-- Спасибо, -- говорю я ей.
Выражение ее лица говорит: "Не стоит благодарности". Всего лишь одна дверь -- пошел! Я поворачиваю ручку -- комната по ту сторону двери загерметизирована. Дверь отворяется с чмокающим звуком.
Мне заламывают руки за спину, прижимают к стене, пинком подбивают ноги, и холодный пол впивается мне в ребра. Одна пара рук меня обыскивает, другая пара рук заламывает мне руки под углом, на который они никак не рассчитаны, -- боль бьет все рекорды. Опять Якудза. Если бы у меня был нож, я бы вонзил его в себя -- в наказание за собственную глупость. Опять. Я думаю, стоит ли отдать им диск Козуэ Ямаи добровольно, но тут пинок в поясницу выбивает из головы абсолютно все мысли. Меня переворачивают и рывком поднимают на ноги. Сначала мне кажется, что я попал на съемочную площадку медицинского сериала. Тележка с хирургическими инструментами, шкафчик с лекарствами, операционный стол. Края комнаты тонут в полумраке, там стоят десять или одиннадцать человек, лиц которых я не могу различить. Пахнет жареными сосисками. Один из присутствующих снимает меня на "Хэндикем", и я вижу себя на большом экране высоко на стене. Двое с телами олимпийских чемпионов в толкании ядра держат меня за руки. "Хэндикем" наезжает и ловит мое лицо в разных ракурсах.
-- Свет! -- раздается старческий голос, и в глаза бьет белизна.
Меня протаскивают на несколько шагов вперед и усаживают на стул. Когда зрение возвращается, я вижу, что сижу за карточным столом. Здесь же Мама-сан и еще три человека. На расстоянии вытянутой руки -- экран из дымчатого стекла почти во всю стену. Щелчок интеркома, и комнату наполняет глас божий:
-- Это жалкое создание и есть тот самый человек? Мама-сан смотрит в дымчатое стекло:
-- Да.
-- Я и не думал, -- говорит Бог, -- что у Морино были такие трудные времена.
Теперь я точно знаю, что влип.
-- Человек по телефону? -- спрашиваю я у нее.
-- Актер. Чтобы избавить нас от труда посылать за тобой.
Растираю руки, пытаясь вернуть их к жизни, и смотрю на трех человек, которые сидят за карточным столом. По их позам и выражениям лиц понимаю, что они здесь тоже не по своей воле. Блестящий от пота, пухлый-как-пончик астматик, человек, который дергает головой в разные стороны, будто пытается избежать удара в лицо, и тип постарше, который, наверное, когда-то был красавцем, но сейчас шрамы, идущие вверх от углов его рта, придают его лицу притворно-насмешливое выражение. Господа Пончик, Дергунок и Насмешник не отрывают глаз от стола.
-- Сегодня мы собрались здесь, -- говорит Бог, -- чтобы вы уплатили мне свои долги.
Я не могу обращаться к бесплотному голосу, поэтому я обращаюсь к Мама-сан:
-- Какие долги?
Бог отвечает первым:
-- Огромный ущерб патинко "Плутон". Компенсация за потерянное торговое время в день открытия. Два "кадиллака". Средства, потраченные на выплаты по страховкам, счета за уборку и общие расходы. Пятьдесят четыре миллиона иен.
-- Но этот ущерб причинил Морино.
-- А вы, -- говорит Мама-сан, -- последние из его приверженцев.
Мне хочется, чтобы это оказалось бредом.
-- Вы знаете, что я не был его приверженцем. Бог грохочет в свои микрофоны:
-- У нас есть твой контракт! Подписанный вашей смешанной кровью! Разве есть чернила, которые могут скреплять надежнее?
Смотрю в дымчатое стекло.
-- А как насчет нее? -- Я показываю на Маму-сан. -- Она была у Морино бухгалтером.
Мама-сан почти улыбается:
-- Дитя, я была шпионом. А теперь заткнись и слушай, а то эти плохие злые люди возьмут скальпель и вместо одного языка у тебя будет два.
Затыкаюсь и слушаю.
-- Господин Цуру выбрал вас, своих самых безнадежных должников, чтобы сыграть в карты. Это простая игра, с тремя победителями и одним проигравшим. Выигравшие свободно выйдут из этой комнаты и больше не будут должны ни иены. Проигравший станет донором и отдаст свои органы нуждающимся. Легкое, -- она в упор смотрит на меня, -- сетчатку глаза и почку.
Все ведут себя так, словно ничего особенного не происходит.
-- Предполагается, что я скажу... -- Мне приходится начать заново, потому что в первый раз я не издаю ни звука. -- Предполагается, что я скажу: "Конечно, замечательно, давайте сыграем на мои органы"?
-- Ты можешь отказаться. -- Но?
-- Но тогда ты будешь проигравшим.
-- Откажись, парень, -- усмехается Дергунок, сидящий напротив меня. -Не изменяй своим принципам.
Пахнет горчицей и кетчупом. Как с этим бороться, если в этом нет никакой логики?
-- Что за игра?
Мама-сан достает колоду карт.
-- Каждый из вас снимет по карте, чтобы определить, в каком порядке вы будете тасовать колоду. Тузы старше всех; тот, кто вытянет туза, тасует первым, остальные -- по часовой стрелке от начинающего. В том же порядке вы будете снимать по верхней карте, пока не выйдет пиковая дама.
-- Тот, кого она выберет, -- говорит Бог, -- проиграл. Я чувствую себя так же, как тогда в кегельбане.
-- Это его голос? -- спрашиваю я Маму-сан. Связки пересохли, как песок под солнцем. -- Это господин Цуру?
Дергунок саркастически хлопает в ладоши. Итак, Цуру -- Бог. Бог -Цуру. Я пытаюсь выиграть время.
-- Даже вам, -- обращаюсь я к Маме-сан, -- это должно казаться безумием.
Мама-сан поджимает губы:
-- Я получаю приказы от президента компании. Ты получаешь приказы от меня. Снимай.
Моя рука наливается свинцом. Пиковый валет. Господину Пончику достается десятка бубей. Дергунок снимает двойку пик. Насмешник переворачивает девятку пик.
-- Мальчик тасует первым, -- говорит господин Цуру из-за дымчатого стекла.
Игроки смотрят на меня.
Я неловко, дрожащими руками тасую колоду. На экране руки, в несколько раз больше моих, делают то же самое. Девять раз, на счастье.
Господин Пончик вытирает руки о рубашку. Карты перелетают из одной его руки в другую с акробатической ловкостью.
Дергунок делает магический жест тремя пальцами и снимает только один раз.