До Отбора, когда школа Святого Марка была одной из множества школ для мальчиков, а я был обычным четвероклассником, который пытался сдать экзамены, я как-то раз перешёл дорогу Маку.
Была пятница, обед, и я поехал на велике в город купить пачку чипсов и журнал. Пропускать обед не запрещалось, но время было ограничено, и если задержаться, существовал риск пропустить начало дневных занятий.
В тот день я столкнулся с девочкой из старших классов, которую встречал на одном из официальных общественных мероприятий, что в то время проводили наши школы. Рядом с девочками я чувствовал себя неловко. Я учился в однополой школе с тех самых пор, как едва начал ходить, а сестёр у меня не было. Не то, чтобы я не знал, о чём говорить с девочками; я вообще не знал, как говорить с ними.
И, вот, пока я рылся на полке с прессой, ко мне подошла девочка, сказала «привет», и мы поболтали несколько минут. Её звали Мишель, и она мне понравилась. Не помню точно, что я говорил; всё было слегка размыто. Я лишь старался не плеваться, не ругаться и не рыгать. Всё, вроде, прошло нормально, она улыбнулась и попрощалась. Она была милой, и я беспечно мечтал всю дорогу, пока не въехал прямо в Мака, который стоял у школьных ворот и стерёг опоздавших и прогульщиков.
— Ну, и как, блядь, это назвать? — спросил Мак.
— Прости, я… эмм… — Нет, выхода нет, попался с поличным.
Он схватил мой журнал.
— Эй, что это тут у нас? SEX?
— Эм, нет, тут написано SFX. А похоже, потому что картинка закрывает часть буквы F.
— Это ты так говоришь. А я вижу девушку в бикини на обложке журнала, на котором написано SEX.
— Это принцесса Лея.
Он свернул журнал и со всей силы ударил им меня по голове.
— Да будь это хоть принцесса Диана, я его конфискую.
Протестовать смысла не было.
— Значит, ты у нас гик, да? Маленький поклонник научной фантастики? Дрочишь на картинки с далеками[11], да?
На ум пришло немало резких ответов, но я не был настолько глуп, чтобы произносить их вслух. Я просто стоял на месте, понурив голову.
Наказание для меня он придумал стандартное. Я должен был стоять в коридоре и прижимать журнал к стене собственным носом. Можно решить, что это довольно просто. Однако он заставил меня отставить ноги на метр от стены, а руки держать за спиной. Я стоял, наклонившись вперёд под углом в 45 градусов, и весь вес моего тела приходился на нос. Через минуту боль стала невыносимой. Он заставил меня так простоять полчаса. Больше я с ним не пересекался, и он забыл, кто я такой.
Я ещё учился в младших классах, когда выяснил, как лучше всего разбираться со школьными задирами: бить их, как можно сильнее, и возможно, у них пойдёт носом кровь. Со мной всегда срабатывало. Но, когда задиры были разрешены официально, когда они были старостами (или учителями, если подумать), тогда, чем активнее вы протестовали, боролись с ними, давали сдачи, или отвечали на их риторические вопросы, тем хуже становились ваши дела. В их руках была власть, и любой ваш аргумент, довод или оправдание могли быть попросту проигнорированы.
Так что, я выучился душить свою гордость, проглатывать ответные реплики, сжимать кулаки, но не размахивать ими. Не высовывайся, не привлекай к себе внимания, держись ниже радара. Таков секрет тихой жизни; таков секрет выживания.
К тому времени как начался Отбор, этот инстинкт глубоко укоренился во мне. Возможно, именно поэтому я не стал противостоять Маку в самом начале, поэтому я сказал Нортону не вмешиваться, когда Хаммонду требовалась наша помощь, поэтому я решил свалить Мака путём предательства и уловок. Жизнь, прожитая в постижении способов выживания при узаконенных издевательствах, научила меня быть хитрым, но правил открытого конфликта я уже не понимал.
Мак до сих пор обладал властью, пусть теперь она исходила из ствола винтовки, и банды прислужников, чем от яркой ленточки на пиджаке, а я так и застрял в роли подчинённой жертвы, кипя от обиды, но храня молчание, борясь с несправедливостью тайком, при помощи заговоров и планов.
Но я до сих пор помнил удовлетворение от разбитого носа задиры, и мне хотелось почувствовать, как нос Мака трещит под ударом моего кулака.
Во рту всё пересохло, глаза закрыты, а боль в ноге была чем-то далёким. Я слышал, как по комнате кто-то ходил, но где-то с минуту я не мог ни говорить, ни шевелиться. Вскоре у меня получилось захрипеть, и услышал звон, словно стакан разбился об пол. Я кого-то встревожил.
Затем послышался звук воды, наливаемой в стакан из кувшина, мой затылок обхватила рука, а стакан поднесли к губам. Я с благодарностью выпил всю жидкость.
— Спасибо, — прохрипел я.
— Пожалуйста.
Обеденная Леди.
— Что… где…
— Не пытайся говорить, просто полежи минутку.
Я услышал, как она что-то протёрла в воде, а затем вытерла прохладной тряпкой мне глаза, и я смог их открыть, щурясь от яркого света, льющегося сквозь окна. Я всё ещё в лазарете.
— Сколько?
— Ты провёл без сознания неделю. Честно говоря, мы не были уверены, что ты выживешь. С ногой у тебя всё было совсем плохо. Но прошлой ночью лихорадка пошла на спад, а инфекция, похоже, сама себя сожрала. Ты очень-очень везучий мальчик.
Я покосился на неё. Голова была, как будто, набита камнями.
Дверь в лазарет открылась и в дверном проёме появилась голова Грина.
— Он очнулся? — спросила голова.
— Только что.
— Отлично. Схожу за Маком.
Он закрыл дверь и я услышал его шаги по коридору.
Обеденная Леди заговорщицки наклонилась ближе.
— Сейчас слушай, пока он не пришёл. У меня для тебя сообщение от Матроны.
Она заметила моё волнение и шикнула.
— Той ночью я осталась добровольно. А ты решил, она меня бросила? Кто-то должен присматривать за вами, мальчишками, и я решила, почему бы не я. Мы наладили связь и оставляем друг другу записки. Где — не скажу; она тебе доверяет, но я не вполне уверена. Так или иначе, она говорила мне, какие лекарства тебе давать, так что дышишь ты, благодаря ей. Она хочет, чтобы ты знал, что с ней и девочками всё хорошо. Они тут неподалёку, но место, где они прячутся, уже обыскивалось одним из охотничьих отрядов Мака, но их они не нашли. Вряд ли они снова станут там искать, так что можно сказать, теперь они в безопасности.
Я выдохнул с облегчением, хотя похоже было скорее, на последний вздох умирающего, потому что она предложила мне ещё воды. Я пил с жадностью.
— Мак? Бейтс?
Она задумалась и с подозрением посмотрела на меня.
— Мистер Бейтс мёртв и похоронен, упокой господь его душу. Мак, в основном, занимался тем, что рыскал по округе в поисках девочек, да муштровал мальчиков. Возле реки он построил полосу препятствий, и они там занимаются ежедневно в течение часа. Видел бы ты, как он с ними обращается. Возмутительно. Говорит, что готовит их к войне. Этот бешеный дурак всех нас погубит, попомни мои слова. Впрочем, он и тобой серьёзно интересовался. Высоко тебя ценит. Хочет, чтобы ты был в боевой форме. Говорит, не хочет начинать войну без тебя. Так что, поправляйся. Чем дольше будешь тут лежать, лениться и жалеть себя, тем лучше будет всем нам.
Мы услышали приближение Мака и Грина, и замолчали.
— Так, вот он наш, хер хромой, бодрячком, — произнёс Мак, входя.
Он отпустил миссис Аткинс одним взглядом, та вышла, и он занял освободившееся место.
— Привет, — слабо проговорил я.
— И тебе привет. — Он понюхал и оглядел мою ногу. — Как самочувствие?
— Пульсирует.
Он кивнул.
— Что ж, я говорил, ты везучий малый, и всё у тебя будет хорошо. Давай, отлёживайся, ты мне нужен в форме, но недолго, ты мне понадобишься.
— Зачем? Что-то готовится? — Я был едва в сознании, дезориентирован, квакал, как лягушка, а мой мозг подвергался бомбардировке информацией, с которой я едва мог совладать. Но мне нужно было знать что происходит.
— Среди нас предатель. Какой-то пидор застрелил Бейтси. Избавил его от страданий и испортил всё веселье. Я хотел, чтобы ты с этим разобрался, но ты был едва в сознании и тусовался здесь, в лазарете, когда я пришёл посмотреть, как ты. Так что не переживай, мы знаем, это не ты. Но мы не знаем, кто это и меня это… нервирует. Либо кто-то из офицеров мутит у меня за спиной, либо кто-то из младших припрятал ствол, о котором мы ничего не знаем. Мне оба варианта не нравятся. Короче, толстуха принесет тебе пожевать, и мы тобой займёмся. Как будешь готов, посвящу тебя в свои планы.
Я был счастлив; я едва мог держать глаза открытыми.
— Отдыхай, браток, — сказал Мак, но я уже практически спал.
В процесс выздоровления у меня было полно времени оценить ситуацию.
Школа превратилась в укреплённый лагерь. По периметру круглосуточно ходили патрули, а у главных ворот и входа в здание школу располагались посты охраны. Было введено правило, по которому в каждом патруле и на каждом посту присутствовал офицер, дабы держать мальчишек в узде.
День начинался в 8 утра с парада и смотра, затем завтрак, а следом муштра и упражнения всё утро. День был отдан спорту и сбором хлама. Пока хватало топлива, Мак каждый вечер устраивал киносеансы, но оно уже давно кончилось, так что нам пришлось привыкать жить без электричества. Из технических игрушек у нас остались только магнитофоны и фонари, работающие от батареек; нам удалось собрать достаточное количество батареек, чтобы хватило надолго, так что мы могли хотя бы слушать музыку. Когда Мак не устраивал ночные занятия, вечернее время было свободным. Мальчики играли в настольные игры; Грин создал театральный кружок и объявил о прослушивании на пьесу «Наш городок»; третьеклассник по имени Лилл собрал музыкальный ансамбль.
Хиткоут и Уильямс расширили ферму, и теперь у нас имелось несколько голов скота. Огород Петта также чувствовал себя неплохо. Все находились при деле, двигались и имели цель.
Однако в воздухе постоянно висело нескрываемое напряжение. Офицеры, связанные общим преступлением, стали сплочённым отрядом, единой верной бандой, обладавшей абсолютной властью и не боявшейся её применять. Нам повезло, что только один из них, Уайли, оказался конченным ублюдком. Остальные командовали, издевались и управляли, но положение не становилось настолько серьёзным, как я предполагал. Мак, похоже, немного сдерживался, и я не мог понять, почему. Я предполагал, что он будет постоянно сжимать всех в тисках, но, чаще всего он просто кричал и раздавал случайные оплеухи. Его излюбленным наказанием являлось заставлять провинившихся бегать кругами перед завтраком.
Мне кажется, он и сам был слегка шокирован собственным поведением в отношении Бейтса. С истощением запасов топлива, микроавтобусы стали бесполезны, поэтому наша зона поисков была ограничена несколькими милями во всех направлениях. При каждом удобном случае мы собирали лошадей, а Хейкокс проводил для офицеров занятия по верховой езде. Я уже мог ездить верхом, но лишь на поздних этапах своего выздоровления я мог выносить боль, вызванную постоянной скачкой вверх-вниз на шагающем четвероногом животном.
Похоже, все усилия Мака были направлены на обеспечение безопасности и тренировки мальчишек. Но для чего он их тренировал? Я прямо спросил его об этом, но этот загадочный ублюдок выдал лишь «Увидишь». Я считался его заместителем, но он мне пока не доверял.
И пока он занимался своими планами, я занимался своими.
После того, как я застрелил Бейтса, отношение Нортона ко мне изменилось. Пусть он и вёл себя со мной весело и таинственно, я чувствовал в нём настороженность. Он не до конца понимал, чего от меня ожидать. Думаю, мои действия удивили его не меньше, чем меня самого. Я его не винил. Я и к самому себе относился настороженно.
Иногда мой отец просыпался по ночам с криками. Я знаю, во время его командировки в Боснию, случилось нечто страшное, но он никогда не рассказывал, что именно это было. Теперь настала моя очередь просыпаться от крика и в поту. В моих кошмарах Бейтс вопил с креста мне прямо в лицо, а Мак стоял рядом и аплодировал, пока я отрезал от своего бывшего учителя небольшие куски, которые превращались в маленькие рты и присоединялись к общему хору.
Прежде у меня никогда не было кошмаров. Все ужасы и смерти, которым я был свидетелем во время Отбора, всё насилие, которое причинялось в отношении меня, как физическое, так и психологическое, не вызвало у меня ни единой бессонной ночи. Однако насилие, которое я причинял в отношении других, мучило меня. Я всегда считал, что это с моим отцом произошло нечто ужасное; теперь я понял, что это он творил нечто ужасное с кем-то другим. Я осознал, что совсем не знал своего отца, ни того, на что он способен.
Впрочем, теперь я начал осознавать, на что способен сам. И это меня пугало.
Тем не менее, я оставался сконцентрирован на своих целях — завоевать доверие Мака, найти возможность предать его, найти Матрону и девочек, сделать из школы убежище, которым она и была всегда. Я был готов сделать всё, чтобы достичь этих целей, но я не мог сделать этого в одиночку.
— У тебя есть ствол, так почему ты просто не пристрелишь этого гада? — спросил однажды Нортон во время ежеутренней поездки по полям.
— В смысле, просто подойти и хладнокровно его расстрелять?
— Ну, да. Я именно об этом. Почему нет? Серьёзно, почему нет?
— Это не очень этично, не так ли?
Он разразился смехом.
— Этично? Ты, прикалываешься, блядь? Речь о человеке, убившем нашего учителя истории, человеке, который стал заместителем психопата, человеке, который по любым законам будет осуждён за убийство ребят из Территориальной армии? Этично? Не смеши меня. Разве более этично планировать его уничтожение, лёжа на больничной койке? По крайней мере, если ты подойдешь к нему и пристрелишь, это будет открыто и честно. Хоть какая-то этика.
— Я не хладнокровный убийца, — только и мог ответить я.
— Прости, братан, но ты именно такой.
Мы шли мимо полосы препятствий. Она состояла из сетей, канатов, деревянных конструкций и чуть-чуть колючей проволоки. По ней надо было лазать, ползать, прыгать, качаться и всё такое прочее. Там занималась группа младшеклассников под надзором Уайли, который издевался над бедолагой Роулсом, швырял в него комья земли, стрелял прямо над ухом мальчика, симулируя обстрел, орал без конца. Бедный мальчик выглядел чудовищной напуганным.
— Если я застрелю Мака, нельзя предугадать, что будут делать остальные офицеры, — сказал я. — Мне они подчиняться точно не будут. Я всего лишь пятиклассник, не забывай. Может я и заместитель, но пока не отдал ни одного приказа, а будет это только из-за того, что они подчиняются Маку. Мне нужно узнать их, завоевать их доверие и уважение, прежде чем начать действовать. Разделять и властвовать, вот, чем мы должны здесь заниматься. Я лишь пытаюсь разобраться со всем с минимальным количеством смертей.
Он не стал продолжать спор, но я чувствовал, что мы с ним ступили на зыбкую почву. Мы оставались друзьями и союзниками, но нельзя было отталкивать его от себя ещё дальше. Мак терпел мою дружбу с Нортоном, а мне требовалось, чтобы он был моими глазами и ушами среди прочих мальчиков.
К Замку он отвёз меня в молчании, но, несмотря на все оговорки, на следующий день мы встретились, чтобы сверить наши планы.
— Самая наша большая проблема — это Уайли, — рассказывал Нортон. — Похоже, он пытается перепрыгнуть Мака. Остальные, в основном, довольствуются раздачей кругов, случайными оплеухами и работами по хозяйству. Но Уайли нравится унижать людей. Недавно он заставил Теккерея десять раз пройти полосу препятствий нагишом. Под конец пацан был весь в синяках и порезах. А Вона он заставил ночевать в коровнике лишь потому, что тот не доел завтрак.
— Ладно, значит, считаешь, если Мака не станет, его место скорее всего займёт Уайли?
— Без сомнений. Остальные вроде неплохи, за исключением Грина, который оказался на противоположном конце спектра. Он — мальчик для битья, самый убогий. Ему начали придумывать клички.
— Какие, например?
— Гомосек. Заднеприводной. Ну, ты понимаешь. Нестояк — одно из самых популярных.
Он многозначительно посмотрел на меня, пока до меня не дошло.
— Ох, блин, — прошептал я. — Не думаешь ли ты…
Он кивнул.
— Подтвердить это предположение не удалось.
— Поэтому он уязвим. Они осознают, что он не столь же виновен, как и они, и ненавидят его за это. Плюс, ты же знаешь, он слегка женоподобен. Видел бы ты, как он ставит «Наш городок». Мне кажется, он сам хочет сыграть Эмили. На эту роль он взял Петтса. Говорит, что раз во времена Шекспира считалось нормальным, если мальчики переодеваются в девочек, то и нам нормально.
Я обдумал эту информацию.
— Ладно, наступать будем с двух фронтов, — сказал я. — Я попытаюсь убедить Мака увидеть в Уайли угрозу, и буду подкармливать обиду Грина на других, пока он не перейдёт на нашу сторону.
— И пока ты будешь всем этим заниматься, что делать мне?
— Тебе нужно разговорить остальных, но осторожно. Нужно выяснить, у кого из мальчиков дела идут хуже всего и попытаться перетянуть их на нашу сторону. Нам понадобятся собственные офицеры, которые смогут выступить, когда появится возможность.
Нортон ухмыльнулся.
— Наконец-то, у нас появилась схема.
— И план.
Мы пожали руки.
— Чудесно, — произнёс Нортон. — Думаю, мы только что повысили вероятность нашего распятия на четыреста процентов.
Спустя три недели отдыха, я, наконец, снял швы и смог ходить с тростью. У меня всегда была выраженная хромота, но я начал делать упражнения, помогающие вернуть ноге силу.
В день, когда я смог начать ходить, Мак попросил посетить его апартаменты. Он переехал в старую квартиру директора. Когда я постучал в дверь и ждал, пока он меня впустит, то заметил, что он оснастил двери замками. Как и подобает лидеру — осторожность сменяет спокойствие, а вскоре на место осторожности приходит паранойя. Я надеялся, что сумею немного ускорить этот процесс.
Мак открыл дверь и жестом пригласил меня внутрь.
— Присаживайся, — произнёс он.
Я оглядел гостиную, в которой боролся с Ионой, и с облегчением заметил, что Мак заменил мебель; мне не очень понравилось бы сидеть на диване, на котором лежал полуразложившийся директор. Я с благодарностью плюхнулся на плюшевые подушки. Не помню уже, когда последний раз сидел на диване; я чувствовал себя максимально комфортно.
Я ожидал, что мне предложат чашку чая или нечто подобное, но вместо этого Мак открыл мини-бар и достал два больших бокала для виски. Он протянул мне один бокал, сел напротив и задумчиво меня осмотрел.
— Не думаю, что очень уж тебе нравлюсь, Ли, — вскоре произнёс он.
«Ох».
«Блядь».
Изобразить невинность? Он не поведётся.
Попробовать отшутиться? Догадается.
Ладно. Действуй прямолинейно. Будь серьёзен, но не лезь на рожон.
Я посмотрел ему в глаза.
— С чего ты так решил?
Он пожал плечами.
— Чутьё и наблюдение.
Он отпил из бокала. Я тоже. Складывалось ощущение, что я играю в покер.
Я не знаю, как играть в покер.
— Видишь ли, я считаю, Бейтс был прав, — продолжал он. — Я думаю, что ты думаешь, что ты выше всего этого. Я иногда замечаю, как ты смотришь на меня, и вижу, как ты меняешь выражение лица, пытаясь скрыть своё презрение до того, как я его замечу.
— Не будь дураком. — Я рассмеялся, по-дружески.
Он не улыбнулся.
— Я много, кто, слышь? Но я не дурак.
В его голосе слышалась угроза, однако не было похоже, что он злился. Если только я не сказал что-то, по-настоящему глупое. Я поднял руки и изобразил невинность.
Мак подался вперёд.
— Суть в том, что ты не такой, как я. Я — пиздюк. Конченный ублюдок, и мне плевать, знает ли об этом кто-то ещё. Я убийца и насильник, и это только начало. Я сначала стреляю, а потом задаю вопросы. Я забиваю нахуй любого, кто встанет передо мной и моими желаниями, и мне плевать, кто это будет. И мне нравится всем управлять. Нравится руководить людьми, отдавать приказы, устанавливать правила, изображать крутого мужика. Но дело в том, Ли, что это единственное — в чём я хорош. У меня к этому талант, понимаешь ли. Попроси меня что-нибудь посчитать, или дай занятие по английскому, нарисовать картину или сыграть на пианино, и я полный нахуй дебил. Но, поставь меня в ситуацию, когда требуется сила, немного жестокости, и я в деле. И главное, что сделал Отбор, самая великая, прекрасная вещь, которую сделал Отбор — это вручил людям, вроде меня, ключи от всего этого блядского мира. Ни один коп не закроет меня за причинение вреда здоровью, ни один магистрат не вручит мне свидетельство об общественно опасном поведении, ни один судья не отправит меня в дурку. Сейчас закон один, и он не за теми, у кого самая большая пушка, а за теми, кто достаточно гнусен, чтобы первым ею воспользоваться. И этот человек — я. И, полагаю, ты такой же.
Я мог лишь выдавить из себя:
— А?
— Ой, не позорься и не изображай невинность. Это ты застрелил Бейтси.
Я попытался сделать каменное лицо и ничего не показывать. Только смысла не было.
— Ага, — произнёс он, изучая меня. — Так и думал.
Плохо дела пошли.
— Сейчас ты думаешь, я буду из-за этого злиться. И я немного злился. Но потом я поразмыслил. Вероятно, ты так поступил, потому что решил избавить его от страданий, так?
Я не издал ни звука.
— Так? — В его голосе вновь появились нотки опасности.
Я кивнул, продолжая смотреть ему в глаза.
— Милосердно. Даже, по-геройски. Однако это не отменяет того факта, что ты его убил. Хладнокровно застрелил. Как бы ты сам себе там ни думал, теперь ты убийца. Как и я. А я себе нравлюсь, и мне нравятся люди, похожие на меня.
Я снова кивнул.
— Остальные — просто последователи, громилы, ссыкуны, которые чувствуют себя крутыми только, когда рядом есть такие крутые парни, как я. Но, полагаю, в тебе есть стержень. Полагаю, спина у тебя крепкая. Ты действовал у меня за спиной, умышленно сделал то, что собирался сделать я. Для этого нужны яйца, особенно с твоими ногами. Мне нравятся яйца. Но мне не нравятся те, кто меня подъёбывают. Так что у меня остаётся только два варианта.
Мы пристально смотрели друг на друга.
— Дай угадаю, — вскоре произнёс я. — Убить меня или повысить.
Он склонил голову в согласии, откинулся на спинку кресла и отпил виски. Затем он вытянул правую руку, поставил бокал на стол и взял «Браунинг», который всё время разговора лежал, излучая молчаливую угрозу. Он положил пистолет на бедро, осторожно держа палец на спусковом крючке.
— И что мне, по-твоему, делать, Ли?
Я ничего не ответил.
Мак поднял пистолет, положил его обратно на стол и вновь взял бокал.
— Видишь ли, ты рискнул и принял сложное решение, потому что считал, что поступаешь правильно. Если я смогу убедить тебя, что помогать мне — это правильно, то мы станем отличной командой. Но мне придётся тебя убеждать, а не заставлять силой. Если я тебя заставлю, ты просто скажешь то, что мне хочется услышать, и я не смогу понять, можно ли тебе доверять или нет. Итак, позволь мне устроить презентацию. В конце концов, я должен был заниматься рекламой. Если не понравится, можешь выйти — прости, уковылять — за ворота. Я не буду тебя останавливать.
Мак откинулся в кресле, снова отпил виски, и приготовился задать мне жару.
— Когда я вернулся в первый раз, Бейтси отвёл меня к себе в кабинет и прочёл лекцию. По истории, что было в его стиле. Он сказал мне, что если взглянуть на историю примитивных цивилизаций, одни и те же шаблоны повторяются раз за разом, снова и снова. Фермы объединяются в деревни. Затем эти деревни обнаруживают рядом другие деревни, и с радостью объединяются друг с другом, образуя племена. Только в этих деревнях нет демократии. Никто не выбирает вождя. Командует там самый крутой засранец в округе, вот в чём дело. Если тебе не нравится твой вождь племени, ты бросаешь ему вызов, вы деретесь, и победитель становится новым вождём. Простая система. Все понимают правила. И всё работает. Охуительно работает. Так было по всему миру. Демократия — это роскошь. Её можно себе позволить, если твоё общество пиздец, как загружено, обеспечено, организовано, стабильно, обладает развитой инфраструктурой. Но, пока твоё общество всем этим не обладает, трайбализм — это лучший способ управления, потому что даёт людям наилучшие шансы выживания. И значение имеет только это — выживание. Вождь выбирается по заслугам, по силе. Людям нравится сила. Они её понимают. Так размышлял Бейтси, и мне пришлось с ним согласиться, поскольку Отбор поставил нас в ситуацию, когда мы должны вернуться к племенам. У нас нет электричества, водопроводной воды, газа. Блядь, у нас даже сельское хозяйство такое, что и говорить не о чем. Малые, сильные общины — вот путь восстановления человечества. А сильным общинам нужны сильные вожди. И это — я. Видишь ли, беда с Бейтси была в том, что он убедил меня в своей правоте. И едва это произошло, я осознал, что должен встать на его место. Я понимал, что он недостаточно крут, чтобы вести за собой. Племя, возглавляемое им, никогда не станет достаточно сильным, чтобы обеспечить выживание остальных. Поэтому я его заменил. Я распял этого бедолагу, потому что решил, что так будет наиболее драматично. Тем самым я послал чёткое сообщение: «Я — вождь. Я силён и безжалостен. Будешь до меня доёбываться, я тебя убью». Вот так, по словам Бейтси, и должен ставить себя сильный вождь сильного племени. Он знал, что это правда, знал, что подобное представление необходимо, но ему для этого не хватило духу. Это сделал я, и буду делать. Лишь потому, что я это делаю, я именно тот, кто должен управлять племенем. У племени под моим руководством наилучшие шансы выжить, когда к нам придут другие племена, чтобы нас захватить. Я — лучшая возможность выжить для этих мальчишек. Я в этом убеждён. А ты?
Возможно, я был убеждён.
Боже мой, этот сумасшедший мудак говорил здравые вещи.
Мне ни на секунду не пришло в голову, что у него может быть что-то настолько развитое, как например, идеология. Я был убеждён, что он — буйнопомешанный психопат. Но всё, что он сейчас сказал, было чудовищно разумно. Брутальный, злобный и опасный, но логичный.
— Нет, — произнёс я. — Не совсем.
Мак откинулся в кресле и сделал глоток. Он дёрнул головой, чтобы я продолжал. Я набрал воздуха в грудь и развил мысль:
— Возможно, Бейтс был прав насчёт племени. Не знаю, сам я никогда не разбирался в истории. Однако звучит правдоподобно. И, если он прав, ну, да, сильный вождь — это, вероятно, необходимое зло, на какое-то время. Не знаю, каким лидером был бы Бейтс. Откровенно говоря, он был нахрен бесполезен. Когда начинались какие-то сложности, он замирал, а это было опасно для всех нас. Он был обузой. Я не думаю, что распятие этого бедолаги было решением. Ну да ладно, что сделано, то сделано, и ты теперь вождь. Не будем обращать внимания, что ты сделал, чтобы занять эту должность, вопрос в том, что ты намерен делать, получив её?
Я замолчал; нужно правильно подобрать слова.
— Я вот, что хочу знать, — произнёс я. — Ты намерен держать тот же уровень жестокости, дабы продолжать занимать эту должность?
— Ну, да, если надо будет, — признал Мак. — Но я не думаю, что стану. Мне придётся поступать мерзко только, когда кто-нибудь решит бросить мне вызов. Но я не думаю, что так будет. Можно немного расслабиться. Всё сделано.
— Ага, я заметил. Должен признать, когда ты взялся за руководство, я думал, что будет очень плохо, но этого не произошло.
Странное это дело — говорить с ним настолько открыто. Во мне до сих пор теплилась уверенность, что этот разговор закончится стрельбой, но он не оставил мне выбора, кроме как вести себя честно, и я так себя и повёл. И всё же, не было нужды быть честным до конца.
— Послушай, Ли, сейчас я главный, — сказал он. — Я намерен сделать наших пацанов жесткими, и офицеры мне в этом помогут. Но мне необходимо соблюдать баланс, сделать так, что я не разозлю их настолько, что они выйдут из-под контроля. Я заполучил их повиновение, но мне нужна их верность и уважение. И я понимаю, это будет сложно. Не самая сильная моя сторона. Если ты будешь на моей стороне, полагаю, я смогу их одолеть. Я наблюдаю за тобой; ты справишься с молодняком и прочими делами. Они меня раздражают, а я их пугаю до охуения. Что есть хорошо, не пойми меня неправильно, я хочу, чтобы они меня боялись. Мне нужна добавка доброты. Кнут и пряник, уловил? Вот, чего мне от тебя нужно.
— Теперь понимаю. — Я рассмеялся. — Ли Киган — заботливое лицо распятия. Значит, хочешь, чтобы я стал твоей совестью? Сдерживал тебя?
— Ага, можно и так сказать. Дай знать, если я зайду слишком далеко. Приглядывай за пацанами. Держи меня в курсе, как они себя чувствуют. Следи за офицерами, выясняй, кто из них может создать проблемы.
— Уайли, — тут же бросил я.
— Серьёзно? Мне он нравится. Он жестокий, — весело произнёс он.
Я наградил Мака наилучшим своим взглядом из разряда «да, ну?».
— Ну, да ладно, — сказал он. — Что ж, я к этому и веду. Ты подмечаешь подобные вещи. Мы станем неплохой командой. Плюс, я могу рассчитывать на тебя в бою. А это важно. Ибо, полагаю, нам предстоит много боев.
— Значит, я твой заместитель. Я отдаю приказы офицерам, и моя задача — поддерживать тебя, и давать тебе знать, если ты, по моему мнению, зайдёшь слишком далеко. И поступаю я так, потому что сильный безжалостный вождь — это наилучшая возможность выжит в племенном мире. Я прав?
— Ага.
Я сделал вид, что обдумываю собственные слова, затем подался вперёд и протянул руку.
— Ладно, я в деле.
Но, когда он пожимал мою руку, я думал лишь о том, что он сделал с Матроной и Бейтсом, и насколько сильно он будет страдать, когда я с ним разделаюсь.
Охранник с отвращение осмотрел нас.
— Чего надо?
Петтс показал бумажный пакет.
— Несём овощи, сыр и молоко на рынок, — сказал он.
Охранник сунул нос в пакет.
— Чеширский есть?
— Эм, нет, простите. Всё только домашнее. Он типа, как филадельфийский.
Охранник принюхался.
— Гадость какая. Жена такой ела. Позорище, — задумчиво произнёс он. — Я любил чеширский.
Мы стояли и выжидали, пока охранник погрузился в вязкие рыхлые размышления. Уильямс прочистил горло.
— Чего? А, да, что ж, проходите тогда. Билл вас осмотрит. — Он кивнул своему коллеге, тот вышел вперёд и обыскал нас на предмет оружия. Закончив, он отодвинул деревянное заграждение с колючей проволокой, и дёрнул головой, чтобы мы проходили.
— В семь комендантский час, — произнёс Билл. — Если намерены тут остаться, тогда заранее поищите себе какую-нибудь дыру. Номера есть в пабе, если есть чем платить.
Петтс, Уильямс и я прошли мимо блокпоста и оказались в Хилденборо.
Мак был убеждён, что этот крошечный городок в трёх милях дальше по дороге от школы, являлся нашей первоочередной проблемой. Именно к сражению с этими парнями он нас готовил.
Пользуясь терминологией Мака, их сильным племенным вождём был Джордж Бейкер, местный магистрат. Тот самый человек, который повесил МакКаллоха и Флеминга, обладавший нулевой терпимостью, который, как и Мак, верил в публичную демонстрацию своей власти.
Петтс и Уильямс раз в неделю посещали рынок с целью продать овощи, мясо и сыр, что они производили. Впрочем, Петтсу не удалось никого убедить съесть собранных им улиток.
На рынках хорошо распространялись слухи, а в Хилденборо находился единственный паб на сотни миль, так что это место отлично подходило для сбора разведданных. По плану остальные должны были торговать, как обычно — по какой-то причине Уильямсу так и не удалось найти инвентарь для пивоварения — в то время пока я смешался с толпой и принялся слушать.
Город был хорошо укреплён. С трёх сторон он был окружён полями, а с четвёртой практически сливался с Тонбриджем, что делало это направление наиболее сложным для обороны во время штурма. В качестве решения этой проблемы они срыли целый квартал домов, дабы создать открытое пространство, а затем возвели офигительных размеров забор, который украсили пулемётными вышками. Не хватало только нескольких прожекторов и немецких овчарок, как было в Берлине в пятидесятых.
Поэтому, стороны, обращённые к открытой местности, где охрана располагалась на очевидных маршрутах, вроде троп и дорог, были менее защищены, и с этого направления было легче пройти, особенно с наступлением темноты. Понимая это, Бейкер установил строгий комендантский час. Петтс выяснил, что охранники ходят парами, с факелами, и носили яркие манишки, дабы предотвратить дружественный огонь.
До Отбора в этой части Кента раздавался звук стрельбы из дробовиков по птицам, так что жители Хилденборо не имели недостатка в оружии и патронах. Однако наше вооружение было более впечатляющим, так что, если бы дело дошло до стрельбы, у нас было преимущество. Если говорить о цифрах, Уильямс подсчитал, что у них имелось около сорока человек, которые вели себя, как охранники, и около двухсот жителей в целом.
Мак хотел, чтобы я выяснил какие-нибудь детали о самом Бейкере, и выяснить, может ли он попытаться расширить свою территорию.
Петтс, Уильямс и я, одетые в гражданское, дабы не привлекать внимания, шли по городу на рынок, который раскинулся напротив крупного величественного дома, в котором Бейкер устроил штаб. Необычно было видеть улицы, очищенные от мусора и сгоревших машин. По мере нашего приближения к большому дому, нам стали попадаться здания с признаками заселения; сады были хорошо пострижены. Одним из примечательных явлений новой реальности являлось то, что все выжившие, вне зависимости от того, чем они занимались до Отбора, они жили в самых лучших домах, в самых благоприятных районах. Похоже в Хилденборо жители гордились своим недавно приобретённым имуществом.
Уильямс поведал мне, что до Отбора этот большой дом являлся чем-то медицинского центра. На его территории имелись впечатляющие общежития и большой бассейн. Рынок, каким бы он ни был, располагался на переднем дворе. Там были расставлены раскладные столы, вокруг которых роились люди, пытаясь выменять всякое барахло, батарейки, бесполезную технику, одежду и всё такое прочее. Там же горели мангалы, где жарились бургеры и сосиски, которые можно отведать, если найдётся, что предложить повару. Даже какой-то народный ансамбль исполнял какую-то музыку, а также паб под навесом и несколькими бочками местного пойла.
Больше было похоже на деревенский праздник, чем на постапокалиптические руины. Невысокая пожилая леди сидела и вязала за кучей банок с ежевичным вареньем, а викарий стоял с деловым видом за столом, заваленным старыми книгами. У входа в пивную палатку стояла доска для объявлений, где от руки было написано, что перетягивание каната начнётся ровно в два, после забега с ковшами, яйцами и ложками, но до Главного Представления, чем бы это ни было.
Конец света, может и наступил в результате чумы и ужаса, однако в Средней Англии всё было очень мило, спасибо, что спрашиваете, не желаете ли сдобную булочку?
И что может лучше Средней Англии, лучше «Отвращения к Танбридж-Уэлсу» держать людей в тонусе? В стороне стояла хорошо заметная, но, к счастью, в данный момент неиспользуемая, виселица. Я вздрогнул, когда представил, что чувствовали МакКаллох и Флеминг в последние мгновения своей жизни, когда стояли на эшафоте, ожидая нажатия рычага.
Я оставил этих двоих заниматься своими делами, а сам направился прямиком к пивной лавке. Пиво мне не очень нравится, я больше по виски с колой, но у меня имелась полная сумка лука-порея на обмен, вот я и решил, что смогу выменять несколько пинт и немного поболтать с кем-нибудь из местных. Проникать и опьянять — таков был план.
В итоге, всё это не потребовалось, поскольку в палатке находился сам Бейкер, в руке кувшин с пивом, и выступал перед благодарной аудиторией. Я выменял пучок лука на чашку светлого, сел на раскладной пластиковый садовый стул и сам прислушался к нему.
Это был высокий округлый человек, за пятьдесят, одетый в твидовый костюм «Сельскохозяйственного альянса»[12]. У него были кустистые брови, румяные щёки и ярко-голубые глаза. При разговоре его подбородок трясся.
— Вам следует понять, Джон, — говорил он, — что расширение — наша единственная возможность.
Ого, десять секунд и дело сделано. Благодарю, теперь можно идти домой. Я и не думал, что быть шпионом так просто! По крайней мере, не придётся больше пить эту бормотуху; одного глотка оказалось более чем достаточно.
— Однако это не всегда означает конфронтацию, — продолжал Бейкер.
«Серьёзно?»
— Я вижу Хилденборо центром союза. Неким объединением торговых партнёров. Племена, поселения, возможно, даже города-государства, как знать. Но у нас здесь безопасная защищённая позиция. У нас достаточно еды, благодаря нашей фермерской программе, мы отлично вооружены, а преступность практически на уровне нуля.
«Занятно».
— «Практически». — Один из его собутыльников рассмеялся. — Она станет нулевой, как только ты повесишь того ублюдка. — Народ обменялся понимающими усмешками. Как будто кто-то пошутил про гольф, или вроде того. Теперь понятно, что это будет за главное представление.
— Верно, верно, — произнёс Бейкер. — В любом случае, у нас тут стабильность, и, полагаю, мы сможем её распространить. Помочь другим общинам организоваться и решить проблемы.
Он сделал добрый глоток эля.
— Очевидно, будет непросто, — продолжил он. — Посмею сказать, по пути придётся снести несколько голов, разобраться с несколькими бандитами и подонками, выстроить их вдоль стенки и избавиться от них. Но, на самом деле, у нас нет выбора, не так ли? Должно быть верховенство закона, иначе мы вернёмся к недобрым былым временам грабителей и насильников, и, прости господи, ниггерам с претензиями.
Так, погодите-ка, я с самого начала был прав — это очередной повёрнутый на законе и порядке расист со страстью к казням. Не то, чтобы я против того, чтобы Мака вздёрнули и оставили висеть. Но мне совсем не хотелось стать гражданином страны, основанной фанатом жёлтой прессы. Лучше я попытаю шансы с Маком.
Небольшой тревожный колокольчик в затылке вопрошал: «ну и кто же теперь выбирает сильного вождя? Кто доверяет самому крутому ублюдку себя защищать? Кто тут начал думать, что Мак, может быть и прав?».
Я проигнорировал его.
Я уже собирался встать и уйти, как Бейкер произнёс нечто такое, что усадило меня обратно. Один из присутствующих спросил что-то о местных общинах.
— Ближайшая община — это школа дальше по дороге, — ответил Бейкер. — Правильная школа, для умных; плата за обучение, школьная форма, учителя в мантиях, армейские кадеты, ученики из хороших семей. Там целая толпа мальчишек, которые играют в солдатиков.
— Значит, вы хотите с ними связаться? Присоединить к своему союзу? — спросил кто-то другой.
— Сложно сказать. Пока мы за ними только наблюдаем… — «Бля!» — …и недавно там произошёл ряд весьма неприятных событий. Где-то недель шесть назад они буквально распяли собственного учителя.
Хор удивлённых возгласов.
— Нет, серьёзно. И они очень хорошо вооружены. Они устроили набег на штаб Территориальной армии, так что у них имеются пулемёты и гранаты. Нам они совсем не угрожают, но у меня есть подозрение, что именно они стоят за исчезновением моей племянницы. Несколько месяцев назад она отправилась преследовать кучку мародеров, двое из которых были детьми, так что…
Когда он прервал речь, закашлявшись от избытка чувств, у меня появилось знакомое ощущение утопления. Вот перед нами самый крупный игрок в округе, и Мак пристрелил его племянницу. Если это вылезет на свет, противостояние будет неизбежно.
— Так или иначе, — продолжал он, — я обдумал наш первый шаг, и решил, что нужно показать им, кто тут главный. В конце концов, это же всего лишь мальчишки, они тут же вытянутся в струнку, если им продемонстрировать достаточно крепкую руку. В стрельбе нет необходимости. Полагаю, демонстрация власти поставит их на место.
Всё стало звучать крайне знакомо. Замысел Мака в демонстрации сильной власти подразумевал распятие. Я представил, что демонстрация Бейкера будет включать в себя какого-нибудь бедолагу, висящего в петле. Старательно делая вид, что я — это не я, я залпом допил остатки, едва не подавился, и встал, чтобы уйти. Но едва я направился к выходу, передо мной возник Бейкер и произнёс:
— Куда это вы направились, мой дорогой Ли?
— Прошу прощения, Ли — вас ведь Ли зовут, так?
Я кивнул.
— Прошу меня простить, Ли, за то, что ввёл вас в заблуждение. Я прекрасно осведомлён о том, что ваш прославленный главнокомандующий казнил мою племянницу.
Бейкер сидел за массивным столом в месте, которое я счёл его кабинетом. Сквозь большое окно за его спиной я видел, что базарный день шёл хорошо. Высокая женщина только что вышла в лидеры в забеге с яйцами и ложками.
Я был привязан к стулу, сидя через стол от Бейкера, и гадая, как меня угораздило здесь очутиться.
— Мой источник сообщил мне эту ценную информацию несколько недель назад, — произнёс он.
— Ваш источник?
— Стивен Уильямс. Полагаю, он помогает управляться с вашей небольшой фермой. Сейчас он там, торгует овощами. Милый юноша. Он высоко ценил мистера Бейтса, и тяжело воспринял его смерть. Как-то он пришёл к нам в базарный день и попросил убежища, однако нам удалось убедить его вернуться в школу и зарисовать нам несколько карт, описать ваши рубежи, изложил нам характеристики некоторых ключевых игроков, в таком вот ключе. Он оказался крайне полезен.
Некоторое время я обдумывал эти слова. Уильямс нас предал. Я не знал, как к этому относиться. С одной стороны, я не мог его винить; а с другой, он отдал нас в руки кучке фашистов в твидовых костюмах, решивших, будто в Отборе виновны иммигранты.
— Он и о тебе нам рассказал, Ли. Доверенный заместитель, раненый в бою, соучастник, минимум, трёх убийств, о которых нам известно.
Не было никакого смысла объяснять, что я и сам собирался предать Мака. Я намеревался остаться в образе; играя роль, которую я сам для себя придумал, могло помочь мне найти выход из этой ситуации.
Будет иронично, если меня повесят за преступления Мака раньше, чем я смогу повесить Мака сам.
— Вы убили двух мальчишек, которые просто искали еду. Не смейте говорить со мной об убийствах, — бросил я.
Бейкер встал с кресла, обошёл стол и влепил мне сильную пощёчину тыльной стороной ладони. Большое кольцо с печаткой оставило на щеке порез, и я ощутил, как по ней потекла кровь.
— Не дерзи мне, мальчик, — прорычал он, весь его налёт цивилизованности тут же сдуло. — Я убил мародёров. Просто и ясно. Нам необходим закон и порядок, особенно сейчас. Для закона не может быть исключений, ни по полу, ни по возрасту. Правонарушение должно быть наказано. Правосудие должно быть видимо, и должно проходить быстро и безжалостно.
Я поднял голову и уставился на него.
— А как насчёт права на справедливый суд? Как насчёт смягчающих обстоятельств?
— Справедливый суд? Вроде того, что вы устроили своему учителю, прежде чем убить его? Не будь наивным.
Твою мать, почему все психи, с которыми мне приходится разговаривать, излагают настолько чертовски здравые мысли? В любом случае, мы убили его племянницу. Не было вообще ничего, что я мог бы сказать, чтобы изменить этот факт. Отбрехаться тоже не получится.
— Ладно, я ваш заложник, у вас есть план по захвату школы, а меня вы, скорее всего, убьёте. Почему бы вам не выложить все карты, тогда я смогу сбежать и испортить ваш зловещий план. Что скажете?
Произнося эти слова, я внутренне сжался; я смотрел слишком много плохих фильмов. Возможно, дело в том, что подобный сценарий я видел чересчур много раз, что не смог избавиться от мысли, будто участвую в викторине. Герой всегда приходит к разговору с тем, кто намеревается его убить, и в последнюю минуту всегда появляется путь к спасению. Таковы правила.
— Дорогой мой, — ответил Бейкер, цивилизованность вновь вернулась к нему. — У меня нет времени объяснять свои планы. Прости.
Бейкер работал по сценарию из другого фильма.
— Почему? У вас назначена встреча?
— У меня нет. Но у тебя назначена.
Всего несколько месяцев назад, мне было достаточно тяжело вызвать внутри себя настоящее беспокойство, когда я сталкивался с неминуемой смертью. Оправившийся от бойни, вызванной Отбором, замкнувшийся в себе после похорон матери, я был практически не заинтересован в собственном выживании. Теперь, после того, как меня избили и подстрелили, я начал остро осознавать, как легко умереть, и был полон решимости этого не делать, пока не состарюсь, не ослабею в окружении толстых внуков.
Но, пока я шагал к виселице, я не видел иных вариантов, кроме как того, что жить мне осталось всего несколько минут. Нервы едва держались. К тому времени, как мне накинули на шею петлю, я уже был готов обосраться и мне хотелось кричать.
Я стоял на деревянном эшафоте, глядя на собравшихся вокруг жителей Хилденборо, жаждущих увидеть «Главное Представление» — мою смерть. У одних вид был восторженный, у других скучающий. Они жевали хот-доги или попивали пиво так, словно это был обычный день. Уильямс избегал смотреть на меня.
Я пытался понять, как простой поход на рынок и небольшой сбор слухов настолько быстро привели к моей неизбежной смерти. План был не такой. Я не должен был здесь умирать, не сейчас. Как же Мак? Как же Матрона? Это должен был быть обычный день, никакого риска, ничего примечательного.
Похоже, смерть застала меня врасплох.
Так оно обычно и бывает, разумеется.
Бейкер стоял рядом и обращался к толпе, пока я изо всех сил боролся с дрожью в коленях. Верёвка чесалась и кололась о мою шею.
— Граждане Хилденборо и достопочтенные гости, сегодняшний день знаменует новое начало для нашего города.
Раздался всплеск восторженных аплодисментов и радостных криков.
— С тех пор, как на нас обрушился Отбор, я стремился сделать этот город безопасным — безопасным для матерей и детей; для семей и стариков. В этом городе я поставил задачу возродить те ценности и идеалы, которые сделали нашу страну великой. И я убежден, что мне это удалось, с вашей помощью. Хилденборо — это гавань, убежище в этом жестоком и развращённом мире. Но больше этому не бывать. С сегодняшнего дня мы начнём нести послание всей стране. С сегодняшнего дня мы начнём возрождать цивилизацию. Из этого города, с этого самого места, где я сейчас стою, мы начнём распространять мир и безопасность по всей земле, и мы, я, стану его спасителем. И этот процесс начнётся с анклава насилия и болезни, что устроился прямо у нашего порога. Да, друзья, в деревушке неподалёку отсюда находится школа святого Марка. Я знаю, дети некоторых из вас учились в этой школе, и вы помните её, как передовой центр, воспитывающий такие ценности, как долг, уважение, послушание и независимость. На мне лежит тяжёлая ноша уведомить вас о том, что эти ценности оказались извращены. Под руководством ужасного и жестокого человека, выжившие дети вооружились, разогнали учителей и провозгласили себя анархистским государством. Их пренебрежение законом угрожает нам всем. Если мы продолжим этому потворствовать, пройдёт немного времени, когда нас захлестнут бандиты и хулиганы, грабители и насильники; одичалые дети, обладающие единственным инстинктом громить и уничтожать дома и жилища своих родителей и близких. Я здесь для того, чтобы сказать вам: я этого не позволю!
Снова крики и аплодисменты. Но я заметил, что в этом не было единодушия. Группа из примерно пятнадцати человек стояла поодаль, и похоже, наблюдала не столько за Бейкером, сколько за толпой. Истерия, которую Бейкер вызвал своим ораторским талантом, их не затронула.
Когда крики стихли, Бейкер указал на меня.
— У этого юноши было светлое будущее. Он не из знатной семьи, его родители не владели землёй, не обладали богатством. Но его отец служил в Вооруженных Силах Её Величества, и они смогли оплатить образование своего сына в одной из лучших школ в стране. Они дали ему возможность стать лучше, подняться над своим скромным происхождением и преуспеть. И как же он поступил с этой возможностью? Он надел форму, носить которую не имел права, взял в руки оружие, и принял участие в бойне, которая слишком ужасна, чтобы описывать её вам.
Я хотел указать ему, что ему нужен Мак. Но в этом не было смысла. Бейкер должен был демонизировать меня перед убийством, только тогда ему удастся донести свою мысль.
— Можно сказать, он просто вернулся к началу. Что он недостоин и ему нет места в школе, вроде школы святого Марка. Подобное суждение я оставляю на ваше усмотрение. Впрочем, я могу свершить правосудие во имя всех мужчин и женщин, которых он зверски убил. Одной из них была, друзья мои, моя собственная дорогая племянница Люси.
Толпа охнула.
— Казнь жестокого зверя даст сигнал к началу моей кампании по очистке нашей страны, нашей страны! Пока мы здесь стоим, наш отряд берёт под свой контроль школу, в которой приютились эти криминальные элементы. К вечеру мы расширим наши земли слиянием с этим институтом образования и цивилизации, который, как я лично убеждён, будет восстановлен в своём прежнем статусе в самом сердце страны, управляемой уважением!
Бурные аплодисменты. А группа мужчин позади толпы сбросила длинные плащи и замерла в ожидании… чего?
Бейкер повернулся ко мне.
— Ли Киган, я объявляю тебя виновным в убийстве, и посему я приговариваю тебя к смерти через повешение.
И он опустил рычаг.
У Джона была старая потёртая книга в твёрдом переплёте под названием «Искусство палача». Он от неё просто тащился. Она представляла собой мемуары палача, а также руководство по правильному повешению. Среди прочих фактов автор подчёркивал главное — черный брезентовый мешок, связанные руки и ноги, плавное движение люка, а самой важной деталью он называл длину верёвки.
Если вешать человека на слишком длинной веревке, долгое падение обезглавит приговорённого, а этого никому не надо. И наоборот, если веревка слишком короткая, тогда шея приговорённого не сломается, и он будет болтаться, пока не задохнётся. Подобный результат был признан негуманным.
В книге имелась графика, содержащая зависимость веса осуждённого и правильной длины веревки, необходимой для чистого клинического перелома шеи и лёгкой, практически безболезненной смерти.
Слава богу, среди людей Бейкера ни у кого не нашлось экземпляра.
Не думаю, что будет как-то стыдно признаться в том, что, когда я провалился вниз, и потерял контроль над своим телом, я обосрался. Когда я вытянулся на всю длину веревки, она затянулась у меня на шее и впилась в трахею.
Я услышал резкий хруст и понял, что умер.
При отсутствии кислорода мозг умирает довольно долго. Помню, Бейтс рассказывал, что во время Французской Революции, отрубленные на гильотине головы, могли ещё около четырёх минут моргать и скалиться. Интересно, о чём они думали, насколько осознавали свою ситуацию? Кричали ли они безмолвно, или их последние минуты без тел прошли в странной безмятежности?
Пока я висел, я понимал, что шея моя перетянута, и начинается медленная неминуемая смерть мозга, перед глазами всё плыло, а лёгкие вопили о воздухе, которого я не мог им дать. Я не ощущал никакой безмятежности. Мне хотелось пинаться, драться, кусаться и кричать, лишь бы вырваться из петли. Однако руки мои были связаны, а ноги беспомощно дрыгались в воздухе. Я видел лишь небо, вращающееся над моей головой.
Понятия не имею, сколько я там провисел, кажется, целую жизнь. Вскоре, когда перед глазами всё померкло, а шум в ушах достиг уровня рёва реактивного истребителя, я ощутил, как меня подхватили за ноги и подняли наверх. Давление на горло на мгновение ослабло и я сумел вдохнуть капельку воздуха, а затем хватка ослабла, и меня, наконец, освободили.
После этого я вновь обрёл вес, но на этот раз я будто стоял на чьих-то плечах. Меня потащили наверх, пока я не упал на деревянный помост, словно выловленная рыба. Я ощутил, как кто-то ослабил петлю и смог вдохнуть полной грудью. Пока я приходил в себя, пока уши всё ещё были заложены, а в глазах всё темно, меня поставили на ноги и я облокотился на чьи-то плечи. Я повис на них, не имея возможности контролировать своё движение.
Мои органы чувств начали восстанавливаться, пока меня стаскивали с эшафота, несли по траве, вокруг главного здания и прочь с рынка. Я слышал крики и выстрелы. После недолгого забега, мы остановились, и мои спасители начали спорить.
— Куда? — Петтс.
— Эмм… — Уильямс.
— Живее! Далеко мы с ним таким не уйдём.
— Ладно, внутрь.
— Ты ебанулся?
— Внутрь!
Они затащили меня внутрь главного здания через боковую дверь, а затем подняли на третий этаж. Когда мы, наконец, остановились, то оказались в небольшой чердачной комнате, возможно, бывшем жилище для слуг. Из небольшого окошка на пол падал квадрат света. В углу стояла кровать, и мои одноклассники бросили меня на неё. Уильямс закрыл дверь, подпёр её сервантом, и осел на пол.
— Кто это такие? — спросил Петтс.
— Откуда я-то, блядь, знаю? — выкрикнул Уильямс на грани истерики.
Я лежал на кровати, а по моим венам носился адреналин. Я трясся, словно лист, но зато я мог дышать!
— Моя… моя шея. Я слышал, как она сломалась, — выдохнул я. — Почему я до сих пор жив?
— Если бы твоя шея сломалась, ты бы умер. В порядке твоя шея, — произнёс Петтс. — В смысле, у тебя офигенный синяк, ожоги от веревки, ты обосрался, но ничего не сломал.
— Но я же слышал! Слышал хруст! — возразил я.
— Это была не шея, а выстрел, — сказал Уильямс. — Стрелять начали сразу же, как тебя вздёрнули.
Я приподнялся на кровати, и ощутил в штанах что-то скользкое.
— Кто начал стрелять?
— Погляди. — Петтс указал на окно.
Я повернулся на кровати и уставился на рыночную площадь. Там царил натуральный хаос. Первое, что я заметил — это Бейкер, лежащий у рычага, без половины головы, куски которой валялись по всему эшафоту.
Хоть об одном ублюдке можно больше не беспокоиться.
Двор всё ещё был полон людей, но их окружали те, что стояли позади толпы. Некоторые из них были вооружены; все размахивали чем-то вроде самодельных мачете. Кое-где валялись тела, несколько селян и двое атакующих.
В отдалении слышались редкие выстрелы.
— Бейкера застрелили, едва он дёрнул рычаг, и началась паника, — объяснял Петтс. — Началась давка, но они к ней были готовы и согнали толпу обратно ко входу в здание. У некоторых было оружие, начался бой, и во всей этой суматохе мы сумели тебя вытащить. Но, похоже, эти новенькие, кем бы они ни были, держат всё под контролем. Кстати, Ли, от тебя воняет.
— Ага, прости.
В этот момент появилась незнакомая фигура, которая направлялась к зданию. Это был высокий и стройный человек, одетый в безупречный костюм-тройку в полоску, галстук и шляпу-котелок. Он нёс в руках зонтик, а лицо его было раскрашено коричневой краской. По бокам от него шли двое похожих на культуристов мужчин, голые и раскрашенные такой же коричневой краской. Оба несли пулемёты.
Очевидно, город атаковала неизвестная сила. Я предположил, что, вероятнее всего, пара человек перелезла ночью через колючую проволоку, и заготовила схроны с оружием, скорее всего, в каком-нибудь заброшенном доме. Затем, по одному прибыли основные силы, как будто бы на базарный день, разобрали оружие и принялись ждать назначенного часа — моей казни. Стрельба в отдалении говорила о том, что ещё одна сила атаковала посты охраны, едва стали слышны выстрелы внутри города. Всё выглядело, как хорошо организованное и эффективное нападение. И, вот, в добротном костюме, явился их главарь.
Как бы мне не хотелось увидеть, что происходит, я осознавал, что жители Хилденборо намеревались напасть на школу. Нельзя было тут болтаться, нужно было возвращаться и предупредить своих. Я повернулся к Уильямсу.
— Когда они нападут?
Уильямс уставился на меня широко открытыми глазами.
— Чего?
— Слышь, я знаю, что ты сдал нас Бейкеру, так что нехуй тратить моё время. Ты знаешь, когда они собираются напасть?
Уильямс посмотрел на меня, словно кролик на мчащийся автомобиль.
— Послушай, Уильямс. Короче, мне плевать на то, что ты сделал. Мне нужно только…
— Я не знаю, — пробормотал он. — Он мне не говорил.
— Погодь, — встрял Петтс. — Хочешь сказать…
— Нет времени, Петтс, не сейчас. Нужно вернуться в школу и предупредить. Оставайтесь здесь. Я вернусь.
Я поднялся на ноги. Мои ноги были как желе, но я заставил себя подойти к двери. Я прислушался, но ничего снаружи не услышал, поэтому я отодвинул сервант и распахнул дверь. Никого. Я вышел в коридор и осмотрел комнаты, пока в одной не нашёл шкаф с одеждой. Я снял с себя нижнюю часть одежды и, как смог, обтерся полотенцем. Я надел чистую пару брюк и вышел из комнаты, где обнаружил Петтса, выбивающего духа из Уильямса.
Я растащил их.
— Хорош, Петтс. Потом!
Он тяжело дышал, а кулаки его были влажными; нос Уильямса был сломан, а с губы текла кровь. Он был напуган.
— Господи, он собирался меня распять. Распять собирался, — только и мог он проговорить.
— Да уж, блядь, надеюсь! — произнёс Петтс.
Я посмотрел на него и сказал отойти. Он неохотно уселся на кровать. Я опустился на колени и посмотрел Уильямсу в глаза.
— Никто никого не распнёт, Уильямс. Даю тебе слово.
Он какое-то время смотрел на меня, затем кивнул.
— В данный момент я хочу, чтобы ты собрался и помог нам выбраться отсюда, избежав встречи с парнями с мачете. Ты нам поможешь?
Он снова кивнул.
— Я знаю дорогу, — сказал он.
— Умница. Так, мы собираемся выбраться из города как можно быстрее, и как можно тише, ясно?
Петтс и Уильямс кивнули. Я вздохнул. Меня только что вешали, блин. Почему, ну почему же, я до сих пор не взял бразды правления в свои руки? У меня ещё даже говно на трусах не высохло. Мне была нужна только горячая ванна и горячительный напиток. И, возможно, массаж.
Я вывел их на площадку и позволил Уильямсу показывать дорогу. Мы спустились на второй этаж, и вдруг услышали приближающиеся голоса, доносившиеся снизу. Они обыскивали дом. Я затащил мальчишек в ближайшую комнату.
Убежище мы нашли в ванной.
— Твою мать, — выругался я. — Ну, почему это не оружейка?
Тут мало что подходило в качестве оружия. Петтс приоткрыл дверь и высунулся наружу, в то время как я отвинтил душевой шланг и передал его Уильямсу — сможет хотя бы кого-нибудь придушить. Не то, чтобы я намеревался кого-нибудь убивать, мне лишь хотелось как можно скорее добраться до школы. Насколько мне было известно, эти люди могли оказаться хорошими парнями, и мне не хотелось их убивать, вольно или не вольно, по крайней мере, пока я не пойму, с кем имею дело.
Я поднял тяжёлую фарфоровую плитку, которая закрывала бачок унитаза, и держал его, готовясь воспользоваться, как дубиной. Ещё одним потенциальным оружием была бутылка с отбеливателем. Я сунул её в ладонь Петтса.
— Только по необходимости — прошептал я. — И постарайтесь никого не убить, лады?
Они кивнули.
Голоса стали ближе и на вершине лестницы появились двое молодых людей. Оба были одеты в джинсы и футболки. Их оружие было измазано кровью, но руки и лица были чистыми; это было сделано для того, чтобы при случае, они могли смешаться с рыночной толпой, не привлекая подозрений.
Они двинулись по коридору в нашу сторону. Я приготовился и крепче сжал крышку бачка; если удастся попасть как следует, одного я вырублю сразу.
За две двери до нас они заметили, что в комнате кто-то прятался и бросились туда. Завязалась борьба. Я уже собрался воспользоваться суматохой и проскользнуть мимо них, как они вытащили в коридор старика примерно восьмидесяти лет, бросили его на пол, и сильно пнули по рёбрам. Тот лежал, охал, держась за грудь.
Один из них виновато оглядел коридор, затем бросил приятелю:
— Давай его грохнем.
Его товарищ выглядел неуверенно.
— Что? Здесь? — спросил он.
— Конечно, здесь, дубина. Где ещё?
— Дэвиду это не понравится.
— Дэвиду знать не обязательно. — Он указал на свои руки и лицо. — Я как будто голый. А ты? Мы не в безопасности, братан. А надо быть в безопасности.
— Ага, наверн'.
— Так, давай пустим кровь скотинке, и тогда сможем расслабиться, а?
Старик, который и был субъектом этой банальной, но жуткой беседы, беспомощно хныкал. Первый человек подхватил его под руки и поднял, а второй подошёл к нему с мачете наперевес. Только в этот момент я чётко осознал, о чём они говорили.
Коричневая краска — это никакая не краска. Это кровь.
Человеческая кровь.
«Так. Ясно. Это не хорошие парни».
У меня появилось знакомое сосущее чувство, едва я осознал, что мне придётся вмешаться. Я повернулся к остальным и прошептал:
— Давайте за мной.
Затем я открыл дверь, заорал изо всех сил, и бросился на того, кто замахивался мачете.
Обычно я стараюсь избегать драк с людьми, особенно с совершенно безумными, заляпанными кровью, и с охуительными ножами, однако именно это я и собирался сделать, вооруженный лишь деталью унитаза.
На моей стороне была внезапность, а времени на то, чтобы отреагировать у моей цели было совсем немного. Я замахнулся крышкой бачка, вложив в удар весь импульс своего небольшого разбега, и со всех сил влепил ему в подбородок. Послышался громкий хруст, его ноги оторвались от пола, а голова шлёпнулась о стену коридора.
Его приятель злобно закричал, отбросил старика в сторону, поднял мачете и с угрожающим видом пошёл на меня. В этот момент позади него появился Уильямс, накинул душевой шланг ему на шею и поднял вверх. Они завалились на спину, сплетясь конечностями. К нему подбежал Петтс и плеснул в лицо отбеливатель.
Уильямс отполз в сторону, а мужчина обхватил руками лицо и заорал так, что его крик смог бы поднять мёртвых. Не успел я вырубить его своей верной крышкой от бачка, старик поднялся на ноги и уложил своего неудавшегося убийцу минимум на неделю.
На мгновение повисла тишина, пока мы вчетвером стояли и тяжело дышали, оглядывая двух мужчин, лежавших без сознания.
— Спасибо парни, — весело произнёс старик. — Но у меня всё было под контролем.
Мы уставились на него.
— Обучился кое-каким навыкам рукопашного боя в армии, — продолжал он. — Я просто ждал, пока он подойдёт по ближе, чтобы пнуть его прямо по шарам, перебросить через себя и дать дёру.
— Вы же плакали! — сказал я.
— Играл роль, понимаете ли.
Времени на всё это не было.
— Так, — сказал я. — Ладно. Хорошо. Нам пора бежать, если вы не против. Так что вы нас не видели, ладно?
Он постучал себя по носу и прищурился.
— Погорячились вы тут, парни. Я позабочусь об этих двоих. — Он наклонился и поднял мачете. — Не пользовался такими штуками с Бирмы, — с наслаждением произнёс он.
Мы побежали.
До первого этажа мы добрались, никого не встретив. Мы слышали, как во дворе кто-то выступал с речью, но мне не хотелось тут оставаться, поэтому Уильямс провёл нас через кухни к черному ходу.
— Выйдем тут и окажемся позади здания, — сказал он нам. — Там есть сад, скрытый от дороги высокой изгородью. Затем через дорогу, по полю и в лес. Там мы должны быть в безопасности.
Я открыл дверь. Охраны нет. Мы побежали изо всех сил, Уильямс впереди, до тех пор, пока не оказались в укрытом саду, и побежали вдоль двора. По-прежнему никого вокруг. Все находились по другую сторону изгороди, слушали, как кто-то ругался. Мы находились посреди сада, когда услышали поистине душераздирающий крик. Без толку; я должен был посмотреть, что происходит. Я подбежал к изгороди и выглянул из-за неё.
Лучше бы я этого не делал.
Люди с мачете окружили захваченных горожан, но всё внимание было сосредоточено на эшафоте. Петля лежала на досках, веревка обвисла. В объятиях двух здоровых обнажённых охранников билась женщина средних лет, но она была связана по рукам и ногам, и шансов вырваться у неё не было. Один из голых мужчин просунул её ноги в петлю, а другой потянул веревку. Она повисла в воздухе кверху ногами.
Человек в полосатом костюме, который также стоял на эшафоте — вероятно, это и есть главарь группировки Дэвид — вышел вперед и начал раздеваться, методично складывая одежду в сторону. Последней он снял шляпу-котелок, которую положил поверх стопки одежды. Он стоял на месте, всё его тело было измазано подсохшей кровью. Он расставил руки в стороны и обратился к толпе.
— В фонтане жизни воскресну я, — произнёс он.
Люди с мачете в унисон ответили:
— Спаси нас.
Судя по призыву и ответу, складывалось впечатление, будто католическая месса пошла как-то не так.
— Кровью агнца омою я себя.
— Спаси нас.
— Из источника чумы придёт наше спасение.
— Спаси нас.
— Жизнь за жизнь. Кровь за кровь.
— Спаси нас.
Он повернулся, нежно обхватил голову женщины и поцеловал её в губы.
— Благодарю тебя за подарок, — произнёс он.
Затем её подняли на максимальную длину веревки. Дэвид стоял прямо под ней. Один из его приспешников выступил вперед, легко и безо всяческих эмоций достал мачете, и перерезал женщине горло.
Её свежая кровь полилась на Дэвида, толпа завопила, а его приспешники хором завыли:
— Спаси! Спаси! Спаси!
Внезапно Мак перестал казаться мне таким уж плохим парнем.
Я с отвращением отвернулся, увидел Петтса с белым от шока лицом, блюющего Уильямса и очень крупного мужика с мачете в руках.
Я без раздумий выбросил вперед кулак, но он качнулся назад и моя рука ударила воздух. Он подался вперед и ударил, целясь мачете мне в плечо. Я дернулся влево и металлическое лезвие мачете пролетело в миллиметре от моего уха. Я споткнулся, больная нога тут же предала меня. Я упал на землю и попытался перекатиться.
Я не большой специалист по рукопашному бою. С оружием я справляюсь, без проблем. Могу даже пользоваться крышками от унитазов. Но в непосредственной драке, особенно, когда я безоружен, а против меня мужик с заточенной железкой, специально предназначенной резать людей на куски, я не очень силён.
Моя неуклюжая попытка кувыркаться, похоже, спасла мне жизнь. Человек замахнулся мачете со скоростью света, вспоров воздух в том месте, где мог бы находиться я, если бы рука не соскользнула и я не покатился вперед.
Петтс классическим регбийным приёмом врезался ему в бок. Человек качнулся в сторону, но не упал, и ударил Петтса рукояткой мачете прямо по шее, и тот упал, как мешок с картошкой.
К тому моменту я уже поднялся на ноги, и мы принялись осторожно кружить друг вокруг друга. Краем глаза я заметил Уильямса, который бежал к деревьям в отдалении. Трусливый ублюдок. Наверное, распну его, если ещё встречу.
Я подумывал сдаться, а потом сбежать. Но после всего увиденного, я больше ни секунды сверх необходимого не хотел оставаться в компании этих психопатов. Нет смысла примерять на себя вероятность истечь кровью. Но тут я был безнадёжно в меньшинстве. Этот парень был быстрее, старше, сильнее и при оружии. Я хромал, выдохся и у меня чертовски болела шея.
Он бросился вперед, размахивая мачете по сторонам, пытаясь вспороть мне брюхо. Я втянул живот и изогнулся, словно лук. Нож промазал. Он шагнул ко мне, сделал резкое движение вверх и в сторону, целясь мне в шею. Я сделал шаг вперед, пригнулся под ударом и вскинул обе руки, чтобы ухватить его под локоть. Я развернулся и ударился спиной ему в живот, пытаясь использовать его же вес против него, вывести его из равновесия. Но, вашу ж мать, он очень крепко стоял на ногах, а это движение я прежде не отрабатывать; я лишь подражал тому, что видел по телевизору, а он очевидно знал, что делал. Он расставил руки, обхватил меня, сдавил, поднял в воздух и швырнул в сторону.
Я вскочил на ноги и побежал. Разумеется, я говорю «побежал», хотя на самом деле, поковылял, поэтому шансов добраться до опушки леса у меня не было; никогда и было бы. Вместо этого я побежал обратно в дом, добравшись до него на мгновение раньше своего преследователя. Я остановился в дверном проёме на кухню, и посмотрел по сторонам в поисках какого-нибудь оружия, способного меня защитить.
Когда мужчина вбежал в дверь, у его лица состоялась деловая встреча со сковородкой, и его ноги оторвались от пола. Он грохнулся на жёсткий кафельный пол и шумно выдохнул. Однако он по-прежнему держал в руке мачете. Я прицелился пнуть его по яйцам, но перекатился. И всё же, я задел его бедро и он охнул. Наконец, удача улыбнулась мне — я повредил ему ногу.
Он высунул голову над столом и я вновь ударил его сковородкой. Он отбил её мачете, та вылетела из моей ладони и с грохотом упала на пол. Его нос кровоточил, а одна сторона его лица была багрово-красной от встречи сковороды со скулой.
Он зарычал на меня, утёр кровь с носа ладонью, слизал её, а затем размазал кровь по всему лицу, смешивая старую кровь с новой.
— Теперь безопаснее, — хмыкнул он, и, хромая, пошёл ко мне.
«Господи, неужели этот парень настоящий?».
Я отступил, продолжая осматриваться в поисках какого-нибудь оружия. Слева висела стойка с ножами, я схватил тот, что поменьше и принялся угрожающе им размахивать. В голове раздался смеющийся голос: «Это, по-твоему, нож? Это не нож. Вот у него — вот, это нож!».
Я продолжал отступать, поскользнулся на упавшей сковороде и взлетел в воздух, словно персонаж из дурной комедии. Как будто бы мне было мало ран, я каким-то образом приземлился на собственный нож и порезал бок. Я закричал от боли, вытащил нож из бока, и по бедру потекла горячая кровь. Я поднял взгляд и увидел его, нависающего надо мной и ухмыляющегося.
— Хорошая скотинка. Кровоточит. Убережёт от проблем.
— Ой, отъебись, — устало произнёс я.
Затем я сел, наклонился вперёд и воткнул нож ему в бедро по самую рукоятку. Настала его очередь вопить. Я отскочил назад, стараясь избежать ответного удара мачете. Я снова поднялся на ноги и заковылял подальше от него.
Он продолжил гнаться за мной, даже не удосужившись вытащить нож. Я принялся хватать всё подряд и бросать в него, даже не разглядывая, что попадает мне в руки. Дуршлаг, чайник, бутылка масла, коробка с чайными пакетами; ничто не смогло его замедлить. Всё бесполезно.
Я повернулся и поспешил к двери.
Заперто. Я судорожно посмотрел по сторонам. Это была не та дверь, через которую входили Уильямс, Петтс и я, это другая сторона комнаты. Это была… ох, бля, это была дверь в морозильник.
Я в ловушке.
По обе стороны от меня тянулись длинные рабочие столы. Позади меня запертая дверь, а передо мной какой-то доморощенный Джейсон Вурхиз, измазанный кровью и ухмыляющийся.
— Пора истечь кровью, мальчик.
Бежать некуда, взять что-нибудь для защиты или нападения, тоже нечего. Только я, он и здоровенный нож.
«Похуй».
Я склонил голову и бросился на этого гада. Я врезался ему в живот и на этот раз, имея две поврежденные ноги, он потерял равновесие и упал на спину. Мы рухнули на пол, покатились по кафелю и — аллилуйя! — я увидел, как его мачете закатилось под столы. Мы боролись, каждый пытался завладеть преимуществом, но мы оба были измазаны в крови и наши руки постоянно скользили друг по другу. Я пытался дотянуться до его горла, но он был гораздо сильнее. Он опустил мои руки, каким-то образом развернул меня, крепко вцепился в мою одежду и прижал меня лицом к полу. Он обхватил рукой мою шею, прижал внутреннюю сторону локтя к моей шее, которая уже была в синяках и порезах, и сдавил.
Второй раз за этот час меня пытались задушить, и я не видел никаких путей к спасению. Я брыкался, пинался, пытался повернуть голову, царапался, охал и ругался, но он был крепок, словно камень, навалившись на меня. Я не мог сдвинуться ни на дюйм.
Снова в глазах потемнело, в ушах поднялся рёв.
И вдруг мои дёргающиеся руки наткнулись на что-то твёрдое. Нож — он всё ещё торчал из его бедра! Я ухватил его, повернул и вытащил. Он зарычал и сжал меня крепче. Я не мог поднять руку, чтобы попасть во что-нибудь жизненно важное, поэтому снова ударил его в бедро.
А потом ещё раз.
И ещё раз.
И ещё.
Я продолжал колоть его ножом изо всех сил, но по мере того, как тело отказывало мне, удары становились всё слабее и слабее.
Вскоре нож выпал из окровавленной ладони и я отключился.
В себя я пришёл где-то через пару минут. Мёртвое тело моего преследователя всё ещё лежало на мне, но хватка на шее ослабла. Я полежал секунду, приходя в себя. Он не дышал. Я зарычал, скидывая его с себя, поскользнулся и поехал по окровавленному полу, пока, наконец, не сумел подняться на ноги. Остановившись только для того, чтобы подобрать мачете, я уковылял прочь, обратно в сад.
Горло болело настолько сильно, что дышать я мог только короткими вдохами. Бок в том месте, куда попал мой собственный нож, горел. Я был весь в синяках, голова кружилась, и я весь, абсолютно весь, с головы до пят, был покрыт кровью — как своей собственной, так и человека, которого я убил.
«Нет, не думай об этом. Не думай об убийстве, об интимности этого дела, о проникновении, брызгах и гладкости мёртвой кожи. Не думай о его дыхании на своей шее, его ладонях на своем горле, о колене на своей спине. Не думай о том, насколько ужасно и тошнотворно это отличалось от клинически чистого выстрела. Не думай об этом. Оставь на потом. Кошмары будут позже. Надо действовать».
Я выбрался под солнце и прислушался. Песнопения прекратились, но я всё ещё слышал гул большой толпы людей. Мой путь к свободе оставался прежним, поэтому я направился туда, где до сих пор должен был лежать без сознания Петтс. Однако на месте его не оказалось. Пришёл ли он в себя и убежал, или его нашли и взяли в плен? Я выглянул из-за изгороди и увидел людей с мачете, конвоировавших горожан в крытые тентом военные грузовики, что стояли около парадного крыльца. Людей собирались увезти, вероятно, на главную базу.
Один человек стащил труп женщины с эшафота и швырнул его в кузов к живому скоту.
«Господи, они и трупы забирают. Неужели они тоже каннибалы?».
Внезапно я заметил Петтса, который держался за голову, полностью дезориентированный, и которого запихивали в кузов. Надежды на спасение не было. Ему придётся рискнуть.
Делать здесь было больше нечего. Я должен был возвращаться в школу и предупредить о неминуемом нападении со стороны остатков ополчения Хилденборо, если только оно уже не состоялось.
Я как можно быстрее пересёк открытое пространство, а затем снова укрылся на дороге за живыми изгородями и оврагами. Даже простейшее преодоление оврага можно было счесть достижением, учитывая, что я его таки преодолел. Следом я пересёк поле и оказался под прикрытием леса.
Мимо женщины, измазанной кровью, с оружием в руках, преградившей мне путь и смотревшей на меня с удивлением.
— Теперь спасён.
Она отметила мой окровавленный внешний вид и кивнула.
— Теперь спасена, — ответила она.
И отпустила меня.
Я не имел ни малейшего представления, что ждало меня в школе, но это трёхмильное путешествие показалось самым длинным в моей жизни. Хотелось бежать, но я не мог. Получался лишь неуклюжий полу-бег.
Я задумался, насколько хороша разведка у Дэвида. Решил ли он атаковать Хилденборо днём, поскольку знал, что часть городских сил будет занята в другом месте? И если так, значит ли это, что ему известно о школе? Станем ли мы следующей целью? Всё это, разумеется, с учётом того, что школа ещё не захвачена.
Я решил, что подходить лучше вдоль реки, чтобы зайти в школу с тыла, через лес. Так я смогу разобраться в происходящем, не показываясь.
Река Медуэй являлась частью «линии Айронсайд», главной внутренней линии обороны в случае возможного вторжения немцев во время Второй Мировой войны. В результате вдоль реки понаставили доты, пять из которых обозначали тыловую границу территории школы. По плану обороны Мака только в двух из них постоянно находились люди, и никогда по два дня подряд.
Я подошёл к первому, он оказался пуст, равно как и второй. Однако третий, как оказалось, поучаствовал в боях, пускай и много десятилетий спустя после постройки. Там, распластавшись на земле, лежали четверо с дробовиками в руках — жертвы пулемёта «FN MAG», установленного в доте. Когда я вошёл в дот, то обнаружил одного из наших — третьеклассника по имени Гурриер, с которым я не помню, чтобы хотя бы разговаривал — ему выстрелили из дробовика прямо в лицо. Пулемёта нигде не было, поэтому я предположил, что отряд из Хилденборо забрали его с собой, чтобы использовать для подавления дальнейшего сопротивления. Это немного уровняло бы шансы.
Я поднял один дробовик, избавил убитого от патронов, зарядил оружие и продолжил путь.
Четвёртый дот оказался пуст, а пятый был засыпан дробинками, также там стоял брошенный FN MAG в окружении гор пустых гильз. Трупов нигде не нашлось. Кто бы ни занимал этот дот, он сбежал.
Я осторожно двинулся через лес к краю игровых площадок и полосы препятствий, где и нашёл укрытие. Я прополз через сети и под колючей проволокой и занял позицию у деревянного препятствия.
Не было видно ни единой души, не слышно ни криков, ни выстрелов; в школе царили тишина и покой. Укрыться в поле негде, но идти было надо. Я подбежал к краю игровой площадки, и двинулся в сторону школы, стараясь держаться поближе к живой изгороди. Я добрался до хозпостроек, стены которых испещрены свежими отметинами, похожими на отверстия от пулемётных пуль. Один микроавтобус сгорел. Рядом с ним на треноге стоял пулемёт, что утащили из дота. Тут случилась чудовищная перестрелка, но надо двигаться дальше. На гравийной дорожке позади здания лежали ещё двое бойцов из Хилденборо. Все окна первого этажа были разбиты, из одного, высунувшись наполовину, торчал покойник. Я подошёл и приподнял его голову. Это оказался младшеклассник по имени Белчер. Я знал его; милый пацан, плакал по ночам, потому что скучал по мамке.
Внезапно я услышал выстрелы. Это не была случайная перестрелка, а серия выверенных одиночных выстрелов, всего штук десять. У меня появилось жуткое подозрение, что я знаю, что это значит.
Я осторожно шагал по коридорам Замка, обходя тела и гильзы, разбитые деревянные косяки и залитые кровью полы, пока не добрался до парадной двери. Я выглянул наружу и осмотрел дорожку и лужайку.
Из сторожевого поста шёл дым, я увидел на мешках с песком тело мальчика. Зейн.
Об одном офицере можно не беспокоиться.
Одним насильником меньше, с которым придётся иметь дело.
Бой у парадной выглядел менее ожесточённым, чем тот, что шёл сзади, и окончившийся, очевидно, перестрелкой в здании. Я решил, что к парадной они выслали отряд поменьше, чтобы отвлечь, в то время как основные силы напали со стороны реки. Так, наверное, поступил бы и я сам. Мало чего хорошего это им дало. Потому что напротив школы в компании выживших учеников стоял Мак с дымящимся «Браунингом» в руке. По левую от него сторону лежали в ряд одиннадцать человек со связанными за спиной руками, головы у всех прострелены. Ещё шестеро стояли на коленях по правую сторону.
Пока я наблюдал, Мак извлёк из «Браунинга» обойму. Пустая. Он кивнул Уайли, тот вскинул винтовку и казнил следующего. Затем по одной жизни отняли Вольф-Барри, Пьюг, Спейт и Пейтел. Грин протестовал, но Уайли силой сунул ему в руки оружие. Мак пролаял приказ и угрожающе встал позади него. Не имея выбора, Грин закрыл глаза и нажал спусковой крючок. Мак похлопал его по спине.
Ещё одно упражнение по тимбилдингу.
Ещё одно преступление, которое их объединит.
Я толкнул входную дверь и вышел наружу. Охи мальчишек привлекли внимание офицеров, они повернулись с оружием наизготовку, и замерли в изумлении. Мак подбежал ко мне, его лицо исказилось от удивления. Он осмотрел меня сверху донизу и произнёс:
— Что, блин, с тобой случилось?
Я рассказал.
— Судя по твоим словам, я только что казнил целую толпу потенциальных союзников, которые могли бы нам помочь разобраться с более злобной толпой тяжеловооружённых шизанутых пидарасов, которые любят обливаться человеческой кровью и, скорее всего, каннибалы?
— Похоже, так, ага.
— Блядь.
Мак приказал офицерам развесить трупы на фонарях вдоль дороги в надежде, что они на какое-то время оградят нас от дальнейших нападений.
После подробного рассказа о своих приключениях Маку, я отправился в лазарет залечивать собственные раны, где лечился антибиотиками, посыпал антисептиками и втирал арнику в раны и синяки. Рана на боку жутко болела, но мне повезло, что ни один из жизненно важных органов задет не был, и я не думал, что нож проколол кишечник. Я зашил её и понадеялся на лучшее; на некоторое время напряжённые физические упражнения станут невозможны. К тому времени, как я закончил, мне приготовили горячую ванну — одна из привилегий моего положения. Погружение превратилось для меня в сладостную агонию, но я лежал, парясь около часа, позволяя спасть напряжению, и раздумывая над своим следующим шагом.
Мы готовились к потенциальной войне с Хилденборо, но после недолгого, но кровавого боестолкновения, они исчезли из вида, а их место занял более грозный враг. Эта новая сила была высоко организована, вооружена пулемётами и мачете, ведома религиозным фанатизмом и совершала упреждающие нападения на близлежащие районы. Мы не имели представления, какая у них стратегия, если таковая вообще имелась, где они базировались, ни когда планировали следующее нападение, если вообще планировали. Мы были уязвимы и ничего не знали; больше всего сейчас нам требовалась хорошая разведка.
Помывшись, я рассказал офицерам о событиях в Хилденборо. Я с облегчением отметил, что, вопреки моим ожиданиям, они не выказывали никакого негодования; я уже запятнал себя кровью, и, похоже, заслужил их уважение, даже не пытаясь этого сделать. Мак чётко донёс мысль, что вся информация о новой угрозе должна оставаться только среди офицеров; он не хотел пугать мальчиков.
— Дадим им денёк или типа того оплакать погибших и отпраздновать победу, — сказал он. — Мы пережили нападение взрослых — всего двадцати восьми человек — и потеряли только пять человек. Этим мы слегка поднимем мораль, потому что, если всё, что рассказал нам Ли — правда, всё это — только разминка. Я не отдам врагу никого из своих, поэтому нужно пойти и спасти Петтса. Это означает принять серьёзный бой.
По окончании совещания офицеры отправились исполнять грязную работу по развешиванию покойников из Хилденборо и похоронам своих. Мы с Маком развернули военную карту местности и отметили наиболее вероятные места расположения перевалочных баз группы, которую Уайли красочно окрестил Кровавыми Охотниками. Основное своё внимание мы обратили на места, которые удобно оборонять, в основном богатые дома и старинные особняки. Таких мест оказалось немало, но мы расставили приоритеты и набросали план поисков.
Пока Мак готовился к нападению, что в нашем случае считалось лучшей защитой, я отправил сообщение Матроне через миссис Аткинс, предупреждая её о новой угрозе и советуя быть настороже.
— Я за всю жизнь никогда так не пугался, блин, — сказал Нортон. — Кругом пули летят, окна лопаются, автобус горит. Я просто закрыл глаза и стрелял вслепую. Толку с меня было никакого. Если врукопашную, я знаю, что делать, но это было ненормально. Пиздец, как ненормально. Чего я понять не могу — почему они сначала решили напасть на нас? В смысле, что мы сделали?
— Они наблюдали за нами, — ответил я. — Видели распятие Бейтса, решили, что мы — угроза. Полагаю, ты понимаешь, резон у них был.
— Всё равно, можно же было просто постучать в дверь и сказать: «Привет, мы ваши соседи, мы испекли вам пирог»? Я к тому, что ну никакого же смысла прибегать к нам с оружием и палить, вообще никакого смысла.
— Посмотри, чего им это стоило.
— Посмотри, чего это стоило Гурриеру, Белчеру, Гриффиту и Зейну.
Крыть мне было нечем.
— Я не хочу так умирать, — вскоре произнёс он.
— Если выбор стоит между быть застреленным и истечь кровью и быть съеденным, я всегда выберу пулю, спасибо. Я там был, я видел, мне хватило.
— Да-да, хорош хвастаться, — с сарказмом произнёс Нортон. — Как я понимаю, с тех пор как ты вернулся в школу, в тебя стреляли, резали ножами, душили, вешали и драли бешеной собакой, три из этих события случились в течение последних суток.
— Ещё я обосрался.
— Ладно. Ты победил. Ты одновременно более суров и более жалок, чем любой из нас.
— И не забывай об этом.
— Итак, о великий неубиваемый вонючка, не желаете ли знать, как у меня дела?
Я уверенно кивнул.
— В наших рядах всё запутанно. Некоторые мальчишки в восторге от боя, они на взводе, хотят ещё. Они поняли, что руководство Мака спасло наши жопы, и теперь готовы сражаться за него.
— Злоебучее руководство Мака, в первую очередь, спровоцировало это сраное нападение.
— Но они об этом не знают.
— О ком конкретно мы говорим?
— О большей части четверо- и пятиклассников. Они меньше всех подвергались издевательствам со стороны офицеров, поэтому недовольство среди них менее развито. Но я немного поболтал с Хейкоксом, с Конягой, рассказал ему, что сделали с Матроной, так что он с нами. Он пускает слухи, так, осторожненько.
— А младшие?
— С ними интереснее. Роулс — мелкий подлый засранец, когда не спит зубами к стенке, и почти все на его стороне. Они обожали Матрону и Бейтса, и пиздец как ненавидят Мака. Плюс, офицеры постоянно к ним цепляются, и это их жутко бесит.
— Значит, получается, почти все старшие за Мака, а против них — младшие, и они за нас, — угрюмо произнёс я. — Особой борьбы не получится, правда?
— У нас есть план получше?
Я покачал головой.
— Нам просто нужно осторожно выжидать свой момент, не так ли? — произнёс я.
Утром, после завтрака — на удивление, добротного кеджери[13] из речной рыбы — все собрались в актовом зале. Не особо вдаваясь в детали, Мак рассказал мальчишкам о приближающейся новой угрозе, и о том, что мы намерены разыскать их штаб. Была собрана группа из пяти поисковых команд, в каждой был офицер и двое мальчиков, и каждой была выделена своя цель для разведки. Остальные должны были сконцентрироваться на исправлении повреждений вчерашнего нападения и укрепления оборонительных рубежей.
Меня, по причине ранения, освободили от всех работ. Вместо этого я всё время проводил с тремя ранеными в бою мальчиками. Самого молодого, Дженкинса, ранили в левую руку, которая была повреждена настолько, что ею вряд когда-нибудь можно пользоваться. Ему было всего одиннадцать, но он уже достиг шестого класса в обучении фортепьяно; ему было трудно смириться с тем, что седьмого ему уже не достичь. У Вона была серьёзная рана головы, полученная в результате удара о стол, когда он искал укрытие. У него небольшое сотрясение мозга, но всё с ним будет в порядке. Фесчаку осколок стекла попал в глаз, и вполне вероятно, что восприятие глубины для него ушло в прошлое. Весь день мы провели в пыльной библиотеке в поисках полезных книг, и делясь историями о нашей жизни до Отбора.
Я выводил разговор на обсуждение Мака, и с ужасом осознал, что, невзирая на раны, невзирая на то, чего им стоили его действия, невзирая на то, как он обошёлся с Бейтсом и Матроной, этот козёл начинал им нравиться.
— Если бы не он, нас вчера захватили бы и повесили, — сказал Фесчак.
Он рассказал, как Мак занял его место после ранения, под огнём отвёл мальчишек и устроил засаду на атакующих в самом Замке.
— Офицеры, конечно, достают, но, по крайней мере, мы здесь в безопасности, — сказал Дженкинс.
Его лучший друг Гриффит погиб в бою, но его, казалось, это совсем не беспокоило. Это шок, или он просто привык терять людей?
— Матрона мне, всё равно, никогда не нравилась, — произнёс Вон.
Вот жеж, хер.
Следующим утром я сменил пыльные книги на листья и жуков, когда полз в разведку через густой подлесок. В боку кололо при каждом движении, однако швы и болеутоляющие немного помогали. Добравшись до края леса, я достал бинокль и осмотрел широкий стриженый газон перед штабом Кровавых Охотников.
— Что-то меня не прикалывает штурмовать эту штуку, — проговорил лежавший рядом Мак.
Как и меня.
Айтхем Мот представлял собой крепкий особняк XIV века из дерева и камня, расположившийся посреди широкого и глубокого рва. Этот дом бы специально спроектирован выдерживать осаду и штурм. Главный вход находился на каменном мосту, который проходил под башней, окруженной по бокам двумя каменными строениями. Остальные три стороны дома представляли собой фахверковый верхний этаж, расположенный на массивном каменном основании. Позади располагался ещё один каменный мост, поменьше. На обоих мостах стояли пулемёты, укрытые мешками с песком. С одной стороны раньше стоял ещё один мост, деревянный, но его, очевидно, разобрали новые обитатели особняка; Национальному Фонду[14] придётся с этим смириться.
Кто-то из учителей водил младшеклассников в Айтхем, и подготовил для занятий фотокопии плана первого этажа. Чуть ранее мы перевернули весь Замок вверх ногами, и нашли в складском шкафу целую кипу этих бумаг. Здание представляло собой лабиринт, и не относилось к числу тех, где захочется принимать ближний бой.
— Это самоубийство, — произнёс я. — Нам туда никак не пробраться, чтобы не быть нашпигованными пулями.
— Что это? Киган Девять Жизней избегает драки?
Такое прозвище он мне придумал, Девять Жизней. Забавный паренёк.
— Да, — ответил я. — Всегда. Я всегда избегаю драки, когда можно решить вопрос гуманно. Мне не нравятся драки. От них больно.
— Там Петтс. Он — один из наших. Мы своих не бросаем.
Ужас, он начал говорить штампами.
— Мак, дружище, мы — школьники, а не Королевская Морская Пехота. Скорее всего, он уже мёртв. Я понимаю, это прозвучит грубо, но велика вероятность, что вытаскивая его, мы поляжем там все. Разве одна смерть, какой бы прискорбной она ни была, лучше двадцати?
Мак одарил меня полным отвращения взглядом.
— Ты бы реально его там бросил?
— Учитывая все шансы, да.
— Значит, ты не тот, кем я тебя считал.
Погоди-ка, хотелось мне сказать, с каких это пор убийца и насильник обзавёлся высокими моральными ценностями?
— Послушай, — произнёс я. — В главном я с тобой согласен. Но, ёб твою мать, ты посмотри туда. Какая польза будет от того, что всех нас перережут?
Он проигнорировал меня и уполз. Очевидно, я не было достоин даже его презрения.
Чем больше я думал о штурме этого места, тем меньше мне эта мысль нравилась. Я понимал, что Мак прав насчёт спасения Петтса, это было единственное благородное решение с его стороны, но оно могло всех нас убить. Фундамент, который Нортон пытался построить для нашего заговора пока был недостаточно крепок, поэтому мы не могли расширить нашу власть до штурма. А Мак оседлал волну послепобедной верности, так что и тут наш прогресс выглядел жалко. Мальчики видели, что стратегия Мака помогла им одержать победу в бою, а сам он рвался в бой, находясь в первом ряду. Он зарекомендовал себя, как умного и храброго человека. Что, будем честны, мы и хотим видеть в своих лидерах.
Не в первый раз меня посетила мысль, что Мак, в конце концов — наш лучший выбор в качестве вождя. И не в первый раз я вспомнил лицо Матроны и крики Бейтса, и моя решимость окрепла.
Время имело значение. Необходимо было разработать быстрый и эффективный план штурма, а для этого требовалось больше информации. Нам были известны подходы к дому и его внутренняя планировка, но нам требовалось больше узнать о распорядке и поведении людей, что в нём жили. В конце концов, нападение всеми силами в разгар дневной стрелковой подготовки, в то самое время, когда каждый вооружён до зубов — не самая лучшая идея. Нам требовалось всё разузнать, а лучший способ всё разузнать — это спросить. Вместо того, чтобы вежливо постучать в дверь и предложить безумным каннибалам заполнить анкету, мы решили дождаться, пока кто-нибудь отойдёт и захватить его в плен. Долго ждать нам не пришлось.
В районе полудня из особняка вышла группа молодых людей из трёх человек, вооружённые мачете и ружьями, и отправились в направлении близлежащей деревни. Спейт возглавил засаду, где двое из трёх были убиты, и вернулся в школу с выжившим, привязанным к лошади.
— Ты за это кровью умоешься, скотоёб!
Мужчине было слегка за двадцать. Его светлые волосы были зализаны назад кровью, его лицо, туловище и руки также были измазаны ею. От него воняло, как в мясницкой лавке, он тяжело дышал. Мак привязал его к стулу в старой классной комнате и сел напротив, играясь с охотничьим ножом и не говоря ни слова.
— Дэвид придёт за мной и вы заплатите. Все заплатите. — Последние слова были адресованы мне и Спейту.
— Дай, угадаю, — произнёс Мак, пародируя Графа из «Улицы Сезам». — Мы заплатим… кровью! Уахахахаха!
Спейт хмыкнул. Я закатил глаза.
— Вы поможете нам спастись. Мы — избранные. Вы — ничто.
— Вся эта тема со «спасением», позволь предположить, — сказал Мак. — Вы обливаетесь человеческой кровью, чтобы защитить себя, от… чумы?
— Избранным следует умываться кровью скота, следует поедать его плоть, и тогда они будут избавлены от чумы.
— Но вы ведь уже пережили чуму, аллё! У вас у всех же первая отрицательная, да? У Дэвида первая отрицательная, у твоих братьев первая отрицательная, у ваших жертв первая отрицательная. У вас у всех иммунитет, иначе вы бы все сдохли, ясно? Так, в чём, блядь, смысл?
— Чума была ниспослана Господом, чтобы очистить Землю. Это был Восторг, понимаете? Господь забрал достойных, а нас бросили здесь. Мы прокляты и мы доказать, что достойны предстать перед Ним накануне Второго Пришествия. Мы проживаем семь лет Невзгод. Мы должны пройти испытание, иначе будем вечно гореть в аду. Дэвид — пророк Второго Пришествия, и ему вести избранных на Небеса. Он помазывает нас кровью недостойных, дабы, когда чума вернётся, чтобы забрать тех, кто избежал взора Господня, мы должны быть защищены от мутации. Мы должны жить вечно, понимаете? Когда Дэвид забирает кровь скота и благословляет её, она становится кровью Христовой, и мы очищаемся. Аллилуйя!
Мы уставились на него. Ни у кого из нас не нашлось, что ответить.
— Эм, ясно, — произнёс Мак, практически потерявший дар речи. — Ладно. Послушай, братан, я не хочу вступать с тобой в философский диспут и прочее. Я просто хочу знать распорядок в вашем небольшом поместье, ага? Когда вы едите, когда гасите свет, смену караулов, всякое такое. А, да, и место, где вы содержите скот из Хилденборо. Основы, понимаешь? Как думаешь, сможешь нам помочь?
Пленник сделал вид, что задумался, а затем произнёс:
— Сдрисни.
Мак повернулся ко мне и Спейту, сияя.
— Наконец-то, наконец-то, блядь, я смогу кого-нибудь запытать!
Он повернулся обратно и взмахнул ножом.
— Короч', вонючка ты мелкая, я сейчас буду отрезать от тебя куски и скармливать их свиньям!
— Мак, на пару слов, — произнёс я.
Я до сих пор находился в его чёрном списке, но он меня не понизил в звании, поэтому я решил, что пока что мне можно доверять.
— В чём дело, Девять Жизней? Я занят.
Он приблизился к пленнику.
— Мак, на минутку, — настаивал я. — За дверью.
Он повернулся и посмотрел на меня. Радости на его лице заметно не было.
— Уж лучше бы в этом был толк.
В коридоре я изложил Маку свой замысел, тот задумался ненадолго, затем кивнул. Спейт поспешил принести необходимые орудия пыток.
— Значит, я не смогу его порезать? — разочарованно спросил Мак.
— Сможешь, но не сейчас, ага? Позволь мне всё сделать, мы добудем нужную информацию, тогда сможешь делать с ним всё, что пожелаешь. Договорились?
— Ладно. В принципе, должно сработать.
— Доверься мне.
Вернулся Спейт и протянул мне инструменты. Я вернулся в комнату с Маком и Спейтом позади и подошёл к пленнику. Я разложил пыточные инструменты на прикроватной тумбочке, взял стул, подался вперёд и принялся заговорщицки шептать пленнику на ухо.
Я рассказал ему, что намеревался сделать.
Он молил о пощаде, но я отказал ему.
Я протянул руку в таз, достал мокрую тряпку, выжал её и принялся смывать кровь с его лица.
Пленник кричал.
Теперь не так уж спасён.
К тому времени, когда я достал шампунь, он рассказал нам всё, что мы хотели знать.
Позже вечером все собрались в актовом зале, в полном снаряжении, с раскрашенными камуфляжем лицами. Оружие уже всем выдали. Тридцать восемь оставшихся мальчиков, оставшиеся офицеры, я и Мак собрались вместе спланировать штурм, и я был убеждён, что переживут её не все.
Мак изложил нам свой план и я наблюдал, как он чётко доносил до мальчиков всю опасность предстоящей ночи. Роулс выглядел напуганным, лицо Нортона было пепельно-бледным. Оборона — это одно, однако преднамеренный бой с хорошо вооружённой силой, окопавшейся в практически неприступной крепости — это уже другое. Мак накрутил их по максимуму, и никто не отказался от участия. И будем честны, при большой доле удачи, этот план мог сработать.
Когда солнце село, мы вышли через парадную дверь и начали трёхмильный марш до Айтхем Мот с целью спасти своего одноклассника и нейтрализовать угрозу, которая могла нас уничтожить.
Школа святого Марка для мальчиков собиралась воевать.
Главный актовый зал Замка был весь покрыт именами. На стене, которая каждое утро смотрела на собравшихся учеников, висело шесть больших деревянных досок, все вручную украшены синим и золотым. В первых трёх списках, в хронологическом порядке перечислялись Первые Ученики школы 150 лет назад. В следующих двух списках перечислены ученики и учителя школы святого Марка, погибшие в Великой войне[15], а в последнем списке — погибшие во Второй Мировой.
Однако это были не единственные имена на стене. На деревянных панелях, какими были обшиты стены, сильно протёртых и древних, были врезаны имена поколений мальчишек. От современных граффити, примитивных царапин компасом, до старинных, изящных надписей, с засечками и завитушками, на что, по-видимому, уходили часы терпеливого труда перочинным ножом, которые оставляли ученики школы святого Марка.
Эти имена рассказывали истории, и одно имя всегда восхищало меня. Джеймс Б. Грант нацарапал своё имя на деревянной панели под самым дальним окном. То было превосходное произведение искусства, одна из самых изящных подписей на стене. Нанесение её, должно быть, заняло у него годы. Надпись гласила: «Джеймс Б. Грант. 1913».
Его имя также значилось в середине списка Первых Учеников 1912–1913 учебного года; должно быть он нанёс эту надпись в последнюю неделю обучения, не боясь наказания.
И, наконец, это имя значилось на доске со списком погибших в Великой войне. Он погиб в 1918 году.
Целая история жизни в трёх именах.
Имелись фотоснимки учеников школы святого Марка, отправленных на войну, на них все мальчики одеты в военную форму. Поблекшие размытые фотографии висели в коридоре, который вёл в кабинет директора, под каждой висел список имён, где излагалось, кем были эти мальчики. На одной фотографии с изображением всех учеников 1912 года, напротив каждого имени в списке стояло упоминание, что его носитель погиб на войне. Каждый. Даже с учётом бойни, что творилась в те годы, это поистине полная зачистка.
На этой фотографии Джеймс Б. Грант сидит в переднем ряду в самом центре. На нём были галифе и фуражка, а на коленях лежала щегольская трость. Он выглядит уверенным в себе, но не серьёзным; в его глазах видится искринка, и лёгкий намёк на улыбку на губах. Он выглядит, как человек, который не воспринимает самого себя всерьёз, и это мне в нём нравится. Он был офицером в школе, и, без сомнений, служил офицером на фронте.
Когда я был гораздо моложе, я рассказал об этом мальчике, чьё имя было выткано на полотне нашей школы, отцу. Помню, как спросил его, пойду ли я на войну, и он ответил «нет». Он пообещал мне, что за всю мою жизнь никогда не приключится новая война с участием призывников. Единственные, кто отправятся служить, сказал он, будут люди, которые выберут этот путь сами, как он сам. Он переубедил меня.
Когда настало время выбрать особый проект на промежуточный экзамен по истории, я в качестве темы взял Гранта, и исследовал его боевой путь. Моё открытие напугало меня, и укрепило уверенность в том, что я никогда не стану солдатом, подобно Гранту или своему отцу.
Теперь я шагал на войну, подобно множеству мальчишек до меня, мысли мои занимали размышления о трагической судьбе Джеймса Б. Гранта.
Потому что Грант не погиб в бою.
Его казнили.
Солнце едва приподнялось над горизонтом, когда я забежал в укрытие и выглянул из-за живой изгороди. Пара часовых на западном мосту меня не заметила. Я махнул остальным, и один за другим, Мак, Нортон, Вольф-Барри, Спейт и Пейтел поспешили ко мне. Если бы нам удалось преодолеть пять метров открытого пространства впереди, мы бы оказались вне поля зрения часовых, и были в безопасности. Одной из главных ошибок Кровавых Охотников была уверенность в том, что ров защитит их — патрулей по периметру не было вообще, только два поста часовых на восточном и западном мостах.
Одетый лишь в шорты, но целиком измазанный мазью для обуви, с полиэтиленовым пакетом с одеждой и оружием в руках, Мак прополз через лужайку до тех пор, пока здание не укрыло его. Затем он добежал до каменной стены, полукругом окружавшей ров с северной стороны. Мы без проблем проследовали за ним. На этой стороне дома на мосту стояла деревянная арка, но Кровавые Охотники их разбили. Они считали, что эта сторона дома безопасна с точки зрения нападения.
Мак перебрался через каменную стену, и пополз по голым камням. Он тихо заполз в ров, но мы услышали его тихий вздох от холода. Он сидел в воде, пока не привык, затем повернулся и медленно поплыл по рву, который вёл к небольшим ступенькам, которые вели к маленькой двери у кромки воды. Он выбрался из воды и встал возле двери. Он раскрыл пакет, что нёс с собой, и достал сухую рубашку и брюки. Также он достал оружие и мачете.
Мы наблюдали, как он взобрался по трём узким ступенькам и заглянул в освинцованное окно, туда, что когда-то было бильярдной. Свет не горел, поэтому мы не знали, был там кто-нибудь или нет. При помощи мачете Мак приоткрыл дверь, пока та не открылась с таким скрипом, что я подумал, что его обязательно услышат. Мы сидели на месте, замёрзшие и прислушивались к звукам тревоги. Ничего. Мак раскрыл дверь и шагнул внутрь, затем выглянул и махнул нам. Мы пошли.
Несколько минут спустя вся наша шестёрка собралась внутри, вооруженные винтовками и ножами, которые, надеялись мы, пускать в дело нам не придётся. До сей поры мы не слышали ни единого звука. Пейтел, Вольф-Барри и Спейт поспешили прочь. Мак, Нортон и я ждали, но никто не поднял тревогу. Две минуты спустя старинные башенные часы позади меня зажужжали и прозвенели шесть часов. Впереди послышались шаги.
Кровавые Охотники просыпались. Вовремя.
Стадия первая пройдена.
— Первым пойду я, затем Девять Жизней, Вольф-Барри, Спейт, Пейтел и Нортон, потому что мне сказали, что он хорош в кулачном бою, так, Нортон?
— Так точно, сэр.
— Каменные мосты на восточной и западной сторонах под охраной, но остался ещё один путь, который они упустили. На северной стороне, вне зоны видимости обоих постов охраны, там есть дверь в бильярдную, которая выходит на ступеньки ко рву. Девять Жизней полагает, что пока богатеи курили трубки и играли в снукер, их дамы выходили в ту дверь, садились на маленькие лодочки и катались по рву. Очаровательно, не так ли? Там мы и зайдём. Далее, само главное здание — квадратное со всех сторон и выходит на центральный двор. Кровавые Охотники просыпаются строго в шесть, значит, на месте нам нужно оказаться раньше, потому что на дворе станет очень шумно. Внутри мы разделимся. Пейтел и Спейт направятся из бильярдной к западному мосту. На посту там двое, но они не ожидают нападения изнутри. Бить придётся ножами, быстро и тихо. Как думаете, справитесь? Вольф-Барри, возьмёшь на себя восточный мост. Схема та же, но там только один человек. Как разберетесь с часовыми, уберите тела за мешки с песком и займите их места. В полутьме высока вероятность, вас не заметят. Затем подайте сигнал Уайли и Пьюгу, и те установят заряды.
Наша троица прошла через большую дубовую дверь в прихожую с каменным полом. В дальнем конце этой комнаты была ещё одна дверь, которая выходила в небольшой проход. Нам было необходимо пройти через этот проход и войти прямо в дверь напротив нас, которая ведёт в помещение, когда-то предназначавшееся для посещения школьными группами. К сожалению, проход был виден со двора. Хоть мы и находились в тени, мы будем видны всем во дворе, когда будем перемещаться из комнаты в комнату. Нортон выглянул в окно и прожестикулировал, что снаружи никого нет, поэтому Мак раскрыл скрипучую дверь и выпрыгнул наружу. Нортон последовал за ним, я шел последним. Едва я шагнул в проход, я услышал звук с правой стороны, и замер, вжавшись в стену, пытаясь укрыться в тени.
По двору шла группа мужчин и женщин. Все были одеты в обычные джинсы и футболки. Они сонно переговаривались, тёрли глаза, направляясь на утреннюю службу в часовню. Если бы не следы сухой крови в волосах и на лицах, их можно было бы принять за студентов. Они вошли в здание в дальнем конце двора, и я поспешил за своими товарищами. Мы прошли через старую кладовку, и остановились у дальней двери. Позади неё была комната, а за ней находился склеп, где держали пленников. Мы ожидали, что у входа будет стоять, минимум, один охранник.
Мак и Нортон достали ножи, встали по обе стороны от двери, и на молчаливый счёт «три», открыли дверь и шагнули внутрь. Я расслышал звук недолгой борьбы, приглушённый стон, и всё стихло. В двери появилось ухмыляющееся лицом Мака.
Я проследовал за ними, мимо трупа молодой девушки, скосил немигающий взгляд на неё, и увидел, что у неё перерезано горло. Мак вытирал нож о её рубашку.
Следующая дверь должна привести нас в склеп. Если повезёт, внутри охранников не будет, только пленные. Моё сердце колотилось с бешеной скоростью, когда я повернул ручку и толкнул дверь. Склеп представлял собой помещение с низким потолком и кирпичным полом. В таком пространстве в тесноте сгрудились сорок человек, большинство спали, прижавшись друг к другу для сохранения тепла.
Стадия вторая пройдена.
— Я, Киган и Нортон отправимся в склеп. Туда ведут две двери, но заперта только одна, так что охрана будет у той, что не заперта. К счастью, это та самая дверь от точки нашего входа, так, что мы без проблем разберемся с охраной. К тому моменту большая часть Кровавых Охотников соберется в большой часовне на утреннюю службу, которая начинается в 6:15 и завершается примерно через полчаса. Нам будет нужно разбудить пленных и взять под контроль оба моста к середине часа. Они всё ещё будут петь псалмы и готовиться к утреннему жертвоприношению, которое состоится ровно в половине часа. Итак, жертву избирают предыдущим вечером, и она проводит ночь в спальне главаря культистов, Дэвида. И, да, пока вы не спросили, и мальчики и девочки удостаиваются его личного внимания. Их накачивают наркотиками и ведут в часовню на утреннее представление. Их благословляют на церемонии, и вся кодла из часовни отправляется на вершину главной башни западного моста. Это — самая важная часть ритуала, по всей видимости, они там будут много орать; ну, там, «аллилуйя», «славься» и прочую ахинею. Суть в том, что они будут создавать много шума, и за исключением часовых, у которых есть оправдание, все будут находиться внутри.
Мы закрыли за собой дверь и осмотрели помещение в поисках Петтса. Несколько пленных, из тех, что не спали, сели и посмотрели на нас. Я прижал палец к губам и они кивнули, сразу насторожившись, едва поняв, что происходит. Я узнал большинство из тех, что были на рынке в Хилденборо.
— Очень тихо разбудите тех, кто рядом, — прошептал я, и всё помещение ожило под нестройное шуршание.
Я на цыпочках перебрался через полусонные тела к дальней двери, и прижался к ней ухом, но ничего не услышал из-за неё. Я проверил часы. 6:20. Полно времени.
Часовня находилась на северной стороне дома и этажом выше, так что вряд ли кто-нибудь нас услышит, но рисковать смысла нет. Все втроём мы начали ходить среди пленных, шёпотом призывали к тишине, пока все не очнулись. Мы нашли Петтса, живого и здорового, сидевшего в углу в обнимку с девочкой. Захваченный в плен кровавыми культистами, не имея никаких перспектив, кроме жестокой смерти, он сумел подняться. Я был впечатлён. Не думаю, что за всю мою жизнь меня хоть кто-то ещё был рад так видеть. Он обнял меня, я поморщился, поскольку он сдавил мне рану.
— Уильямс тоже здесь, — сказал он мне.
«Бля». Я обернулся, чтобы разыскать его, но оказалось слишком поздно. Мак прижал его дальней стене комнаты и приставил нож к горлу. Я пытался добраться до него сквозь тесную толпу Уильямс таращил глаза от ужаса, видимо, решил, что мы проделали весь этот путь, чтобы отомстить.
— Ты нас продал, — прошипел Мак.
Уильямс не мог произнести ни слова, и лишь дрожал от страха.
— Оставь его, Мак, — резко произнёс я, пробивая себе дорогу вперёд. — На это нет времени.
— Ты прав, — сказал он. — Нету.
Не успел я до них добраться, как Мак провёл лезвием ножа по горлу Уильямса. Мальчишка сполз по стене с влажным булькающим хрипом, прижимая ладони к кровоточащей ране, пытаясь затолкать кровь обратно. Мак прошипел ему в лицо:
— Вот так мы поступаем с предателями.
Не успел я отреагировать, как женщина позади меня, полусонная, неуверенная в том, что происходит, увидела кровь и начала вопить:
— Они пришли за нами! Они пришли за нами! О, боже, о, боже, я не хочу умирать!
Стоявший рядом мужчина влепил ей сильную пощёчину.
— Заткнись, корова тупая, нас спасают. — Это оказался охранник из Хилденборо, мистер Чеширский Сыр. Он в отчаянии посмотрел на меня: — Нас, ведь, спасают, правда?
— Ага — отозвался Мак. — Просто, завершили незаконченное дело. Беспокоиться не о чем.
Под ногами Мака раздался тихий печальный всхлип, когда Уильямс издал последний вздох.
Нортон поймал мой взгляд и выдержал его. Я заметил, как он крепко сжал зубы и выпучил глаза. Костяшки его пальцев побелели, когда он с силой сжал рукоять ножа.
«Сейчас?»
О, как же мне хотелось пристрелить Мака прямо там, на месте. Но вокруг слишком много народа; план проходил слишком хорошо. Если я его завалю, это пустит всё под откос, и нас всех убьют.
Я кратко, практически незаметно покачал головой.
Рано.
Чеширский Сыр поднялся с места, избрав себя представителем пленников.
— Вы ведь из школы, да? — обратился он ко мне. — Тебя я помню.
— Я на это надеялся, — ответил я. — Моя казнь, в итоге, не удалась.
— Полагаю, мне следовало бы порадоваться тому, что ты выжил.
— Полагаю, так.
— Ну, и каков план?
Мак снял водонепроницаемый рюкзак, раскрыл его и принялся раздавать оружие.
Когда десять самый крепких пленных были отобраны и вооружены, Нортон занялся запертой дверью. С этого момента всё пошло не так.
— Как вооружим пленников, нужно будет пройти через запертую дверь, через ещё одну комнату, и тогда останется только пройти по восточному мосту. Затем, как выберемся, взорвём мосты, закроем этих пидоров в своём маленьком, ограждённом рвом, особняке, и сожжём всё дотла. Разберемся с этими кровососами раз и навсегда. Как нефиг делать.
План А — взломать замок — не сработал.
— Не могу вскрыть. Замок совсем древний.
План В — выбить дверь — не сработал.
— Бесполезно, слишком крепкая, мы её даже втроём не выбьем.
— План С — прострелить замок — не сработал.
— Ёбать, услышали, наверное. Пора выдвигаться.
План D — подорвать гранатой, и бежать, сломя голову, пока Кровавые Охотники не успели мобилизоваться — был отменён, поскольку в столь крошечном склепе взрыв оглушит тех, кого не убьёт.
К тому моменту мы потратили пять минут, и время утекало.
— Ладно, блядь! Побежим через западный мост, — произнёс Мак. — Восточный мост недоступен. Значит, возвращаться нужно тем же путём, что и пришли, через кладовую и двор. Нас будет видно из часовни и из башни, поэтому они смогут нас увидеть или услышать, но если все будут бежать, как охуевшие, мы пересечём двор раньше, чем они начнут стрелять. Как только перейдёте мост, тут же бегите к лесу. Там сидят наши, они прикроют огнём. Всем ясно?
Все закивали и нервно зашептались.
— Ладно, Петтс, ты ведёшь, — произнёс Мак, открывая дверь, через которую мы прошли.
Петтс вместе с Нортоном вышли первыми, мы с Маком, максимально быстро принялись выводить всех пленников. Не успели все пленники покинуть склеп, как во дворе послышалась стрельба.
«Блядь, а они времени даром не теряют».
Мы не позволили пленникам задерживаться, мы всех вытолкали их, склеп опустел, и мы последовали за ними.
Примерно половина пленников перебралась через двор, под башней и через мост. Мы видели их за воротами, бегущими к лесу. Пейтел и Спейт стояли под башней у входа на мост, стреляя по окнам часовни, что располагалась прямо над нами. Кровавые Охотники стреляли в ответ.
Мы стояли в кладовой в окружении двадцати перепуганных человек и смотрели на двадцать метров открытого пространства. На камнях лежали двое убитых.
Одним из них был Петтс.
— Они разбегутся по всему дому, — выкрикнул я. — Нужно идти немедленно, иначе окажемся под перекрёстным огнём. Так, что, бежим!
Я принялся изо всех сил толкать пленников, те высыпали во двор и побежали, пригнув головы. Мак и Нортон помогали мне подталкивать людей, равно как и Чеширский Кот, и вскоре все они оказались снаружи. Застрелили ещё двоих, остальные выбрались.
Мы выбежали по пятам за последним человеком, но едва мы шагнули на улицу, мужчина перед нами затрясся и задёргался под градом пуль из бильярдной на первом этаже. Кровавые Охотники отрезали нас. До моста нам живыми не добраться.
Мы в ловушке.
— Если дела пойдут наперекосяк и мы там застрянем, я хочу, чтобы на штурм пошла ебучая кавалерия всё разнесла. Вы разделитесь на два отряда и будете ждать под прикрытием мостов. Если мы позовём на помощь, вы перейдёте мосты, стреляя во всё, что движется. Ясно?
— Нас заперли! Выдвигайтесь! — крикнул Мак Спейту и Пейтелу. Но они развернулись и побежали через мост к лесу.
— Э! — крикнул Мак, но они продолжали бежать.
У нас не осталось выбора, кроме как развернуться и побежать тем же путём, которым мы пришли. Во время бега до нас донёсся звук взрыва. Мост подорвали.
— Паскуды! Сюда, — крикнул Мак, и мы побежали обратно через кладовку к двери в склеп. Мак вытащил из кармана гранату, снял кольцо и катнул её к дальней двери. Он закрыл дверь перед нами, дождался «ба-баха» взрыва, затем побежал в склеп и через разбитую дубовую дверь на дальней стороне. Едва мы выбежали из склепа, как вокруг нас в толстые дубовые панели начали бить пули. За то время, пока мы добежим до лестницы, нас порвёт на куски, так, что вместо того, чтобы повернуть направо, мимо лестницы в комнату, в которой находилась дверь на восточный мост, мы спешно поднялись вверх по лестничному пролёту, что находился прямо перед нами.
Это оказалось самым худшим, что мы творили. Восточный мост теперь стал нашим единственным спасением, плюс враги, в основном, собрались наверху — и мы направлялись прямо к ним. До второго этажа мы добрались не будучи разорванными на куски, но, когда мы собрались на площадке, с левой стороны раздался крик. Я присел за балюстрадой, Чешир и Нортон укрылись за дверным проёмом слева от лестницы, а Мак спрятался за ступеньками, которые вели на третий этаж. Практически одновременно мы открыли огонь по толпе мужчин и женщин, что бежали в нашу сторону. Двое упали сразу же, но трое укрылись и принялись стрелять в ответ.
Когда сражаешься снаружи, можно укрыться за стенами, машинами, деревьями и всем тем, что способно остановить пулю. Однако плетёные и обмазанные стены с небольшим добавлением известковой штукатурки, дверные проёмы и балюстрады с деревянными распорками с большими дырками между ними, хорошего укрытия не обеспечивали.
Шум оглушал. Повсюду летали пули, щепа и куски штукатурки, били мне по голове и по лицу. Дым и пыль, поднявшиеся в коридоре, вместе с туманом, делали точную стрельбу невозможной. Все стреляли вслепую.
Затем я услышал крик позади, обернулся и увидел, как Чешир и Нортон борются с двумя мужчинами. Я схватил мачете и встал на ноги, не обращая внимания на свистящие вокруг пули. Один нападавший вцепился Чеширу в горло и душил. Я разбил голову человека, ощутив хруст от удара лезвия о череп. Он упал на спину. Нортон брыкался и катался, и вдруг его противник внезапно упал на пол. Нортон выстрелил ему в лицо и тут же подскочил на ноги, когда пуля угодила ему в плечо. Он бросился прямо в руки Чешира.
— Мак, надо наверх! — крикнул я.
Справа и слева доносились торопливые шаги, поэтому мы побежали по маленькой лестнице на третий этаж. Чешир помогал Нортону. Мы оказались в той части дома, что была закрыта для публики, отделенная Национальным фондов в качестве жилых апартаментов, поэтому карты, чтобы знать, куда идти, у нас не было. Мы бежали вслепую, по крайней мере, мы находились выше преследователей. Если повезёт, тут никого не окажется.
На площадке были четыре двери, мы открыли первую и забежали внутрь. Мы оказались в гостиной; плюшевые диваны, ковёр с глубоким ворсом, старый телевизор в углу. Вдоль дальней стены имелись многостворчатые окна, Чешир уронил Нортона на пол и подбежал, чтобы открыть одно. Мы с Маком придвинули диван к одной двери и перекрыли буфетом другую. Мы услышали стук шагов на лестнице и звук удара пуль в дверь.
— Двери из крепкого дуба, — сказал я. — Пуленепробиваемые, если только у них не найдётся тяжёлого пулемёта. Взрывать они тоже не станут, потому что пол весь деревянный, и они не станут рисковать всё тут обрушить.
— Прекрасно, — произнёс Мак. — Они не смогут войти, а мы не сможем выйти.
— Э! — Чешир высунулся в окно и крикнул через ров. — Нам тут помощь нужна.
Мы с Маком подбежали к нему. Снаружи мы увидели группу мальчишек и пленников, толпившихся невдалеке. По всей видимости, они спорили друг с другом, но мы не слышали, о чём. Из окна под нами раздалась очередь, и они пригнулись. Очевидно, это прочистило им головы, поскольку несколько секунд спустя восточный мост чуть левее нас взорвался облаком камня и извёстки.
— Пиздец нам всем, — произнёс Нортон, присоединившийся к нам у окна, его плечо представляло собой кровавое месиво, а лицо было белым, как простынь.
Он прав, нам пиздец. И во всём виноват Мак.
Я встал и посмотрел на человека, который привёл нас сюда. Я подумал о Матроне и Бейтсе; вспомнил скрючившиеся тела ребят из Территориальной армии, Дейва, Дерека, и того, чьего имени я не узнал; вспомнил Уильямса, держащегося за перерезанное горло.
Я ощутил в ладони весь вес своего оружия.
Утром 28 марта 1918 года Джеймс Б. Грант находился в составе отряда, направлявшегося на штурм рощи где-то в Бельгии. Среди деревьев расположился немецкий пулемётный расчёт, который должен был это наступление сдержать. Гранту и его людям был отдан приказ устранить препятствие.
Пусть Грант и был лейтенантом, штурмом руководил не он. Командовал новый офицер, только что из Оксфорда и Сандхерста[16], по имени Уильям Снид. На фронте он находился первую неделю и жаждал проявить себя, как герой, стремился заполучить первую медаль. Его наивность и несгибаемый энтузиазм делали его опасным.
Грант прослужил с этими людьми несколько лет. Они повидали ужасные вещи; пережили битву на Сомме, потеряли множество друзей и товарищей, ползали по грязи и крови до такого изнеможения, что я и представить не могу. Но они доверяли друг другу, даже любили друг друга, как могут только люди, которые рискуют друг ради друга жизнью.
И, вот, когда Снид приказал атаковать пулемётное гнездо в лоб — план, который предполагал в равной степени славу и бесспорную и бессмысленную смерть — Грант попытался его отговорить. Можно обойти расчёт, сказал он, подобраться под покровом темноты и забросать гранатами. Просто, эффективно и никакого риска.
Снид ничего не желал слушать. Он обвинил Гранта в трусости. Поднялся крик, вмешались рядовые, и Снид, внезапно испугавшись, достал револьвер «Уэбли» и пригрозил казнить Гранта за дезертирство перед лицом врага. Глядя в ствол револьвера, Грант отступил. Он извинился и, как было приказано, принялся готовиться к штурму.
А потом, когда все приготовились к атаке, Грант выстрелил Сниду в спину.
Немецкая позиция была взята, а Снида записали, как единственного погибшего в ходе боя. Грант спас жизни своих людей единственным возможным для него способом. Это было проявление героизма перед лицом настолько глупого руководства, что и представить сложно.
Однако Грант не мог дальше жить, зная, что он сотворил. Он сдался вышестоящему офицеру, полностью сознался и следующим утром, на рассвете, был казнён.
Имя Гранта было вычеркнуто из всех памятных списков, как и было принято поступать с трусами и предателями. Его лишь внесли в список погибших в школе святого Марка, и лишь после того, как один из выживших изложил всю историю Гранта действовавшему на тот момент директору.
Я задумался, сколько ещё погибших учеников школы святого Марка не внесли ни в какие списки. Сколько из них казнили на рассвете за трусость, пока те дёргались и тряслись от контузии; скольких расстреляли на месте, потому что они отказались навстречу очевидной и бессмысленной смерти; скольких казнили за отказ исполнят приказы идиотов из высшего общества, которые пытались штурмовать окопавшиеся и ощетинившиеся пулемётами армии так, словно те были зулусами с копьями.
Хаммонд пытался увековечить память мальчиков, которые умерли во время Отбора, но кто станет писать имена и чтить тех, кто выжил? Кто запишет на доске имя Петтса, или Белчера, или Уильямса, или всех тех мальчишек, погибших в очередной бессмысленной войне, потому что иного выбора, кроме как сражаться у них не было?
Кто запишет имя Мака?
Кто запишет моё имя?
Когда я поднял оружие и навёл его на человека, который самопровозгласил себя вождём, я прекрасно понял, что чувствовал Грант более века назад. Я ощущал гнев и негодование человека, которого заставили исполнять жестокие трусливые и неправильные. Я ощущал праведный гнев человека, который верил в справедливость и честь, попранные правителем, которого волновала лишь власть. Я ощущал отчаяние человека, который жаждал мира, но был вынужден прибегать к насилию из-за безумия других.
Я понял, что дни, когда я исполнял чужие приказы, сочтены.
Так что я поднял оружие и выстрелил в этого этого ублюдка.
Мак не упал. Пуля попала ему в левое предплечье. Целился я не туда, но руки тряслись так, что мне повезло, что я вообще попал. Почему я не мог быть, как Грант; хладнокровным под давлением, спокойным и безжалостным?
Мы переглянулись, оба не зная, что делать. Рана в руке начала кровоточить. Он поднял оружие, чтобы выстрелить в ответ, и я выстрелил снова. Я попал ему в правое плечо. На этот раз он упал.
— Бросай! — выкрикнул Чешир, вскидывая оружие и прикрывая меня.
Я стоял на месте, смотрел на Мака, тот упал на спину, и сидел на полу, опершись на диван. Он бросил оружие и попытался заткнуть рану, чтобы та перестала кровоточить, но ни одна из его рук не могла нормально работать.
Нортон подошёл к Чеширу, вытянул руку и осторожно опустил его ладонь с пистолетом.
— Оставь его, — произнёс он.
За последние несколько месяцев я убил троих. Одно я мог списать, как убийство во спасение. Второе я совершил, чтобы не быть убитым самому. Третье произошло в горячке боя. Однако стрельба в Мака без предупреждения, без явной угрозы с его стороны, хладнокровно… это другое. Я больше не был уверен в собственной мотивации. Стрелял ли я в него, чтобы спасти школу? Мстил ли я за Матрону и Бейтса? Или я казнил его за то, что он сделал со мной, за то, что заставлял делать?
Я взглянул на дымящийся «Браунинг» в своей правой руке. Я никак не мог понять, как он там оказался. Я же ненавижу оружие, подумал я. Как так вышло, что оно ощущается настолько естественно? С каких пор я стал человеком, который ходит с оружием? Я расслабил пальцы и пистолет упал на пол.
Мак ёрзал, пытаясь найти способ заткнуть раны. Он беспомощно взмахивал и дёргал руками.
Я сполз на пол, чтобы быть на одном уровне с Маком.
— Пока ещё не болит, но скоро будет, — произнёс я. — В данный момент в твоём теле столько адреналина, что он не позволяет тебе ощутить боль. Я не уверен до конца, но могу предположить, что ты умрёшь, не ощутив её. Больно будет, если ты выживешь и исцелишься.
Он посмотрел на меня. Если я и ожидал смущение или страх, я был разочарован. Была только ярость.
— Трус ебаный, — произнёс Мак. — Жалкий, слабый, тупой ебаный трус.
Шум снаружи стих, едва я спустил курок. Я слышал, как вниз по лестнице бежали люди. Скорее всего, у дверей оставили охрану, но на данный момент внутрь проникнуть никто не пытался.
— Что, вообще, происходит? — спросил Чешир.
— Считай это переворотом, — произнёс Нортон, садясь в кресло. — Передай мне скатерть, пожалуйста.
Чешир стянул со стола скатерть и принялся помогать Нортону перевязывать рану.
— Почему сейчас? — спросил Мак. — Зачем ждать, пока мы не останемся одни в ловушке, и скорее всего, всё равно умрём? Какой, блядь, смысл всё устраивать прямо сейчас?
На этот мне ответить было нечем.
— Я скажу тебе, если позволишь, — произнёс Мак. — Полагаю… — Он прервался и зашёлся в сильном кашле. — Полагаю, ты надеялся, что они всё сделают за тебя.
— Возможно, — не стал возражать я.
— Трус, — повторил Мак. — Я изложил тебе правила. Рассказал, как всё работает. Хочешь от меня избавиться, блядь, брось мне вызов, как мужчина.
— Как ты бросил вызов Бейтсу?
— Бейтс был слаб. Он не понимал, не заслужил уважения. Я думал, ты понял. Думал, до тебя дошло.
— Дошло, просто я не этого не принял. Если бы я играл по-твоему, по твоим правилам, я бы оказался по горло в говне, если бы принял всю эту херню про сильного вождя племени, — сказал я. — Если бы я вызвал тебя и доказал, что я более суровый засранец, это значило бы, что я пригласил другого крутого пидора сбросить меня.
— Так оно и работает.
— Я этого не признаю. И, знаешь, что, остальные пацаны тоже. Может, ты не заметил, но они нас — тебя — бросили умирать. При первой же возможности, тебя кинули.
— Значит, такова твоя альтернатива, да? — усмехнулся Мак. — Собираешься управлять школой демократическим путём? Ученический совет? Чай с булочками и крикет на траве? Фантазёр ебаный.
Его лицо было белым, как мел. Когда он попытался пересесть поудобнее, его разбитое плечо издало какой-то жуткий скрипящий звук.
— Не знаю, как это будет, но будет гораздо лучше, когда прекратятся изнасилования и распятия. Не будет никаких казней. Над мальчишками не будут издеваться и мучить.
— А мои офицеры? С ними будешь что-нибудь делать?
— Если потребуется.
Он горько рассмеялся.
— Превосходно. Дивный новый мир Ли Кигана начинается с групповой казни. Лицемер ебаный.
Он был прав. Я это понимал. Но у меня уже не было настроения с ним спорить.
— Твоя беда в том, что ты думал, будто ты уязвим только перед тем, кто сильнее тебя, — проговорил я. — Но ты никогда не думал, что можешь быть уязвим перед тем, кто умнее тебя.
Он издал горький смешок, который перешёл в очередной приступ кашля. Его левый рукав пропитался кровью. Она стекала по пальцам и падала на ковёр.
— Умно было бы пристрелить меня до того, как мы атаковали.
Снова этот презрительный тон. Я подумал о Джеймсе Б. Гранте и понял, что Мак прав.
Нортон попытался вмешаться, но я отмахнулся.
— Я знаю. Но, в отличие от тебя, я стараюсь избегать убивать людей.
Мак снова рассмеялся.
— Расскажи об этом пареньку, который валяется на лестнице без полбашки. Ты убийца, пацан. Хладнокровный. Просто не хочешь этого признать. Твоя беда, Девять Жизней, в том, что ты не хочешь ничего делать. Ты хотел бросить Петтса здесь умирать…
— Он всё равно мёртв.
— Суть не в этом, блядь, и ты об этом знаешь, — выкрикнул он. — Хочешь убрать меня с дороги, но не можешь собраться с мужеством и вызвать меня, как мужик, поэтому ждёшь, пока меня не уберёт кто-нибудь другой. И, когда ты понял, что этого не выйдет, похер, что я теряю, и ты просто, блядь в меня выстрелил. А затем, чтобы ухудшить рану, ты выстрелил мне в руки, блин! Какой смысл, пуля в башку — это слишком легко?
— Не искушай меня.
— Ой, отъебись. Как будто тебе хватит духу меня добить. — Мак подался вперёд. — Ну, давай — прошептал он. — Подними ствол. Вон он. Всё ещё заряжен. Одна пуля и конец. Давай. Закончи начатое. Покажи, что в тебе есть стержень, чтобы быть лидером. Докажи мне. Давай. Смотри мне в глаза, когда будешь жать на спуск. Давай!
Не раздумывая, я сунул руку за спину, схватил пистолет и прижал ствол ко лбу Мака. Сильно прижал. Боже, как же мне хотелось его убить. В смысле, очень, очень хотелось убить. Я хотел, чтобы он орал, умирая. Мне хотелось смеяться в его умирающие глаза и плевать на его труп. Я даже улыбнулся и начал давить на спусковой крючок.
И вдруг я заметил восторг в его глазах.
— Может, ты и прав, — сказал я. — Может, я трус, может, я боялся. Но я боялся не тебя, Мак. Не совсем. Я боялся стать таким, как ты.
Я отбросил пистолет в сторону. Мак беззвучно рассмеялся мне в лицо.
— Смирись, Ли, тебе никогда не стать таким, как я. У тебя яиц нет.
Я услышал металлический звон.
— Ли! — тревожно вскрикнул Нортон.
Я ощутил, как в живот мне что-то уткнулось. Я опустил взгляд и увидел, что ладонь Мака сжимает гранату. Кольцо лежало рядом.
Я поднял взгляд. Мак улыбался.
— Я сжимаю скобу, Ли. Когда я её отпущу, загорится химический запал, и семь секунд спустя ничто не сможет предотвратить взрыв. Как думаешь, успеешь отобрать у меня гранату и вышвырнуть её в окно?
Я смотрел ему в глаза, одновременно охватывая его ладонь своей. Силы в его пальцах было немного; виной тому было простреленное плечо. Пока я буду их держать, скобу он не отпустит. Мы зашли в тупик.
— Тебе не обязательно умирать здесь, — сказал я. — Мы всё ещё можем выбраться, отвести тебя в школу и залатать.
— А потом что?
— Ты уйдёшь. Просто уйдёшь.
Он вновь рассмеялся.
— Дрисня беспозвоночная. Ты хладнокровно в меня стрелял и этого не исправить. Имей хотя бы честность жить с этим. Я никогда не выйду из этой комнаты, и ты это знаешь. И я могу сделать так, что и ты не выйдешь.
Не знаю, сколько мы так просидели бы, но вмешался Чешир.
Он подошёл к нам, спокойно и буднично, и вдруг ударил прикладом винтовки прямо в раненое плечо Мака. Тот закричал и задёргался в агонии, и я выхватил гранату из его руки. Я схватил кольцо и вставил его обратно.
Похоже, у меня случилась гипервентиляция, поскольку, когда я поднялся, закружилась голова. Чешир протянул руку и помог мне устоять, пока мир вокруг не перестал вращаться.
Когда Мак прекратил кричать, он поднял взгляд и усмехнулся.
— Что я вообще тебе сделал, Девять Жизней? Почему ты, блядь, меня так ненавидишь?
— Ты сделал меня убийцей, Мак.
— А, понимаю. Значит, по сути, я выстрелил сам в себя, да? — Он недоверчиво покачал головой. — Господи, да ты башкой ебанулся.
— Давайте сосредоточимся, пожалуйста — сказал Нортон, который уже наложил повязку, остановил кровь и сделал перевязь. — Кто-нибудь вообще знает, как нам отсюда выбраться?
— Может быть, — ответил я. — Но меня тревожит тишина. Что там в окне?
Чешир высунул голову и тут же спрятался обратно, когда стёкла разлетелись от пуль.
— Промазал! — выкрикнул он и повернулся ко мне. — Они сидят в окне в башне.
Я подошёл к двери и постучал.
— Есть там кто? — спросил я.
Повисла тишина.
— Эм, ага, привет, — послышался неуверенный ответ.
Молодой мужской голос.
Нортон фыркнул и начал хихикать. Пограничная истерика.
— И тебе привет. Значит, стережёшь дверь, чтобы мы не убежали, да?
— Нас тут трое и у всех оружие.
— Полезно знать. Остальные убежали приносить утреннюю жертву?
— Надо очистить ров.
— Отлично. — Я повернулся к Нортону и Чеширу. — Какое-то время все будут в башне, так что есть время подготовиться.
— Я могу рассчитывать на чашку чая, пока тут подыхаю? — ехидно произнёс Мак.
Утреннее жертвоприношение было самым тревожным ритуалом Кровавых Охотников. Избранную жертву приводили на службу и Дэвид её благословлял, затем все шли в башню. Там Дэвид перерезал жертве горло, двое прислужников свешивали беднягу над зубчатой стеной, пока кровь его стекала в ров. Свежая кровь в воде по утрам, по их мнению, защищала их.
Под аккомпанемент пения и воплей из башни я открыл рюкзак Мака и мы принялись за работу. Времени ушло минут десять, или около того, но когда ритуал закончился, мы были готовы. Чешир поднял Мака и усадил его на диван. Мак всё ещё был в сознании.
— Нихрена у вас не выйдет, — сказал он.
Я проигнорировал его.
— Слышь, Нортон, — продолжал Мак. — Сколько ты планировал переметнуться?
— С самого первого дня.
— Предатель.
— И, что будешь делать? Горло мне перережешь, как Уильямсу?
— Подойди, и покажу.
— Хорош уже, — сказал я. — Все знают, что нужно делать?
Нортон и Чешир кивнули.
— А мне что делать, Девять Жизней? — саркастично произнёс Мак.
— Иди на хуй и там сдохни.
На лестнице послышались шаги. Подошла группа людей, чтобы поговорить. Один голос я узнал.
— Всем здравствуйте. — Это был их главарь, Дэвид.
— Доброго утречка, — весело отозвался я. — Прекрасный день для кровавой жертвы.
— У вас кто-нибудь ранен?
— А вам какое дело?
— У нас первоклассное медицинское оборудование. Если откроете дверь, даю слово, вашим раненым будет оказана должная медицинская помощь.
— И, что, никакого кровопускания?
Он рассмеялся.
— Разумеется, кровопускание будет. Надо себя обезопасить. Но нам нужна свежая, чистая, здоровая кровь. Так что, сначала мы вас подлечим. Пока есть жизнь, есть надежда, так ведь говорят?
— У меня идея. Мы хотим обратиться. Хотим обезопасить себя.
— Простите. Сегодня никаких посвящений.
— У них бомба! — выкрикнул Мак.
Я со всей силы ударил его в лицо. Я ощутил, как хрустнул хрящ у него в носу. Полегчало.
— Ещё слово, и я тебя кончу, — прошипел я.
— Как будто тебе духу хватит, — ответил Мак и плюнул мне в лицо.
Я достал «Браунинг» и стукнул его по затылку. Он вырубился.
— У вас там всё хорошо?
— Всё хорошо. Мы просто, эм, совещались.
Я собрал все верёвки, снятые с оконных жалюзи и попятился к открытым окнам, где уже ждали Нортон и Чешир.
— Готовы?
Они кивнули.
— Ладно, мы согласны. Заходите и берите нас, — крикнул я.
Затем мы втроём обернулись и выпрыгнули из окна.
Стрелки на башне открыли огонь. Падая, я тянул за собой верёвки. Я ощутил легкое натяжение на другом конце, и тут веревка освободилась, и вылетела вместе со мной, вместе со всеми кольцами от всех оставшихся гранат.
Мы упали в кровавую воду раньше, чем пули нашли свою цель, а комната над нами взорвалась, пока мы погружались. Мы плыли в безопасное место, а вокруг в воду падали камни, стекло, доски и куски мебели.
Огонь, дым и смятение, воцарившиеся в доме позади нас, скрыли наш неловкий выход из воды, используя обломки взорванного моста в качестве спасательного круга. До опушки леса мы добрались без проблем. Остальные мальчишки и пленники из Хилденборо уже исчезли. Я стоял в тени деревьев и наблюдал, как пожар охватывает беззащитный деревянный дом.
Мак был там. Взрыв скорее всего убил его, а если он каким-то чудесным образом пережил взрыв, его прикончат раны. Так или иначе, его больше нет. Всё прошло согласно плану. Я завоевал его доверие, убаюкал его в поддельном ощущении безопасности, и предал. Я был предателем, просто и понятно. Я ненавидел себя за это. Мак был прав, я — трус. Я выступил против него, потому что никогда не принимал тот факт, что цель оправдывает средства. Ради избавления от Мака я предал все принципы, за которые стоял. Я врал и обманывал, предавал доверие и совершил убийство.
Но теперь школа свободна от него, а с учётом горящих Кровавых Охотников, и разбитого лишённого лидера Хилденборо, больше никто вокруг нам не угрожал.
Средства были неверными, но цель достигнута. Тем не менее, я задался вопросом: не потерпел ли я неудачу в одном важном деле — не дать себе стать тем, кого я ненавидел. После всего, что я натворил, я не мог совладать с ощущением, что я чуть больше стал Маком, чем хотел бы. Я не знал, смирюсь ли этим когда-нибудь.
Сегодня я убил двоих, и стал свидетелем смерти ещё многих и многих. Глядя на огонь, я молился, чтобы это была последняя смерть, свидетелем которой я стал.
Надо было думать лучше, ей-богу.
Далеки — злобные роботы из британского сериала «Доктор Кто».
«Сельскохозяйственный альянс» — британская некоммерческая организация, занимающаяся развитием сельской местности.
Кеджери — традиционное блюдо британской кухни из рыбы, риса, варёных яиц и зелени.
Национальный фонд объектов исторического интереса либо природной красоты — британская некоммерческая организация, занимающая охраной исторических и природных памятников.
В западной историографии Первая Мировая иногда называется Великой войной.
В городе Сандхерст с 1802 по 1947 гг располагалось Королевское военное училище, готовившее офицеров пехоты и кавалерии.