Суга светится отцовской гордостью.
-- Совсем не "бессмысленные"! Миякэ может разослать любую радостную и мирную весть сотням тысяч пользователей. Это не такая вещь, которую я могу взять с собой в Техас, раз уж Саратога настолько засекреченное место, вот, а просто выбросить его мне жалко.
Суга уходит, я доедаю салат и режу на десерт дыню. Спускаюсь, чтобы угостить Бунтаро, который кивает головой на потолок и вопросительно сгибает мизинец. Я притворяюсь, что не понимаю. И речи быть не может о том, чтобы попытаться приударить за Аи. Наши отношения еще не определились. Так я себе говорю. Она освобождает место на столе.
-- Пора колоть инсулин. Хочешь посмотреть или тебя тошнит, когда игла протыкает кожу?
-- Хочу посмотреть, -- лгу я.
Она достает из сумочки аптечку, готовит шприц, дезинфицирует руки и спокойно вонзает иглу себе в предплечье. Я вздрагиваю. Она наблюдает, как я наблюдаю за ней, а инсулин тем временем вливается ей в кровь. Внезапно я чувствую прилив смирения. Приставать к Аи -- это все равно, что кричать цветку, чтобы он рос быстрее, -- так же грубо. К тому же если бы она отвергла меня, мне пришлось бы покончить с собой с помощью микроволновки.
-- Итак, Миякэ, -- говорит Аи, когда игла выскальзывает обратно. -Каков твой следующий шаг?
Я с трудом сглатываю.
-- Э-э... что?
Она промокает капельку крови кусочком стерильной ваты.
-- Теперь, когда ты передумал искать отца, ты останешься в Токио?
Я встаю и начинаю вытирать сковородку.
-- Я... еще не знаю. Прежде всего мне нужны деньги, поэтому я, наверное, останусь в "Нероне", пока не подвернется что-нибудь получше... Я хочу показать тебе пару писем, которые прислала мне мать.
Аи пожимает плечами.
-- Хорошо.
Я смахиваю с полиэтилена крошки льда; она читает. Заканчиваю с посудой и принимаю душ.
-- Ты долго был в душе.
-- Э-э... когда я встаю под душ, мне кажется, что я вернулся на Якусиму. Теплый дождь. -- Я киваю на письма. -- Что ты о них думаешь?
Аи аккуратно вкладывает письма обратно в конверты.
-- Я сейчас думаю, что же я о них думаю. "Фудзифильм" показывает десять часов. Нам пора идти -- Аи хочет успеть домой до того, как бары закроются и возможные преследователи разбредутся по улицам, а мне нужно быть на работе к полуночи. Внизу Бунтаро жует "Принглз" и смотрит фильм, полный киборгов, мотоциклов и сварщиков.
-- Как салат? -- спрашивает он так невинно, что я готов его убить.
Киваю на экран:
-- Что смотришь?
-- Проверяю два закона кинематографа.
-- Какие?
-- Первый закон гласит: "Любой фильм, название которого заканчивается на "-тель", ничего не стоит".
-- А второй?
-- "Качество любого фильма находится в обратной зависимости от количества снятых в нем вертолетов".
-- В каком-то смысле, -- говорит Аи, когда мы приходим на станцию Кита Сендзю, -- я хотела бы, чтобы ты не показывал мне этих писем.
-- Почему?
Аи позвякивает монетами.
-- Не думаю, что тебе понравится то, что я действительно думаю.
Последние мотыльки осени вьются в мигающем свете фонарей.
-- Я показал их тебе именно затем, чтобы услышать, что ты о них думаешь.
Аи покупает билет -- я показываю проездной -- и мы спускаемся на платформу.
-- Ты нужен своей матери, и твоя жизнь могла бы стать намного богаче, если бы она была рядом. Твоя отстраненность не поможет ни тебе, ни ей. Эти письма -- переговоры о мире.
Ее слова отчасти сбивают меня с толку.
-- Если она хочет, чтобы я написал ей или позвонил, почему она не дала мне свой адрес в Нагано?
-- А тебе не приходило в голову, что она боится дать тебе возможность отвергнуть ее? -- Аи ловит мой взгляд. -- И потом, она ведь написал а тебе, где живет -- "Гора Хакуба".
Я смотрю в сторону.
-- "Гора Хакуба" -- это не адрес. Аи останавливается.
-- Миякэ, для такого умного парня, -- "вззззззззз!" -- звенит мой детектор сарказма, -- ты просто виртуоз самообмана. У подножия Хакубы не может быть больше десятка отелей. По сравнению с поиском безымянного человека в Токио найти твою мать -- пара пустяков. Ты мог бы найти ее завтра к вечеру, если бы действительно хотел.
Эта девушка зашла слишком далеко. Я понимаю, что надо остановиться, но не могу.
-- А почему ты так уверена, что не хочу?
-- Я тебе не психоаналитик. -- Аи небрежно пожимает плечами. -- Это ты мне скажи. Злишься? Винишь ее?
-- Нет. -- Аи абсолютно ничего не понимает про все эти вещи. -- У нее было семь лет, чтобы вернуться к нам, и еще девять лет, чтобы вернуться ко мне.
Аи хмурится:
-- Хорошо, но если тебе не хочется знать, что я на самом деле думаю о твоих делах, говорил бы о погоде, а не показывал личные письма. И какого черта, Миякэ...
-- В чем дело?