В дверь постучали. Я потушил сигарету и пошел открывать.
За дверью стоял толстяк средних лет в дорогущем небрежно расстегнутом кашемировом пальто, стильном черном костюме с утолщением на пальто, под которым угадывался «мобильник». В руке он держал черную спортивную сумку, из которой явственно выглядывали горлышки коньячных бутылок.
Если бы то, что покоилось на дне его глаз, я бы посчитал, что это просто «новый русский» (с хорошим вкусом), ищущий себе русскоязычного собеседника. Hо по глазам чувствовалось, что он — перерожденный.
Отпихнув меня, он вломился в номер, шумно, подвижно, почти сметая все на своем пути. Я не успел оглянулся, как он уже расставил на кухонном столе бутылки, рюмки, сыр, ветчину.
— Слушай, возрожденный, — не переставая возиться, он обратился ко мне, когда я вошел на кухню, — ты чего такой грустный? Кстати, меня зовут Максом, так что ты не стесняйся.
Я был потрясен — я думал, что он знает.
— Сонни сегодня погибла.
Округлившимися глазами Макс посмотрел на меня, как на идиота.
— И что? — спросил он, — только не говори, что ты так расстроился из-за этого.
— Мы: — просипел я, — мы любили друг друга.
Макс улыбнулся.
— Влюбленные возрожденные. А в чем тут кайф-то? Hу вы все равно умрете через пяток десятков лет. А потом ты станешь колосом пшеницы, она — рыбой — и в итоге вы встретитесь на столе у пивного алкоголика, — он улыбнулся, — Великий кайф!
— Любовь, — чуть слышно прошептал я.
— Твоя проблема, — начал Макс, открыв бутылку коньяка и наполнив бокал, — в том, что ты слишком серьезно и слишком грустно подходишь к жизни. Будь проще, — он подошел ко мне и встряхнул за плечи. Мельком я заметил, что бокал был уже пуст и стоял на столе.
— Пойми, что трахая девушку необязательно любить ее и необязательно думать о том, что рано или поздно она умрет. Пойми, что не нужно все время думать о том, как тебе плохо и какой ты несчастный и замученный. Hе стоит концентрироваться на своих затхлых воспоминаниях… Пойми, что сансара — на самом деле и есть нирвана.
Я открыл рот, но не нашел, что ответить ему. И в наступившей тишине я понял, что он прав.