Помню, как я впервые встретила Ли. Ему было четырнадцать лет, а для меня это был первый день в качестве Матроны в школе Святого Марка, первый день в качестве Джейн Кроутер. Я не была уверена, что смогу привыкнуть к новой личности. Я училась на врача, а не на медсестру для толпы испорченных богатеньких разгильдяев. Я нервничала и была неуверенна в себе.
В полиции позаботились обо всех деталях, а инспектор Купер заверил меня, что прикрытие надёжное. Несколько лет вдали, в этой неизвестной маленькой школе, и я, возможно, смогу возобновить учёбу где-нибудь ещё. Там, где меня никогда не найдут.
Последними словами Купера, обращёнными ко мне, было:
— Обещаю вам, Кейт, всё кончено. Вам больше никогда не придётся браться за оружие.
Что за глупость.
В общем, так я и начала, со свежеокрашенными волосами, свой первый день в школе. И первым, кто в тот день явился в лазарет, был Ли. Он был неуклюж долговяз, его руки выглядели слишком длинными в сравнении с туловищем, а на лбу виднелось несколько прыщей. Волосы его были взъерошены, а форма грязной. Как он сам заявил, демонстрируя неприятную ссадину на руке, он влетел в канаву и упал с велосипеда. Я промыла рану, смазала её гермоленом и наложила пластырь. «Три года учёбы в медицинском ради вот этого», — думала я, совершенно подавленная.
Однако Ли оказался самым милым существом, никогда его не забуду.
— У вас тут чертовски много работы, знаете ли, — сказал он. — Ваша предшественница своё дело знала.
Помню, как подумала об этом слове — «предшественница». Какой ещё четырнадцатилетний пацан будет употреблять слово «предшественница»? Определенно, не те ребята, среди которых выросла я.
— Правда? И почему же? — спросила я.
И он рассказал мне о директоре и его жене, и объяснил, почему мальчики могли на меня обидеться; он подсказал мне, как снижать гнев директора, а также обучил тактике обращения с трудными ребятами, всех их он назвал по именам и перечислил их «подвиги», дабы я ничему не удивлялась. Он был стеснителен, но дружелюбен, ставил себя, как добровольного заговорщика и помощника. Когда он ушёл, я уже легче управлялась с разными вещами.
Это было так вдумчиво и гостеприимно. Кажется, с тех пор он навсегда поселился в моём сердце.
Я вспоминаю тот год после Отбора, и сломленного, сурового человека, каким он стал, и мне хочется реветь. Видите ли, он никогда не стремился к руководству, по крайней мере, не в тех обстоятельствах. Он был милым, слегка занудным, мечтателем, в некотором роде. Да, молодым, но гораздо старше своих лет, и с чётким осознанием, что хорошо, а что плохо.
Даже сейчас, спустя годы, он так и не смирился с решениями, которые принимал в тот год. Я пытаюсь убедить его, что ему не нужно себя корить, что всё то, чего он достиг — поистине достойно называться героизмом. Но он считал иначе. Ему до сих спор снятся кошмары. Мне нравится думать, что я помогаю ему, но иногда он впадает в глубокую депрессию, которая может продлиться месяц, и тогда я бессильна. И всё же, я считаю, что описание своего мнения пойдёт ему на пользу.
Однако он никак не может заставить себя написать последнюю главу истории школы Святого Марка, поэтому и попросил меня сделать это за него. Писатель из меня так себе, поэтому я буду кратка.
Мы всё ещё делали уборку в главном зале, когда услышали крики и топот бегущих ног в коридоре. На балконе появился Роулс и закричал:
— Бомба!
Все восприняли его слова спокойно, никто не запаниковал. Полагаю, после всего пережитого, подобное мы сочли скучным. Мы вышли наружу и прошли на игровые поля. Роулс собирал оружие в арсенал, когда заметил связку динамитных шашек, к которым проводами были привязан таймер.
Видимо, её оставил Маккиллик в качестве страховки. Если бы он выжил, то спустился бы вниз и перерезал нужный провод. Но он мёртв, и ни Роулс, ни Ли не хотели рисковать и выбирать между красным, жёлтым или чёрным проводами. Пока мы стояли и решали, что делать, раздался самый оглушительный взрыв, какой мне только доводилось видеть. Все гранаты и пули в арсенале сдетонировали от динамита, практически уничтожив Замок.
Шон, в итоге, посмеялся последним. Если не он будет управлять школой, то и никто не будет.
Развалины горели почти всю ночь, согревая нас, пока мы решали, что делать дальше. Ли просто сидел, молча смотрел на пламя, а по его лицу текли слёзы, когда он видел все его мечты, всё, ради чего он сражался, сгорело дотла.
Утром мы собрали шатры Кровавых Охотников, и ушли в Хилденборо, где заняли свободные дома и проспали весь день.
Я думала над словами Ли насчёт того, что это я должна была быть вождём. Те три месяца на ферме с девочками были прекрасны, и да, мне нравилось руководить. Ли чётко дал понять, что заниматься этим больше не хочет.
В итоге, я созвала собрание и мы устроили голосование. Следует ли нам остаться и влиться в общину Хилденборо, или мне следует взять на себя поиск нового дома, новой школы? Голосование было единодушным.
Несколько недель спустя, когда мы снова собрались, чтобы выбрать из двух наиболее вероятных вариантов, Ли подошёл ко мне и отвёл в сторону.
— Я ухожу, Джейн, — сказал он.
Я сказала ему, чтобы он не глупил. Его рука и ладонь излечивались, но он всё ещё был ограничен в передвижении. Ему нужно больше физиотерапии и времени на восстановление. Но он был непреклонен.
— Я должен найти отца, — объяснял он. — Я знаю, он пережил чуму, но к этому моменту он уже должен быть здесь. Что-то пошло не так, и ему нужна моя помощь.
— Но, где ты будешь искать? — спросила я, не в силах ему поверить.
— В Ираке, — без затей ответил он.
Я умоляла его передумать, просила подождать окончания собрания, и тогда мы всё обсудим. Он пообещал остаться. Но, когда спустя полчаса мы разошлись, он пропал.
Я всего два года провела в качестве Матрони в школе Святого Марка для мальчиков. Я пришла туда в поисках убежища от насилия, но встретила там гораздо больше смертей, чем могла вообразить. А также больше доброты. В качестве некоей преемственности, при переезде в Грумбридж, мы сняли знак с главных ворот. «Святой Марк мёртв, да здравствует Святой Марк», — как сказал тогда Роулс.
Я всем руководила, и я поклялась себе, что в этот раз всё сработает, как надо, в этот раз все будут в безопасности.
Я об этом позабочусь.