ЯНИСТ ОЛКЕСТ
Что делать, если ты попал в сказку и не можешь выбраться?
Мы заперты в Цветочном Дворце с уснувшей хозяйкой. В пропитанном ядом дворце, где чёрный сон может настигнуть в оранжереях, комнатах, коридорах… Во дворце, которому словно предсказали уснуть вместе с Касильдой Виверрент — и уйти в покой насовсем, в цветочном сне.
Сказка писалась в мыслях, и была в ней Дева-Укротительница, которая ходит по коридорам и ищет — как бы поймать и запереть зловещий сон. И нойя-травница была — чернокудрая, погружённая в котлы и пробирки, поющая над ними протяжные песни. И девочка-сноходец — присела у изголовья зачарованной красавицы. А в оранжереях дикая пещерница вслушивалась в сны цветов.
В сказке был, конечно, рыцарь. Его Светлость Морковка, полный решимости свершить великий подвиг. Отыскать того, чей заветный поцелуй разбудит красавицу. Кого-то, чьё имя запретно и тайно. Не должно звучать под сводами, где уже обосновалось другое, скользкое и шипящее имя.
На пути к подвигу лежали тяжкие испытания. Нужно было нырнуть в омут… в тяжкий, каменный омут Водной Чаши — и прорваться через войско приветственных улыбочек, одолеть рой сплетен, устоять, не дрогнув, перед сторонними разговорами. Потому Его Светлость Морковка должен был надеть Сказочный Плащ Притворства. Улыбаться в ответ на ужимки, и всплёскивать руками, и наводить на нужные темы, и недрогнувшими пальцами копаться в чужой жизни. И нельзя повернуться и сбежать, пусть ты хотел бы лучше заняться сыскной работой на пару с Лайлом Гроски. И вообще, Дама — тоже в пропитанном ядом поместье, потому Рыцарь будет здесь.
Дамы бывают невыносимыми просто на удивление. В этом я убедился, когда открыл дверь своей комнаты и обнаружил Гризельду Арделл сидящей на полу перед камином.
— Господин Олкест, вы не ошиблись комнатой, — сказало волшебное видение, одетое в пламя, когда я застрял в дверном проёме. — Простите, что вторгаюсь вот так. Но мне кое-что срочно нужно.
Я закрыл дверь, каким-то уголком разума отметив, что мы оказались более чем в предосудительной ситуации. Прочая часть разума блаженно пустовала.
— Мой… э-э… пол в вашем распоряжении.
— Спасибо. Мне так думать легче, — повернула ко мне лицо, озарённое отблесками пламени. — У меня есть вопрос, на который из моих знакомых можете ответить только вы. Эвальд Шеннетский — кто он?
Та самая малая часть разума подсказала, что стоять с открытым ртом не пристало Рыцарю и вообще едва ли сказочно.
— Нет, не настолько, — ответила Арделл на мой взгляд. — Кое-что мне известно… но в самых общих чертах. А если вслушиваться в то, что говорят про Хромого Министра — сами понимаете.
Она взмахнула рукой, и я оцепенело пронаблюдал, как пламя в полутьме зашторенных окон придаёт её силуэту то ли огненную шаль, то ли крылья.
— И мне хотелось бы разобраться. Если Касильда права в своих догадках и за появлением веретенщиков стоит её муж — то что он за человек? Кто он такой? Понимаю, что прошу многого…
Немыслимого. Кто может сказать — что такое Шеннет, про которого говорят, что его тень — за каждой войной, каждым переворотом в Кайетте. Свергающий королей, играющий министрами и магнатами, переживший Ночь Искупления — что он такое… посланник иных, могущественных сил? Перевёртыш, продавший Дар и Душу, заключивший сделку с Владыкой Пустошей? Человек-тень, облеченный тайнами, будто непроницаемой бронёй, и кто проникнет сквозь неё…
Но чего не сделает Рыцарь — не ради улыбки Дамы, но ради того, чтобы пропала вот эта морщинка между её бровями?
— Я… постараюсь. Всё, что знаю, во всяком случае. Увы, это не так уж много, но если речь про Хромца — это не так уж удивительно.
Лихорадочно собираю в мыслях — цитаты из книг и ошмётки из статей, обрывки разговоров и рассказы бывших аристократов из обители в Алчнодоле. Подхожу, сажусь тоже на пол, совсем рядом с ней — чтобы можно было смотреть на пламя…
Прежде чем начать сказку — долгую, невесёлую, не имеющую конца. Сказку о мальчике в обнищавшем поместье, где герб с сияющим клинком скрывает под собой давнее предательство.
— …вы не задумывались о том, почему — Шеннетский? Белолисье — Шеннетен на древнем языке — это ведь Вейгорд, а не Айлор. Недалеко от Триграничья. Там — древняя вотчина предков Хромца, его исконное родовое поместье. Замок Лис, сейчас под чарами магической консервации. Всё потому, что больше двух веков назад один из Шеннетов перешёл на сторону Айлора. Виной тому была любовь… и единственный наследник рода присягнул королю враждебного государства, женился и отрёкся от старого герба…
Белый лис на зелёном фоне сменился клинком и лазурным полем — и имя тоже сгладилось и пропало: Шеннет вошёл в род своей жены и назвался Стимфереллом. Несмотря на то что род Шеннетских был древнее.
Знак Мечника, «Отвага и честность»… Перед глазами мелькают страницы рыцарских хроник — и имя Стимферелл, неизменно отмеченное знаком чести и клинка.
— Это был род истинных Мечников — полководцев, воинов, охранников. В родовых хрониках говорится, что даже Камень отметил их знаком особой милости: родовой Дар, каждый следующий наследник рождался Мечником… не меньше девяти поколений, это большая редкость даже в аристократических семьях. У Линешентов, например, в основном Стрелки, но были и исключения. Здесь же был даже родовой атархэ — Белый Лис, клинок, мощь которого можно только вообразить.
Родовые атархэ с каждым поколением набирают силы — особенно если Дар наследников один и тот же. И девятиколенный клинок… Единый, хотелось бы узнать мне, куда он пропал. Ходили слухи, что Эвальд Шеннет на нём заключил кровавую сделку или даже отдал в уплату за что-то невообразимое. Но я больше верю, что Ашильда Стимферелл сумела не отдать Белый Лис в руки беспутного сына.
— К сожалению, Дар Клинка и родовой атархэ были единственным ценным приобретением семьи Стимфереллов за два столетия. Может, они старались загладить свою дурную славу — всё-таки из Вейгорда… Но они никогда не гнались за прибылью или должностями. И отличались высочайшей принципиальностью. Словом, они были все несколько похожи на Дерка Мечника, кузена Илая Вейгордского, только…
Едва ли умели вести дела. Рыцари и полководцы ведь редко сражаются с цифрами — чаще с противником. Разят не счётами — клинком. А досуг проводят в охотах или тренировках — не за бумагами.
И потому сказка моя начнётся в сыром и мрачном поместье. В поместье со скрипучими полами, пропитанном сквозняками и с полуобвалившимися стенами. Я ни разу не был в замке Стимфереллов, но словно вижу его — сошедший с гравюр почтенный каменный старик. Дышащий памятью о славных деяниях предков. Гобелены и портреты, и славные истории, и стяги, и голодные собаки…
Глава семьи, отягощённый заботами и сам себе начищающий доспехи. Пятеро сыновей и дочка — и во дворе азартно стучат клинки, потому что из шести детей пять — Мечники… и есть младший.
— Ашильду Стимферелл обвиняли в неверности, — уже после, когда… словом, он стал известен. Посвящение младшего сына, Эвальда, отпраздновали как должно — ему преподнесли клинок в подарок, и соседи видели Печать на его ладони. Вот только после все сходились, что Печать выглядела как-то не так, да и отец с матерью были не рады, а скорее встревожены и испуганы. Пошли слухи о том, что Печать была фальшивой.
Есть умельцы — нанесут на ладонь что угодно. Наклеют фальшивую Печать поверх настоящей или выведут правдоподобный знак на руке. Тогда узнать твой Дар можно, только когда ты применишь магию, да ещё по Книге Кормчей. Но Эвальд Хромец не пользуется Даром на людях, и ходят слухи, что он вымарал даже строку в Книге Кормчей (как?!). И перчатка — почему перчатка, а не фальшивая Печать, что там, на правой руке — ожог? Знак, который ничем не закрыть и никак не изгладить? Гладкая кожа?!
Мечник, Стрелок, Огонь, Ветер — вот что считается достойным для истинного аристократа. Отец рассматривал мою ладонь, бормотал, что стыдно такое людям показать — может, не поздно вызвать специалиста и хоть с виду поменять?
— В общем, это ведомо лишь Кормчей да самому Шеннету — что он получил тогда. Говорили, что Камень вместо магии влил в кровь Эвальда Стимферелла проклятие всему роду — за то самое, старое отступничество. Во всяком случае, как раз с Посвящения младшего сына в семействе Стимферелл начались трагедии. Сперва в стычке на границе погиб Глава Рода, за ним последовали четыре старших сына, один за одним: турнир, потом начались мелкие войны на границе с Вольной Тильвией… Словом, к четырнадцати годам Эвальд Стимферелл оказался единственным мужчиной в семье. Поместье тем временем приходило в упадок, Ашильда сходила с ума от горя и всё время проводила в подобии фамильного склепа, где приказала изваять статуи покойного мужа и сыновей. А дочь, о… Найра Стимферелл…
Может, мне не следует рассказывать и эту историю, но я всё продлеваю сказку — чтобы только можно было смотреть на мотыльки-отблески в её волосах, на склонённую голову, задумчивый изгиб губ. И я перевиваю историю Эвальда с грустной сказкой о Деве-Воине, Найре Стимферелл, храброй и талантливой, преданной и погубленной людской подлостью.
— Найра была сильным Мечником — сумела достойно себя показать на трёх турнирах, едва ей только исполнилось семнадцать. Она мечтала положить клинок к ногам короля — и это ей, а не её брату прочили главенство над Родом и блестящее будущее, славу Эйлы Пламяносной или Тендейры Воительницы. Конечно, её воинственность вызывала пересуды, но в основном все сходились, что раз уж Камень дал Найре Дар такой силы, то её сердце — сердце настоящего воина. И, как настоящего воина, её погубила любовь.
Пламя пригибается, словно отдёргивая занавес. Открывая пляску теней: вот волосы, непокорные, вьющиеся, растрепались, когда снят шлем. Улыбка поверженного в поединке противника, протянутая рука…
— Мейрик Дазерент был из семьи, у которой со Стимфереллами была затянувшаяся тяжба за земли. Но Найру это не остановило. Может, она думала, что примирит их семейства таким решением, или надеялась на благословение матери, если её поставить перед фактом, но… она…
Пламя плещет, растекается, и в нём без труда можно увидеть — перевившиеся пальцы, скомканный шёлк простыней, губы — шепчущие клятвы друг в друга…
— Дазерент поступил… у меня нет слов для его поступка. Уже наутро он раструбил на каждом углу о позоре девицы Стимферелл. Этим он уничтожил её репутацию — для знатной аристократки это невозможность замужества, невозможность службы при дворе. Она даже не смогла бы участвовать в турнирах Мечников — разве что под градом насмешек. Она могла бы ответить ему мечом, вызвать на дуэль, но… не смогла или не захотела.
Наверное, он говорил ей, что она красива — этот подлец, который полностью заслужил свою судьбу. Пел в уши о том, что она лучше всех придворных красавиц, восхвалял её мастерство боя. И она поверила, что он — её судьба, вцепилась в неё, бросилась безоглядно, как в омут, в единственную ночь…
Утро выбило у неё землю из-под ног. Сплетни затянули на горле петлю.
— Дазерента осудили в обществе после того, как Найра повесилась. Однако Эвальд Стимферелл — единственный, кто имел право призвать обидчика сестры к ответу — не бросил вызова, хотя ему уже исполнилось семнадцать. В то время он был уже в Айлор-тэне — начинал карьеру в столице. Светскую, а не военную карьеру — первый из всех его предков. Секретаря, подручного… словом, он был кем-то вроде помощника у знатных особ. Пособника в переговорах, в налаживании связей, в денежных вопросах и вир знает, в чём ещё.
Кто теперь назовёт — кому он служил, от чьего имени выступал и какими злодеяниями вымостил себе путь в верха. Неприметный молодой человек, о котором никто и не слышал до его двадцатипятилетия, когда он стал подручным у дряхлого министра целительства.
— Плесневый Министр — так его прозвали, пусть он официально и не занимал министерскую должность. Полагаю, при дворе хорошо понимали — кто по-настоящему принимает решения. Борьба с Плесенным Мором шла достаточно успешно — но куда успешнее Эвальд Стимферелл продвигался в высшем свете. Влияние его быстро росло, и тогда-то о нём и поползли эти слухи. О всеведении и о том, что он… ну, словом, заложил душу — ибо он, казалось, знал всё и о всех, предугадывал собеседников, избегал ловушек недоброжелателей, мог что угодно уладить или что угодно достать. Он числился личным помощником министра — однако в его власти было освободить аристократа от Плесневого Налога или решить имущественную тяжбу. Но по-настоящему серьёзное влияние он обрёл после того, как на трон взошёл Даггерн Шутник.
Камин начинает затухать, и я подкладываю в него ещё поленьев. Стоит ли рассказывать, что за человек был узурпатор? Мой опекун, господин Драккант, знал Даггерна, когда тот был лишь королевским кузеном — и многое рассказывал. О пьяных оргиях, разорениях деревень и лабиринте с сюрпризами: коридоры и двери, двери, и за каждой — горка алмазов на столе, или отравленные шипы, или золото, или помрачающие сознание артефакты.
В пансионе поговаривали: Даггерн сверг своего праведного кузена, чтобы тот его не казнил за эти развлечения.
— Во время переворота министр целительства умер — уверяют, что от страха — и Эвальд Стимферелл занял его место. Приглянулся узурпатору. Через два месяца тиран жестоко казнил министра финансов — своего же сторонника, впрочем, у того были неумеренные аппетиты. И место занял Стимферелл, которому тогда едва исполнилось двадцать восемь. Ему быстро удалось пополнить казну — но вот какими методами…
Хромцу приписывают столь многое (от связей с известными грабителями драгоценностей до чеканки фальшивых золотых монет и торговли с пиратами), что едва ли моих скромных способностей хватит, чтобы отделить истину от домыслов. Говорили, что это по его указке Даггерн Шутник принялся казнить своих же сторонников и обращать их имения в доход государства. Ходили и тёмные истории о нескольких тильвийских магнатах, которых он разорил, не говоря уж о Торговых войнах с Ирмелеем.
— Здесь, может быть, стоит отметить ещё одну черту этого человека. Мстительность. Ещё до того, как он стал во главе казначейства, он отстроил и восстановил поместье — причём, разорил всех управляющих, которые прежде это поместье разворовывали. Что до Мейрика Дазерента, который был виновен в смерти сестры Эвальда… Даггерн Шутник внезапно получил доказательства, что Дазеренты, якобы, укрывали одну из беглых принцесс — настоящих наследниц трона. Доказательства были вескими, свидетели заслуживали доверия, однако знающие люди не сомневались, кто стоял за этим. Конец этой истории печален: Даггерн Стрелок со своей гвардией лично принял участие в «охоте на Дазерентов», сжёг их замок, опустошил имение. А после сыграл ещё одну шутку: он предоставил Хромцу решать — что делать с Мейриком и его семьёй. Эвальд Стимферелл переложил решение на свою мать — и это у неё Мейрик Дазерент на коленях вымаливал свою жизнь, жизни жены и дочерей — к тому времени он был женат и с двумя детьми…
Кто-то говорит — Ашильда Безумная просто не узнала его, кто-то — что отпустила со слезами, полная милосердия. Так или иначе — род Дазерентов не оправился от удара. Они и сейчас влачат довольно жалкое существование — в единственной оставшейся у них крошечной усадьбе… не буду говорить об этом моей невыносимой — вот она потирает руки и ежится, будто от моей сказки веет на неё стужей. Хороший предлог наклониться, согреть её руки в своих ладонях… нет, куда мне. Я только скромный сказитель чужого горя нынче — и пришла пора рассказать о безумной женщине, обратившей себя в каменное изваяние. Проклявшей сына на смертном ложе.
— Ашильда Стимферелл, говорят, умерла от горя. Не перенесла последнего удара — дурной славы сына. Она предчувствовала смерть и приказала изваять свою статую в том же подземелье, что и статуи своего мужа и других детей. А последней строкой в Книге Утекшей Воды для неё было «Умираю со своим родом». Как утверждают, перед смертью она скрыла родовой клинок — девятиколенный атархэ, великий Белый Лис. Отдала кому-то на сохранение, а может, спрятала в одном из тайников поместья — чтобы меч не достался сыну. И посмертной волей она лишила сына права возглавить род Стимфереллов — отреклась от него в завещании. Он легко мог бы оспорить это: доказать её безумие, а там… Но он внезапно пошёл иным путём.
Перед королём-узурпатором его министр заявил, что имеет право на главенство другого рода — Шеннетских, поскольку древний договор вхождения в род был заключён неправомерно: более древний по крови род оказался подчинённым роду Стимфереллов, который нынче остался без наследников и значит — мёртв. Даггерн Шутник веселился, слушая возмущение своих придворных. Что ему — узурпатору и предателю своей родной крови — было давнее предательство?
— …король позволил Шеннету носить имя его предков. Наверняка ему это казалось очередной шуткой — имя, но не поместье… и не вейгордский герб: Шеннетский оставил герб своих предков-Мечников, но словно в насмешку перечеркнул клинок на нём веткой полыни — знаком разочарования. И сменил девиз.
— «Любыми путями».
Голос у неё тихий и задумчивый. Звучит впервые с начала моей повести. Я ищу её взгляд и нахожу только короткий жест, которым она просит меня продолжать.
— Да, «Любыми путями» — и он придерживался своего девиза. В короткий срок имя его прозвучало уже по всей Кайетте. Вскоре он получил титул особого королевского советника — и перед ним начали пресмыкаться чуть ли не сильнее, чем перед королём. Одному Единому ведомо, что он творил на этой должности, но… про Заговор Семи Родов вы ведь слышали?
Я готов вновь пересказать историю о том, как советник короля раскрыл заговор, как казнили заговорщиков, о насильном браке Касильды Виверрент… Один кивок невыносимой — и я поведаю о хрупкой девушке со знаком Целительницы на ладони, о том, как жена сумела разбить козни мужа и возвести королеву на трон…
О крике человека на площади.
Не на той площади, что в Энкере, и человек не был маленьким мальчиком, и это было не так давно… но была — ночь, и восход Луны Целительницы, и боль, и пламя, и крик в ночи — и невозмутимое, прекрасное лицо Арианты Златокудрой, воспетой многими поэтами.
В одах воспевают твёрдость обретённой королевы. В балладах она стоит, выпрямившись, в королевской ложе — и взмахом руки даёт сигнал к началу Казни Искупления. И после наблюдает, с бледным, прекрасным и неподвижным лицом, на котором запечатлелась скорбь.
Не отводя взгляда.
А человек там, внизу, в окружении бушующей толпы, извивается и кричит.
Баллады и оды всегда казались мне фальшивыми. Если Арианта Целительница так милосердна, как её описывают… разве могла она смотреть на Искупление ночь напролёт? Не плакать, не отворачиваться, не зажмуриваться — пока Эвальду Шеннетскому ломали кости, полосовали кожу, прижигали руки и ноги? Рассказывали, что под утро даже некоторые мужчины у помоста начали падать в обмороки — и чтобы смотреть без устали… на такую боль… нужно либо вовсе не иметь сердца — либо всем сердцем ненавидеть.
Но разве может не иметь сердца та, которая шагнула потом в храм Целительницы — и даровала надежду и прощение осуждённому, пропащему человеку? Эвальд Шеннетский не мог даже стонать, когда его уносили с места Испытания: он сорвал горло и был в шаге от смерти, но Арианта пришла в храм Целительницы, явила свою силу, оставив Шеннету лишь хромоту — в память об Искуплении.
— …тогда объявили волю королевы: исцеления и нового шанса достоин любой. Даже падший. С той поры во дворец Айлор-тэна не прекращается поток больных и искалеченных со всей страны. И королева много времени проводит за целением.
Дар Арианты Целительницы только расцветает со временем. Уже говорят, что с годами она может превзойти великую Целительницу Летейю Стриан. Ту, что сейчас называют Девятой Кормчей.
Гриз Арделл подтягивает к груди колени. Упирается в них подбородком и глядит, глядит в огонь, словно зачарованная видениями в нём.
— Почему она его не оставила?
— Что? Арианта?
— Нет, тут я знаю — Шеннет связан обетом служения. Почему Касильда Виверрент не расторгла брак? После того, как на трон взошла Арианта? Касильда ведь столько сделала для королевы. Возвела её на престол… а решение о браке принималось узурпатором. Разве нельзя было это как-то…
— Расторгнуть брак аристократов такого уровня не так просто. Даже Неполный Брачный в случае соединения двух родов — очень серьёзный обряд. Я не слышал о таких случаях. Впрочем… слухи, знаете, ходят…
Сказка не желает писаться — обрастает клубком домыслов, запутывается в скользкой проволоке слухов.
— Говорили, что сама Касильда Виверрент воспротивилась предложению Арианты расторгнуть брак. Якобы она опасалась за судьбу неопытной и молодой королевы и решила находиться от Хромца поблизости — чтобы предупредить его возможные козни. По другим же сведениям — между Касильдой и Ариантой случилась серьёзная ссора, когда королева проявила милость к Хромцу. Касильда настаивала, что Шеннет не заслужил жизни… и… и…
Недостойно говорить так о хозяйке этого замка — когда сама хозяйка погружена в зачарованный сон. Но серые глаза с зелёными разводами внутри просят рассказать — и я выдыхаю:
— И я слышал ещё кое-что. Будто бы за годы отношения между Касильдой Виверрент и её воспитанницей ухудшились. Эвальд Шеннетский после своего Искупления принялся выслуживаться. Всё-таки, Айлор не зря теперь сравнивают с Ирмелеем по благосостоянию. Но Хромец втёрся в доверие к королеве, а Арианта Целительница всё-таки слишком чиста, слишком хочет верить в лучшее в людях, давать им шансы…
Как одна невыносимая, которая сейчас слушает меня, склонив голову.
— …словом, она поверила в его преображение и год назад отдала ему место первого министра. При дворе были недовольные, но их успокоил обет служения на Хромце.
— Но не Касильду?
— Это было в газетах. Уверяют, что Касильда пыталась переубедить королеву, но наткнулась на резкую отповедь. Утверждали также, что Арианту возмущали… фавориты Касильды.
— С этого места поподробнее.
Пришёл твой час, Рыцарь Морковка. Откладывай перо сказителя, берись за воображаемый клинок — и вступай со слухами в настоящий бой.
Что положу под ноги своей Даме — убитые сплетни?
— Об этом и раньше говорили — но достоверной информации немного, а то, что болтают в салонах… Вскоре после свадьбы с Шеннетским Касильде Виверрент начали приписывать множество романов с самыми разными… ну, словом, это всё можно было бы списать на придворные сплетни, однако количество… И недолговечность этих увлечений… Я правда, не хотел бы прибегать к непроверенной информации.
— Уговорили, — у неё всё-таки очень тёплая усмешка. — Сведения обо всех поклонниках Касильды можете придержать до того момента, как нароете что-нибудь весомое. Но насчёт этой размолвки с королевой всё-таки расскажите, это интересно.
— Это тоже было в газетах, — бесцеремонная Айлорская пресса, острее и лживее только пресса Вейгорда. — Королева Арианта якобы слишком часто начала появляться в обществе молодого Мечника, Хорота Эвклингского, его ещё называют Эвклингом Разящим…
— Это не он соперничал с кузеном короля Илая на аканторских состязаниях?
Я был на Турнире Разящего Клинка до того, как оказаться в общине Алчнодола. С трибун видел сражение фаворитов. Их было трое, лучших Мечников Кайетты: мрачный Дерк Горбун и грузный насмешник Мейро Багряномечный. И красавец Хорот, звонкий и ясный как сталь. Улыбающийся мечной плясун, легко скользящий под ударами, и явный победитель — если не на арене, то уж точно в глазах всех дам.
С Дерком Горбуном он сражался так, будто от этого зависит итог в войне Айлора и Вейгорда. И так огорчился от поражения, что проиграл ещё и Мейро потом.
— Эвклинг Разящий — отличный мастер меча, любезный кавалер, выдающийся охотник, — спохватываюсь, что последнее в глазах Арделл — едва ли комплимент. — И, как я понимаю, это всё, что его интересует: в каких-либо интригах он замечен не был, даже не состоял при дворе у Даггерна — был у себя в поместье. Но зато одним из первых присягнул королеве Арианте и с тех пор начал бывать при дворе куда как чаще. Если же вы о том, может ли он оказаться «лучшим из людей»… У него репутация щедрого благотворителя, мецената… И с Касильдой господин Хорот тоже был знаком, и эта размолвка между королевой и…
— Вы, значит, полагаете, что королева приревновала Касильду к своему фавориту? Или наоборот — Касильда приревновала королеву? И из-за этого Арианта отказалась расторгать брак своей наставницы с Шеннетом?
Учись, Рыцарь Морковка. Наверное, тебе нужно учиться разить вот так. Наотмашь, с точностью и беспощадностью хорошего Мечника.
— Могло быть и такое, верно ведь? В любом случае, я полагаю, что Эвальд Шеннетский тут тоже замешан. Как замешан во всём, что происходит в Айлоре, да и не только в Айлоре. Гриз, — я стараюсь, чтобы это не прозвучало слишком уж интимно, а оно звучит, звучит и заливает щёки проклятым алым. — Это очень опасный человек. И если его цель — как можно скорее овдоветь, то…
Она не слушает. Сидит, вглядываясь в огонь, словно ищет в нём какие-то знаки — сама похожая то ли на тайный знак, то ли на дивное видение в этих отсветах. И я позволяю себе — немыслимое. В отравленном замке с заснувшей хозяйкой, перед своим боем со сплетнями и слухами — позволяю себе тишину. Просто несколько мгновений покоя, в которые я пытаюсь навеки сохранить её образ: голова немного склонена в задумчивости, губа прикушена, вернулась морщинка между глаз. А из каштановых волос норовят уползти сразу две шпильки — наверное, чтобы волосы подхватили игру пламени…
Она кажется такой хрупкой в это мгновение, хрупкой, сомневающейся, уставшей — хочется протянуть руку, коснуться её, сказать какую-нибудь глупость про «всё непременно будет хорошо»…
В миг, когда я решаюсь, Гризельда Арделл поднимает подбородок, и под ресницами у неё взвивается колдовское зелёное пламя.
— Олсен, — говорит она.
Тороплюсь сделать вид, что просто хотел взъерошить волосы.
— Вдова Олсен, — поясняет невыносимая и вскакивает на ноги. — У вас же, вроде, возникло взаимопонимание с благотворительницами? Потрясите и их тоже — вдруг кто-то что-то слышал насчёт Касильды Виверрент и этого всего…
Жест её, по всей видимости, обозначает безобразие, которое творится при Айлорском дворе.
— Про этого Эвклинга-Хоррота тоже постарайтесь узнать. Начнут спрашивать, зачем это вам — напускайте тумана и закатывайте глаза — мол, не можете рассказать, но это так важно, так важно… Гроски как-то сказал — с этими дамами работает. Хорошо бы за сутки получить какие-нибудь результаты. А ещё лучше…
А ещё лучше раньше, киваю я. Нужно быть острым и стремительным, словно Дерк Горбун со своим клинком на арене. Я ведь слышал слова Аманды, когда она только осматривала Касильду Виверрент в покоях, куда её отнесли.
«Скорей ищи лучшего из людей, сладенькая, — вот, что она сказала. — Яд будет набирать силу. Первые сутки — самые лёгкие. Хватит симпатии или влюблённости. Хватит безответной любви. Но дальше она будет всё глубже будет уходить в чёрный сон — и нужно будет чувство всё сильнее, чтобы вывести её обратно».
Арделл уже у двери и улыбается мне на прощание. Кутаясь в тени, как в шаль.
— Спасибо за помощь, Янист. Работайте. И… смотрите по сторонам, хорошо?
Как будто я могу смотреть по сторонам, когда она — здесь.
Но её уже нет в комнате — только растворённое в воздухе тепло улыбки да запах осенних листьев — запах её волос.
Я гляжу на дверь и ощущаю себя Мечником, которого его Дама благословила перед аканторским турниром.