-- Тогда ты действительно встречался с дедушкой, -- заявляет моя сводная сестра. -- Но был слишком туп, чтобы узнать его!
Мое самообладание на пределе. Я перевожу взгляд на мачеху, ожидая объяснений.
-- Это последний розыгрыш моего свекра.
-- Зачем моему деду притворяться этим адмиралом Райзо?
Моя сводная сестра стучит кулаком по столу:
-- Он тебе не дед!
Я не обращаю на нее внимания. В глазах моей мачехи сверкает война.
-- Он давал вам подписывать какие-либо документы?
-- Зачем, -- повторяю я. -- Зачем моему деду выдавать себя за кого-то другого?
-- Вы подписывали что-нибудь?
Это ни к чему не ведет. Забросив руки за голову, откидываюсь и изучаю потолок, чтобы успокоиться.
"Да, друг мой, -- говорит мне Моцарт. -- Ты влип. Но разбираться с этим тебе самому. Я тут ни при чем".
Нестерпимо хочется курить.
-- Госпожа Цукияма, эта вражда вам так необходима?
-- "Вражда", -- бормочет моя сводная сестра. -- Милое выражение.
-- Что мне сделать, чтобы доказать вам, что все, чего я хочу, -- это встретиться со своим отцом?
Мачеха наклоняет голову.
-- Успокойтесь, господин Миякэ... Я не выдерживаю:
-- Нет, госпожа Цукияма, я сыт по горло вашим спокойствием! Я не...
-- Господин Миякэ, вы устраиваете...
-- Заткнитесь и слушайте! Мне не нужны ваши деньги! Мне не нужна ваша помощь! И я не собираюсь вас шантажировать! Да с чего вы взяли, что я хочу вас шантажировать? Я так, так, так устал от беготни по этому городу в поисках собственного отца! Вам угодно презирать меня, прекрасно, я это переживу. Просто позвольте мне встретиться с ним -- всего один раз -- и если он сам скажет мне, что не хочет меня видеть, так и быть, я исчезну из вашей жизни и начну жить своей собственной, как и должно быть. Вот чего я хочу. Больше ничего. Это так трудно понять? Я слишком много прошу?
Я опустошен.
Сводная сестра колеблется.
С лица мачехи наконец-то сходит ее невыносимая презрительная усмешка.
Кажется, я заставил их себя выслушать. А заодно и половину посетителей чайного зала "Амадеус".
-- На самом деле, да. -- Мачеха наливает себе и своей надутой, как поросенок, дочурке слабый чай из рифленого чайника. -- Вы слишком много просите. Допустим, я принимаю ваши заверения, что вы не собираетесь причинять зло моей семье, господин Миякэ. Допустим даже, что я отчасти сочувствую вашему положению. Основного положения дел это не меняет.
-- Основного положения дел?
-- Об этом неприятно говорить. Мой муж не хочет с вами встречаться. Похоже, вы верите в какой-то заговор, цель которого -- помешать вашей встрече. Это не так. Мы здесь не для того, чтобы сбить вас со следа. Мы здесь по воле моего мужа, чтобы просить вас: пожалуйста, оставьте его в покое. Он содержал вас не для того, чтобы посеять надежду на будущее воссоединение, -- он покупал себе право остаться для вас никем. Это так трудно понять? Мы слишком много просим?
Мне хочется плакать.
-- Почему он сам мне этого не скажет?
-- Если в двух словах, -- мачеха отхлебывает чай, -- от стыда. Он стыдится вас.
-- Как он может стыдиться сына, с которым отказывается встречаться?
-- Мой муж не стыдится вашего происхождения, он стыдится того, чем вы занимаетесь.
Один из посетителей в конце зала неожиданно встает, отодвигая стул назад.
-- Вы причиняете боль ему, нам, себе. Пожалуйста, хватит.
Официантка с размаху натыкается на стул. Чашки и ватрушки с малиной соскальзывают с подноса, и тонкий фарфор со звоном разлетается на куски под дружное "Оооооооооо". Мачеха, сводная сестра и я вместе с ними наблюдаем за происшествием. Подплывает метрдотель, чтобы лично наблюдать за процессом уборки. Извинения с одной стороны, заверения, приказы, губки для чистки ковров, совки для мусора -- с другой.
Шестьдесят секунд спустя не остается ничего, что напоминало бы о великом ватрушечном кризисе.
-- Хорошо, -- говорю я.
-- Хорошо? -- переспрашивает сводная сестра.
Я обращаюсь к женщине, которую мой отец выбрал себе в жены.
-- Хорошо, вы победили.
Она этого не ожидала. Я сам не ожидал. Она пристально смотрит мне в лицо, ища подвох. Никакого подвоха.
-- Мой отец -- просто тем, что сам он ни разу не пытался встретиться со мной или написать мне -- уже давно ясно дал понять, как он ко мне относится. Я... Я не знаю, я никак не хотел в это верить. А теперь передайте ему, -- в прозрачной, как слеза, вазе стоит абрикосовая гвоздика, -- привет. Привет и пока.
Мачеха не спускает с меня глаз. Я встаю, чтобы уйти.
-- Ты получил это от дедушки? -- бросает сводная сестра. Она кивает головой на дневник пилота кайтен, завернутый в черную ткань. -- Потому что тогда это принадлежит Цукиямам.
Я смотрю на эту анти-Андзу. Если бы она попросила вежливо, я бы согласился отдать его.
-- Это мой обед. Я спешу на работу;
Я ухожу из чайного зала "Амадеус", не оглядываясь, и уношу дневник с собой. Дворецкий вызывает лифт и кланяется, пока двери закрываются. Я один в этой коробке -- играет "On Top of the World" группы "Карпентерз". Эта мелодия вызывает у меня зубовный скрежет, но я слишком опустошен, чтобы кого-нибудь ненавидеть. Я ошеломлен только что принятым решением. На табло мигают номера этажей. Я действительно так думаю? Мой отец никогда не захочет со мной встретиться... Значит, мои поиски... бессмысленны? Им конец? Смысл моей жизни перечеркнут? Наверное, да, -- я действительно так думаю.
-- Первый этаж, -- сообщает лифт.