-- Тебе что, так нужно курить?
Я прячу макартуровскую зажигалку и возвращаю пачку "Парламента" в карман рубашки.
-- Не думал, что это так тебя задевает.
Едва сказав эти слова, я понимаю, что в них слишком много злобы.
Аи кричит, совсем выйдя из себя:
-- Как это может меня не задевать? С тех пор, как мне исполнилось девять лет, мои руки как подушки для булавок, только поэтому моя поджелудочная железа меня еще не убила. Я переношу гипогликемию дважды в год, а ты наполняешь свои легкие раком -- и легкие всех, кто стоит с подветренной стороны, -- просто потому, что хочешь походить на ковбоя. Да, Миякэ, то, что ты куришь, меня действительно задевает.
Мне нечего возразить.
Вечер вдребезги.
Подходит поезд. Мы садимся рядом и едем к Уэно, но точно так же мы могли бы сидеть в разных городах. Лучше бы так. Радостные обитатели рекламного мира насмехаются надо мной, сияя мятными улыбками. Аи молчит. Как только что-нибудь налаживается -- оно обречено. Мы выходим на станции Уэно, где так тихо, как только может быть тихо на станции Уэно.
-- Ты не против, если я провожу тебя до твоей платформы? -- спрашиваю я, предлагая помириться.
Аи пожимает плечами. Мы идем по коридору, бесконечному, будто камера для анабиоза в космическом ковчеге. Впереди раздаются настойчивые глухие удары -- человек в оранжевом с силой колотит что-то подобием обитого резиной молотка. Это что-то -- или кто-то -- скрыто за колонной. Мы обходим этого человека -- нам нужно пройти мимо него, чтобы добраться до платформы Аи. Я и в самом деле думаю, что он решил забить кого-то до смерти. Но это всего лишь плитка пола, которую он пытается вогнать в слишком маленькое для нее отверстие. Бух! Бух! Бух!
-- Вот это, -- говорит Аи, скорее всего, сама себе, -- и есть жизнь.
Из тоннеля доносится волчий вой приближающегося поезда, и волосы Аи шевелятся в потоке воздуха. Мне грустно.
-- Э-э... Аи... -- начинаю я, но Аи прерывает меня, раздраженно тряхнув головой.
-- Я тебе позвоню.
Означает ли это: "Все хорошо, не волнуйся" или "Не смей звонить мне, пока я тебя не прощу"? Великолепная двусмысленность, достойная студентки, выигравшей стипендию Парижской консерватории. Приходит поезд, она садится, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Повинуясь порыву, я машу ей одной рукой, а другой вытаскиваю из кармана рубашки пачку "Парламента" и бросаю в зазор между поездом и платформой. Но Аи уже закрыла глаза. Поезд трогается. Она ничего не увидела.
Черт. Вот это, думаю я про себя, вот это и есть жизнь.
р
Моя крысиная нора в "Нероне" каждый вечер точно съеживается. Геенна пылает все жарче. Сатико ничего не говорит мне про Аи. Ночь в среду самая напряженная из всех предыдущих. Час ночи, два часа -- время несется вскачь. Душевные волнения выматывают. Наверное, именно поэтому я стараюсь их избегать. Как только что-нибудь налаживается, оно обречено. Дои посасывает кубики льда, чешет пальцем в ноздре и тасует колоду карт.
-- Возьми карту, -- говорит он. -- Любую. Я качаю головой -- нет настроения.
-- Давай! Это древнее шумерское колдовство с наворотами третьего тысячелетия, мэн, -- Дои подсовывает мне разложенные веером карты и отворачивается. Беру карту. -- Запомни ее, но не говори мне.
Девятка бубей.
-- Ну? Положи ее обратно и тасуй колоду! Как угодно, сколько хочешь, где хочешь, лишь бы уничтожить все мыслимые намеки на твою карту...
Я так и делаю -- Дои определенно не мог ничего видеть. Окошечко заслоняет фигура Томоми.
-- Миякэ! Три "Толстых русалки", больше водорослей и кальмаров. Дои! Хиппи в твоем возрасте не пристало ковырять в носу.
Дои чешет нос снаружи:
-- Это все равно что надеть намордник на гризли, мэн... у тебя что, никогда не свербило в носу?
Томоми смотрит на него в упор:
-- У меня свербит в носу прямо сейчас. И все из-за тебя. Этот заказ нужно было доставить в приемную хирурга еще неделю назад -- если они позвонят и начнут жаловаться, я вставлю телефон тебе в ухо, и ты сам будешь разбираться с их негативной энергией. Мэн.
Дои жестами пытается утихомирить ее.
-- Леди, вы не даете мне закончить фокус. Томоми свистит в нашу сторону.
-- Ты что, хочешь, чтобы я рассказала господину Нерону, какие ароматные штучки ты держишь в багажнике своего скутера?
Дои сует карты в футляр и на ходу шепчет:
-- Не бойся, мэн, фокус не окончен...
Минуты бегут вверх по эскалатору, ползущему вниз. Онизука отдыхает после доставки заказа в дальний район. Он, задумавшись, сидит в загоне и делит грейпфрут на дольки. Я кладу в коробку "Куриную Тикку" и мини-салат для следующей доставки. Подгоняя ночь, я обычно иду на хитрость с часами: перед тем как посмотреть на них, я убеждаю себя, что сейчас на двадцать минут меньше, чем я думаю на самом деле, и у меня есть повод приятно удивиться. Но сегодня даже эти мои очки с кривыми стеклами чересчур оптимистичны. В загон возвращается Дои, он в упоении слушает песню по радио.
-- --> "Riders in the Storm"[Author:A] , мэн...
Ему бы певчих птиц разводить где-нибудь в глухом лесу.
-- Это про нас с моим пицца-скутером.
Он пьет тошнотворно-маслянистый тибетский чай из фляжки и отрабатывает доставание карт из ушей. Про незаконченный фокус он забыл, а я ему не напоминаю.
-- Человеческое существование -- как игра в карты, мэн. Мы получаем свою раздачу еще в материнской утробе. В детстве мы что-то сбрасываем, что-то берем из колоды. Зрелость, мэн -- новые карты: работа, жажда развлечений, кутежи, женитьба... карты приходят, карты уходят. Иногда выпадает удача. А иногда победы одним махом оборачиваются полным поражением. Ты делаешь ставки, объявляешь козыри, блефуешь.
В клетку входит Сатико, у нее перерыв.
-- И как же выиграть в этой игре?
Дои раскладывает карты павлиньим хвостом и обмахивается ими, как веером.
-- Когда выигрываешь, правила меняются, и оказывается, что ты опять проиграл.
Сатико ставит ногу на коробку с фирменными пакетиками кетчупа "Нерон":
-- От метафор Дои у меня голова кружится больше, чем от той малопонятной идеи, которую они призваны упростить.
Томоми бросает в окошечко заказ: "Сатаника", хрустящий корж, тройная порция каперсов. Я выкладываю начинку и представляю Аи, как она спит и видит во сне Париж. Суге снится Америка. Кошке снятся коты. Пиццы выплывают, пиццы уезжают. На штыре растет кипа квитков с выполненными заказами. За стеной, в реальном мире, занимается еще одна жаркая заря. До восьми часов я чищу огурцы, а в восемь получаю сменщика, шлепок по спине и девять децибел в ухо: "Миякэ, домой!" Возвращаясь в Кита Сендзю по линии Тиеда, подключаюсь к своему "Дискмену". Музыки нет. Странно, я только вчера сменил батарейки. Нажимаю "Выброс" -- диска внутри нет, только игральная карта. Девятка бубей.
В капсуле меня ждет сообщение на автоответчике. Не от Аи.
-- Э-э... ну, привет, Эидзи. Это твой отец. Смешок. Я холодею -впервые с марта месяца я чувствую, что мне холодно.