Певчие опять стали в кучу; регент сел за фортепьяно.
- До-ми-ля. Pianissimo * . Раз!
- Те-бе по-ем, те-бе бла...
- Стойте! сколько раз мне вам повторять? Что вы делаете, а? Что вы делаете? я спрашиваю. Скворцов, что вы делаете?
Скворцов задумался.
__________
* Pianissimo - очень тихо (ит.).
- Как что? Пою-с.
- Что вы поете?
- Тебе поем-с.
- А я вам говорю, что вы дрова рубите.
Скворцов улыбнулся.
- Что вам смешно? Смешного ничего нет. А за жалованьем кто первый? Вы. Э-эх, дроворубы! Сколько раз говорено было: тенор, не рвать! Нежнее, вполслова бери: ве-ве-фо-фем, ве-ве-вла-во-фло-фим... А то: теб-беб поем теб-беб... на чт это похоже? Опять сначала! "Тебе благодарим" - тенор, капни и уничтожься! Альт, журчи ручейком! Дишкант, замирай!
Наконец пошло дело на лад: бас не рубили, дискант замирали, журчали альт, тенор капали и уничтожались, регент аккомпанировал. Вдруг среди пения раздался щелчок по лбу одного из альтов за то, что он сполутонил и плохо журчал; но это нисколько не помешало пению. Альт заморгал только глазами и сейчас же поправился.
- И молимтися, боже наш... - ревели баса, делая свирепые лица.
- Бо-же, на-ха-хаш, бо-жхе нх-а-аш...- выделывали тенор, закидывая головы кверху и виляя голосом, точно хвостом.
- И-мо-лим-ти-ся бо... - гремел как труба шершавый бас, злобно ворочая белками и как будто собираясь растерзать кого-то.
В это время постучали в дверь; пение опять приостановилось.
- Кто там еще? - закричал регент, недовольный тем, что ему помешали.
Вошел дьячок, плотный, небольшого роста человек лет сорока пяти, в долгополом сюртуке и с бакенбардами, которые шли у него вокруг всего лица, как у обезьян старого света.
- Мое вам почтение, - говорил дьячок, медленно кланяясь.
- А! Василь Иванычу! Прошу покорно садиться. Трубочки не прикажете ли? - говорил вдруг захлопотавшийся регент.
- Ничего, не беспокойтесь; у меня цигарки есть. Я вам, кажется, помешал?
- Нет, это мы старое проходили, чтобы не забыть. Садитесь, Василь Иваныч. чайку не угодно ли? Я сейчас велю. Это у меня живо.
Регент отворил немного дверь в спальню, просунул туда свою голову и, прищемив ее дверью, сказал вполголоса своей жене, лежавшей на кровати:
- Василь Иваныч пришел. Сама посуди! Нельзя же.
- Да, ты вот еще двадцать человек назовешь сюда, и пой всех чаем, отвечала она.
- Я не звал; он сам пришел.
- Ну, ну. Ступай уж!
- Так сделай же милость!
- Разговаривай еще!
- Ну, не буду, не буду.
И регент вошел в залу.
- Ну-с, почтеннейший Василь Иваныч. Так как же-с? - сказал регент, садясь подле дьячка.
- А ничего-с. Все слава богу, - отвечал дьячок и кашлянул.
- Так трубочки не угодно?
- Нет-с, благодарю покорно.
- Да, да, вы не курите. Цигарок-то у меня нет. Ах ты, досада! Как здоровье супруги вашей? Деточки как?
- Слава богу.
- Ну и слава богу. Батюшка как, в своем здоровье?
- Батюшка-то? Да уж они обыкновенно...
- Нездоровы?
- Вот этим местом жалуются, почему что как служба очень затруднительна, ну и опять лета.
- Так, так; лета не молоденькие. Да, жалко, жалко.
Регент и гость замолчали.
- Да не прикажете ли водочки? - неожиданно спросил регент.
- Что ж? Нет-с, благодарю покорно.
- Ну как угодно. А то послать?
- Зачем же-с... хм, беспокоиться?