Этот человек явно не привык к тому, чтобы кто-то пытался помочь ему или его семье, и в нерешительности заламывал руки. Хотя сам он и не думал о том, чтобы как-то помочь раненому мальчику, разговор Селин о боли и сросшихся костях явно расстроил его. Казалось, он не решается доверить своего сына незнакомому человеку.
Мужчина посмотрел на Мерседес, стоявшую в дверях.
У нее было все то же спокойное сердитое выражение лица, но голова ее один раз дернулась вверх-вниз. — Она из моего народа, из рода ФАВ. Если она говорит, что может вправить кость, значит, так оно и есть.
Эмили была поражена. Откуда Мерседес могла знать, что они были Мондьялитко, из рода ФАВ? Но она воздержалась от любых вопросов. Она не хотела, чтобы Шахтер начал сомневаться.
— Чем могу помочь? — спросил мужчина.
— Принесите доски, — ответила Селин, — крепкие, но узкие и короткие, чтобы я могла наложить шину на его предплечье.
И вот во второй раз за два дня Эмили помогла своей сестре напоить кого-то до бесчувствия, вправить кость, скрепить ее досками и плотно обернуть. Когда они закончили, Селин была бледна и вытирала лоб рукавом. С тех пор как она вошла в этот фургон, она не останавливалась, чтобы отдохнуть в течение нескольких часов.
— Теперь нам нужно что-то, чтобы сделать настоящую перевязь, — сказала она, оглядываясь вокруг.
Мерседес все еще стояла в дверях. — Воспользуйся одной из штор. Они чисты, и я не могу придумать что-то другое.
Мерседес фыркнула. — Ты думаешь, я впустил бы тебя сюда, позволил бы лечить этих людей, если бы это было не так? Я узнаю себе подобных, когда вижу их.
Возможно бессознательно, Эмили протянула руку и коснулась ее волос. По иронии судьбы, она унаследовала свои темные волосы от их отца, который не был Мондьялитко.
Затем Селин скорее почувствовала, чем услышала что-то в дверях, и повернула голову. Она застыла на месте. Мужчина, стоявший там, был более высокой и мускулистой версией Марии, хотя по возрасту он был ближе к Мерседес. Его угольно-черные волосы свисали за воротник, а глаза были прикованы к Селин. Она никогда бы не назвала его красивым. Он был… прекрасен. Как и у Марии, в нем было что-то почти дикое, как будто он не принадлежал никаким четырем стенам. Что еще важнее, хотя она никогда не видела его раньше, в нем было что-то знакомое, как будто она знала его много лет.
— Это мой кузен Маркус, — сказала Мерседес. — Я хочу, чтобы ты осмотрела его плечо. Сегодня он будет последним. Я обещаю.
— С плечом все в порядке, — ответил Маркус.
— Все не в порядке, — огрызнулась Мария, — и у нас есть настоящий целитель. Дай ей посмотреть. — она отошла к задней части фургона, к двухъярусным кроватям, чтобы дать ему возможность войти.
Медленно, все еще глядя на Селин, он вошел внутрь.
— Пожалуйста, садитесь, — выдавила она, и он опустился на скамью.
Эмили села рядом с Мерседес на одну из кроватей.
— Посмотри на его правое плечо сзади, — велела Мерседес.
Его рубашка была темно-коричневой, но когда Селин подошла, чтобы осмотреть его спину, она увидела пятна крови, просачивающиеся сквозь нее.
— Пожалуйста, сними рубашку, — сказала она ему.
Он сделал это без колебаний.
— О, Маркус, — выдохнула она, как будто уже тысячу раз произносила его имя. — Что произошло?
Четыре глубокие раны пролегли из верхней части его плеча до середины спины. Они были страшными, опухшими и выглядели так, словно даже не начали закрываться.
— Один из этих солдат-Волков порезал меня. Я пытался отвлечь его от того парня, которому ты только что помог.» Когда он произнес слово «солдат», ненависть в его голосе была очевидна.
— Внутри шахты? — спросила она.
— Да. Нам удалось убить его, но это нам дорого обошлось.
Селин не стала спрашивать, каких усилий им это стоило. Но сейчас она не хотела этого знать. — Эти раны на грани заражения. Мне нужно сделать глубокую чистку… и это будет больно. — Она взяла бутылку с маковым сиропом. — Я хочу, чтобы ты выпил всего одну ложку этого напитка, не столько, чтобы уснуть, но достаточно, чтобы притупить боль.
Он скептически посмотрел на бутылку.
— Сделай это, — приказала Мерседес.
Селин налила ему деревянную ложку, и он позволил ей накормить себя.
— Нам нужно подождать несколько минут, — сказала она, — пусть подействует.
В дверях появилась Мария и заглянула внутрь. Сходство между ней и ее кузеном было поразительным. Потом Селин пришло в голову, что, хотя эти трое были худыми, они не голодали. Обнаженные плечи и руки Маркуса были худыми, но мускулистыми.
— Ты помогала детям, — сказала Мария Селине — Это было здорово.
Ее слова и речь были настолько просты, что Селин несколько секунд не знала, что ответить. — Это то немногое, что я могу для них сделать. То, что им действительно нужно — так это еда.
— Здесь они почти ничего не найдут, — сказал Маркус, — разве что в солдатской палатке с провизией.
— А почему у вас нет животных? — Спросила Эмили. — Кур или дойных коров?
— Не могу позволить себе купить корову, — ответила Мерседес. — И мы съели последних цыплят много лет назад, еще до того, как прибыли сюда.
— Сколько лет ты здесь живешь?
— Три.
Слушая этот разговор, Селин даже с тем немногим, что знала о людях своей матери, не могла себе представить, чтобы группа Мондялитко оставалась в этом ужасном месте целых три года.
— Где твои лошади? — тихо спросила она Маркуса.
— Ушли. — Он отвел взгляд. — Я охочусь для нас, и мы едим все, что не берет капитан Киган. — И снова, когда он произнес имя Кигана, ненависть в его голосе была хриплой. — Мы делимся тем, что можем, с остальными, а Мария делает для детей все, что в ее силах.
Он посмотрел на Марию, стоявшую в дверях, и она обернулась. Что-то произошло между ними, но Селин понятия не имела, что именно.
Взяв баночку с мазью из гадючьего языка и чистую тряпку, она сказала: — Ладно, это будет неприятно.
Обратив свое внимание на его раны, она вспомнила, что одна из причин, по которой она пришла сюда, заключалась в том, чтобы осмотреть любого раненого страждущими солдатами. Судя по расстоянию между следами когтей на спине Маркуса, у того, кто сделал это с ним, должно быть, были огромные лапы.
Она начала с верхней части его плеча и начала спускаться вниз. Он ни разу не ахнул и не вздрогнул, и она знала, что маковый сироп не мог притупить всю боль. Закончив промывать все раны, она убрала гадючий язык и переключилась на смесь молотого чеснока и имбиря в уксусе.
— Будет больно, но это предотвратит инфекцию, — сказала она, выливая смесь на чистую тряпку и прикасаясь к его спине.
И снова он не дрогнул.