершего предка Homo sapiens.
-- Вы их видели?
Его бесцеремонное обращение слегка покоробило госпожу Хохлатку.
-- Видели кого?
-- Словесных церберов.
-- Это не те жестокие истекающие слюной говорящие собаки, которых мы видели на полях?
-- Должно быть, они. -- Он в страхе прижал палец к губам и посмотрел на Питекантропа. -- Вы что-нибудь слышите?
Потолок тишины спустился так низко, что о его балки можно было биться головой. Питекантроп промычал: "Нет". Писатель вытащил из своего венка длинный шип.
-- Много лет назад я написал удачный роман. Я никогда не думал, что кто-нибудь захочет его напечатать, понимаете, но захотели; его украли у меня, и, чем больше я желал, чтобы каждый его экземпляр взорвался, как гриб-дождевик, тем лучше эта гнусность продавалась. С ее ошибками, ее позерством, ее самонадеянностью! О, я бы продал душу, чтобы кинуть в костер весь тираж. Но, увы, Мефистофель так и не вернул мне мою рукопись, и слова, которые я выпустил на свободу, преследуют меня с тех самых пор.
Госпожа Хохлатка со своего пня выразила мнение публики:
-- Почему бы вам не уйти на покой? Писатель отдыхал, прислонившись к скале.
-- Если бы все было так просто. Я прятался в школах мысли, в сложных метафорах, в аэропортах неизвестных стран, но, рано или поздно, я слышу далекие крики и знаю, что мои слова идут по моему следу... -- Страдальческое выражение его лица сменилось подозрительным. -- Но вас-то что завело так далеко в этот замшелый лес?
-- Где-то здесь бродит наш друг -- вы его не видали? Рога, борода, копыта?
-- Если это не сам Дьявол, то он наверняка писатель или сумасшедший.
-- Писатель. Как вы догадались?
-- Чтобы забрести так далеко в этот лес, нужно быть кем-то из трех.
-- Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! -- Глаза писателя расширились от ужаса. -- Лай! Вы слышите лай?
Питекантроп негромко замычал и покачал головой.
-- Лжецы! -- зашипел писатель. -- Лжецы! Вы заодно с этими собаками! Я знаю, какую игру вы ведете! Они за деревьями! Они бегут сюда!
Он сорвался с места и понесся, с шумом ломая молодую поросль. Госпожа Хохлатка и Питекантроп посмотрели друг на друга. Питекантроп замычал.
-- Придурок, -- согласилась с ним госпожа Хохлатка, -- как пробковый шлем с помпонами!
Питекантроп осмотрел дыру в густой листве и снова замычал. За листвой скрывался беззвучный поток.